Алешка

— А мы сделаем, чтобы он был полный... — таинственно сказал Андрейка.

— Чего ты мне загадки загадываешь? — рассердился Алешка.

— Ничего не загадка. Был рюкзак пустой — станет полный. Понятно?

— А-а, за горохом? — догадался Алешка.

— Да мне гороху и даром не надо. Эх, ты! Знаешь, где я сегодня был? В большом саду! Там анис уже поспел и грушовка... Я уже разведочку сделал. Вот, тебе яблоко оставил.

Взял Алешка яблоко, надкусил — во рту тает. Загорелся:

— Идем!

— Сандалии сними, через забор полезем.

Мимо дома прокрались ребята на огороды. Тихо сейчас в селе, даже собаки не лают. Никто их не видит, только луна сверху подглядывает.

Идут по тропе. Сто раз здесь ходили, а места будто и незнакомые. По обеим сторонам — картошка. Листья у нее от лунного света серебряные. На околице стоят избы. Крыши блестят, словно сделаны из белой жести. Все меняется в неверном лунном свете: дорога через поле серебрится, как речка, так и хочется прислушаться, не журчит ли. Далекие постройки будто присели — расплылись, сливаются с темнотой.

Андрейка шепотом:

— Эх и ночь, Алешка! Никогда такой не видал.

— И я не видал,— отозвался Алешка.

И снова замолкли. Мягко шлепают босые ноги по пыли. Вот и сад.

— Яблоки рвать не будем, — прошептал Андрейка.

— А что, смотреть на них? Зачем тогда шли?

— Опять ты, Алешка, не понимаешь. Я же не сказал, что без яблок уйдем.

Алешке надоели Андрейкины загадки, но спросить боится — еще услышат.

Сад обнесен высоким забором. Вокруг забора густо посажена акация — ветроломная полоса. Подошли ребята к забору и скрылись в густой тени деревьев. Перелезли. Сначала Андрейка, затем Алешка. В саду никого не видно. Стоят яблони рядами, молчат. Алешка поднял с земли яблоко и надкусил. Яблоко хрустнуло на зубах так громко, что Алешка даже испугался. Прислушался... По-прежнему никого нет. Только тогда почувствовал, как свело скулы.

— Кислятина, — сказал Алешка. — Где же сладкие?

Андрейка еще днем приметил яблони со сладкими яблоками, а теперь не мог вспомнить где — ночью сад совсем другим стал. Скрываясь в тени деревьев, ребята осторожно двинулись в глубь сада.

— Ой-ей! — заорал вдруг Алешка и отпрыгнул в сторону. Вскрикнул он скорее от неожиданности, чем от боли.

— С ума сошел! — зашипел Андрейка.

— Ты бы не сошел... — проговорил Алешка сквозь слезы.— Я на ежа наступил, наверное. Всю ногу исколол.

— Где еж? Покажи!

Вернулись, пошарили в траве. Да разве ночью отыщешь!

— Давай яблоки рвать. И домой пойдем... — сказал Алешка.

— Сказано, рвать не будем, так ведь одной зелени насобираем. Вот смотри. — Андрейка потряс яблоню. Зашуршали в листве, застукали по ветвям осыпающиеся яблоки. — Теперь понял, почему рвать нельзя? Самая спелятина падает...

Яблок нападало много. Стали собирать вдвоем. Набили рюкзак, карманы, а на земле еще целый воз остался.

Тронулись домой. Рюкзак несли оба, держа с двух сторон за лямки. Андрейка первый залез на забор. Алешка подал ему рюкзак. Андрейка перевесился, спуская рюкзак на ту сторону, да не удержался и вместе с ним грохнулся на землю. Когда Алешка перелез через забор, то увидел, что Андрейка сидит на траве и трет ладонью колено.

— Небось даром не достаются яблочки, — плачущим голосом сказал Андрейка.

Алешка приспособил рюкзак на спину и понес. Андрейка захромал следом.

— До крови? — спросил Алешка.

— Вроде нет...

— Я тоже знаешь как искололся, — сказал Алешка. — Я, Андрейка, завтра в поле рано уйду, а яблоки возьму с собой. Пойдешь косить, приходи ко мне. Там уж наедимся...

Придя домой, ребята спрятали яблоки. Алешка ушел ночевать в сени. Андрейка забрался под одеяло и сразу уснул.

* * *

Сторожа с молочнотоварной фермы звали «Чужой Иван». Это для того, чтобы отличить от своих Иванов, потому что пришел он в колхоз из соседнего села — женился на здешней.

Поздно вечером Чужой Иван обошел все фермы. Навестил и Байкала. На ферме, кроме Байкала, другой скотины не было. Чтобы быку не было душно, сторож оставил ворота открытыми. Байкал лежал на мягкой подстилке и спокойно жевал жвачку.

Медленно тянется время дежурства. Одно развлечение Чужому Ивану — зайти в правление послушать радио. Вот и сегодня: походит, походит Иван по участку — и в правление. Охранять-то особенно некого, на ферме один Байкал. Но все же, мало ли что... Забредет какой-нибудь пьянчужка, устроит пожар.

Снова прошел Иван по ферме. Никого нет. Луна да звезды. Все село спит. Один Иван бодрствует...

Впрочем, нет, еще один человек не спит — Федька. Вот он притаился у стены фермы, ждет, когда сторож кончит обход. Ведь говорил же Федька, что бык в одиночку сбесится. А раз говорил, так должно и быть...

Тишина стоит на улице. Спят люди, честно трудившиеся целый день. Осела дневная пыль. Воздух прохладен и чист. Гуляй, дыши на здоровье, если уж тебе не спится ночью. Но не для прогулки вышел на улицу Федька. Луна серебрит всё вокруг, но свет луны Федьке только помеха.

Зашел Чужой Иван в правление, уселся у приемника.

Федька неслышными шагами пробрался к Байкалу. «Спишь, бычок? Сейчас проснешься... Будет веселье и тебе и Митричу».

С грохотом, словно бомба взорвалась, вскочил бык на ноги. Натянулись цепи, удерживая быка на месте. Заметался Байкал в стойле — могучий и... беспомощный. Крепко держат цепи. А в спину снова и снова вонзается что-то острое, причиняя нестерпимую боль. Пытаясь избавиться от этих непонятных укусов, вскочил бык передними ногами в кормушку, рассвирепев, двинул рогами в дощатую стену. Стена не выдержала, повалилась. Яростно мотнул Байкал головой, и доски, вырванные из стены, повисли на концах цепей. Так, вместе с досками, волочащимися сзади, выскочил Байкал из фермы. С глазами, налитыми кровью, роняя с губ розовую пену, несся Байкал по селу и крушил все, что попадалось ему на дороге. С диким ревом, как самых лютых своих врагов, лбом таранил Байкал заборы, рушил мазанки, погребицы — только пыль летела...

Первым услышал бычий рев Егор Васильевич. Он босой выскочил на улицу и, увидев разъяренного быка, попытался остановить его. Но для Байкала не было сейчас ни родных, ни знакомых. Все ему одинаково ненавистны. Лишь на секунду остановился он перед Егором Васильевичем, опустил голову, взрыл ногами землю и бросился... Егор Васильевич не успел посторониться. Удар здоровенной бычьей башки отбросил его в сторону саженей на десять. Так и остался лежать Егор Васильевич неподвижно. А Байкал двинулся дальше.

Разбуженное ревом и криками, все село, от мала до велика, высыпало на улицу. Тут и Митрич, и Иван Ефимович — председатель. Чужой Иван прискакал на лошади. Здесь же и Федька. Он бегал от одного к другому и кричал громче всех:

— Говорил я, взбесится скотина!.. Говорил... Говорил, не брать из стада! Что теперь делать? Умники!

Чужой Иван с кнутом в руке подъехал к быку и начал теснить его в сторону фермы. Бык бросился на лошадь и одним рогом, как показалось всем, лишь слегка царапнул ее по боку. Но от этого легкого прикосновения у лошади вылезли ребра, и она грохнулась на землю вместе с Иваном. Расправившись таким образом с живыми врагами, Байкал продолжал сокрушать неживых: амбарушки, плетневые сарайчики, погребицы. Он подходил уже к погребице, где спал Андрейка. Женщины кричали:

— Убить его!..

— Стреляйте...

Как ни крепко спал Алешка, но услышал крики, проснулся. В одних трусах выскочил на улицу. Когда увидел людей и обезумевшего быка, вспомнились ему Федькины слова. Подумал: «Видно, прав был Федька...»

В эту минуту истошно закричала Марина:

— Андрюшка ведь на погребице!.. Ой, убьет... Помогите!

Не помня себя закричал и Алешка плачущим голосом:

— Байкал!.. Байкал!.. Байкал!..

Бык остановился, поднял голову и начал осматриваться вокруг. Бросился Алешка в избу, схватил ломоть хлеба, посолил и бегом обратно. Бык все еще стоял на месте. Алешка, увертываясь от рук людей, которые хотели задержать его, подбежал к Байкалу.

— Байкал!.. Байкал!.. Ты чего?.. Байкал...

Несколько секунд Байкал тупо смотрел на Алешку, словно не узнавал. Затем пошел прямо на мальчишку. В толпе ахнули. А Байкал, убийца с налитыми кровью глазами, подталкивая Алешку мордой, стал обнюхивать его живот и руки. Алешка осторожно похлопал быка по шее. Люди замерли от удивления. Рядом с быком щуплый Алешка выглядел совсем маленьким. А бык уже пережевывал протянутый Алешкой кусок хлеба. Затем облизнулся и фыркнул в лицо горячим своим дыханием. Тогда Алешка сказал ему, как обычно:

— Ну, Байкал, прими, чего ждешь? Прими!

Байкал опустил голову, Алешка уселся между рогами. Байкал поднял его и медленно направился в поле со своей ношей. Люди расступились, с удивлением глядя на победителя. Байкал шел между двумя рядами, словно вдоль почетного караула. Проезжая мимо председателя, Алешка сказал ему по-хозяйски:

— Больше я вам быка не отдам. Сам буду смотреть...

Байкал побрел к лагерю. Озадаченные колхозники долго еще стояли молча.

Когда уехал Алешка, у Марины словно столбняк прошел. Спохватилась и бегом понеслась к погребице. Андрюшка спал беспробудным сном. На голой коленке — кровоподтек. Рюкзак лежит на боку у изголовья; возле него раскатились краснобокие яблоки. «Лазили ночью в сад, черти!» Но на этот раз даже не разбудила Андрейку, чтобы отругать как следует. В другое время получил бы Андрейка не один подзатыльник за такие дела. А сейчас... «Жив ведь остался, жив... Даже и не слыхал ничего». Поправила Марина сползшее одеяло и ушла в дом. В сенях на табуретке так и остался лежать новый Алешкин костюм. Тут же стояли и сандалии.

«Ой, в одних трусах, босиком ушел мальчишка!» Марина сложила костюм, завернула его с сандалиями в один пакет.

«Надо бежать в поле, одеть Алешеньку. И завтрак отнести ему. Пойдет Петя в лагерь, захватит одежду и завтрак». Марина быстренько затопила печь. Хлопочет у печи, а сама все думает... «Спит ведь Андрюшка, ничего не знает... А все Алешенька... Кто, кроме него, может с Байкалом совладать? Ведь от смерти спас. Отвезли бы Андрюшу в больницу вместе с Егором Васильевичем. А может, не пришлось бы и везти в больницу-то...»

* * *

В поле Алешка слез с Байкала и пошел сзади. Только теперь он спохватился, что идет в одних трусах, босиком и ему холодновато. Но ничего не поделаешь, с полдороги не воротишься, да и Байкала нужно доставить на место.

Еще издали Алешка увидел лагерь, коров, которые стояли в загородке. И бык, как только увидел, что подходит к стаду, поднял голову и громко замычал.

В лагере тоже заметили Алешку и Байкала и высыпали их встречать, как больших гостей. Даже Цоп выбежал навстречу и, притворно лая, стал нападать на Байкала. Байкал, наклонив башку, поворачивался вслед за собакой.

— Дед Степан, получай Байкала обратно! — еще издали крикнул Алешка пастуху. А подойдя к деду, сказал с укоризной: — Вот отдал без меня быка, а он в селе вон что наделал... Егор Васильевич, не знаю, живой останется или нет.

Собрались возле Алешки доярки. Разволновались, разохались, стали расспрашивать, что да как. Алешка рассказал, что знал, и пошел к стаду.

Стадо разбрелось по лугу вдоль реки. Понурый Байкал, как будто с неохотой, брел за коровами. Что-то с ним произошло, словно силу отняли у быка. Далеко за стадом не пошел, потоптался на месте и залег. Алешка принес ведро холодной воды, поставил перед быком.

Байкал понюхал воду, но пить не стал. Вывернув шею, он тужился достать языком, зализать какие-то места на спине. Алешка встревожился: не случилось ли чего плохого? Утро было прохладное, слепни не донимали быка. Никак не мог Алешка понять, почему бык ведет себя беспокойно. Вгляделся повнимательнее и заметил на спине и на ляжках Байкала кровавые пятна. «Ободрался, наверное, когда буянил», — решил Алешка.

Через некоторое время подъехали на лошадях Иван Ефимович и Митрич.

— Ну, как дела, герой? — спросил Митрич.

— Дядя Петя, на спине у быка кровь откуда-то, никак понять не могу.

Оглядел Митрич быка и тоже забеспокоился. Байкала погнали. Он послушно побрел в загон. Мужики тут же отгородили ему отдельное место. Байкал вошел туда и встал спокойно. Митрич принялся тщательно осматривать его. Сбрил шерсть с окровавленных мест.

— Здесь какие-то порезы, — сообщил он Ивану Ефимовичу. — Похоже, человеческих рук дело. Сам так не мог...

Митрич промыл раны, накрыл быка мокрой простыней, заложил свежего корма, налил воды. В станке было прохладно и тихо. Байкал лежал спокойно.

Алешка молча взял костюм, завтрак и ушел в шалаш. Сейчас ему не хотелось разговаривать с Митричем. Он жалел Егора Васильевича: будет тот жить или нет — неизвестно. А все из-за Митрича. Не надо было брать быка на село. Но в то же время не хотел верить Алешка и Федьке. Будто разделился мальчишка надвое: не знал, чья тут правда... Пусть с быком получилось неладное. Алешкино сердце подсказывало, что все это не так просто. А Митрич... Может быть, и не его вина... Алешка и сердился на Митрича, и не хотел на него сердиться. Видно, непонятлив еще Алешка в жизни, как теленок. Вокруг него все взрослые люди — Иван Ефимович, пастух дед Степан, Митрич, — делают они свои дела, а почему так делают, а не иначе — поди разбери. Кажется, все просто... Привык Байкал ходить в стаде, ну и хорошо. Зачем было отделять его от коров и гнать на село? Никак Алешка этого не может понять. А еще не может Алешка понять, почему такой человек, как Федька, оказался прав, а Митрич — нет.

Конечно, будь Алешка постарше, может быть, и задумался бы он над тем, что за человек Федька. Как это может получиться, что работает он через пень-колоду, а в доме всего вволю? И мясо всегда свеженькое. А уж водки — хоть залейся. Это одна сторона. Другая — вот она: живет подходяще, а одевается чуть ли не в обноски, будто хвалится перед людьми своей бедностью.

Не все понимал Алешка и в порядках, что завел Федька на ферме. Без Митрича там много творилось непонятного. Но вот и Митрич приехал, а вроде бы опять Федькин верх. Странно все это Алешке. Странно и обидно.

* * *

Сегодня Федька пришел домой, что раскаленная сковородка. Открыл дверь в избу и еще с порога прохрипел:

— Не выгорело дельце... Все через Алешку, паршивца этого!

Катя, жена Федьки, знала мужнин норов. Без расспросов быстро накрыла стол, поставила водку, закуски и молча стала в сторонке. Федька снял свой пиджачишко, бросил его на кровать, сполоснул руки у рукомойника, что висел над лоханью, и сел за стол.

— Ну, чего встала? — прикрикнул Федька.

И здесь Катя наперед знала, что делать. Налила полную кружку водки, подала мужу. Федька задрал подбородок, закрыл глаза, вытянул губы трубочкой и, гулко глотая, выпил всю кружку. Выпив, потянулся за мясом. В чашке лежали крупно нарезанные жирные куски свинины. Не отводя глаз от чашки, спросил:

— Много еще мяса осталось?

— С полкадушки будет.

— Нынче ночью подкоптить надо. Да на базар отправить. Будет морока с этим Митричем... Он и обыск организовать может. Откуда, мол, у вас, Федор Иванович, столько мяса? Вежливый, черт окаянный! Жаль, что бык до его погребицы не дошел... Ну да ладно, я и в лагерь доберусь. Сыграю им музыку. За так, за просто я с должности не уйду! Мне это место дороже золотых приисков.

Федька так раскипелся, что не заметил, как отворилась дверь и на пороге появились Митрич и председатель колхоза. Увидел их Федька да так и застыл с куском мяса в руке.

— Здравствуйте, — сказал Митрич.

Поздоровался и Иван Ефимович.

— По какому делу бог послал? — прохрипел Федька.

— Пришли навестить тебя, узнать, как живешь. Давно я у тебя не был, сосед, — ответил Митрич. — Да, гляжу, живешь неплохо. Радиоприемник завел, мотоцикл в сенях стоит...