Слушай, тюрьма !

СТРАХ

В Едеме не знали страха. Адам безбоязненно взял запретный плод.

Ему дали, и он взял. Добровольно. Его свобода была абсолютной, потому что не была омрачена страхом.

Он свободно ослушался Бога, взяв плод от древа познания добра и зла.

За это он был не только изгнан из рая и стал смертен. Он познал страх.

Страх - порождение смерти. Человек, обретший после своего преступления перед Богом смерть, стал бояться смерти. Не только потому, что смерть уход из нашего мира, прекраще-ние жизни; человек боится смерти потому, что душа его знает, что смерти нет.

Драма человеческой жизни не в тюрьмах и лагерях, драма человеческой жизни - это ужас смерти второй, ужас перед вечностью.

Душа любого человека знает, что после ухода отсюда начинается самое страшное. Этот мистический ужас, этот страх перед смертью, пронизывающий все человеческое естество, записан в его плоти, в каждой его функции, рефлексе, инстинкте, весь внешний человек есть вместилище страха.

Страх - это реакция внешнего человека на ужас души, знающей об огне и преисподних безднах. Но это и неосознанный страх Божий.

Я стою у тюремного окна. Мне надо войти в огонь. Он уже пылает. Я боюсь. Страх не только проник в меня, он накрыл меня с головой. Я обессилена. Все, что осталось во мне, все силы брошены на то, чтобы спрятать страх.

Я вспоминаю одного редкого гостя в нашем доме, он живет в другом городе и, бывая в Москве, иногда заходит к нам. Без звонка, неожиданно. Он боится звонить, наш телефон прослушивается КГБ, уверен он. Мы называем его странником, он приходит с рюкзаком за плечами, ненадолго.

Он рассказывал, что переживал не раз страх, когда его вызывали на допросы. Это состояние мистического ужаса, легко передаваемое тому, кто заинтересован в твоем страхе. Это - "приражение" на языке св. Отцов. Энергия сатаны - на языке современном, натиск мысленных демонов, как говорит преп. Симеон Новый Богослов. Мысленная тьма. Она заполняет нас мгновенно. Изгнать ее трудней, чем не пустить в себя.

Эти сатанинские токи летучи, они тяжело вязнут в тебе, множась до бесконечности, легко преодолевая воздушное пространство и легко пленяя душу...

Страх смерти, страх смертной беды - оружие сатаны. Оно не стареет и не тупеет от времени. И никакие особые ухищрения не нужны.

Все просто. "Мы не будем пока трогать ваших родных", - говорили мне. Всего лишь это. Или: "У нас в руках ваша записная книжка, и вы, если не назовете сами, кто, когда, зачем и где читал творения св. Отцов и духовных писателей, собранных в Христианском чтении "Надежда", вы развяжете нам руки".

Боже мой! Что они сделают с моими родными и друзьями, с моими детьми? Что значит "вы развяжете нам руки"? У них они не связаны ничем. Кроме Божественной власти.

Страх совершает любые предательства, страх ведет ко всяким падениям.

Страх смерти, прививаемый князем мира сего, делает бессильными любые крепости.

Страх парализует человека, превращает его в мертвеца при жизни. Поэтому сатана начинает со страха и кончает страхом. Прививать его предельно просто. Освобождает от этого плена только вера, осознанная или неосознанная. Вера души в бессмертие и в воздаяние в вечности.

Авраам молчал, когда собирался на гору Мориа, где он должен был принести в жертву Богу своего единственного сына. Сына старости, обещанного Богом и дарованного вопреки всему.

Авраам должен был бросить своего сына в огонь. Он так любил Бога, что не мог Его ослушаться. Он так верил Ему, что не мог не надеяться на то, что Бог оставит ему сына. Он сказал отрокам: Я и сын возвратимся к вам. И взял в руки огонь и нож...(Быт. 22, 5, 6).

Бог знает о нашем страхе. Это Его возмездие за ослушание. Страх смерти, так же как и смерть, - наказание за гордость. Будете как боги, ослушайтесь Бога, узнаете сами, без Него, что есть добро и зло...

Страх смерти связан с гордостью, со своим значением в этом мире. Я лучше всех, я знаю добро и зло, я не должен умирать...

Поэтому Христос так определенно, так жестко, так непримиримо требует: отдай свое, отдай себя, погуби свою душу, если хочешь обрести ее. Возненавидь свою жизнь, своих родных, свое имущество - и получишь во сто крат больше. Все эти повеления связаны с необходимостью осуществить свою свободу не только в состоянии страха, но вместе с тем - в обретении себя. Величие человека, которому позавидовал сатана, грандиозней утоления любого вида гордости, известного в этом смертном мире, величие человека - в его возможности стать подобным Богу, в бессмертии его души. Что может князь мира сего предложить взамен этого?

Господь знает о нашем страхе, знает о страхе плоти и крови и принимает нашу плоть и кровь, становится подобным нам телесно. Чтобы мы стали подобны Ему в преодолении страха верой в воскресение.

Я стою у тюремного окна. Огонь уже вошел в меня. Каждая минута моего стояния вмещает в себя две мои жизни. Нет, три мои жизни: ту, долгую, до крещения, вторую жизнь - дорогу веры, дорогу к тюрьме, и третью - вот это стояние у тюремного окна.

Первая вещь, написанная мной после обращения ко Христу, называется "Лестница страха". Это была попытка сойти с лестницы страха, уйти в другое бытие, в жизнь веры, которая освобождает от страха.

Что же теперь? Разве я утратила веру? Откуда же страх?

Возлюбленные, огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете (I Пет. 4, 12-13). Я всегда с трепетом читала эти слова Апостола Петра, испытавшего страх у синедриона. Огненное искушение, посылаемое для испытания, чтобы участвовать в Христовых страданиях?!

Все мои оставшиеся силы я теперь трачу не только на то, чтобы скрыть страх, но чтобы победить его. Победить умом. Значит, сначала надо понять, откуда он.

МИР - ТЮРЬМА

По этим же коридорам водили и моего бывшего духовника, священника Дмитрия Дудко. Его взяли в облачении, с наперсным крестом. Облачение сразу же сняли, крест, конечно, тоже (у меня тоже забрали нательный крест и образок Пресвятой Богородицы), сняли с него и ремень, и шнурки с ботинок.

Я вижу, как он идет по этим лефортовским мосткам - маленький, крупноголовый, с седой длинной бородой. Его глаза, широко поставленные под большим, высоким лбом, встревожены. Они давно стали тревожными, хмурыми, мне даже казалось, мутными. Словно что-то замутило их.

Мы расстались с ним незадолго до его ареста, состоявшегося в день памяти Преподобного Серафима Саровского, 15 января 1980 года. Сказала, что ухожу от него. Он обиделся. "А если меня посадят?" - спросил он.

У нас давно не было духовного общения, его христианство все дальше, как думалось мне, уходило от Христа.

Теперь же в камере я с горечью вспомнила, как судила его. "Ты не был там!" - крикнул Дмитрий Дудко первому из духовных чад своих, осмелившемуся упрекнуть его во лжи.

Теперь я там, где был он. Я пройду его дорогой, теми же коридорами и с теми же конвоирами.

Я должна понять его, простить его, помочь ему.

В чисто выбеленной камере нет ни пятнышка на стене. Видно, ее недавно отремонтировали - в тюрьме идет ремонт. Это самая худшая камера, как выяснится потом, окно ее упирается в высокие стены хоздвора, оно промазано белым, здесь никогда не бывает дневного света. Потом, перед судом, по моей просьбе меня переведут в другую камеру, там будет изредка появляться солнце и в окно можно будет увидеть зеленеющее вдали дерево.

Наверное, он сначала был в этой же камере. Это - самая плохая камера.

За стеной постоянно что-то гудит, сыро и душно. Такие "безрадостные камеры" существуют "для раскрутки".

Это название я слышу от своей соседки, побывавшей в Бутырках "на спецу" (это значит - "на раскрутке". "Раскрутка" - подготовка преступника к поражению, к чистосердечному признанию, к самооговору, к оговору, к тому, чего добивается от него следствие).

Может быть, он в самом деле был в этой камере? Когда же на потолке появился белый крест? Такой, какой я хотела поставить на могиле моей мамы, но не успела. Широкий, из плотных брусков, сильный крест.

Моя сокамерница удивлена. Мы постоянно смотрим в потолок, лежа на "шконках" (железных топчанах). Креста не было... "Это кисти пробовали", говорит соседка неуверенно, она не хочет, не может, не должна верить в чудо.

Когда же пробовали кисти? Вчера? Но мы не покидаем эту камеру, нас водят на допросы по очереди, кто-то из нас всегда остается в камере. Да и совсем недавно не было еще креста. Мы постоянно смотрим в белый потолок.

Белый, сильный крест, правильной формы, православный. Это теперь моя икона, ведь крест с меня сняли. У меня, правда, есть крестик из спичек. Был ли такой у моего бывшего духовного отца? Библия у него была. Я жду, что и мне разрешат Библию.

На нем были облачение и крест, когда он пришел на мой суд. У нас были общие коридоры и общие конвоиры. Проходя по нашим коридорам, я жалела его, больного, старого, просидевшего уже один срок еще до рукоположения. Я протянула ему руки со скамьи подсудимых: "Благослови меня!"

Мы были одни с ним среди чужих, враждебных зрителей. И еще моя дочь. Только ее одну и пустили в "зрительный зал", оснащенный микрофоном и телекамерой.

Зал был заполнен тайными и явными сотрудниками госбезопасности.

"Благослови меня!"

Мы были одни среди ненавидящих и равнодушных. Я думала, что мы Церковь.

Если один падает - падают все. Страждет один - страждут все, все Тело.

Один встает - встают все. "Благослови меня!" Он осенил меня крестом. До того, как начал лжесвидетельствовать, и после того, как кончил лжесвидетельствовать. Он ничего не читал, не видел, не знал, хотя два эпизода из семи, приведенных в обвинительном заключении (а потом, естественно, и в приговоре), были связаны с ним. Меня судили за то, что я подписала письмо в его защиту и подарила его книгу своему сыну.

Облачение, которое ему вернули, и крест не помешали ему лжесвидетельствовать.

"Обвиняемая, у вас есть вопросы к свидетелю?" - "Нет, у меня нет вопросов". Нам запрещено судиться друг с другом у неверных. Они не поверили священнику Д.Д., не поверили в его благословение.

Нас ждет другой суд. Мы - не Церковь, мы должны стать Церковью. Меня благословляет Бог его рукой. Если один падает - падают все, если один стоит - стоят все. Тело Христово - Его Церковь не может уйти от креста.

А мир - тюрьма, думаю я в тюрьме. Мир создает подобное себе, необходимое для себя в первую очередь. Блага. Тюрьма - благо, она убережет его от внезапной смерти.

Человек, придя в мир, хочет жить в нем долго. Он не хочет умирать, для этого он строит тюрьму, чтоб она ограждала его от смерти. Он будет прятать в тюрьму тех, кто помешает ему жить долго. И жить в свое удовольствие. Кто кого? - вот роковой вопрос. Кто кого скорей упрячет в тюрьму.

"Или он меня убьет, или я должна его убить", - рассказывает мне молодая женщина в барнаульской тюрьме. Она убила своего отчима, когда ей было 18 лет. Сейчас она старше на восемь лет. Я рассказала ей о двадцатилетней убийце, встретившейся мне на одной из пересы-лок; со слезами раскаяния она признается мне, что хочет принять Святое Крещение. Моя барнаульская сокамерница не чувствует никакого раскаяния. "Или я, или он..."

Мир стал тюрьмой с тех самых пор, как человек обрел смерть и был изгнан из рая. Первенец Адама и Евы стал убийцей - с него начинается род убийц и изгнанников. Мир будет плодить изгнанников и заточать их в тюрьмы, а вместе с ними и тех, кто будет напоминать о завещанной Богом невозможности убивать. Потому что для мира важнее право на убийство, чем заповедь Бога не убий. Потому что, признав заповедь Бога, надо признать существование Бога.

С тех пор, как время разорвалось, с тех пор, как черные машины, развернувшись у моего дома, умчали меня и пятерых моих спутников (которые делали обыск в моем доме ночью), в черном разрыве времени, в бездне разрыва открылась изнанка и обнажились корни мира.

Тюрьма - изнанка человеческого бытия, благо, приобретенное миром для защиты себя, дорога в ад, дорога в небеса, черный туннель, осиянный светом Божественной Любви.

Сюда, в этот ад, в эту бездонную дыру, пришел воскресший Христос. И потому здесь, в преддверии ада, есть возможность обрести рай. Ведь разбойник, выведенный из тюрьмы для казни, распятый рядом со Христом, первый вошел в рай. За исповедание поруганного Бога.

Церковь - сердце мира, тюрьма - изнанка мира, они объединены крепчайшей связью. Господь пришел на землю, чтобы тюрьма стала дорогой на небеса, чтобы разбойник, исповедав в покаянии распятого, поруганного Бога, испытав такие же страдания, как распятый Бог, вошел с Ним в рай, в воскресение, в вечную жизнь.

Значит, Церковь начинается в тюрьме? Она начинается с исповедания веры: Ты - Христос, Сын Бога живого, --говорит Апостол Петр и становится камнем. На нем созидается Церковь. Этот камень так крепок, что его не могут одолеть врата ада, врата тюрем и лагерей.

Страх начал изнемогать во мне тогда, когда я стала понимать причину ненависти к "Надежде". Мученики, убиенные за веру. До тех пор мой обвинитель шел проторенным путем. "Марсианские разведки", "инопланетные службы"...

Пятьдесят лет назад этот прием (обвинение в сотрудничестве с японскими, люксембургски-ми и со всеми прочими, имеющимися на земном шаре и вне его разведками) дал желанные результаты. Земля насытилась кровью невинных*.

* Это действующий с ежовско-бериевских времен метод фабрикации так называемых уголовно-идеологических дел. Поскольку дела нет, следует извратить факты, подобрав и вырвав из контекста нужные для обвинений слова, цитаты, осудив автора цитат в том, что он куплен "подрывными центрами". Доказательств, естественно, нет, но в них ни следствие, ни суд не нуждаются.

Обвинения в сотрудничестве с какими-то неизвестными мне даже по названиям организациями в целях подрыва власти звучат для меня как обвинения в сотрудничестве с инопланетянами.

Я не понимаю этого абсурда, но это и хорошо. Мой обвинитель именно этого и ждет: чем абсурдней, тем страшней. Меня надо напугать, смять, уничтожить. Измена родине - расстрел, подрыв власти - двенадцать лет и прочее.

Маленькие книжечки Христианского чтения, в которых собраны творения святых Отцов, учения о духовной жизни, молитве, смирении, любви, терпении скорбей, письма мучеников за веру, мои статьи о христианской культуре...

Это - наваждение, мне кажется, что я слепну и глохну, может быть, это - сон? Возможно ли, чтобы благоговение перед Пресвятой Богородицей, предание Церкви, творения святых Отцов, христианская проповедь смирения и любви могли заинтересовать разведывательные управления иных миров и подорвать могучую державу? Зачем же этими маленькими книжеч-ками с крошечным тиражом занимается эта огромная махина - Комитет государственной безопасности?

Моему обвинителю даже трудно читать эти тексты, я вижу, что он ничего не понимает в них, и это естественно, ведь они рассчитаны на тех, кто ищет совершенства в духовной жизни, кто хочет стать на путь аскетики, самоограничения, чтобы приблизиться к познанию Бога и Церкви.

Мне положен час прогулки, и когда я хожу по маленькому дворику, я слышу могучее "ура", идет подготовка к параду, думаю я, могучее войско демонстрирует готовность защищать безопасность нашей родины.

Разве я могу подорвать или ослабить столь могучую державу?! Неужели гонители Христианского чтения так боятся христианства - проповеди терпения, смирения, любви? Неужели они в самом деле думают, что оно может подорвать их власть? Но они ведь отрицают бытие Божие, почему же они так боятся Его, если не верят в Его существование и не признают Его истинным Богом? Зачем бояться и ненавидеть то, чего нет?

У гонителей Христианского чтения есть издательства и газеты, телевидение и радио, у них в руках все средства атеистической пропаганды, они могут выпускать бесчисленное количество атеистических книг, полных ненависти, поругания, бесчестия в адрес Бога и верующих в Него. Чем помешали им маленькие книжечки "Надежды", выпущенные крошечным тиражом? Тем, что они выпущены не здесь, не в России? "Бога нет!" - кричат гонители Христианского чтения, и их страх перед проповедью Слова Божия является неопровержимым доказательством Его бытия.

Они свидетельствуют о том, что Бог есть, и о том, что есть сатана, который и внушает эту ненависть к невинным прежде всего для того, чтобы погубить тех, кто ненавидит, гонит, обвиняет христиан, исповедующих свою веру, объявив их злодеями и преступниками, а заодно погубить и тех, кто будет напуган преследованиями и гонениями: тюрьмой, лагерем, смертью...

Первым государственным преступником, обвиненным в подрыве и ослаблении власти (ныне это статья 70 Уголовного кодекса), был Христос. Он возмущает народ (Лк. 23, 5), - говорят Его обвинители, требуя для Него смерти. Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе (Иоан. 18, 30), - говорят Его обвинители Пилату, требуя для Него смерти. Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю (Иоан. 19, 12), - пугают Пилата обвинители Христа, требуя для Него смерти.

Они давно искали, чтобы найти повод к обвинению Его (Иоан. 8,6), - в наше время это называется провокацией. Они давно убедились, что Он обольщает народ (Иоан. 8, 37-45).

Гонители и обвинители Бога ненавидели Его потому, что Он свидетельствовал о том, что дела мира злы (Иоан. 7, 7) ...ищете убить Меня, потому что слово Мое не вмещается в вас... Вы делаете дела отца вашего... Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего... он лжец и отец лжи. А как Я истину говорю, то не верите Мне (Иоан. 8, 37-45).

Отец лжи однообразен, у него нет других вариантов.

Вслед за Христом государственными преступниками, обвиненными в подрыве власти, стали Апостолы Христовы. Об Апостолах Павле и Силе их обвинители сказали, что они люди, возмущавшие наш город, и что они поступают против повелений кесаря (Деян. 17, 7). А Апостола Павла называют язвою общества, возбудителем мятежа (Деян. 24, 5).

Отец лжи однообразен, и у него нет вариантов. Гонитель христиан в Иерусалиме, первосвященник Анан, требовал Апостола Матфея себе на суд. На суде Анан старался представить Христа и его учеников развратителями народа и изменниками отечеству (см. настольную книгу для священнослужителей о. Сергия Булгакова, изд. 1890 г.). Память св. Ап. Матфея 9 августа.

Это было две тысячи лет назад.

Священномученик Косма был в 1779 г. задушен турками в связи с доносом, утверждавшим, что он подослан русскими возмущать Албанию. Отец лжи однообразен в своей ненависти к Истине. Св. Аникита, начальник воинского отряда в Никомидии, обличил императора в нечес-тии и пролитии неповинной крови христиан. Разгневанный император предал его жестоким мучениям, после которых повелел бросить мученика к диким зверям. Память его 12 августа.

Св. мученик Ромил, военачальник императора Траяна, был обезглавлен за обличение императора в несправедливости к 11 тысячам христиан, которых император сослал с бесчестием в Армению. Память его 6 сентября.

Св. мученик Порфирий за обличение царя в вероотступничестве был обезглавлен. Память его 15 сентября.

Св. мученик Евлампий всенародно порицал и обличил императора Максимилиана в жестокости к не повинным ни в чем христианам, за что и был взят на мучения. Память его 10 октября.

Св. мученики Аникита, Ромил, Евлампий и Порфирий были замучены в IV веке.

Преподобномученик Иаков, обвиненный в том, что собирает вокруг себя мятежников, был повешен в 1520 году. Его память 1 ноября.

Священномученик Игнатий Богоносец, с радостью принявший мученичество, писал: "Лучше мне умереть за Христа, нежели царствовать над всей землею... Его ищу, за нас умерше-го, Его желаю, за нас воскресшего... Не препятствуйте мне жить, не желайте мне умереть. Хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету: явившись туда, буду человеком Божиим. Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего". Это цитата из письма к Римлянам, желавшим освободить св. Игнатия из оков.

Бросивший св. Игнатия на съедение зверям император антиохийский пожелал скрыть от народа, что св. Игнатий осужден за веру, а выдать его за обыкновенного преступника, чтобы "страдания мученика не способствовали бы на этот раз распространению последователей ему в подвиге за Истинного Бога" (Жития святых, чтимых Православной Церковью. Составлены Преосвященным Филаретом. - С.-Петербург, 1842). Память священномученика Игнатия Богоносца 20 декабря.

Страх стал изнемогать во мне. Понятная история: марсианские разведки, космические заговоры... Как однообразен отец лжи, одно и то же.

"За твоей спиной Церковь!" - слышу я, возвращаясь с допроса в камеру. Я недостойна, но я слышу Церковь, ее чистый благовест в моем сердце. Это победить невозможно, это просто, как истина, молитва Церкви пробилась в мой измученный ум, страх начал сгорать во мне. Наконец я не одна.

Здесь земля святая, она полита кровью мучеников. На белом потолке камеры белый крест. Я не должна бояться расстрела и двенадцати лет заключения, которыми мне угрожают. За моей спиной Церковь, я ничтожна, мала, я ничего не могу, но я не одна. Здесь земля святая.

Мир - тюрьма, все, что окружает меня, все, что я вижу, - тюрьма. Я воздвигала сама эту тюрьму, я закрыла от себя небо белым потолком камеры, выстроила высочайший черный забор, наняла конвоиров...

Так делали все давным-давно, все, кто любил себя, этот мир и кто хотел в нем укрыться от Бога. Я сама построила тюрьму, но я сама не могу выйти из нее. Без помощи Бога я не выйду отсюда. Там, где попирается Божественный Закон, там попираются и законы человеческие, и Церковь, как столп и утверждение истины, должна попираться.

В этом ее свобода, над которой не властна тюрьма.

ВЕТХОЗАВЕТНАЯ ВЕРА

Страх - порождение гордости, страх - порождение страсти себялюбия.