Мафия - концерн преступников

Колосов Леонид Сергеевич

Мафия — концерн преступников

Тени острова Солнца

(Вместо предисловия)

Сицилия. Остров Солнца, как назвали эту землю самые древние ее обитатели. Один из ничем не примечательных городков неподалеку от моря. Белые домики, неизменные пальмы и слепящее солнце. Небольшая компания ищет спасения в тени садовых деревьев. Люди сонно перекидываются в карты. Оживление вносит местный аптекарь Манно. Он показывает своим партнерам полученное им анонимное письмо. Отдельные слова и буквы, вырезанные из газеты и наклеенные на бумагу, образуют фразу: «За свои дела ты приговорен к смерти и умрешь». Но какие дела у фармацевта? Все знают, что Манно совершенно безобидный человек, немного легкомысленный, да и то потому, что женился по расчету на старухе.

— Не обращай внимания, — лениво бросает ему адвокат Розелло, один из богатейших и влиятельнейших людей города. — Это дело рук одной из твоих ревнивых поклонниц.

Компания смеется. Грешки молодого фармацевта известны.

— Это просто злая шутка, — успокаивает своего постоянного коллегу по охоте местный врач Рошио.

Ранним утром следующего дня приятели отправляются за город. Об инциденте забыто. Летят стайки вальдшнепов, азарт овладевает охотниками. Выстрелы гремят один за другим. Падают убитые птицы. А потом вдруг раздаются выстрелы из соседних кустов, и оба охотника остаются лежать окровавленными на земле…

Полицейский комиссар с карабинерами приезжает на место преступления. Но свидетелей нет. Никто ничего не видел. Безутешно рыдает вдова врача, красавица Луиза, плачет ее кузен, адвокат Розелло. Для него все ясно: мафия убила фармацевта Манно «по заказу» за его донжуанские проделки, а доктор Рошио пал жертвой случая. Преступников, следовательно, нужно искать среди местных членов мафии, или мафиози,[1] как их называют на Сицилии. Эту идею адвокат подает полицейскому комиссару. Карабинеры арестовывают трех «подозреваемых» из предместья городка и препровождают их в тюрьму.

Но не все ясно в этой истории местному учителю Паоло Лаурано, который играл в карты вместе со всеми за день до убийства. Он держал в руках анонимное письмо, полученное аптекарем. Случайно отклеилась газетная полоска со словом «приговорен», и по обратной ее стороне учитель понял, что вырезки сделаны из католической газеты «Оссерваторе Романо». Паоло знает, что конверт с анонимкой был опущен в городе. Кто же здесь получает «Оссерваторе Романо»? Оказывается, только три человека: архиепископ, местный священник и адвокат Розелло. Учитель идет к священнику и просит подшивку газеты. Но хитрый и циничный прелат все отлично понимает. «Вы не там ищете, сын мой, — слащаво говорит он. — Посмотрите вокруг ваших ближних и никому не доверяйте».

Подозрения Паоло укрепляются после того, как он встречается в Палермо со своим школьным приятелем, депутатом-коммунистом. Приятель вспоминает, что незадолго до своей загадочной смерти доктор Рошио рассказывал ему о безобразиях, творимых «правящей группой» в его родном городе, о спекуляции земельными участками, о липовых подрядах и обещал привезти документальные материалы, свидетельствующие о ее преступных злоупотреблениях, для разоблачения их в парламенте. Все становится на свои места. Ну конечно же не фармацевт, а доктор Рошио был главной жертвой мафии. Именно его решила убрать «правящая группа», чтобы скрыть свои преступления, а фармацевт был лишь ширмой в этом убийстве, подсадной уткой для полиции, чтобы направить ее по ложному следу.

Подозрения учителя падают на адвоката Розелло. Ведь именно он командует «правящей группой» города. Но где найти доказательства и кому можно довериться в этой истории? Скромный и застенчивый учитель становится борцом за правду. Но борцом-одиночкой. Он идет в поселок, где жили три предполагаемых преступника, которые находятся в тюрьме.

— Все видели, что они сидели дома в день убийства, — рассказывает старая женщина учителю.

— Но вы могли бы это подтвердить на суде? — спрашивает он.

— Нет, может быть, я и ошибаюсь, — говорит женщина.

И так отвечает каждый житель поселка. Велик страх перед мафией. Откроешь рот — будешь убит. Таков ее непреложный закон. Мечется Паоло в поисках доказательств. Наконец находит дневник доктора Рошио у отца убитого. В дневнике все есть. Все доказательства. Но где взять союзника в этой борьбе? Учитель обращается к вдове Рошио — Луизе. Конечно, только ей может доверить он планы своих действий — ведь она потеряла любимого мужа. Луиза подтверждает: да, она тоже подозревала, что ее кузен-адвокат замешан в убийстве. Его надо опасаться, он коварный человек.

Вдова рекомендует спрятать дневник покойного в багажном ящике на станции, а ключ все время хранить при себе. Она лишь просит учителя повременить с заявлением в полицию…

Но не знает наивный учитель, что Луиза заодно с «правящей группой». И, найдя удобный повод, женщина отдает его в руки мафии. У избитого до беспамятства Паоло отбирают ключ от ящика, где спрятан дневник доктора, после чего его зверски убивают.

А потом следует бракосочетание адвоката Розелло со своей кузиной Луизой. На церемонию собираются все «отцы города». Циничные, уверенные в своей безнаказанности, они с усмешкой обсуждают «неожиданное» исчезновение учителя, «пытавшегося нарушить покой жителей». «Учитель был кретином», — заявляет архиепископ, давший личное разрешение на брак между Розелло и Луизой — двоюродными братом и сестрой, что является, кстати, еще одним нарушением закона…

Таков сюжет фильма прогрессивного кинорежиссера Элио Петри «Каждому свое», поставленного по мотивам одноименного романа сицилийского писателя Леонардо Шаша. Кинолента обошла многие экраны мира, обошла с триумфом. Нет, не из-за лихо закрученного сюжета, не из-за необычных драматических ситуаций и прекрасных актеров, занятых в фильме. Он потряс всех своей социальной глубиной и документальностью. На экране предстала сегодняшняя Сицилия с безысходной нищетой простого народа и сумасшедшей роскошью сицилийских нуворишей…

До Элио Петри и после него было создано немало картин, посвященных мафии. Все они в той или иной степени отражали действительные факты. Но вряд ли можно ошибиться, сказав, что кинофильм «Каждому свое» впервые поставил все точки над «і» в отношении «загадочного сицилийского феномена», впервые со всей страстностью поднял перед общественностью страны давно уже ждущие ответа вопросы: до каких пор будет терпеть Италия это позорное пятно в своей истории — прошлой и настоящей? до каких пор против коррупции и шакальих законов мафии будут восставать обреченные одиночки, а правительство, юстиция и полиция будут, как и в фильме Элио Петри, находиться на втором плане?

Мафия… А что думают о ней итальянские социологи? Вот один из них — Гаэтано Моска. Он пишет в своем исследовании: «Сфера деятельности различных организаций сицилийской мафии настолько разнообразна, что для сведения ее к общему знаменателю потребовались бы многие страницы специальных исследований. Поэтому ограничимся самым общим определением… Итак, конечная цель мафии — это получение незаконным путем максимальной прибыли от общества с использованием таких средств и методов, которые могли бы поставить в тупик следствие и правосудие… Мафия разработала свою специфическую технологию преступлений. Она не останавливается перед самыми изощренными убийствами из-за угла, она похищает и пытает свои жертвы, если ей кажется, что это необходимо для того, чтобы спасти от провала одну из «семей» мафии, или посадить на ответственное кресло нужного человека, когда ему мешают конкуренты, или, наконец, привести в исполнение тайный приговор, вынесенный в порядке вендетты…»

При всей откровенности, с которой Гаэтано Моска раскрывает преступную сущность мафии, в его определении имеются весьма существенные пробелы. Прежде всего, мафия уже давно перестала быть «сицилийским феноменом». Она не только расползлась, наподобие раковой опухоли, по всему Апеннинскому полуострову, но и перешагнула через Атлантический океан, обосновавшись в Соединенных Штатах в виде преступного концерна, известного под именем «Коза Ностра».

Далее. Цель мафии — не только получение максимальной прибыли от общества незаконным путем. Грабежи, подпольный бизнес, убийства по заказу — все это, безусловно, есть. Но мафия переступила границы разбойного бизнеса как такового, она активно вторгается в политику, начинает играть роль одного из тайных орудий монополистического капитала, империалистических разведок и даже неофашистов, которые весьма активизировались за последнее время как в самой Италии, так и в ряде других европейских стран.

Нынешнюю мафию иногда называют «новой». Действительно, за несколько веков своего существования она претерпела значительную трансформацию, превратившись из средства борьбы против поработителей в орудие порабощения. В эпоху феодализма она стала наемным убийцей у крупных латифундистов, на заре капитализма предложила свои услуги владельцам заводов и фабрик для борьбы с первыми забастовщиками, в настоящее время она служит воротилам крупного капитала, его разведкам и политическим союзникам.

Пожалуй, нельзя не согласиться с высказыванием итальянского буржуазного еженедельника «Эуропео», который писал: «…не в отдельных сенсационных похищениях проявляется в Италии «новая» мафия, а в конкретных взаимоотношениях с политической властью. Именно в этом разрезе, и только в этом, можно говорить о «старой» и «новой» мафии. Отношения между «старой» мафией и политической властью были весьма прямолинейны. Если возникала необходимость в получении голосов для какого-либо кандидата на выборах, то мафию использовали лишь для того, чтобы или подкупить, или запугать избирателей в каждом конкретном случае, не особенно посвящая боссов преступной организации в таинства политической игры. Сейчас положение несколько изменилось. Руководители мафии самым непосредственным образом связаны с представителями правящих кругов. Отношения эти обычно развиваются на экономической основе, но в случае надобности они приобретают и политическую окраску…

В Европе не так уж редки преступления, совершаемые с молчаливого согласия, а иногда и при участии политической власти. Вот это-то и является, с нашей точки зрения, «новой» мафией. В течение нескольких столетий мафия была признанной властью на Сицилии. Сегодня она — невидимая власть во всем западном мире».

Действительно, когда в той или иной буржуазной стране возникают кризисные явления, политики, как известно, не стесняются обращаться за поддержкой к организованной преступности. Связь между ними в острые моменты становится более тесной. Почему? Объяснить это не так уж сложно. Преступники более мобильны, нежели политики. И там, где последние не успевают, их с успехом заменяют мафиози… Но если единожды политики воспользовались услугами преступного мира, они уже не могут впоследствии без него обойтись. Вот таким образом и создается весьма оригинальная цепь связей, звенья которой и составляют то, что в Италии называют «новой» мафией.

Но прежде чем говорить о «старой» и тем более о «новой» мафии, перенесемся ненадолго на остров, где родилась эта преступная организация, на Сицилию…

«Не увидев Сицилии, невозможно понять Италию. Именно Сицилия — удивительная гармония неба, моря и земли — ключ ко всему…» Эти восторженные слова были написаны Иоганном Вольфгангом Гёте в 1787 году, когда он впервые ступил на сицилийскую землю.

Конечно, за время, прошедшее после визита великого немецкого поэта и мыслителя, тут многое переменилось. Бензиновая гарь десятков тысяч автомобилей придала желтоватый оттенок некогда лазурному небосводу над городом, на девственно чистой морской глади появились оспины мазутных пятен, а на живописных пустырях, как грибы после дождя, выросли ультрасовременные сооружения из стекла, железа и бетона, которые выглядят среди старинных дворцов, замков и фонтанов, видимо, так же нелепо, как верблюды, затесавшиеся в стадо газелей.

Все течет и постоянно изменяется, возникает и исчезает. Это понимал еще древнегреческий философ Гераклит Эфесский, догадавшийся две с лишним тысячи лет назад об одном из основных законов диалектики. Впрочем, коренные сицилийцы считают, что характер их народа не подвластен законам диалектического развития. «Мы с острова, а вы — с материка», — утверждают они, подчеркивая свое отличие от всех прочих итальянцев. В общем-то разница есть. Сицилийцы более сдержанны, чем жители Апеннин, не раскрывают души своей первому встречному и не лезут с бокалом к незнакомому человеку; у них свои, более жесткие понятия о чести, свои, иногда весьма странные, нравы и обычаи. И еще: Сицилия, уже в течение почти трех десятилетий имеющая свое автономное правительство, никак не может перешагнуть через прилипшее к ней прилагательное — «соттозвилуппата» — слаборазвитая.

А остров богат. Здесь добывают серу, нефть, редкие руды. Земля необыкновенно плодородна. Правда, трудно с водой. Но не потому, что ее не хватает, отнюдь нет. Просто недостаточны капиталовложения для того, чтобы взять ее у природы. «Наш остров, как арбуз: кажется спелым, пока его не разрежешь, — с горечью писал итальянский общественный деятель и коренной сицилиец Данило Дольчи. — Люди живут более или менее сносно только вдоль моря и у больших дорог». Причины бедности? Они все те же, что и сто лет назад: недостаток капиталов и нежелание правящих кругов понять, что Мессинский пролив не так уж широк, чтобы продолжать считать Сицилию чем-то вроде Гавайских островов для материковой Италии…

Нет, вряд ли можно сказать, что итальянский и иностранный капиталы игнорировали Сицилию. Статистика, если ей верить, свидетельствует как раз об обратном. Но вопрос заключается не в том, сколько миллиардов лир осело на острове, а в том, куда они были инвестированы. И вот в этом-то вся суть вопроса. Как и во времена Гёте, на острове отвратительные дороги, совершенно примитивная ирригационная система, из-за которой огромные площади плодороднейших земель лежат заброшенными, — полное равнодушие к насущнейшей необходимости проведения такой аграрной реформы, которая вытащила бы сицилийское сельское хозяйство из полуфеодального состояния.

Но для синьоров капиталистов все это — «непроизводительная» сфера. Они предпочитают вкладывать деньги не туда, где они жизненно необходимы, а туда, где приносят наивысшую прибыль. Конечно, приятно видеть сотни новых отелей на побережье, понятно также, что юго-восточная часть острова удобней для дальнейшей индустриализации, чем другие районы. Но Сицилия — это не только привлекательный курорт и не только юго-восток. Ведь до сих пор из пяти миллионов сицилийцев имеют работу всего лишь 1,4 миллиона человек. Велика резервная армия безработных, которая, к сожалению, не сокращается. Благодатный остров, славящийся уникальными виноградниками, высокосортными зерновыми, богатыми пастбищами, не лишенный полезных ископаемых, тем не менее теряет свое население.

Покидают родину в основном крестьяне. Они тянутся на Север, который пока их принимает. Промышленности еще нужна дешевая, неквалифицированная рабочая сила. А что же будет с сельским хозяйством Сицилии? На этот вопрос мне ответил однажды человек, который сам выращивал лимоны…

Небольшой сад, террасами спускающийся с холма. Апельсиновые и лимонные деревья. Если смотреть с крыши небольшой полуразвалившейся «виллы», то спелые плоды образуют изумительный желто-оранжевый ковер с орнаментом из зеленой листвы. Их двое, хозяев плантации: Армандо Феррари и Пьетро Семинара. Первый получил хозяйство в наследство от своих предков. Второй арендует эту землю. Расходы по ее содержанию, то есть оплата рабочей силы, удобрений и так далее, несет Семинара, за исключением воды. Стоимость воды оплачивается пополам. Доходы от продажи цитрусовых тоже делятся пополам. Они стояли передо мной рядом, два хозяина: элегантно одетый Феррари, приезжающий в хозяйство, чтобы получить причитающиеся ему «пятьдесят процентов», и оборванный Семинара, по тринадцать часов в сутки гнущий спину наравне с рабочими, которых он нанимает, чтобы обеспечить свое и их полуголодное существование.

— Эх, синьор, если бы мне можно было скинуть годков двадцать, бросил бы я эту апельсиновую каторгу и подался бы на Север, куда-нибудь на завод. Даже сборщик мусора и тот живет лучше, чем мы, «медзадри». Он знает, что в конце месяца получит хоть и маленькую, но гарантированную зарплату. А я ничего не знаю. Будет урожай — проживу, не будет — подохну с голоду. Нет, маленьким хозяйством не решить на Сицилии нашу тяжелую проблему…

На прощание они пожали мне руки, эти два хозяина. Одна рука была мягкая и холеная, другая шершавая, как рашпиль, — рука рабочего человека…

Да, беден пока богатый остров Солнца. Технический прогресс, пришедший на Сицилию, не только не уничтожил нищету, а подчеркнул еще резче ее уродливые морщины. В столичном Палермо, в Мессине, Катании, Агридженто и других городах выросли новые дома, даже небоскребы. На улицах стало тесно от автомобилей. Но городские окраины потрясают. Человеческие жилища напоминают первобытные пещеры. Рядом с ними гниют груды отбросов. Грязные, полуголые дети. Антисанитария. Болезни. Преступность.

Бурное жилищное строительство, принесшее колоссальные барыши спекулянтам, не разрешило проблемы окраин сицилийских городов. Нельзя сказать, чтобы «Касса Юга» — организация, призванная форсировать промышленное развитие отсталых районов, обошла своим вниманием Сицилию. Нет. Здесь задымили трубы металлургических и машиностроительных заводов. Выросли судостроительные верфи. Довольно быстрыми темпами развивалась пищевая промышленность. Благодаря упорной борьбе коммунистов и их политических союзников несколько улучшилось положение трудящихся. Но экономика острова зиждется пока на сельском хозяйстве. А землепользование на Сицилии остается мелким, раздробленным. Аграрная реформа только покачнула средневековую стену феодальных пережитков в сельском хозяйстве, но не разрушила ее.

Использует ли мафия, преступная организация, которая продолжает терроризировать население, социальные неурядицы? Да, использует. «Основная причина существования мафии, — утверждает сицилийский писатель Джузеппе Фава, — в беспросветной нищете, в нищете, что собирает воедино неграмотность и болезни, суеверие и ханжество, глупость и насилие. Там, где каждый совершеннолетний индивидуум имеет возможность найти более или менее прилично оплачиваемую работу, нет людей, которые согласились бы убить себе подобного за сто тысяч лир или даже за миллион. За убийство человека там потребуют десять или пятнадцать миллионов. И в данном случае речь идет не о «честности» или «чести», а об уровне цены за преступление. В Корлеоне — нищенской и неграмотной деревушке — найдутся сотни сицилийцев, которые прикончат любого, если им даже недорого заплатят за это. Если бы не было нищих, отчаявшихся и неграмотных, способных на преступление, не существовало бы и мафии. Потому что мафиозо сам по себе, Синьор Мафиозо, тот, который занимает парламентское кресло, или заключает сделки на строительство роскошных особняков, или возглавляет тайное общество контрабандистов, вот этот самый Синьор Мафиозо никого своей рукой не убивает. Он лишь указывает пальцем на того, кого надо уничтожить…

Итак, корни мафии — нищета, но ее катализатор — погоня за богатством, грязным богатством. У мафии горы денег, но ей этого мало, ей надо еще и еще. Даже когда кажется, что мафия ведет политическую борьбу, скажем за голоса избирателей, она на самом деле борется в конечном итоге за деньги: за подряды, которые депутат от мафии сможет гарантировать, за рекомендации, которые он способен дать, за секретную информацию, лицензии на строительство, государственные заказы. Настоящие мафиози— избранная «раса», защищенная сотнями «друзей», тысячами алиби, покровительством сильных мира сего, кучей денег, на которые можно купить все, начиная с «понимания» государственного чиновника и кончая беспрекословным подчинением наемного убийцы…»

Можно соглашаться или не соглашаться со страстным монологом сицилийского писателя. Нищета? Да, это одна из определяющих причин феноменальной жизнестойкости мафии на Сицилии. Алчная погоня за золотым тельцом? Да, деньги — бог, а власть — царь этой организации. За них убивают не только посторонних синьоров, но и самих членов мафии, тех, что пошли против боссов, где-то сболтнули лишнее или хапнули больший, чем положено по чину, куш. Все это, безусловно, правильно, но не до конца. Мафия — не только «сицилийский феномен», мы уже говорили об этом. Она не только «зарабатывает» деньги. Мафия верой и правдой служит буржуазному обществу, его самым архиреакционным кругам. Острие этой террористической организации всегда направлено против трудящихся.

Мне в качестве собственного корреспондента «Известий» в Италии не раз приходилось бывать на Сицилии, бродить по улицам ее больших и малых городов, видеть лежащих на тротуарах, прикрытых полицейскими простынями людей, тех, кого настигла мафия, присутствовать на судебных процессах над мафиози и даже встречаться кое с кем из ее боссов, которые были не прочь познакомиться с советским журналистом. Но сначала о том, откуда взялась мафия.

Через туман веков

Италию часто называют страной парадоксов. Что ж, их не так уж мало на Апеннинах было в прошлом, есть они и в настоящем. Где еще вы найдете страну, на территории которой разместились бы сразу три государства: Итальянская Республика, государство Ватикан и Республика Сан-Марино? Север и Юг, вечные альпийские снега и выжженные безжалостным солнцем сицилийские пустоши? Мафию, которую считают одним из самых парадоксальных парадоксов итальянской истории? И это действительно так.

Некоторые утверждают, что мафия как организация возникла в 1282 году в Палермо, когда взявшие в руки оружие горожане сумели освободить Сицилию от французского владычества на целую сотню лет. Лозунгом восставших стал клич: «Смерть французам — захватчикам и насильникам!» По первым буквам лозунга и родилось название «мафия». Ряд лингвистов придерживается иного мнения. Слово «мафия», образовавшееся от арабских корней, несет в себе значение отрицания — «нет», «не имеется», «не существует».

Кто прав из них — трудно сказать. Во всяком случае, мафия действительно появилась на свет как тайная организация для борьбы с иноземными поработителями, но затем, позже, переродилась в террористический клан. Ее члены пошли на услужение к богатым феодалам, стали орудием закабаления крестьян, вымогателями и профессиональными убийцами, стремившимися никогда не оставлять следов своих преступлений.

По свидетельству итальянского журналиста и историка Франческо Маркезе, впервые тайный «устав» мафии стал известен после процесса над несколькими членами этой организации в Палермо, который состоялся 14 августа 1877 года. Они-то и рассказали об «уставе» в своих свидетельских показаниях:

— Безотказно помогать друг другу в осуществлении кровавой мести за оскорбление любого члена «братства».

— Не жалеть ничего для освобождения любого «брата», попавшего в руки правосудия, используя все средства, вплоть до лжесвидетелей, подкупа полицейских и судей.

— Справедливо распределять между «братьями» по решению главы «семьи» все, что заработано и получено в виде любых ценностей законными и незаконными путями.

— Быть верными данной клятве и сохранять все секреты «семьи», помня, что любое отступление от законов «братства» будет караться неизбежной смертью в течение двадцати четырех часов.

Примерно в то же время достоянием печати стал один из текстов клятвы нового члена, вступавшего в «Онората сочиета» — «благородное общество», как сами себя уважительно именуют мафиози. Обставлялся этот прием таинственно и «торжественно». В темной комнате в присутствии избранных «братьев» организации кандидат в «рыцари лупары»,[2] сделав ножом надрез на своей правой руке и сжигая над свечой клочок бумаги с нарисованными на нем черепом и перекрещенными костями, говорил: «Клянусь своей честью быть верным «братству», так же как и «братство» будет верным мне. Как превращается в пепел это изображение и уходят безвозвратно капли моей крови, так и я обязуюсь отдать всю мою кровь «братству». Как не может пепел вновь превратиться в бумагу, так и я не смогу никогда выйти из рядов «братства»».

Проходили века, менялся мир, но бандитские законы мафии, основанные на «омерте», остаются все теми же волчьими законами и по сей день. «Омерта, — пишет Маркезе, — это месть тем, кто выдает «братьев» или подозревается в предательстве, месть, обычно равнозначная приговору к смерти. Под действие омерты подпадают и те, кто не являются членами мафии, но по тем или иным причинам оказались свидетелями ее преступлений. Они должны молчать…»

О мафии как таковой довелось услышать мне впервые из уст истинного сицилийца много лет назад, в один из самых первых приездов на остров Солнца. Оказался я тогда в Катании — крупном сицилийском порту. Воскресным утром было запланировано посещение фирмы «Микеле Спина», торгующей плодами цитрусовых — лимонами и апельсинами. Этот торговый дом интересен тем, что основатель его — Микеле Спина один из первых в трудные послевоенные годы начал коммерческие дела в Советском Союзе. Итальянские лимоны, которые продавались у нас в сорок шестом, имели маркировку «Микеле Спина». Сейчас фирмой руководит сын старика — Джузеппе. Вот с ним и должна была состояться встреча в то солнечное утро. Не только для того, чтобы поговорить о торговых делах фирмы — они в общем-то шли довольно успешно, — но и обменяться мнениями по более широким проблемам острова и конечно же поспорить о мафии. Дело в том, что один из сотрудников советского торгпредства в Италии, который первым побывал в гостях у Микеле Спина в 1946 году, рассказал однажды прелюбопытный эпизод. «Вместе со Спина, — вспоминал наш инженер, — мы поехали из Катании в столицу Сицилии — Палермо на машине. Дорога была избитая, машину бросало из стороны в сторону. Вдалеке показалась какая-то деревенька. Задумчиво молчавший Спина вдруг заговорил:

— Синьор индженере, если машину остановят люди с ружьями, не бойтесь и делайте то, что буду делать я.

— А что будете делать вы, синьор?

— А то, что прикажут эти люди: отдам бумажник, пиджак, кольцо… Меня просто не знают в этой деревне. Здесь другая мафия. Потом они все вернут. У нас на этот счет полная договоренность с их главой, который мне хорошо знаком…»

Я вспомнил об этом эпизоде из рассказа торгпредского инженера во время беседы с Джузеппе Спина. Мы оба посмеялись. А потом я спросил у него:

— Синьор Джузеппе, а как насчет мафии на Сицилии сейчас, и в частности у вас в Катании?

— Мафия? Это слово исчезло из нашего обихода. Какая мафия, дотторе! Вот раньше была мафия: благородные джентльмены, которые жили по законам справедливости и заставляли других соблюдать эти законы. А сейчас какая мафия? Просто бандюги-одиночки или же политические мошенники, которые торгуют голосами избирателей…

— Но все же, что такое мафия, как понимать это слово?

Джузеппе Спина недоуменно пожал плечами вполне, как мне показалось, искренне.

— Не знаю, дотторе, право, мне трудно что-либо вам объяснить. Мафия… Ну, в общем, мафия… Я лично предпочитаю не увлекаться этим словом.

Да, истинные сицилийцы не любят говорить о мафии. Нет, не потому, что на острове исчезла эта организация… В том, что она не исчезла, я убедился ровно через два дня, когда сам оказался в Палермо. Первые полосы утренних газет пестрели заголовками: «Новое преступление мафии», «Загадочное убийство».

А в Палермо вечером предшествующего дня произошло следующее. Солнце клонилось к закату, когда у подъезда строительной фирмы «Монкада и К0», заскрипев тормозами, остановились две скоростные автомашины марки «джулия-супер». Из первой машины вылезли четверо в полицейской форме, из второй — двое в штатском. Со скорострельными автоматами наперевес они, оглядываясь по сторонам, бесшумно вошли в помещение фирмы. А через несколько минут там застрекотали автоматные очереди: одна, вторая, третья… Потом с треском распахнулись двери. Из них, пригибаясь, выскочили пришельцы и бросились к автомобилям. Вслед за ними в дверях показался старик с ружьем. Старик, оказавшийся главой фирмы «Монкада и К0», прицелился и выстрелил в бегущих. Один из одетых в полицейскую форму рухнул как подкошенный. Его схватили за руки и за ноги, запихнули в багажник «джулии», и обе машины на бешеной скорости скрылись за поворотом улицы…

Когда на место происшествия прибыли настоящие полицейские, в конторе фирмы царило поистине гробовое молчание. Четверо служащих были мертвы, двое других — сыновья главы фирмы — лежали смертельно раненные. Их отец синьор Монкада явился в полицейское управление лишь на другой день, и не один, а вместе с адвокатом.

— Синьоры, я решительно не знаю, кому мог помешать. Показания? Я ничего не знаю. Кто были переодетые полицейскими? Святая мадонна свидетель — никогда их в глаза не видел.

Старик Монкада абсолютно спокоен, хотя его сыновья умирают в больнице. Только его глаза смотрят зловеще. Он все знает, но не скажет, потому что живет по законам мафии и признает лишь один суд — суд мафии. И можно не сомневаться, что выстрелы еще прозвучат и кого-нибудь из конкурентов Монкада найдут с зарядом волчьей картечи в груди. И опять свидетели будут наивно глядеть на полицейских, повторяя ставший традиционным ответ: «Мы ничего не знаем, синьоры…»

В другой раз, оказавшись в Палермо, прочитал я маленькую заметку в местной газете «Ора»:

«Филиппо Капобьянко из Сан-Коно, 53 лет, найден убитым выстрелом в лицо из лупары. Он только что вышел из тюрьмы, где отсидел 14 лет за убийство известного бандита Луиджи Кальяно. Капобьянко стал, видимо, жертвой мести друзей бандита. Ведется следствие».

Итак, очередное происшествие, обычное, ничем не удивляющее, каких приключается немало на Сицилии. Внимание местных газет привлекла в этой истории лишь одна деталь. Целых четырнадцать лет ждали убийцы Филиппо Капобьянко, когда он выйдет из тюрьмы. Ждали терпеливо, не спуская глаз с решетчатого окна его камеры. Фатальный для Капобьянко выстрел из лупары раздался ровно через месяц после того, как он вышел на свободу. В судорожно сжатом левом кулаке убитого нашли вырезанный из листа ученической тетради кружок с нарисованным на нем черепом и скрещенными костями.

Я решил поехать в этот городок, благо он находится неподалеку от Катании. На окраине Сан-Коно и убили Филиппо Капобьянко. Преступление было совершено во время рождественских праздников. Накануне один из братьев убитого прибыл в родную деревню из Франции. Сестра — из Западной Германии. Родственники — с континента и из дальних деревень. Приехали, чтобы встретиться за семейным столом, поговорить о делах. Однако вместо праздника все они попали на поминки. Этот обычай на Сицилии отличается от нашего. Покойника хоронят тут сразу — жара торопит. А потом в течение нескольких дней поминают его.

Представьте комнату, из которой вынесена вся мебель. Посредине стоит стол. На нем портрет покойного, букеты цветов, подсвечники с мерцающими свечами. Вдоль всех четырех стен длинные деревянные скамейки. Мужчины и женщины в темном. У женщин нижняя половина лица прикрыта черными шалями. Сидят тихо. Поговорить выходят на улицу.

Вот и приехавшие с материка карабинеры вместе с представителями местной полиции и небольшой группой журналистов пытаются выяснить у вдовы, кто мог быть убийцей ее мужа. У женщины ничего не выражающее лицо. Отвечает односложно.

— Кто убийца? Не знаю… Завистник, должно быть.

— Чему он завидовал?

— Завидовал, что муж спокойно работал на своей земле, только что купил трактор, сеялку…

— Здесь много говорят о вендетте мафии.

Женщина пугается. Начинает говорить громко, возбужденно:

— Какая вендетта, какая мафия! Ничего не знаю! Кто мог мстить? Он был спокойный человек, никому не прнчинял зла и занимался только своим делом…

Сестра убитого, пытаясь выручить свою невестку, вмешивается в разговор.

— С того дня, как Филиппо вернулся домой, он работал как вол на свою семью, не зная ни сна, ни отдыха. Мы все честные и работящие люди… Чего они хотели от него? Это мы тоже желали бы знать!

Брат убитого, тот, что приехал на рождество из Франции, тоже ничего не знает о мафии.

— Люди говорят, что ваш брат имел кое-какие счеты с мафиози?

— Мало ли что говорят! Брат был честным человеком. Всю жизнь знал только свою работу и пользовался уважением односельчан. А какой характер! Мягкий, как свежевыпеченный хлеб…

Сержант местной полиции Троно безнадежно разводит руками:

— Не говорят и не хотят ничего говорить. Попробуйте вытянуть из них что-нибудь! Вы говорите — мафия? О ней здесь никто ничего не знает или делает вид, что не знает. Вчера на похоронах была огромная толпа. А через час многие из тех, кто присутствовал на траурной церемонии, уже заявляли, что они не знают, кого хоронили. Поняли? Это в городке, где три десятка тысяч жителей и всем все друг о друге известно…

Лонигро, сержант карабинеров, давно занимается ловлей бандитов в этом районе.

— Больше всего убийств, — рассказывает он, — произошло здесь в пятидесятых годах. Тогда ликвидировали и Луиджи Кальяно, знаменитого бандита. Это был маленький, неприметный и очень ловкий человек. Два или три раза ускользал из наших рук, ну прямо как угорь. Говорили, что он являлся киллером[3] мафии. А потом наконец убили и его. Кажется, исполнителем смертного приговора этому бандиту и был убитый нынче Капобьянко.

— Кажется?

— А кто скажет определеннее? Во время допросов и судебного процесса над Капобьянко он не признался в совершенном им преступлении. Все отрицал. Но были обнаружены следы крови около одного из амбаров, принадлежавших Капобьянко, да и труп бандита Кальяно валялся тоже недалеко от этого места. Эти улики судьи сочли достаточными для вынесения приговора.

— А вы лично уверены, что именно Капобьянко убил Кальяно?

— Мне трудно утверждать что-либо. Капобьянко, конечно, не был святым. В свое время у него были нелады с правосудием… Возможно, что он являлся членом одной из «семей» мафии. А там у них свои законы. Спрашиваете, существует ли еще здесь мафия? С уверенностью могу сказать лишь одно: местные жители придерживаются ее законов и ведут себя как мафиози.

Мэр Сан-Коно говорит:

— В нашем городе мафии вообще не существует. Горожане думают только о своей работе. Это просто заговор против Сан-Коно. Никакой мафии здесь нет!

Итак, полный сумбур. Действительно, попробуйте разобраться и установить истину, когда одни свидетели лишь предполагают, другие ничего не знают, а третьи все отрицают!

В свое время на процессе Капобьянко его защитником был адвокат Джованни Албанезе. Уже после убийства Капобьянко журналисты разыскали адвоката и спросили, что он думает обо всей этой истории с его бывшим подзащитным.

— Юридически Капобьянко невиновен, хотя я и не исключаю того, что убийство бандита Кальяно совершено им. Если бы он признался в убийстве, то получил бы свободу и «талью» — денежную премию, которая была обещана карабинерами любому, кто доставит опасного бандита живым или мертвым. Но нужно знать мафию! Ни один из ее представителей никогда ни в чем не признается. Таково правило. Кто его нарушает, тот теряет честь, становится в глазах других недостойным человеком и сам себе подписывает смертный приговор.