Миф о вечной империи и Третий рейх

Его внешнеполитические идеи были сформированы накануне и во время Первой мировой войны, а стало быть, неизбежно несли в себе элемент агрессивного империализма. В 1916 году он приводил следующий аргумент: «Так как Россия связывала себя с Западом, русский мир дает нам право самим довести до завершения восточную политику». Что в те дни Мёллер ван ден Брук подразумевал под «Восточной политикой»? В принципе ничего иного, что предлагало высшее немецкое командование, а во времена Брест-Литовска он активно высказался за политику аннексий. Накануне Брест-Литовска он потребовал от России отказаться от территорий, которые уже были захвачены немецкими войсками. Мёллер ван ден Брук даже прибегал к таким спекулятивным доводам, как убеждение российской стороны в том, что потеря этих территорий никак не скажется на самочувствии России, так как та должна была в будущем развивать свою политику в восточном направлении: в сибирских и среднеазиатских областях. Как видим, во время войны Мёллер ван ден Брук полностью разделял позицию Генерального штаба относительно аннексии части российских территорий. Накануне от Версаля он написал «Право молодых народов», где он апеллировал к Вильсону, чтобы тот позволил распространить и на Германию право на самоопределение: «В Европе больше нет стран, которые можно было бы завоевать». Значила ли для него эта фраза принципиальный отказ от империалистических принципов? Нет, в первую очередь это было лишь вынесение приговора империалистической политике Антанты — теперь речь шла о Германии, которая намеревалась отхватить восточные колонии и аннексировать бельгийский угольный бассейн (а ведь Мёллер тогда выступал и за это!). Даже в «Праве молодых народов» один из разделов был написан под эпиграфом «Прорыв на Восток», что недвусмысленно намекало на право Германии проводить восточную экспансию, которая оправдывалась лозунгом «Народ без пространства».

Хотя в той же работе Мёллер ван ден Брук очень правильно предположил: «Одним из следствий мировой войны станет уменьшение населения в проигравших странах». Одновременно с этим он объявлял, что сильный прирост населения в Германии есть признак того, что немцы являются «молодым народом». Этот избыток населения должен был найти «отдушину» на восточных территориях. Выводы Мёллера ван ден Брука, равно как и всех теоретиков «жизненного пространства», включая Адольфа Гитлера, опровергались одним фактом — падение рождаемости, начавшееся в годы Первой мировой войны, продолжало нарастать и в послевоенное время. Превышение рождаемости над смертностью на 1000 жителей Германии в 1921–1925 годах равнялось 8,9 % в 1926–1930 годах -6,6 %, а в 1931–1935 годах -5,3 % Ситуацию не исправляла даже сильная реэмиграция, которая происходила из Польши и Балтийских стран. К этому добавлялась немецкая эмиграция, которая ДО 1925 года значительно превышала реэмиграцию немцев, возвращавшихся в Германию. Не стоило забывать, что Германия по сравнению с другими европейскими государствами обладала самой высокой плотностью населения.

Мёллер ван ден Брук вовсе не собирался разрабатывать «Право молодых народов» как некую антиимпериалистическую теорию. Даже «Третий рейх» не смог снять подозрения, что высокопарные слова о мирном взаимодополнении народов, о национальном федерализме были всего лишь реверансом в сторону актуальных идей, которые диктовались самим духом времени. На самом деле за ними могли скрываться все те же старые империалистические устремления. В конечном счете из «Восточной идеологии» Мёллера ван ден Брука можно вычленить и империалистические элементы, и присущую западному образу мышления имперскую идею. В наследии Мёллера ван ден Брука можно найти слова, которые могли полностью отразить национальные проблемы того времени.«…Мы отделим немцев как самый старый народ от всех молодых, как тот, который наиболее далеко продвинулся вперед на пути создания общей культуры. На общем пути к нашему будущему. На пути товарищества, которое не мечтает о том, чтобы уравнять народы друг с другом, однако стремится к поддержке и взаимному обогащению. В этом товариществе наций лучшей гарантией является то, что каждый отдельный народ в высшей сумме своих возможностей и в духе творчества попадает из числа народов вчерашнего дня в число народов завтрашнего дня».

Эрнст Трёльч 12 ноября 1920 года написал такие слова: «Давление Антанты разрушает жизненные условия и делает радикальными голодные массы, успех большевизме в Германии побудит Антанту к дальнейшим разрушительным мерам, так что возникнут самые невероятные смеси: часть рабочего класса станет яро националистичной, а часть буржуазии станет большевистской. Самые непримиримые противники Антанты, спасаясь от большевизма, склоняются в сторону западного капитализма, а самые радикальные противники рабочего класса впадают в большевистское отчаяние». Автор этих строк также не исключал возможности, что Антанта вместе с немецким большевизмом будут угрожать пересмотру мирных соглашений. В конце этой заметки он добавлял: «Мы лишены инициативы и слишком слабы, бы противопоставить сражающиеся друг против друга системы — танту и большевизм. Идти с большевизмом против Антанты былс шагом отчаяния, который бы значил закат нашей культуры и не бы поддержан большей частью нашего народа. Таким образом, ничего не остается, кроме как идти вместе с западными державами, одновременно защищаясь от их жестоких угроз… взывая к общечеловеческую морали, демонстрируя лояльность и готовность возмещения долга».

Внимание!! По тех причинам следующая страница текста не может быть распознана. Пропуск стр. № 97

Эта критика содержит квинтэссенцию того, что вызьн во многих консерваторах «Восточная идеология» Мёллера ван Брука. Коммунисты не исключали большевизации Германии, но ван ден Брук не думал о подобной возможности. Он скорее убежден, что большевизм был в России явлением временным, не специфическим русским междуцарствием. Но до того, как он рухнет должен был сложиться тесный союз России и Германии. Страх перед подобным альянсом вынуждал западные державы прибегать к некому подобию вымогательской политики. Но союзники обманывал относительно внешнеполитической слабости Германии и могущее немецкого большевизма.

Но «Восточная идеология» Мёллера ван ден Брука нашла благоприятную питательную среду в рамках «Июньского клуба».

В своей работе «Большевизм и немецкие интеллигенты. Высказывания немецких деятелей искусства и ученых» он приводил мне многих известных людей, которые не принимали коммунистичеа идеологию, но были очарованы успехами большевиков, а стало быть, были убеждены в их особом предназначении.

По причине этих многочисленных противоречий Гуго Пройсс описывал интеллектуальный багаж Кольца как «коктейль из общеизвестных реакционных заголовков и большевистских приманок». Самое глубокое впечатление «Восточная идеология» Мёллера оказала на Ганса Шварца и молодых публицистов, собравшихся вокруг него. Эти люди издавали журнал «БлизкийВосток» (не путать с географическим понятием Ближний Восток). Этот кружок в самой полной мере использовал наследие Мёллера ван ден Брука. В пояснении к изданию книги Мёллера «Отчет о России» Г. Шварц писал: «Политический журнал «Близкий Восток» издается полностью в духе Мёллера ван ден Брука. Журнал будет пытаться энергично совершенствовать духовное наследие Мёллера ван ден Брука и готовить европейскую перегруппировку, которая бы полностью соответствовала аграрно-политическому характеру всей Восточной Европы». Сам же Ганс Шварц занимался переизданием произведений Мёллера, выдвигая на первый план именно те работы, где наиболее отчетливо прослеживалась «Восточная идеология». Подобно Мёллеру ван ден Бруку кружок, сложившийся вокруг «Близкого Востока», пропагандировал имперскую концепцию, которая ставила своей целью противодействовать «балканизации» Восточной Европы посредством складывания огромного федеративного союза различных народов. Эрнст Никиш, один из самых ярких представителей немецкого национал-большевизма, осуждал эти стремления, так как видел в них лишь «видоизмененные установки пангерманизма».

Но в полной мере национал-большевизм смог развиться только во время мирового экономического кризиса 1929 года. Именно с этого момента национал-большевистские идеи стали находить отклик у различных политических групп, в частности так называемого «Сопротивления», созданного уже упоминавшимся выше Э. Никишем. Когда в 1931 году австрийским руководителем «Стального шлема» был избран профашистски настроенный князь Эрнст Рюдигер фон Штархемберг, из этой организации фронтовиков в знак протеста вышла группа революционных националистов, которые назвали себя в честь легендарного фрайкора Союз «Оберланд». К ним примкнул руководимый Фрицем Клопе Союз «Вервольф», члены которого всегда ориентировались на национал-большевизм. Впрочем, свои идейные установки они называли посседизмом. О сути этой теории можно судить хотя бы из названия программного документа Союза «Вервольф», который назывался «Посседизм. Против капитализма и марксистского социализма. Против реакции и либерализма».

Попытки получить под свой контроль национал-большевистские группы предпринимали и коммунисты, и нацисты. КПГ не раз в своей предвыборной агитации делала сильные национал-большевистские акценты. У нацистов еще в 20-е годы национал-большевистские требования высказывали братья Штрассеры и Йозеф Геббельс. Впрочем, эти высказвания были продиктованы не столько идеологической необходимостью, сколько желанием вести активную борьбу против южного, «реакционного» крыла НСДАП, возглавляемого Гитлером, Розенбергом и Герингом. Со временем Геббельс перешел на сторону Гитлера, а Отто Штрассер, младший из братьев, вышел из нацистской партии и создал собственную организацию «Черный фронт». Не меньшей сенсацией стало решение рейхсверовского офицера Рихарда Шерингера, одного из главных обвиняемых по так называемому «делу рейхсвера», покинуть ряды НСДАП и перейти к коммунистам.

Национал-большевистские тенденции проникали во многие молодежные организации, но ни одна из них открыто не провозглашала себя таковой. В 30-е годы национал-большевизм из политического явления во многом превратился в явление публицистическое. Почти каждая национал-большевистская и национал-революционная организация издавала свой собственный журнал. Это и «Прорыв» (Шерингер), и «БлизкийВосток» (Шварц), и «Черныйфронт» (Штрассер), и «Действие» (Церер), и «Сопротивление» (Никиш). Список можно было бы продолжать едва ли не до бесконечности. В конце 1932 года была предпринята попытка объединить все эти многочисленные группы в одну Национал-коммунистическую партию. Но эта затея провалилась. Национал-большевизм в большинстве случае остался лишь пустой декларацией. Лишь только Эрнсту Никишу удавалось оказывать влияние на небольшую «Старую социал-демократическую партию», которая действовала в основном на территории Саксонии. Он даже редактировал газеты старо-социал-демократов «Народное государство». На ее страницах Никиш как-то написал красивые слова: «Можно людей напоить революционным шампанским, а затем ждать, чтобы они протрезвели и стали объективными, будто бы пили обыкновенную газировку. Игра с громкими революционными фразами однажды кроваво отмстит нам».

Размежевание с национал-социализмом

В своей книге «Мифы Третьего рейха» Жан Нойрор описал в том числе создание политических мифов во времена Веймарской республики. «Кажется сомнительным, что сейчас в Германии, равно как и в другом месте, жаждут с охотой вспомнить, с каким воодушевлением в первые месяцы 1933 года приветствовалась так называемая национальная революция. И все же факт остается фактом — в немецкой истории очень редко можно было зарегистрировать такое широкое общественное движение, которое наличествовало в Германии в начале 1933 года, когда Гитлер пришел к власти… Некоторые идеи, формулы, лозунги нацистов, которые кажутся нам ошибочными и бессмысленными, будут понятнее, если мы представим себе историю политических идей в целом. Она позволит нам понять, как подобный вздор мог найти сочувствие у людей, которые уже привыкли к этим идеям, хотя они оказались воплощенными в другую форму». Эти слова очень удачно указывают на ту функцию, которую выполняли в Веймарской республике Мёллер ван ден Брук и его друзья. Они, эти слова, вместе с тем намекают, что сложно установить, кто был причастен или непричастен к приходу Гитлера к власти. Сам собой напрашивается вопрос об общих точках соприкосновения между младоконсерваторами и национал-социалистическим движением.

Общими у Кольца и нацистской партии были обиды, затаенные на Веймарскую республику, которая была принесена на штыках Антанты и предателей. Общим было и разочарование от проигранной войны и горечь от унизительного положения Германии, в которое поставили страну союзники, навязав ей грабительский Версальский договор. Однако было бы непростительной примитивностью (чем грешат многие наши российские историки) изображать Мёллера ван ден Брука неким предшественником Гитлера или неким национал-социалистическим первопроходцем. Для наглядного различия вспомним хотя бы о «Восточной идеологии» Мёллера ван ден Брука, которая принципиально отличалась от программы Гитлера, ориентированной на завоевание «жизненного пространства». В своей «Майн кампф» Гитлер писал по поводу России: «Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе. Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. Сама судьба указует нам перстом». В принципе при желании эти идеи можно было принять за теоретические построения, которые Мёллер ван ден Брук делал в начале Первой мировой войны. Однако, если читать внимательно «Майн кампф», то в глаза бросятся разительные отличия. Если Гитлер оценивал русских как «низкокачественную расу», которая стояла едва ли не на одном уровне с евреями, то Мёллер ван ден Брук видел в русских мощнейший «молодой народ», который претендовал, чтобы стать новой мировой державой. Конспирологические измышления относительно заговора небольшой группки (евреев, масонов, иезуитов, а после 1917 года большевиков) Мёллер ван ден Брук всегда решительно отвергал, считая их «завистью к власти» или «страхом перед ошибкой». Мёллер ван ден Брук настаивал на союзе с Россией, Гитлер же обозначал подобный союз как «указание к будущей войне», которая должна была стать концом Германии (весьма провидческие слова!). Общее у Гитлера и Мёллера ван ден Брука это лишь использование словосочетания «Третий рейх».

Как мы помним, Мёллер ван ден Брук не дожил до триумфального прихода нацистов к власти. Он мог лишь застать зарождение нацистского движения. Но в принципе его отношение к Гитлеру и национал-социализму можно с определенной долей уверенности восстановить по нескольким высказываниям.

Обратимся к истории. Весной 1922 года при посредничестве генерал-майора Карла Хаусхофера и Рудольфа Гесса в Мюнхене с Гитлером повстречался Рудольф Пехтель, Пехтель изображал следующим образом эти события: «Тогда во время беседы Гитлер решил также дать слово и другим. По его просьбе я рассказал ему о политической жизни в Берлине, а в этой связи также о политической работе «Июньского клуба», который я представлял… Гитлер весьма заинтересовался работой «Июньского клуба». Я предлагал ему выступить в нашем кругу, где мы предоставляли слово представителям всевозможнейших направлений. Гитлер использовал этот случай. После моего возвращения в Берлин я столкнулся с решительным сопротивлением Мёллера, который знал о Гитлере больше меня. Однако я указал, что для нас было бы важным, соблюдая надпартийность, информировать о всех новых движениях. И намекнул, что Мёллер, исходя из собственных соображений, имел беседу с Карлом Радеком. Мёллер уступил, и Гитлер появился у нас. Если на наших традиционных дискуссиях в тесных помещениях «Июньского клуба» на Моцштрассе, 22 собиралось 120–150 человек, то в тот достопамятный вечер их было в лучшем случае тридцать — что само по себе было неблагоприятным началом. Гитлер говорил, будто вещал перед гигантским собранием народа в мюнхенской пивной. Он не мог установить хоть какой-то контакт с присутствующими, и было буквально слышно, как его тирады падали на пол. Это была обыкновенная речь о сломе процентной кабалы и с другими клише, присущими партийным программам, что позволяло говорить о соответствующем интеллектуальном уровне. Это была катастрофическая неудача, которую Мёллер не раз ставил мне в вину. Я просил его, чтобы он в личной беседе с Гитлером удостоверялся, что собственно этому человеку по непонятным нам причинам удалось привести массы в движение. Наконец, после обмена мнениями Мёллер согласился побеседовать в узком кругу, где бы присутствовало четверо — он, я, Гитлер и доктор Юнг. В характерной манере Мёллер пытался поговорить с Гитлером по душам, пытался при помощи настойчивых, но взвешенных вопросов постичь суть Гитлера, познакомиться с его позицией по наиболее актуальным вопросам. Показалось, что Гитлеру удалось произвести впечатление на Мёллера и его окружение. Он говорил дословно следующее: «Вы имеете все то, что отсутствует у меня. Вы разрабатываете духовное оружие для обновления Германии. Я не более чем барабанщик и собиратель сил. Давайте сотрудничать!» Мы решили оставить его в резерве. Мёллер лишь пообещал Гитлеру, что мы пришлем издание «Июньского клуба», которое называлось «Совесть», а также все публикации нашего кружка. Беседа закончилась в А часа утра. Гитлер отправился пешком от Моцштрассе на Цигельштрассе, где он хотел переночевать у своего боевого товарища. Мы стояли у дверей дома и смотрели вслед Гитлеру, который маршировал как закоренелый вояка. Затем Мёллер повернулся ко мне и сказал: «Пехтель, этот малый никогда ничего не поймет! Я полагаю, что, натерпевшись эдакого страха, нам надо выпить в погребке бутылку испанского вина»». Это достаточно живое описание воспроизводил и Макс Бём, который добавлял, что Генрих фон Гляйхен демонстративно покинул клуб во время выступления Гитлера. Но после 1933 года об этой встрече предпочитали умалчивать.

То, что касается Мёллера ван ден Брука, то накануне своей смерти он демонстрировал более чем сдержанное отношение к национал-социализму. После провалившейся попытки государственного переворота, предпринятой Гитлером в 1923 году в Мюнхене и больше известной как «пивной путч», Мёллер напишет следующие строки: «В Мюнхене случилось то, что я предвидел: преступление, совершенное по глупости! Это 9 ноября может нам обойтись очень дорого. Позвольте предотвратить его последствия: национальное движение должно сохраняться, фёлькише-мышление не должно загоняться в гроб вождями». В рубрике «Критика прессы» он писал еще более отчетливо: «Гитлер потерпел неудачу по причине своей пролетарской примитивности. Ему недоступно, что под его национал-социализм надо подвести духовный фундамент. Он воплощенная страсть, которая напрочь лишена рассудочных свойств». Но тем не менее младоконсерваторы отнюдь не выступали решительно против национал-социализма. Им казалась заманчивой идея использовать в собственных целях суд над Гитлером. Это был прекраснейший повод для начала активной агитационной кампании. Тем более что в одной из передовых статей Мёллер призывал Гитлера: «Бей погромче, барабанщик нации!» Он пытался привлечь Гитлера на свою сторону, однако путч не был тем путем, которым собирался следовать Мёллер ван ден Брук. А значит, это был лишь маневр: «Речь идет о терпеливой и планомерной активной национальной политике, которая должна создать новое государство на земле, покрытой обломками и гнилью, должна постепенно выбрать путь свободы. Политика является тем действием, которое двигает немецкую нацию вперед к свободе. Гитлер признавал свою ответственность за действие, но признал себе виновным. Подобное политическое действие не только нельзя осуществлять, но ему даже надо воспрепятствовать». Тем не менее, отказываясь от методов Гитлера, с другой стороны, младоконсерваторы давали понять — то, что Гитлер говорил на суде, соответствовало их собственным убеждениям. Это стало роком для многих консервативно настроенных деятелей, которые до 1933 года полагали, что Гитлеру можно поручить работу «крысолова». Они обманывались, не видя собственного бессилия. В итоге они оказались в роли обманутых мошенников.

Однако, в отличие от многих других националистов, Мёллер ван ден Брук никогда не думал, что у национал-социализма есть шанс. Он всегда презирал плоские, стереотипно повторяющиеся тирады нацистской пропаганды и игнорировал политически незрелые действия вождей НСДАП. Ему, который мечтал о сближении правой и левой оппозиции, казалось гигантским заблуждением исключительно враждебное отношение нацистов к большевикам. Но наряду с этим он видел, что национал-социализм смог разбудить молодые силы. Неудивительно, что он приветствовал этот процесс, так как полагал, что это лишь начало более глобального движения. Когда Мёллер ван ден Брук покончил с собой, нацистская партия была немногим больше, чем одна из многочисленных политических сект, которая, базируясь преимущественно в Баварии, к тому же имела в те годы локальное значение. Только когда Ганс Шварц серьезно занялся переизданием произведений Мёллера ван ден Брука, его идеи были оценены нацистами и превращены в конкретные политические лозунги. Именно по этой причине в августе 1932 года Эдгар Юлиус Юнг писал, что национал-социалисты рассматривают Мёллера как некого участника нацистского движения. То есть Мёллер ван ден Брук был зачислен в ряды НСДАП фактически постфактум.

Нельзя упрекать Ганса Шварца, который со временем перешел в редакцию журнала «Ангриф», издаваемого Геббельсом, что он использовал труды Мёллера ван ден Брука, дабы содействовать расширению национал-социалистического движения. В предисловии произведений, которые были переизданы до 1933 года, Шварц вообще ни разу не упоминал ни Гитлера, ни национал-социализм. Лишь после прихода фюрера к власти Шварц стал изображать его как восприемника идей Мёллера, которому удалось воплотить их в жизнь. В 1958 году в одном из интервью Ганс Шварц заявлял, что по-еле 1933 года был просто вынужден изображать Мёллера как пред-нацистского мыслителя, так как существовала опасность полного запрета на издание его работ. В первые дни нацистской диктатуры и существования гитлеровского Третьего рейха очень многие немецкие и зарубежные обозреватели указывали на принципиальное различие между империей, созданной Гитлером, и мыслимой Мёллером ван ден Бруком. Именно так в июне 1935 года появились слова о Мёллере как «новой политической фигуре, которая была обращена к восходящему национал-социализму». Но это была политическая мифология. Впрочем, в 1931 году вдова Мёллера ван ден Брука писала, что единственным движением, которое могло совершить переворот в духе ее покойного мужа, был национал-социализм. Однако это было ее частное мнение.

С исторической точки зрения очень интересна позиция младоконсерваторов накануне «захвата власти» национал-социалистами. Свет на эту проблему может пролить сборник «Что мы ожидаем от национал-социализма?», который был издан Альбертом Эрихом Гюнтером в 1931 году. Этот сборник состоял из 20 статей и интервью, которые должны были дать ответ на поставленный вопрос. Многие из авторов, но далеко не все, принадлежали к младоконсервативным кружкам. Сам же издатель писал в предисловии следующее: «В первый раз возникла надежда, что движение, порожденное немецким духом, перестроит политическую жизнь, которая вольет в рейх новые силы». По сути, эта книга являлась ни критикой, ни восхвалением национал-социализма. Август Винниг который интерпретировал национал-социализм как «подлинную немецкую необходимость», излагал следующую мысль: «Я считаю предосудительным критиковать и ослаблять тем самым движение, которое является почвой для всех немецких надежд». Генрих Форстофф, младоконсервативный пастор, одобрял политическое содержание национал-социализма, правда, добавляя, что тот не мог использовать «всего человека» для своих нужд. Он проницательно предостерегал: «Идея может быть преувеличена до обожествления, а идеал вождя до безответственности ведомых. Тогда он (национал-социализм) потеряет чувство реальности, упустит почву из-под ног». Иоганн Вильгельм Маннхардт критиковал нацизм с точки зрения немца, живущего за границей. Особо яростно он нападал на антисемитизм гитлеровского движения, так как подобно тому, как евреи являлись национальным меньшинством в Германии, немцы являлись таким же меньшинством за пределами своей страны. НСДАП противоречила сама себе. Этот младоконсервативный автор полагал, что наиболее несправедливые упреки обращались к восточно-европейским евреям, в которых он видел едва ли не носителей немецкой цивилизации. Он выражал надежду, что инициированная Штреземанном внешняя политика осуществлялась бы и впредь, вопреки необузданной агитации национал-социалистов. Но надежды, судя по всему, были слабы, так как он, задав Маннхардту боязливый вопрос: «Что произойдет, если сегодня или завтра партия войдет в правительство? Будут ли пропагандисты своими для правительства и чиновничества?», он отвечал на этот вопрос в духе младоконсерваторов. Он наивно полагал, что если бы нацистов не удалось укротить, то они бы просто-напросто потерпели фиаско. Показательно, что подобную ошибку допускал и Альфред Гутенберг, с конца 20-х годов бывший лидером Немецкой народно-национальной партии.

Но самое курьезное предположение сделал Вильгельм Греве: нацисты должны были спасти демократию. «Демократия и парламентаризм в Германии, кажется, будут спасены их непримиримыми противниками… В то время как Веймарская коалиция отказывается от демократии, дабы спасти «республику от фашизма» (чрезвычайные постановления, роспуск рейхстага и т. д. — Авт.), национальная оппозиция станет передовым бойцом по защите всех демократических методов и либеральных прав Веймарской конституции. Только в рамках этой политической системы национал-социализм может проявить свою силу». Похожие суждения играли тогда большую роль в младо-консервативной среде.

В ноябре 1931 года Генрих фон Гляйхен написал Гитлеру «Открытое письмо», в котором говорилось: «Хватит ли Вашей воли, которой Вы подчинили свою свиту, и без того находящуюся под Вашим влиянием, дабы справиться с нуждой, которая продолжает распространять свое гибельное воздействие? (…) Во всяком случае, я утверждаю, что люди нынешнего поколения, которые не причисляют себя к правящим кругам Германии, не воспримут Ваш призыв, так как Вы не придаете этим людям (таким же страстным патриотам, как и Вы сами) никакого значения. Вы жаждете и требуете только. одного: слепого повиновения! Но Вы не получите людей, которые способны к действию под свою ответственность». В апреле 1932 года тот же фон Гляйхен написал: «Мы со всей решимостью отказываемся от политического антисемитизма национал-социалистической партии».

Конечно, можно было бы без проблем собрать кучу высказываний деятелей младоконсервативных организаций, которые провозглашали Гитлера «единственным творческим политиком и вождем масс», как это делал, например, Эдгар Юлиус Юнг. Но все-таки интереснее, а самое главное, важнее те, кто попытался, пока еще не поздно, высказаться и отвести от Германии надвигающуюся опасность. Однако это помешало нацистам использовать в собственных целях идеи и лозунги младоконсерваторов.

Очередное издание «Третьего рейха» Йозеф Геббельс сопроводил такими словами: «Я столь значимое произведение понимаю как распространение идейной истории НСДАП». Но подобное отношение было характерно для Геббельса отнюдь не всегда. Еще в 1925 году в своем дневнике будущий министр пропаганды сделал запись: «Я нашел время, чтобы спокойно прочесть книгу Мёллера ван ден Брука «Третий рейх». Этот рано ушедший из жизни человек пишет пророческие вещи. Он пишет ясно и спокойно, но при этом все охватывается внутренней страстью. Он писал обо всем том, что я еще юношей постиг при помощи чувства и инстинкта. Почему М. в. д. Б. (Мёллер ван ден Брук) находился в Кольце, а «Совесть» последовательно не пошла на боевой союз с нами? Духовное избавление? Нет, борьба не на жизнь, а на смерть! Отнюдь не одухотворение жизни, политики, истории. У нас (национал-социалистов) зубодробильная эстетика… Потрясающе точно, почему он не оказался в наших рядах». Но дневник Геббельса никогда не публиковался в Третьем рейхе, а пропаганда предпочитала превозносить Мёллера ван ден Брука «предвестником новой Германии».

Каких только напыщенных фраз не звучало после 1933 года! Гитлер воплотил в истории политическое завещание Мёллера ван ден Брука. Не остались в стороне и бывшие друзья писателя. В феврале 1933 года Эдуард Штадтлер выпустил на немецком радио передачу, которая называлась «От «Июньского клуба» до правительственного кабинета Гитлера». Вольфганг Кёппен провозглашал Мёллера «важнейшим духовным предшественником нового, национально наполненного социализма». Как мы помним, в конце 20-х годов появилось множество людей, претендовавших на роль продолжателей дела Мёллера ван ден Брука. Почти сразу же после прихода нацистов к власти их ряды поредели, когда гитлеровская диктатура укрепилась, многие вообще предпочли дистанцироваться от Мёллера и младоконсерватизма. Самое удивительное, что некоторые энтузиасты продолжали аж с 1936 года считать Гитлера «самым консервативным революционером в мире». Но подобные заявления были не более чем курьезом.

Повод для разочарования в творчестве Мёллера дал не кто иной, как главный идеолог нацистской партии Альфред Розенберг, который заявил в партийном издании «Фелькише беобахтер», что Мёллер ван ден Брук, хотя и являлся «благородным человеком и пламенным патриотом», но ни в коей мере не мог считаться предшественником национал-социализма. Почти сразу же после этого был конфискован тираж изданного Г. Шварцем сборника «Отчет о России», кстати, тоже не без участия Розенберга. 17 января 1934 года в официозной прессе появляется статья Вальтера Шмита, которая называлась «Против фальсификаций». В ней повествовалось об очередном сборнике Г. Шварца «Социалистическая внешняя политика». На этот раз тон заметки был более чем резкий: «После ликвидации всех политических и экономических группировок, которые не имели права на существование в национал-социалистском государстве, начался примечательный процесс. Его можно было бы назвать интеллектуальным разбавлением и нейтрализацией национал-социализма. Под этим подразумеваются все те течения, которые пытаются привить на плодотворной почве национал-социализма устаревшие и безуспешные воззрения. Более того, они охотно принимают защиту национал-социализма». В принципе автор этой статьи очень правильно угадал намерения Г. Шварца, а потом прозвучали недвусмысленные угрозы: «В будущем с национал-социалистической стороны проявится нечто большее, нежели усмешка, если круги, которые до сих пор не согласились с общностью нации, будут говорить сегодня о национал-социалистической дисциплине

К десятой годовщине со дня гибели Мёллера ван ден Брука в одной из берлинских газет Вильгельм Рёссле опубликовывал памятную статью, в которой он попытался установить связь между Мёллером ван ден Бруком и национал-социалистами (подобную мысль он позаимствовал из одного гамбургского издания). В ней был такой пассаж: «Одни рождены для действия (подразумевался Гитлер. — Авт.), другие (Мёллер ван ден Брук. — Авт.) для мысли о действии». «Фелькише беобахтер» назвал подобный способ мышления «глупым и бесцеремонным противопоставлением». «Немецкая революция являлась не только политическим, но духовным детищем Адольфа Гитлера!» Печатный орган СС журнал «Черный корпус» использовал в качестве повода для жесточайшей критики обе пямятные статьи: «Они (младоконсерваторы. — Авт.) чувствовали себя высшими в духовном плане и демонстрировали это, где только могли, и вывертывали наизнанку это, где могли. Они теоретизировали, обсуждая проблемы политики, и думали, что борьба на улицах, что столкновения в помещениях для собраний, что нетерпимость национал-социалистического движения ничего не значат, так как они не интеллектуальны… С непреклонной твердостью фюрер провел четкую грань между собой и подобными фёлькише пророками, к которым относятся и наследники Мёллера ван ден Брука!»

Во всей этой полемике жертвами нападок становились друзья и единомышленники Мёллера ван ден Брука, хотя самого его не трогали. В основном такое положение вещей объяснялось тем, что истинное наследие Мёллера ван ден Брука был сфальсифицировано его «апостолами». Исключение, пожалуй, составлял лишь памфлет Вильгельма Зеддина «Пруссачество против социализма» (низменное название работы Освальда Шпенглера «Пруссачество и социализм»), В этой небольшой работе он был заклеймен как «писатель». Зеддин даже бросил Мёллеру упрек, который полностью соответствовал гитлеровскому рейху: «Как способ рассмотрения, так и целенаправленность Мёллера происходят вовсе не из недр немецкой духовности». После подобных нападок вокруг имени Мёллера ван ден Брука наступила тишина. Лишь в 1939 году нацистская партия определилась со своим отношением к Мёллеру ван ден Бруку. О нем было упомянуто в официальной библиографии национал-социалистического движения. Идеи Мёллера ван ден Брука о расе и империи были изложены в сугубой национал-социалистической трактовке. В итоге автор выносил своей приговор: «Мёллер ван ден Брук был не пророком и не предшественником Третьего рейха, а лишь «последним консерватором». Из его политического мира нет пути в немецкое будущее, так как этот мир никак не связан с национал-социализмом».

Объясняя, почему нацисты решили дистанцироваться от Мёллера ван ден Брука, американский историк К. Клемперер как-то напыщенно заявил: «Дьявол был добрее к Мёллеру, чем он того заслуживал. Можно было говорить, что дьявол сам разорвал с ним договор». Другой американский ученый, Вальдемар Гурьян, выразился более конкретно: «Духовным и теоретическим носителям нового национализма, начиная с Мёллера, заканчивая Штепелем, вовсе не требовалось признавать национал-социализм; наоборот, в большинстве случаев они стояли от него на критической дистанции. Но все же именно они способствовали развитию общества, благодаря которому национал-социалисты смогли воздействовать на национальное самосознание, а затем прийти к власти».

Вопросы, подобные тому, как бы повел себя Мёллер ван ден Брук, доживи он до 1933 года, кажутся излишними. Куда более важен факт, что он никогда не был национал-социалистом, дистанцировался от гитлеровского движения еще в момент его зарождения, а после смерти был дискредитирован нацистами.

Тотальное государство, с которым пытались заигрывать Мёллер и его сторонники, настаивая на его народно-духовном содержании, в действительности обернулось ужасом нацистского террора. Младоконсерваторы признавали диктатуру лишь как вынужденную и временную меру. В одном из номеров «Совести» недвусмысленно говорилось: «Игры с диктатурой — это преступление; вера в то, что диктатура может быть самоцелью, является безумием. Тот, кто решился на установление диктатуры, должен быть аристократом. И только тог, кто верит в аристократию, может решиться на диктатуру». Младоконсерватизм не отказался от расового мифа, хотя и не столь решительно, как от вульгарного антисемитизма.

Казалось бы, Гитлер оживил идею Мёллера о «молодых народах», когда заключил мирный договор с Пилсудским, а Ялмар Шахт стал проводить целенаправленную «восточную» политику в области экономики. Но оккупация остатков Чешской республики наглядно показала, насколько мало общего с «Восточной идеологией» имела эта политика. Пакт о ненападении между СССР и Германией можно было бы признать проявлением этой идеологии, но он оказался уловкой. Развязанная Гитлером Вторая мировая война поставила крест на имперских концепциях Мёллера

Библиография Мёллера Ван ден Брука

Книги, брошюры, листовки

Современная литература в изображении групп и личностей. 12 томов. Берлин/Лейпциг. 1899–1902 Варьете. Берлин. 1902

Немцы. Наша человеческая история. 1-ое издание. 8 томов. Минден. 1904–1910. 2-е издание (сокращенное и переработанное) под названием «Вечная империя». Издательство Ганса Шварца. 3-е издание. Вроцлав. 1933—1935

Французский театр (14-й том серии «Театр»). Издатель Хагеман. Беллин/Лейпциг. 1905

Современники. Идеи и люди. Минден. 1906

Национальное искусство для Германии, Листовка Отечественного писательского союза. Листовка № 1. Берлин. 1909

Воспитание нации. Листовка Отечественного писательского союза. Листовка № 13. Берлин. 1911

Итальянская красота, 1-е и 2-е издание. Мюнхен. 1913; 3-е (сокращенное) издание (издатель Ганс Шварц) Штутгарт / Берлин. 1930

Бельгиец и балтийцы — «Немецкая война». Политические листовки (издатель Як). Том. 59. Штутгарт / Берлин. 1915

Прусский стиль, 1-е издание, Мюнхен, 1916; 2-е издание, Мюнхен, 1922; 3-е издание (издатель Ганс Шварц), Вроцлав, 1931; 4-е издание («Архив Мёллера ван ден Брука»), Мюнхен, 1953 Права молодых народов. Мюнхен. 1919

Прусская судьба — зеркало. Доклад о традиционной и художественной культуре. Том 4. Берлин. 1919

Молодые народы — зеркало. Том 21–23. Берлин. 1920 Консерватор. Листовка «Кольца». Берлин. 1921.

Виновность за войну. Издание Рабочего комитета Немецкого союза. Берлин. 1922.

Третья империя, 1-е издание, Берлин, 1923; 2-е издание, Берлин в 1926; 3-е издание (издатель Ганс Шварц), Гамбург, 1931; английский перевод: Третья Германская империя (сокращенный вариант), Лондон, 1934; французский перевод, Париж, 1938.

Шлагетер. Листовка объединения международных издательств. Берлин.1923

О чем нам вещает «Красное знамя». Листовка «Кольца». Берлин. 1923.

Права молодых народов. Собрание политических статей (издатель Ганс Шварц), Берлин, 1932.

Политический человек (статьи Мёллера). Издатель Ганс Шварц, Вроцлав, 1933

Социализм и внешняя политика (статьи Мёллера). Издатель Ганс Шварц, Вроцлав, 1933

Отчет о России (статьи Мёллера). Издатель Ганс Шварц, Вроцлав, 1933

Список использованной литературы

Breuer, Stefan. Weif wie Waiblingen: Moeller van den Bruck und der 'Preußische Stil1 / von Stefan Breuer / Revue d'AHemagne et des pays de langue allemande/ Societe d'Etudes Allemandes, Strasbourg; Strasbourg, 34 (2002), S. 3-17

Breuer, Stefan. Anatomie der konservativen Revolution / Stefan Breuer. — Darmstadt: Wiss. Buchges., 1993. — 232 S.: Hl.

Dupeux, Louis. «Nationalbolschewismus» in Deutschland 1919–1933: kommunist. Strategie u. konservative Dynamik. — Muenchen: Beck, 1985. — 492 S.

Garstka, Christoph. Arthur Moeller van den Bruck und die erste deutsche Gesamtausgabe der Werke Dostojewskijs im Piper-Verlag: 1906–1919; eine Bestandsaufnahme sämtlicher Vorbemerkungen und Einfuhrungen von Arthur Moeller van den Bruck und Dmitrij S. Mereschkowskij unter Nutzung unveröffentlichter Briefe der Übersetzerin E. K. Rahsin; mit ausführlicher Bibliographie / Christoph Garstka. Geleitw. von Horst-Jürgen Gerigk. — Frankfurt am Main [u.a.]: Lang, 1998. — XIII, 168 S.

Gerstenberger, Heide. Der revolutionaere Konservatismus: ein Beitrag zur Analyse des Liberalismus/ von Heide Gerstenberger. — Berlin: Duncker & Humblot, 1969. — 171 S.

Grumke, Thomas. Arthur Moeller van den Bruck und der «neue Nationalismus» / von Thomas Grumke. Osnabrück, Univ., Magisterarb., 1995.-130 S.

Härtle, Heinrich. Der preußische Stiname = "note" Moeller van den Bruck und das Preußen-Jahr./ Deutsche Monatshefte; Berg, Starnberger See, 33 (1982),1, S. 34—38

Ishida, Yuji. Jungkonservative in der Weimarer Republik: d. Ring-Kreis 1928–1933. — Frankfurt am Main [u.a.]: Lang, 1988. — 298 S.

Jenschke, Bernhard. Zur Kritik der konservativ-revolutionären Ideologie in der Weimarer Republik: Weltanschauung und Politik bei Edgar Julius Jung / Bernhard Jenschke. — München: Beck, 1971. — VIII, 200 S.

Klönne, Arno. Kein Spuk von gestern oder: Rechtsextremismus und «Konservative Revolution» / Arno Klönne. — Münster: Lit, 1996. — II, 112 S.

Krause, A. Moeller van den Bruck, der Prophet des Dritten Reiches. 1934. -121 S.

Moeller van den Bruck, Arthur. Das Recht der jungen Völker: Sammlung politischer Aufsätze / Moeller van den Bruck. — Berlin: Verl. Der Nahe Osten, 1932. — 218 S.

Möhler, Armin. Die konservative Revolution in Deutschland: 1918–1932; ein Handbuch/ Armin Möhler. — 2., völlig neubearb. u. erw. Fassung. — Darmstadt: Wiss. Buchges., 1972. — XXX, 554 S.

Paetel, Karl O. Versuchung oder Chance?: zur Geschichte des deutschen Nationalbolschewismus / Karl O. Paetel. — Göttingen [u.a.]: Musterschmidt, 1965. — 343 S.

Petzinna, Berthold. Erziehung zum deutschen Lebensstiname = "note" Ursprung und Entwicklung des jungkonservativen «Ring»-Kreises; 1818–1933 / Berthold Petzinna, — Berlin: Akad.-Verl., 2000. — 308 S.

Petzold, Joachim, Wegbereiter des deutschen Faschismus: die Jungkonservativen in der Weimarer Republik / Joachim Petzold. — Köln: Pahl-Rugenstein, 1978. — 410 S.

Pfahl-Traughber, Armin. Konservative Revolution und Neue Rechte: rechtsextremistische Intellektuelle gegen den demokratischen Verfassungsstaat / Armin Pfahl-Traughber. — Opladen: Leske + Budrich, 1998. — 239 S.

Schwierskott, Hans-Joachim. Arthur Moeller van den Bruck und die Anfänge des Jungkonservatismus in der Weimarer Republik: eine Studie über Geschichte und Ideologie des revolutionären Nationalismus / vorgelegt von Hans-Joachim Schwierskott. Erlangen, Univ., Diss., I960.-298 S.

Schwierskott, Hans-Joachim. Arthur Moeller van den Bruck und der revolutionäre Nationalismus in der Weimarer Republik / Hans-Joachim Schwierskott. — Göttingen [u.a.]: Musterschmidt-Verl., 1962. — 202 S.

Schüddekopf, Otto-Ernst. Nationalbolschewismus in Deutschland 1918–1933. — Frankfurt/M.: Ullstein, 1973. — 576 S.

А. Мёллер ван ден Брук

ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ

Революционер

Мы хотим выиграть революцию!

I

Война может обернуться поражением. Злополучная война никогда не бывает безвозвратной. Худой мир никогда не бывает окончательным.

Но революция должна побеждать в любых условиях.

Революция происходит только один раз. Революция — это не тот вопрос, о котором нация договаривается с другими народами. Революция — это исконное дело народа, которое соответствующая нация может решить лишь своими собственными силами. От ее исхода зависит свободное нахождение своей собственной судьбы.

В нашей истории еще не было политических революций. Вероятно, это признак того, что мы находимся только лишь на середине нашего исторического пути. Англичане имеют в своем прошлом благочестивую и славную революцию. Она была и у французов. Оба этих народа старше нас. Они изведали, опробовали и познали на своих же людях. Революции сделали их политизированными нациями. Они осознавали, что, потрясая собственную жизнь, создавались политические условия для дальнейшего развития. Мы испытали уже на себе, насколько точно, насколько расчетливо, а самое главное, совершенно непреклонно они вершат мировые дела: как они расчетливо добились мировой войны, мирясь со всеми ударами во имя одной-единственной цели, дабы одержать победу. Мы познали, как они затем холодно и насмешливо-презрительно воспользовались полученной победой для заключения мирного договора, по условиям которого они получили новые средства для реализации своих целей, изменив в свою пользу положение в мире.

Мы проиграли войну против осознанного британского политического духа, который англичане обрели после своей революции, и осознанного галльского политического духа, которым французы обязаны собственной революции. Мы моложе этих двух народов. По сравнению с ними мы имеем возможность быть незаконченным, но в то же время и не исчерпанным народом, пока не обрели свое национальное, не говоря уж о политическом, Я. Сейчас мы не имеем настоящего, а наше прошлое словно отрезано от нас, так что мы пребываем в полной неопределенности. Но мы достигли переломного момента, когда надо решить, останемся ли мы навечно этим незрелым народом, легкомысленно относясь к своему будущему, пока оно и вовсе не исчезнет — или же мы, убедившись на-своем недавнем опыте, действительно способны и хотим придать нашему политическому бытию национальную форму.

Революция — это момент в жизни народа, который никогда не повторяется вновь. Наша революция точно такое же мгновение. Воспользовались ли мы им? Или же упустили? Прошли годы с момента нашей катастрофы[6]. Мы потратили все эти годы, неизменно успокаивая нацию относительно ее судьбы. Но мы не сделали в это время ничего, чтобы изменить эту судьбу.

Революция продолжается. Она продолжается в душах, и мы не знаем, вспыхнет ли она с новой силой, уйдя недостаточно глубоко. Однако в любом случае мы можем быть уверенными, что она — это движение, которое, скорее всего, не сможет успокоиться, так как высвобожденные ее силы смогли добиться некоторых результатов. Это последний предоставленный нам шанс, чтобы революция отыграла то, что мы потеряли после поражения в войне. Это шанс:

— чтобы понять, почему мы, выиграв войну на полях сражений, проиграли ее в политическом смысле;

— чтобы предпринять соответствующие шаги,

II

Революция имеет три аспекта: социалистический, хозяйственно-политический, марксистский — мы должны будем их обсудить.

Но прежде всего она имеет и немецкий аспект: пока наш вулкан извергал из кратера популярные словечки, догмы и лозунги, мы могли бы увидеть в его глубинах подземные реки, которые стремятся изменить свое течение — это могущественнейшее течение немецкой истории, которая под воздействием нашего краха вновь теснит нас в русло, которое мы на нашу беду покинули.

Наша история сбилась с пути. Мы ни в чем не преуспели, ни сегодня, ни вчера, когда мы оборачиваемся, то не видим дальше жизни одного поколения. Последнее, что нам удалось сделать — было создание второй империи. И это не просто невольный инстинкт самосохранения, который заставляет нас концентрировать мысли на этой империи, как единственном достижении, которым мы обладали. Скорее это политическое убеждение, которого мы крепко придерживаемся. Даже революционеры, находящиеся в радикальной оппозиции ко всему, невольно склоняются к мысли об империи как последнем, что у нас осталось.

Создание империи еще раз подтверждает, что все великие идеи являются простыми. Трудна лишь их реализация. Но в те дни у нас были государственные деятели, которые кроме своей воли прислушивались к той же судьбе. Следуя ее зову, они сами стали судьбой. Бисмарк справлялся со всяким противодействием: с той же международной обстановкой, которую он застал в Европе и которая разнообразно и противоречиво определялась, с одной стороны, Священным Союзом и Рейнской Конфедерацией, а с другой стороны, событиями 1848 года — а также, если это требовалось, с сопротивлением, которое крылось в нашем собственном упрямом народном характере, который иногда совершенно не хотел, дабы нам помогали. Бисмарк лишь дожидался удобного момента: но так как этот момент не наступал, он сам вызвал его к жизни. Ему требовались предлоги: но когда их не было, он, не медля, сам провоцировал их возникновение. Он подчинил себе обстоятельства: и подчинял их так, что его творение в конце концов было не меньше, чем у его противников, но всё, что они предпринимали, играло ему на руку. Рождение империи произошло в условиях, которые он подготовил; в напряжении, которое он снял; в надеждах, которые он осуществил. Бисмарк претворил в жизнь то, над чем мучительно думали теоретики и самозабвенно мечтали романтики. Знал силу своего народа, его благодушие, его послушание, его жертвенность. Он нашел, что это слишком хорошо, чтобы терпеть политические оскорбления; слишком хорошо, дабы принадлежать к худшим нациям Земли. Проникнувшись честолюбием этого народа, он решил сделать его великим. Единение немцев произошло как естественное событие, без каких-либо задержек, а все нации, правительственные кабинеты и дипломаты должны были смириться с ним, хотели они того или нет. Мир принял это без каких-то оговорок, что соответствовало нашему настроению (хотя позже он обратился против нас). Бисмарк сделал империю данностью.

Но все же творение Бисмарка ушло в небытие. Он не нашел людей, которые бы смогли воспринять и продолжить его дело. Его шаги были слишком широкими, чтобы за ним можно было поспеть. Размышляя после нашего крушения, мы установили некую истину, что переход от Немецкого союза к Немецкому таможенному союзу, а затем вновь к Северо-немецкому союзу и, наконец, к Немецкому союзному государству был ступенями, для которых необходимы века, чтобы оформить их единой связанной идеей, но они оказались втиснутыми в жизнь одного поколения. Но та мудрость была обретена слишком поздно, равно как и констатация того, что Бисмарк, чтобы сохранить свое детище, не нашел преемника ни в политике, ни в дипломатии. Действительно, он не сделал всего этого. Это никак не объясняется. Но объяснение должно быть. Откат произошел по вине немцев, которые не были людьми типа Бисмарка. Признаки истощения были очевидными уже в годы создания империи. Мы не хотим говорить здесь об общественных явлениях, которые должны были указывать на переходное заболевание, которым нация была охвачена в эйфории по поводу еще недавно перенесенной беды. Эта безвкусица была связана с предпринимательской волей, той самой волей, которая затем в вильгельмовскую эпоху смогла достичь некоторых достижений, которыми мы так и не смогли воспользоваться во имя Германии. Но мы должны говорить о духовном истощении. Именно оно лежит в основе нашей судьбы.

Германия сейчас не имеет идеи. Когда-то была идея объединения. Но она оказалась воплощенной в жизнь. Исполненные мечты — это слабое подобие живописных воспоминаний о былой славе, лишенных действительной силы, если не воплощать их в жизнь вновь и вновь. Но мы больше не реализовывали их. Мы утихомирили сами себя. Мы стали материалистами во времена материализма. И лишь в качестве оправдания подобных духовных изменений мы ссылались на немецкий идеализм, который сто лет назад был признан всем миром. Однако мы не были проникнуты им. Мы считали свои долгом лишь заботиться о его академическом наследии. Мы оказались нацией, которая была безучастна к духовно-политическим течениям, существовавшим в ту эпоху. Напротив, мы предоставили другим нациям право формировать идеи. Был ли это реваншизм, который они создавали на базе национальной мистики, или подпитываемый бесцеремонной этикой ирредентизм, тотчас распространившийся среди народов, или же англосаксонское превосходство, или же панславянский универсализм: идеи мировоззренческого подполья, которые затем, к нашему ужасу, переместились в плоскость исторического развития мира. Мы могли им противопоставить лишь одряхлевшую идею, которую можно было бы назвать ощущением уже одержанной победы. Мы были полностью довольны своим настоящим и нашими достижениями в экономической сфере. Мы хотели взять в будущем что-то из романтики, которую мы полагали виновной в нашем традиционном идеализме. Да, мы подняли его до уровня империализма, который, однако, для нас не был воплощением идеи, но скорее выставлением напоказ факта влияния в нашей империи. Мы создали этот империализм не как воплощение идеи, а как претензию на привилегию и жизненную необходимость объединенной нации. Мы создали его, провозглашая о перенаселенности, оправдывая ценность наших трудов, с самого начала приучая народы к подобным политическим установкам. Мы громогласно заявляли миру о своих достижениях, но основанная на них международная политика проводилась в жизнь дилетантами, которые делали все наполовину, нерешительно и непоследовательно — подобно тому, как мы являлись дилетантами от немецкого идеализма, служа ему как эпигоны. Мы позволили идеям наших противников стать великими, не заметив, или не захотев заметить, как мало-помалу из них складывалась направленная против нас система, что немецкую идею, как мы ее представляли, были готовы окружить, перечеркнуть и наконец уничтожить. Что за люди были в том поколении, которое предшествовало нашей катастрофе! Что за закостеневшие, малоподвижные люди, в которых больше не было ничего, что могло быть гибким! Зачерствевшие от своей исполнительности люди, которые благодаря своей дисциплинированности и бюрократизму потеряли всяческую гибкость! Люди, которые козыряли своими традициями и поступали только в соответствии с правилами, а если они не проявляли карьеристскую изворотливость, даже если у них были к этому склонности, то они считались новаторами! Что за самодовольные, но все же немного неуверенные люди, слишком воспитанные или вообще не воспитанные, мелочные и кичливые одновременно! Беспричинно занятые собой, полагая, что достигли всего, что может только достигнуть человек! Люди эпохи Вильгельма II, удовлетворенные своей механизированной и расписанной по минутам, но вместе с теми хвастовской жизнью, которая была бедна при всем богатстве, безобразна, несмотря на все затраты! Она так и осталась неудавшейся жизнью, так как, когда настал катастрофический день, всемирно-историческая эпоха перечеркнула все ее успехи!

Империя последнее, что у нас получилось. Но в империи нам удалось далеко не все. Из всех наших традиций чистой и внутренне неиспорченной сохранилась только одна: военная, солдатская, стратегическая. Именно поэтому мы побеждали в мировой войне на старых полях сражений. Но в политике повсеместно имелись вещи, которые нам не удалось наверстать. Вещи, относящиеся к сферам, которыми последнее поколение духовно пренебрегало, но сравнению с которыми в годы войны не сравнился бы даже ум великого полководца, так как с самого начала отсутствовали такие условия, как воображение, переживание, основательные знания, а вследствие этого не было ни тактики, ни сноровки, ни оперативной смекалки. Мы в качестве революционеров остались такими же, как и в эпоху Вильгельма II: дилетанты, которые больше вели себя не романтично, а скорее суматошно; недостаточные люди с ложным самосознанием, которые были одновременно и робкими, и заносчивыми; люди, которые в силу предпринимаемых полумер не достигали своей цели. Точно так же ощущали себя люди, которые после революции занимались политикой на низовом уровне — их позиция еще полностью повторяла унаследованный духовный настрой. Не важно, были они социалистами или демократами — они все равно несли на себе бремя вильгельмовской эпохи. Тот же злой рок преследовал канцлера во время военного перемирия и заключения мира. Он, и именно он, как ложный идеалист, был абсолютным воплощением вильгельмовской эпохи со всеми вытекающими отсюда признаками. Они все подчинились (и до сих пор подчиняются) духу нашей беды. Они могут попытаться что-то предпринять— но мы уверены, что все это напрасно. Они могут всерьез полагать, что делают правильные вещи — и полные уверенности они делают все неверно. Их лучшие намерения мало им помогли, равно как и наша пресловутая деловитость, которая в конце концов улетучилась. Наша политическая доброжелательность, которая распространяется на каждого, кто не мешает нам слишком ощутимо, приносит нам пользы так же мало, как и наша политическая лояльность, которую мы некогда обращали на собственное государство, а теперь распространяем на наших врагов.

Наши дела как-то не заладились. Наши решения не имеют определенной направленности. Наши события не укладываются в свободную последовательность гармоничной жизни. Наши дела идут наперекосяк, а когда мы собираемся поправить их, то ломаем собственными же руками. Мы никогда не находим слов, которые бы объединяли политические дела с тонким политическим чутьем, которые бы передавали суть того, о чем идет речь. Наши решения всегда вынужденные, а когда мы, наконец, рано и поздно проявляем свою волю, то это происходит в неудачный момент, либо слишком рано, либо слишком поздно, но в любом случае не вовремя. Так было накануне войны, то же происходило и во время войны. Так было во время революции и так же продолжалось после нее. На нацию наложены какие-то чары, которые, кажется, постепенно рассеются в будущем, когда уйдет поколение, ответственное за это, когда умрет последний его представитель. Не значит ли, что каждый новый немецкий государственный деятель, занявшийся политикой, принесет новое разочарование? Не исчезнут ли вместе с ним препятствия, когда он уйдет в отставку, покинув историю? По меньшей мере в последние годы мы перенесли несколько таких мучительных замен. Однако у нас не осталось времени» чтобы закончить этот медлительный процесс естественным путем. Историческое время летит гораздо быстрее, чем идет личное время. Прежде чем окончательно не уйдет поколение, с которым у нас духовные противоречия, пока не закончится смена поколений, которая даст преимущество новому роду людей, немецкая нация во всей ее совокупности будет вынуждена вновь принять решение. Когда под давлением событий произойдет великое преобразование немецкой нации, которое не было достигнуто 9 ноября 1918 года? Когда революция сама освободит себе путь, придя из немецкого воодушевления, которое будет гораздо глубже однодневных легкомысленных устремлений, которыми революционеры баламутили народ? Обретут ли тогда люди способность вершить дела, вновь явив немецкие милость, талант и решимость?