Воин из пророчества

Громкий голос, прозвучавший совсем близко — и совершенно неожиданно, заставил Конана вздрогнуть и схватиться за меч. Его спутник сохранял полнейшую невозмутимость, только на его лице появилось сонное выражение, как будто он прислушивался к чему-то весьма далекому. Вершина плоского холма, мгновение назад совершенно пустынная, вдруг наполнилась жизнью: десяток всадников с желтыми султанами на шлемах выскочили, словно из-под земли, и впереди них — рослый, статный красавец в дорогой одежде. Парчовый халат распахивался на его груди, позволяя видеть позолоченную кирасу из твердой выделанной кожи.

Развернув коня, Шлока молча поехал прочь. Он не спешил, не пытался уйти от погони. Он вообще как будто не замечал этой помехи. Если воины Аурангзеба представляют себя своего рода стихией — стихией войны и сражений, — и не останавливаются, сметая все на своем пути, то и мудрец может позволить себе подобную же отрешенность. Разве его мысли — не та же стихия? Отчего он должен отвлекаться на воинов, что наскакивают на него, точно псы на льва, и воображают, будто могут его укусить?

— Окружайте! — закричал предводитель в роскошном парчовом халате. — Хватайте его!

Его звали Шраддха, и богам было угодно сделать его мужем одной из дочерей Аурангзеба. Путь Шраддхи только начинался, и чего бы он ни отдал за то, чтобы возвыситься в глазах своего повелителя!

— Взять их! — громко, властно прокричал Шраддха.

Конан посмотрел на своего спутника и вложил меч в ножны. У Шлоки явно было нечто на уме, если он даже в лице не переменился при виде отряда врагов. Киммериец подумал, что мог бы один перебить больше половины. Если Шлока умеет сражаться — а что-то в том, как держался мудрец, заставляло Конана сделать такое предположение, — то вторую половину неприятеля мог бы перебить сам Шлока. И они продолжили бы свой путь, обмениваясь многозначительными фразами, насмешками и намеками — игра, в которую варвар играл не хуже своего ученого спутника.

Но Шлока даже руки не поднял, чтобы защититься.

И плотное кольцо мгновенно сомкнулось вокруг обоих всадников. Лошади кругом мотали головами и громко фыркали, воины угрожающе скалились, и тем же хищным блеском горели на солнце их сабли.

Спокойным взором Шлока ответил на бешеный взгляд черных глаз предводителя.

— Ты — Шлока, мудрец из Патампура? — спросил тот, чуть задыхаясь.

— Да, так меня зовут, — прозвучал негромкий ответ.

Лицо предводителя приняло торжественное выражение.

— Великий правитель Калимегдана, могучий Аурангзеб, прослышал о твоей несравненной мудрости и приказал доставить тебя к нему!

Грозной медью прозвучало имя великого Аурангзеба, но Шлока и бровью не повел:

— Я не обязан подчиняться его приказам. Мой повелитель — раджа Авенир из Патампура, а Аурангзеб еще не захватил Патампур, чтобы распоряжаться чужими подданными.

Шраддха усмехнулся, открыв в улыбке ослепительно белые зубы:

— Того, кто отказывается от приглашения, не приглашают вторично. С ним поступают не как с гостем, а как с пленником! — Он метнул быстрый взгляд налево, направо: воины наготове, полны рвения. — Взять его! — крикнул Шраддха. — И добавил, еле сдерживая ярость: — Взять его живым!

Конан опять потянулся к мечу, и снова Шлока удержал его властным взором и покачал головой. Конан чувствовал себя оскорбленным. Всего восемь противников! Да киммериец один справится со всеми, если Шлока так уж хочет оставаться «человеком мудрости» и не желает становиться «человеком войны».

— Нет, Конан, — сказал Шлока спокойно. — Они ничего нам не сделают.

— Ты отправишься в плен? В таком случае, я вынужден буду тебя покинуть.

Шраддха посмотрел прямо в глаза киммерийцу.

— Я не имею ничего против тебя, незнакомец. И мой господин также не числит тебя среди своих врагов, так что можешь ступать с миром. Мне было приказано доставить в Калимегдан лишь этого Шлоку, потому что великий Аурангзеб желает поговорить с ним.

— Я не оставлю моего спутника, — надменно произнес Конан. — Не в моих правилах выехать вдвоем, а закончить путь в одиночку.

Что-то в манерах киммерийца показалось Шраддхе впечатляющим. Во всяком случае, на миг Шраддха опустил глаза: Конан держался как истинный властитель. И Шраддха пробормотал:

— Как тебе будет угодно. Можешь сопровождать своего друга, если поклянешься не применять оружия..

— Я не дам такой клятвы, — возразил Конан. — А если и дам, то нарушу, если замечу, что вы злоумышляете против меня или моего спутника.

Шраддха махнул рукой и отвернулся.

И тут произошло нечто странное.

В мгновение ока один из воинов Шраддхи метнулся к Шлоке и оказался рядом с ним. Еще мгновение — и мудрец действительно окажется в плену.

Воин, явно рассчитывая на свою силу и ловкость, протянул к нему руку, но тот, спрыгнув с коня, поднырнул под чужую лошадь и выскочил из кольца всадников.

Происходящее напоминало колдовство. В раскаленном воздухе мудрец двигался неспешно, заторможенно, точно во сне, но вот схватить его никак не удавалось. Даже одежда Шлоки — рукава, полы рубахи, широкие штаны — развевалась очень медленно.

Еще несколько воинов, спрыгнув на землю, подбежали к нему, готовясь уже наложить на него руки и пленить, но Шлока, сильно оттолкнувшись от земли, взлетел в воздух и, перепрыгнув через головы противников, легко опустился на траву за спинами преследователей.

В сумятице несколько воинов, развернувшись, столкнулись между собой; другие метнулись к Шлоке — их движения казались суетливыми и неловкими. Один уже снимал с пояса аркан… И вновь мудрец неуловимым движением ускользнул от протянутых к нему рук. Конан расхохотался.

Шраддха до крови закусил губы. Взять мудреца против его воли не удастся. Язык войны, как выяснилось, был внятен для Шлоки. И при том мудрец из Патампура владел этим языком куда лучше, чем его противники. Да к тому же совершенно не уважал его.

И Шраддха — следует отдать ему должное, — решился прибегнуть к другому языку. Он решил воззвать к разуму и сердцу мудреца.

— Шлока! — закричал предводитель отряда. — Выслушай меня! Ведь ты понимаешь: если мы вернемся без тебя — нам отрубят головы!

Конан перестал смеяться и уставился на своего спутника. Что он решит? В глубине души Конан сильно сомневался в том, что Аурангзеб действительно прибегнет к подобной мере. Разумный правитель не станет разбрасываться хорошими воинами. И уж тем более не сочтет правильным держать свою армию в страхе.

Однако… киммерийцу доводилось уже видеть владык, которые правили при помощи ужаса и кровавых расправ, даже над ближайшими своими соратниками. Они не затруднялись уничтожить самых преданных, самых верных себе воинов… И в конце концов погибали. Но казненных это не возвращало к жизни.

Похоже, Шлока думал о том же самом. Во всяком случае, он остановился, окруженный врагами, и скрестил на груди руки. Еле заметная улыбка проступила в углах его губ.

— Я не хотел бы, чтобы ваши дети проклинали меня, — в конце концов негромко произнес мудрец и снова сел в седло.

Окруженный врагами, Шлока молча двинулся в путь. Конан ехал следом. Он уже чувствовал, что ввязался в приключение, и не хотел теперь упускать ни одной мелочи, ни одной детали. Долгие годы странствий приучили его наблюдать и запоминать. В конце концов, много раз подобная наблюдательность спасала ему жизнь! Джунгли сомкнулись за спиной у всадников. Едва различимая среди деревьев дорога вела их в глубину зарослей. Конан видел под копытами лошади только траву, но то и дело до его слуха доносился стук: кони ступали по мощеной дороге. Плиты почти целиком заросли травой, и все же каменное покрытие дороги то и дело выходило на поверхность. Затем дорога стала лучше. Чаща расступилась, и, точно праздник — внезапно — перед путниками открылся великолепный город Калимегдан.

Высокие витые башни тянулись к небу. Стены были покрыты причудливой резьбой. И лишь за стенами лепились маленькие хижины из тростника и глины — жилища бедняков. Контраст между дворцами вельмож и обиталищем простолюдинов был так разителен, что можно было подумать, будто здесь обитают два разных племени с совершенно различными обычаями.

Большой храм, посвященный богине Кали, выглядел роскошным даже по сравнению с дворцом самого Аурангзеба. Позолоченные статуи и стены из белоснежного мрамора, привезенного издалека, фонтаны со сладкой водой, цветущие розовые кусты — все это ласкало взор. Дорожки перед храмом были посыпаны ярко-оранжевым песком. На одной из дорожек отпечатались следы босых ног.

Сразу за храмом находился дворец раджи, а перед ним — большая площадь, с двух сторон отгороженная аркадами большого крытого рынка и караван-сараев. Здесь же, как подозревал Конан, размещались и рабские бараки, сейчас наглухо запертые: день был торговый, но продавали здесь сегодня не людей, а коней.

Все широкое пространство площади было заполнено лошадьми. Целое море превосходных скакунов переливалось перед потрясенным взором. Лоснящиеся шкуры подергивались в попытке избавиться от насекомых, шелковистые гривы свисали до самой мостовой, царственные хвосты чуть приподняты. Взгляд поневоле разбегается — невозможно остановиться на каком-то одном коне среди этого великолепия!

И надо всем, перечеркивая часть неба дерзким зигзагом, вился длинный узкий флаг ярко-синего цвета, вырезанный в виде дракона. Он был вздернут на высоком древке, установленном перед большим балдахином. И флаг, и роскошь балдахина, и высокий трон из резного белого камня — все это не позволяло сделать ошибку, предположив, что здесь приготовлено место для самого повелителя Калимегдана, раджи Ауранзеба. Он явится, чтобы принять участие в торгах — совершить первую покупку и тем самым открыть ярмарку.

Конан с интересом рассматривал балдахин. По белой шелковой ткани неслись, завиваясь в полете, крылатые драконы, похожие на облака, пронзенные копьем и скорчившиеся от боли. Тот же узор повторялся на спинке трона.

Всадники остановились перед шатром. Кони толкались кругом, напирая друг на друга плечами. Несколько оборванных пастухов с чумазыми лицами наводили в табунах порядок.

Раздался длинный гнусавый звук трубы, и на площади показался владыка Калимегдана. Конан уставился на него. То был рослый широкоплечий человек средних лет — из тех, кто нескоро состарится и даже в семьдесят будет выглядеть молодцом и воином, с которым необходимо считаться.

Стража состояла всего из двух десятков человек — высоких пехотинцев в тяжелых позолоченных кольчугах до щиколотки. Они были водружены алебардами, и узоры, которыми было украшено лезвие алебард, сверкали на солнце.

Ауранзеб прошествовал к своему месту и уселся на трон — неподвижный, закованный в роскошный свой халат, странно-неживой, как будто бы не был человеком, но при жизни превратился в божество, имеющее лишь отдаленное сходство с человеком.

Сразу же его окружила свита — советники, стражники. Эти выглядели обычными людьми, из плоти и крови, но повелитель казался воистину сошедшим с небес. Различие между ним и прочими людьми — как между драконами, что мчатся по шелкам шатра, и лошадьми, что мирно бродят по пастбищу, выщипывая из земли сочную траву.

Низко-низко склонился Шраддха перед владыкой.

— Я нашел его, великий раджа.

Черные глаза владыки медленно двинулись в тяжелых орбитах, остановились на Шраддхе, окатили его холодом; затем вновь шевельнулись и замерли на двух пленниках, что прибыли вместе со Шраддхой.

Все замерло и не осмеливалось дышать, покуда раджа не моргнет; и только драконы неостановимо шевелились на ткани, чуть колеблемой ветром, и тень от них касалась неподвижных лиц.

— Так это ты — мудрец Шлока? — раздался ровный голос Аурангзеба. Он безошибочно узнал того, кто был ему нужен, хотя Конан — следует признать — выглядел куда более внушительно, нежели его спутник.

Владыка чуть помолчал, и вдруг его голос треснул, зазвучал сильнее, в нем послышалось обыкновенное человеческое любопытство:

— Я много слышал о тебе, Шлока. Правда ли, что ты понимаешь язык всех живых существ?

Недоброе любопытство. Любой ответ на подобный вопрос легко окажется ошибкой. Шлока ответил спокойно, не отводя глаз:

— Понимать все живые существа — такое дано лишь богам и некоторым духам; а я — всего лишь человек.

Смуглое горбоносое лицо Аурангзеба заметно омрачилось. Темный гнев зашевелился во чреве владыки. Шлока оскорбил его, и уже не в первый раз. И прежде всего — тем, что не испытывал трепета. Хуже того, осмелился разговаривать с ним как с равным.

В тоне Аурангзеба появились вкрадчивы» ноты:

— Но не станешь же ты отрицать, что хорошо разбираешься в лошадях? Хотя бы на этот вопрос ответь мне — «да».

Шлока чуть пожал плечами:

— Что только обо мне не говорят! Я и сам Порой удивляюсь.

Ноздри Аурангзеба дрогнули. Он чуть приподнял руку, указывая на табун, выведенный на площадь для торгов:

— Выбери же мне коня! Мне нужен лучший конь… Самый лучший.

Шлока повернулся, оглянулся на табун. Мо-лошадей, неохватное взору. Как тут выбрать? Каждый конь может быть здесь лучшим, и каждый — оказаться лучше лучшего… Взгляд мудреца как будто взмыл над табуном, охватывая всех лошадей разом, а затем опустился, заскользил по мордам, крупам, ногам… Зрелище ласкало глаза, от такого тепло разливалось по груди. Век бы глядеть да не отрываться.

Но оторваться пришлось. Еще немного, и Шлока выдаст одну из самых сокровенных своих тайн. Сейчас он только смотрел на лошадей взором орла, которого мудрец уловил в сеть своих мыслей. Орла, парившего в поднебесье и видевшего все происходящее сверху, разом… Но еще немного — и Шлока сам забьет крыльями, оторвется от земли и полетит… Полетит на глазах у раджи Калимегдана.

И тогда за мудрецом начнется настоящая охота. Потому что иметь в своем подчинении мага-оборотня, да еще такого знающего, обладающего даром пророчествовать — мечта любого раджи. Свой дар Шлока скрывал даже от Авенира, владыки Патампура. Потому что даже Авенир, книгочей со слабым здоровьем, был раджой и, хуже того, — был человеком со всеми присущими людям слабостями. Никто из смертных не должен властвовать над Шлокой!

Шлока поскорее оставил орла и вновь повернулся к Аурангзебу. За эти мгновения страшное божество, которым представал властелин Калимегдана, не изменилось: все так же гневалось в душе, все так же неподвижно восседало на своем седалище, окруженное преданной свитой.

Нарочито небрежным жестом Шлока указал на избранную им лошадь:

— Вон тот жеребец — со звездой на лбу. Он — лучший.

И тотчас, не дожидаясь мановения руки великого раджи, двое пастухов метнулись к табуну, расчищая себе дорогу плетками. Лошади заметались из стороны в сторону, дико кося вытаращенными глазами. Взвивается и хлещет плетка, перед избранным конем растет пустота, а он еще не понял происходящего — переступает на месте, ржет тревожно, задрав хвост, готовый убегать. Миг — и аркан охватывает его шею, человечья рука хватает его за гриву. «Тише, тише, успокойся…» Не сразу человечий голос проникает в сознание коня, его слух еще наполнен дробным стуком копыт и ржанием собратьев; но вот конь укрощен и подведен к трону. Хорош…

— Вот конь, достойный великого раджи, под ногами которого дрожит земля, перед лицом которым падают стены и башни чужих городов, — отчетливо произнес Шлока, и непонятно было, к чему относится странная насмешка, вдруг почудившаяся Аурангзебу в тоне мудреца.

Не к тому ли, что на самом деле, по мысли Шлоки, царственный всадник не будет достоин такого коня?

Конан с интересом наблюдал за происходящим. В облике раджи ему постоянно чудилось нечто странное. И вдруг Конан понял: повелитель Калимегдана вовсе не вендиец, а туранец! Неизвестно каким образом, но туранец захватил власть в Калимегдане и постепенно начал завоевывать соседние княжества.

Такое иногда случается. Местная династия стареет и вырождается, все меньше появляется на свет дееспособных владык, которые в состоянии мудро и уверенно править своим народом. И тогда приходит пришелец. Чужаку довольно бывает протянуть руку, чтобы власть сама упала к нему в объятия, точно спелый плод, сорвавшийся с ветки.

Почти наверняка Аурангзеб был некогда наемником. Начальником стражи во дворце, полководцем… Может быть, даже простым офицером. Несколько удачных интриг — и он занял трон Калимегдана. А потом начались его завоевания.

Стоит попытать счастья здесь, на службе у выскочки. Такие люди не слишком жалуют местных и предпочитают одаривать своим доверием чужаков. Людей, которые не имели бы корней. Людей без связей. Людей, которые зависели бы только от нанимателя, от его милости и благорасположения.

…А казна у Аурангзеба наверняка богатейшая, Конан это просто кожей чувствовал…

Медленно встав, Аурангзеб сошел со своего трона, направился к коню. Уже на ходу бросил Шлоке:

— Ты ведь знаешь, что ждет тебя, если ты ошибся?

И, не удостоив мудреца ни единым взором, приблизился к избраннику Шлоки. Коснулся ладонью звезды на лбу. Конь отпрянул и вдруг потянулся мордой к человеку, как будто признал в нем хозяина.

Окруженный стражниками, Шлока стоял неподвижно. Смотрел, как пастухи седлают коня, как Аурангзеб, несмотря на свою тучность и обременительные одежды, легко взлетает в седло…

Разумеется, мудрец знал, что его ждет в том случае, если он ошибся. Слишком много стражников кругом. Он не сумеет отбиться, и даже киммериец Конан сейчас не поможет ему. Более того, Шлока не успеет превратиться в птицу и улететь от неизбежной расправы: его скрутят быстрее. Но и это не страшило Шлоку. Смысл его существования находился далеко за пределами его смертного тела, и покуда он не выполнил своего предназначения — нет и причин бояться смерти.

Не дожидаясь приказания, Шраддха и еще несколько воинов из свиты раджи подбежали к своим коням и вскочили в седла. Аурангзеб даже не оглянулся на них — он не сомневался в том, что они повинуются ему без единого слова. Конь под раджой взвился на дыбы; Аурангзеб вскрикнул и погнал его по улицам, к воротам и дальше, к караванной тропе.

Всадники во главе со Шраддхой устремились в погоню, и бешеная скачка началась. Только орел, паривший в поднебесье, видел происходящее; прочие стояли на площади и ждали исхода. Дорога ложилась под ноги летящим скакунам. Беспредельная свобода, ограниченная только небом над головой, казалось, одинаково пьянила и всадника, и коня. Аурангзеб кричал от счастья. Он испытывал дикий восторг. Подобную радость приносили ему только битва да скачка, даже женщина не способна была доставить ему наслаждение, сравнимое с этим.

А следом за раджой, нахлестывая лошадей, мчались Шраддха и остальные, однако расстояние между ними и правителем неуклонно увеличивалось: догнать Аурангзеба не удалось никому.

И, завершив по широкой дуге большой круг, Аурангзеб вернулся к воротам города. Успокаивая коня, повел его шагом по улицам. Конь, гордясь и радуясь, танцевал под всадником, бока его ходили ходуном, глаза дико косили по сторонам, с морды свисала пена. И все же конь был доволен. И сам Аурангзеб теперь куда меньше походил на изваянное из камня божество, куда больше — на простого человека; как от всякого человека, пахло от него потом и пылью, и в расширенные ноздри Шлоки вдруг влетел запах самой обыкновенной человеческой радости.

— Эй, мудрец! — закричал Аурангзеб, завидев Шлоку. — Ты не ошибся! Это действительно конь, достойный великого правителя. — Глаза раджи Калимегдана ожили, заблестели, на узких губах появилась улыбка. — Я одарю тебя золотом в твой вес и сделаю тебя своим советником, мудрец. Хочешь?

Конан вздрогнул и жадно уставился на Шлоку. Если этот Аурангзеб так легко сыплет золотом, то имеет смысл согласиться и пойти к нему на службу. Во всяком случае, он, киммериец, уже сделал свой выбор. Как все, оказывается, просто! Небольшая услуга правителю (необходимо лишь эффектно выступить в нужный момент) — и вот уже ты уезжаешь отсюда с телегой, чьи оси гнутся от тяжести нагруженного на нее золота…

Однако, к великому разочарованию киммерийца, Шлока медленно покачал головой и важно, раздельно произнося каждое слово, ответил:

— Золото не добавляет человеку разума и не приносит ему счастья.

Казалось, Аурангзеб не может поверить собственным ушам. Раджа медленно приложил ладонь к груди, с удовольствием слушая затихающие удары колотящегося возбужденного скачкой сердца.

— Отказываясь от подарка, который делают от чистого сердца, ты сильно рискуешь, мудрец! Удача может отвернуться от тебя. Подумал ли ты о подобном исходе?

Но и на это у Шлоки имелся быстрый ответ:

— Только тот, кто не верит в себя, рассчитывает на удачу. А я вот уже много лет иду по пути, который хорошо мне знаком.

И постепенно человек начал исчезать из облика Аурангзеба, вновь уступая место божеству, могущественному, бездушному и коварному.