Возвращение колдуна

— К сожалению, нет. Он зарезервировал номер в этой гостинице, но так и не появился. Портье даже точно не знает, когда он может прибыть.

С трудом сохраняя спокойствие, я кивнул. Зарегистрировавшись в гостинице под названным Шеннону именем, в ответ на его любопытные вопросы я заявил, что приехал из Нью-Йорка, а в Аркаме собирался навестить своего университетского друга. Он поверил мне. При этом я специально вставлял в свою речь словечки из нью-йоркского сленга, на котором говорил большую часть своей юности. Благодаря магическим способностям, доставшимся мне от отца, я сразу же мог распознать, лжет мой собеседник или говорит правду. Кроме того, иногда во мне просыпался просто невероятный дар убеждения, возможно тоже полученный по наследству.

Однажды Говард заметил, что при желании я мог бы легко стать президентом Соединенных Штатов Америки. Но до сегодняшнего дня я не знал, как воспринимать его слова — как шутку или всерьез.

В данный момент я был рад, что у меня есть такой дар, ведь Шеннон так и не раскрылся, а мне было очень интересно как можно больше узнать о человеке, который утверждал, что является моим хорошим другом. Его заявление звучало несколько странно, поскольку сегодня утром мы впервые в жизни увидели друг друга и я даже имени его никогда не слышал.

Мы вместе отправились в путь. Солнце поднялось уже высоко и нещадно палило холмы Новой Англии. Несмотря на жару, мне было холодно. Я заметил, что Шеннон тоже спрятал руки в карманы и шел, втянув голову в плечи и слегка наклонившись вперед, словно он мерз. Казалось, будто что-то темное и холодное закралось в наши души. Время от времени Шеннон быстро и как-то затравленно оглядывался по сторонам, и я решил, что он сильно нервничает.

— Далеко еще до университета? — спросил я скорее не из любопытства, а чтобы просто нарушить молчание, которое становилось невыносимым.

— Две или три мили, — немного подумав, ответил Шеннон. — По крайней мере, так сказал портье. — Он усмехнулся. — Надеюсь, у него не было таких же коварных планов, как у того портье, который встретился вам сегодня утром, Джефф.

Я взглянул на него, почувствовав одновременно смущение и грусть.

— Вы до сих пор не верите мне, правда?

Шеннон пожал плечами.

— Честно говоря, я не знаю, — ответил он. — Вы… не такой, как все, Джефф. Обычно я всегда сразу понимаю, с кем имею дело. Но вы для меня до сих пор остались загадкой.

— Спасибо за откровенность, но я могу то же самое сказать о вас, — ответил я. — Кстати, почему бы нам не оставить это ненужное «вы»? Ведь у нас уже есть немного общего.

Шеннон кивнул.

— Охотно, Джефф. Но все же ваша — твоя — история мне не очень нравится. Как ты вообще попал в этот дом?

— Я искал гостиницу. Если бы я мог у кого-нибудь спросить… Но в городе никого не было, как будто все вымерли.

Шеннон хрипло засмеялся.

— Знаешь ли, Аркам — действительно не совсем обычный город, — сказал он. — Я здесь в первый раз, но уже слышал о нем и его жителях много всякого.

— И что же? — поинтересовался я.

Шеннон помолчал какое-то время, и я догадался, что он жалеет о том, что вообще затронул эту тему.

— Разное, — уклончиво ответил он. — Путешественники стараются объезжать этот город и не останавливаться в нем. Жители со своей стороны тоже не любят чужих.

Внезапно он остановился. Прямо перед нами была развилка. Одна дорога вела на широкую, хорошо вымощенную улицу, другая — на узкую боковую улочку, которая буквально через несколько шагов заканчивалась деревянными сходнями. Шеннон повернул направо, и я даже не заметил, как мы оказались у реки.

— Река Мискатоник, — объявил Шеннон, хотя я и сам уже догадался об этом. — Университет находится на другом берегу реки, осталась еще одна миля. Но мы можем немного сократить расстояние, если переправимся на лодке. Вон там есть лодка, которой может пользоваться любой при условии, что он возвратит ее в нормальном состоянии.

Мне подумалось, что для человека, впервые находящегося в Аркаме, Шеннон довольно-таки хорошо ориентируется и много знает. Но я опять промолчал и, кивнув, последовал за ним к реке.

Мискатоник была шире, чем я думал. На карте, которую я изучал во время трехнедельного путешествия на корабле из Англии в Северную Америку, она выглядела как тонкая, едва заметная извилистая линия. Но теперь передо мной была река шириною в целых полмили с сильным, удивительно быстрым течением. Когда мы спустились к сходням, нас встретил мощный рев воды. На поверхности реки я увидел много мест с завихрениями, свидетельствующих о водоворотах и камнях, скрытых под водой.

Я вдохнул прохладный воздух, слегка отдающий запахом тины. Сразу же возле сходней на волнах покачивалась маленькая, не очень крепкая на вид лодка с веслами. Без лишних слов Шеннон запрыгнул в лодку. Какое-то время он сохранял равновесие на качающемся суденышке, расставив руки и ноги, а затем дал знак, чтобы я присоединялся к нему. В этот момент он показался мне веселым, беззаботным юношей. Но в то же время я отчетливо почувствовал, что, несмотря на его нежное, почти детское лицо, в нем есть какая-то тайна. И возможно, смертельная тайна.

Я последовал за Шенноном — правда, далеко не так элегантно, но с большой аккуратностью, — сел на лавку напротив него и молча взял одно из весел. Шеннон взял другое весло и отпустил канат, удерживающий лодку возле берега. Течение оказалось еще сильнее, чем я ожидал, и нам сразу же пришлось налечь на весла, чтобы заставить лодку двигаться в нужном направлении и не сбиться с курса.

Признаться, я внутренне радовался, что мы оба были заняты и мне не надо было говорить с Шенноном. Втайне я уже ломал голову над тем, как можно предотвратить догадки Шеннона по поводу моей личности, когда мы прибудем в Мискатоникский университет. Интуиция подсказывала мне, что Шеннон не должен знать, кто я на самом деле. Кроме того, важно и дальше не раскрываться перед новым знакомым. Вполне вероятно, что для меня это жизненно необходимо.

Шеннон был в замешательстве: первый раз в своей жизни он встретил человека — за исключением, конечно, самого мастера, — которого он не смог увидеть насквозь.

Он пытался сделать это снова и снова, но у него ничего не получалось. Ни утром, когда он помогал Джеффу складывать вещи в чемоданы, ни до этого, когда тот лежал без сознания в кровати, ни во время их похода по тихим улицам Аркама.

Результат был тем же: ничего, абсолютно ничего.

Создавалось впечатление, будто он натыкается на невидимую стену каждый раз, как только пытается войти в сознание Джеффа, прочитать его мысли и узнать, кто же он на самом деле. В какой-то момент Шеннон даже стал подозревать, что этот молодой человек может быть тем, кого он ищет. Но эта мысль показалась ему абсурдной, и он отбросил ее сразу же, как только она появилась: Джефф был слишком молод, а согласно описанию, которое дал ему мастер, он должен быть…

Но здесь тоже было что-то странное. Шеннон никогда в своей жизни ничего не забывал. Он помнил каждое мгновение и слово, которое когда-либо говорил или слышал, каждую книгу и строчку, прочитанную им хотя бы раз, и даже мысль, когда-либо пронесшуюся в его голове. Все это знание всегда было с ним, и он мог в любой момент им воспользоваться.

Но описания внешности сына Родерика Андары он не помнил!

Всякий раз, когда он пытался вспомнить ту или иную подробность, касающуюся этого человека, какая-то невидимая рука стирала неясный образ из памяти, будто кто-то ревностно следил за его мыслями и мешал ему разобраться в собственных сомнениях. И даже сама мысль о странной забывчивости, которая так поразила Шеннона, тоже исчезла, прежде чем он смог основательно ее обдумать и у него возникли какие-то подозрения.

Тем временем они достигли середины реки. Течение еще больше усилилось, и Шеннон был вынужден сосредоточиться на том, чтобы грести к берегу и не позволять течению сносить их в сторону. Благодаря своей собранности он вовремя заметил опасность, хотя и не сумел противостоять ей. Что-то бестелесное и ледяное пронеслось над рекой, как холодный ветер, и в тот же миг Шеннон почувствовал острую боль, пронзившую его мысли. Он вскочил, упустив весло, и резко повернул голову.

На противоположном берегу реки появился неясный силуэт. Человек стоял слишком далеко, чтобы Шеннон мог узнать его, но даже на расстоянии он показался ему мрачным и устрашающим. На его голове было что-то светлое, однако сказать однозначно, что же это такое, Шеннон не мог. Пытаясь вспомнить, видел ли он нечто подобное, Шеннон поднял руку, пробормотал слово «ВЛАСТЬ» и закрыл на секунду глаза.

Когда же он вновь открыл их, мир перед ним изменился: он превратился в черно-белое изображение, напоминающее негатив, который был опутан серыми пульсирующими нитями, похожими на гигантскую паутину. Кое-где нити сгущались, образуя узлы и трепещущие серые гнезда. Один из этих узлов, наверное самый крупный, находился прямо над головой незнакомца, стоявшего на берегу. Кроме того, Шеннон заметил, что непосредственно от незнакомца множество серых линий отходит к воде.

Однако он осознал это слишком поздно.

Глубоко под маленькой лодкой появилась огромная тень. Предупреждающий крик Шеннона был заглушён треском разлетающейся в щепки лодки, когда в нее попал невидимый кулак.

Вот уже целый день Говард томился необъяснимым беспокойством, вызванным ощущением неопределенной опасности, которое не давало ему нормально сосредоточиться на чем бы то ни было.

Даже сейчас, когда он слушал профессора Ленгли (или, во всяком случае, пытался это делать), его терзала, мешая думать, сильная тревога. Слова седовласого профессора постоянно ускользали от него, и Говард уже пару раз ловил себя на том, что кивает или отвечает профессору невпопад и даже не понимает, о чем говорит Ленгли.

В конце концов профессор замолчал, оборвав себя на полуслове, покачал головой и начал набивать трубку. Он основательно прикурил, сделал несколько затяжек, пока табак в его резной трубке не разгорелся, как маленький красный вулкан, и выпустил густое облако дыма через нос.

— Вы невнимательны, друг мой, — сказал он. — Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вас что-то гнетет.

Говард с виноватой улыбкой взглянул на профессора, а затем какое-то время смотрел мимо него в окно. Уже был полдень. Отсюда, из тепла и безопасности маленького кабинета Ленгли, находившегося высоко под крышей главного здания Мискатоникского университета, холмы и леса, раскинувшиеся перед его взором, казались обманчиво мирными.

Но Говард явственно ощущал опасность, которая скрывалась за этим фасадом покоя, тишины и мечтательных раздумий.

— Я… всего лишь немного нетерпелив, — ответил он на вопрос Ленгли.

— Из-за вашего молодого друга? — Ленгли вынул трубку изо рта, улыбнулся и, качая головой, откинулся на спинку стула.

— Он должен был приехать еще вчера вечером, — ответил Говард. — В телеграмме, которую он отправил, была дополнительная просьба о том, чтобы я зарезервировал номер уже на вчерашнюю ночь.

— Он молод, — произнес Ленгли, как будто этим все и объяснялось. — И задержка на полдня для такой большой страны, как наша, не так уж и много.

Говард кивнул. Конечно, Ленгли прав: существует множество причин, которые могли бы объяснить, почему опаздывал Роберт, и ни одна из них не была бы связана с опасностью.

Тем не менее он чувствовал, что здесь что-то другое… Однако Говард не смог додумать мысль до конца. Неуверенность и страх становились все сильнее, пока не появилось смятенное чувство, что он должен что-то делать.

Но вся беда была в том, что Говард не знал, что именно следует предпринять.

— Почему бы нам не перенести нашу беседу, например, на вечер? — неожиданно предложил Ленгли. — Вы могли бы сходить в Аркам и справиться о вашем друге. При нынешнем состоянии дел все равно будет лучше, если он примет участие в нашем разговоре.

Профессор улыбнулся, выбил табак из трубки и поднялся. Говард тоже встал и покинул комнату.

Какое-то время он даже серьезно подумывал над тем, чтобы поехать в Аркам, но потом отбросил эту мысль. Как только Роберт появится в городе, он сразу же сообщит о своем приезде. В этом Говард не сомневался. Ведь письмо, которое он отправил ему в Лондон два с половиной месяца назад, не требовало отлагательств, и Роберт, без сомнения, понимал это.

Говард начал бесцельно бродить по бесконечно длинным коридорам университета. В воскресенье здесь никого не было, за исключением лишь некоторых студентов и преподавателей, неутомимых в своей жажде знаний. Повсюду было пусто, и звук его шагов отдавался более громким эхом, чем обычно.

Даже он, знавший университет вот уже много лет и регулярно посещавший его, до сих пор не смог полностью привыкнуть к этому зданию, а особенно к едва заметному мрачному дыханию, которым, казалось, дышали его стены. Независимо от того, светило на улице солнце или царила непроглядная тьма, в университете всегда сохранялась атмосфера старого склепа. И просторный, освещенный солнцем вестибюль тоже напоминал ему кладбище.

Мискатоникский университет был небольшой, и его студенты, как, впрочем, профессоры и доценты, относились к совершенно определенному типу людей. Это были люди особого рода, и большинство приезжих, общаясь с ними, очень скоро начинали чувствовать себя неуютно и рано или поздно уезжали.

Возможно, это было к лучшему, поскольку не все, что преподавали в университете, входило в официальную программу обучения, одобренную правительством. Три или четыре предмета, мягко говоря, вызвали открытое неприятие со стороны образовательного ведомства.

Погруженный в мрачные предчувствия, Говард, даже не осознавая этого, свернул в узкий коридор, который находился в стороне от других и вел в заднюю часть здания. И только оказавшись перед большой закрытой дверью из резного дерева, он вновь собрался с мыслями и растерянно осмотрелся по сторонам. Помедлив, Говард решительно потянулся к ручке двери.

Помещение за дверью было на удивление просторным. В комнате, погруженной в привычный полумрак из-за висевших на окнах тяжелых бархатных штор, которые пропускали лишь узкие полоски бледного света, вся мебель выглядела как большая черная тень. В основном это были заполненные книгами полки и шкафы высотою до потолка. Говард закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. У него появилось сомнение, случайно ли он пришел сюда. Эта комната была чем-то вроде святая святых университета. Плотно стоявшие полки и шкафы скрывали, наверное, самое большое собрание оккультных и частично запрещенных книг, которые можно было найти в этой части мира. А стальной шкаф, скрытый за полками, содержал еще и другие вещи, о которых Говарду даже не хотелось думать.

Помедлив, он оттолкнулся от двери, сделал несколько шагов в глубь комнаты и еще раз осмотрелся. Нет, теперь он точно был уверен, что пришел сюда не волею случая. Более того, у него появилось чувство, что кто-то позвал его сюда.

Внезапно ему померещилось едва заметное движение. Ничего конкретного, только быстрый шорох, как будто тени сгустились, и что-то неясное промелькнуло перед глазами. Но это движение было слишком отчетливым, чтобы Говард мог утверждать, что это обычный плод воспаленного воображения.

Сделав несколько осторожных шагов в том направлении, где он видел движение, Говард снова остановился. В этой части комнаты на стенах висели старые картины в тяжелых позолоченных рамах. На них были изображены исторические личности, а также почетные члены и покровители университета.

На одной из них был изображен элегантно одетый худощавый мужчина лет пятидесяти. В руках у него была изящная трость, большой набалдашник которой был сделан из какого-то кристалла. Его узкое лицо с острым, гладко выбритым подбородком казалось почти аскетическим; у рта вырисовывалась решительная, но немного горькая складка. Тонкие, чуть изогнутые брови придавали лицу некоторую мрачность. Белая широкая прядь, словно зигзаг молнии, была зачесана на правую сторону.

«Родерик Андара…» — печально подумал Говард. Как часто в течение этих одиннадцати месяцев, что он провел в университете, ему приходилось стоять здесь и смотреть на портрет своего друга? Как часто у него появлялась возможность разговаривать с ним, рассказывая о своих бедах и беспокойстве, как он это делал, встречаясь с Родериком раньше? Но Андара был мертв вот уже более двух лет, и этот портрет все, что осталось ему от единственного друга. Портрет и молодой человек двадцати пяти лет, унаследовавший силу своего отца, — Роберт Крэйвен. Смерть Родерика так потрясла Говарда, что он воспринял ее как потерю родного брата. Эту весть ему принес сын Андары, наследник его магической силы… И то, что Говард потерял с гибелью друга, вернулось к нему в лице сына Родерика. Мастер был мертв, но колдун продолжал жить. Роберту потребуется еще очень много времени, чтобы развить свои способности до такого же уровня, какой был у его отца, но Говард чувствовал, что тот обязательно справится. Роберт был молод и нетерпелив, многого еще не понимал, но он научится. А Говард готов приложить все свои старания, чтобы помочь молодому человеку.

И дело было не только в том, что он чувствовал себя обязанным перед Родериком Андарой.

Застыв, Говард стоял перед портретом вот уже больше пяти минут и молча смотрел на него. Затем, тяжело вздохнув, он опустил взгляд и хотел было отвернуться, как вновь краем глаза заметил движение. На этот раз он увидел, откуда шло движение: оно исходило прямо из портрета Андары!

Это было не более чем мгновенное искривление и колебание реальности, подобное легкому дрожанию, как будто он рассматривал изображенное на полотне лицо колдуна сквозь прозрачную, быстро текущую воду. Но оно было здесь, и довольно отчетливое.

А потом он услышал голос…

Это был какой-то бестелесный шепот, похожий на шелест ветра в кроне деревьев, который прозвучал прямо в его мыслях. Более всего Говарда поразил не голос, а слова, которые он услышал.

— Говард, — прошептал голос духа, — ты должен помочь Роберту! Он в опасности! В большой опасности!

Говард оцепенел. Реальность еще раз дрогнула и качнулась, после чего эффект искажения исчез и картина вновь замерла в своей неподвижности. Но выражение нарисованных глаз Родерика Андары изменилось, и теперь оно было испуганным, почти полным ужаса.

Внезапно Говард опять услышал голос, но на этот раз в нем звучала настоящая паника, даже ужас, отчего по спине Говарда побежали ледяные мурашки.

— Помоги ему, Говард! — молил голос. — Мой сын в опасности, но я недостаточно силен, чтобы самому спасти его. Я умоляю тебя, помоги ему! ПОМОГИ МОЕМУ СЫНУ!

Какую-то долю секунды Говард пристально смотрел на портрет, затем резко повернулся, рванул на себя дверь и побежал так быстро, как только мог.

Всего лишь на мгновение мне показалось, будто я услышал, как Шеннон что-то крикнул, затем невидимый гигантский кулак ударил в лодку, отчего та поднялась на несколько метров в высоту и разлетелась в щепки.

Река, казалось, взорвалась. Я почувствовал, как меня подбросило вверх, потом два или три раза перевернуло в воздухе, почти в горизонтальном положении перенесло метров на десять в сторону и изо всей силы швырнуло опять в реку. Из-за стремительности моего падения вода, казалось, превратилась в стекло, и тот же гигантский кулак, атаковавший лодку и выбивший меня из нее, начал вдавливать меня через этот слой в глубину. В мои легкие попала вода, и я едва не задохнулся. Меня все еще крутило и болтало, неудержимо затягивая под воду. Вокруг бурлила вспененная, мутная, кипящая вода, а перед моими глазами плыли красные круги. Легкие горели, и невидимая сила стальным обручем безжалостно сжимала мою грудь, выдавливая последний воздух.

Я должен сконцентрироваться и подчинить себе этот клокочущий хаос! Нужно вырваться на поверхность! Я напрягся, стараясь прекратить те безумные хаотические движения рук и ног, к которым меня принуждало течение, и увидел над собой поверхность воды, похожую на танцующее серебристое небо, всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Изо всех сил устремившись вверх, я словно пробил водную массу и судорожно вдохнул воздух.

Первый вдох наполнил мои легкие драгоценным сладким кислородом и разорвал смертельные оковы, сжимавшие мою грудь. Со вторым вдохом в рот попала солоноватая вода, и меня вновь затянуло под воду. Однако я сумел побороть давление и выбрался наверх, шумно отплевываясь. В тот же миг новый пенящийся вал поднялся надо мной, но я вовремя заметил опасность и погрузился под накатывающуюся волну. Затем я опять вынырнул на поверхность и, откашливаясь, открыл глаза.

То, что я увидел, было ужасно.

Лодка исчезла, а сама река на расстоянии полутора метров от меня кипела как геенна огненная. Череда непрерывных бесшумных взрывов постоянно будоражила реку, отчего в воздух на одном и том же месте поднимался пенящийся гейзер высотою в десять-двадцать метров. Ревущие водовороты, закручивающиеся с безумной скоростью каждые несколько секунд, исчезали под нахлынувшей водой, чтобы через мгновение вновь появиться на поверхности воды. То тут, то там взрывались пузыри величиною с кулак, а ветер доносил до меня тепловатый удушливый запах, который подтверждал, что кипение Мискатоник было далеко не иллюзорным.

Этот странный эффект ограничивался сравнительно небольшой территорией — что-то вроде круга диаметром приблизительно пятьдесят метров. Каким-то чудом я оказался на внешней его стороне, и, вероятно, это была единственная причина, почему я до сих пор был жив. В центре этого бурлящего котла вода буквально кипела, извергая серый пар, и даже в непосредственной близости от меня вода была значительно теплее.

Я перевернулся на спину и несколькими сильными толчками выплыл из опасной зоны. Только после этого я осмотрелся в поисках Шеннона. Все произошло настолько быстро, что до сих пор у меня не было времени подумать о нем.

Казалось, от моего нового знакомого не осталось и следа.

Течение заметно усиливалось и мягко, но настойчиво продолжало затягивать меня в бурлящий водоворот. Я изо всех сил противился этому и отчаянно пытался обнаружить моего спасителя. На грязных волнах плясали разбитые доски и щепки — все, что осталось от нашей лодки, но Шеннона нигде не было видно. Вот уж действительно в воду канул.

И вдруг я увидел его!

Он находился всего в каких-то тридцати метрах от меня, но это было все равно что на луне. Шеннон барахтался в самом центре пенящегося водоворота — там, где река продолжала буйствовать, а вода с шипением закипала, от чего над ней клубился пар.

Шеннон был жив, отчаянно метался из стороны в сторону и вскидывал руки, словно боролся против невидимых оков, но я не сомневался в том, что вижу его агонию. Ведь температура Мискатоник в том месте была выше температуры кипения, и я видел, как его тело корчится в судорогах.

Но потом я услышал голос Шеннона!

От страха перед смертью он так пронзительно кричал, что вместо слов из его горла вырывались какие-то нечленораздельные звуки, но время от времени я слышал свое имя.

— Джефф! — кричал он. — Помоги мне! Помоги же мне!

Еще ни разу в жизни мне не доводилось слышать таких отчаянных воплей о помощи.

Какое-то время я растерянно смотрел на бурлящую серую воду, затем собрался с духом и поплыл кролем так быстро, как только мог.

В самый центр этого ада.

Река цеплялась невидимыми руками и тянула меня на глубину, стремительное течение хлестало по лицу. Сначала вода потеплела, потом стала и вовсе горячей, но я плыл, хотя и задыхался от напряжения. Беззвучный голос нашептывал мне, каким безумием было то, что я сейчас делал. Конечно, я понимал, что поступаю как самоубийца, но в то же время осознавал, что должен помочь Шеннону.

Вокруг меня вода уже просто кипела, а из глубины поднимались еще более горячие потоки, словно на дне реки начал извергаться вулкан. Горячий пар обжигал лицо и, подобно жидкому огню, вливался в легкие каждый раз, когда я делал глубокий вдох. Однако я продолжал бороться против невидимых рук, которые пытались утопить меня.