Право на рок

Один из рассказов Майка, уже довольно известный, опять-таки подтверждает то, что я говорил - у Майка с детства, с юности сложилось определенное понимание, что такое рок-н-ролл, определенное понимание, что значит быть звездой рок-н-ролла, и он с начала до конца жизни ничем другим никогда не был - он был звездой рок-н-ролла сразу. И это могло входить в соответствие с внешним миром, могло дико выходить из фазы, но он всегда был и оставался с первой ноты, им записанной, до последнего своего дыхания звездой рок-н-ролла. Абсолютно незамутненной ничем другим - ни координацией с внешним миром, ни какой-то попыткой понимания, что вообще в этом мире происходит, ему на все это было глубоко наплевать. Он жил жизнью звезды рок-н-ролла, он был ею с самого начала. И для него внешняя сторона, по моему глубокому убеждению, не была самоцелью, важен был весь комплекс, все, что входит в понятие звезды рок-н-ролла. Он был идеальным рок-н-ролльщиком и, когда он не совпадал с действительностью, попадал в советский какой-нибудь Архангельск, где после концерта нужно куда-то идти, к каким-то людям, идти по мокрым холодным улицам, там сидеть и отвечать на идиотские вопросы, то, естественно, его реакция была такова, что он как бы не понимал, уходил от этого сразу в питье. Это было не то; это не соответствовало понятию звезды рок-н-ролла, и он сразу уходил в свой мир и оттуда, как через стенку, разговаривал с людьми. И был тоже абсолютно прав, я вполне его понимаю - ему должны были подавать лимузины до концерта и после концерта, и тогда бы все было нормально. К вопросу о том, почему он не предпринимал никаких активных действий в достижении этого - не искал себе хорошего администратора и прочее. Он уже был звездой. В понятие «Звезды» входит, что уже есть хороший администратор, что все это уже есть, и предпринимать любые по этому поводу действия нелепо, бессмысленно и унизительно. Это факт. Внешней стороной рассудка он понимал нестыковку с окружающей действительностью, но его душа настолько властно ему диктовала, что все эти поступки, они нехарактерны и неправильны. И поэтому, кстати, при всем моем глубоком уважении к группе «Зоопарк», я ведь действительно их люблю, и они все точно и правильно делали, на мой взгляд, нестыковка была очень ясной, потому что он был звездой, а они были людьми из этого мира. «Зоопарк» в свое время был начинающей группой, а Майк никогда не был в стадии старта, когда он написал свою первую песню, он уже не был в стадии старта, он уже был, он должен был уже быть, по собственным ощущениям, на первых полосах всех газет. А то, что его там не было - по этому поводу, кажется, он не комплексовал, потому что он был рок-звездой в своей душе, он был рок-звездой если не для Петербурга, то, по крайней мере, для всех провинций, начиная с Москвы - именно он сформировал сознание миллионов людей. Не столько мы, сколько он. Я помню все эти бесконечные города - там все были воспитаны только на нем. Кайф тот же самый… Огромное количество людей воспитано им, потому что вот это отношение, правильное отношение, одно из немногих правильных отношений, оно было точно всеми схвачено. И такие штуки, как «Дрянь» и остальные, они сразу ложились в точку, в десятку попадали. Это были сразу, изначально правильно взятые ноты отношения ко всему.

А ездил он без конца, потому что, как любому человеку, которому есть, что сказать, ему было невыносимо скучно день ото дня сидеть в одной и той же комнате, принимать гостей и выслушивать одни и те же комплименты. В последние годы он вошел в дисбаланс с окружающей средой, и это лишило окружающую среду удовольствия от общения с Майком. То есть, он-то все равно остался победителем, это мы проиграли, потому что лишились его. А мы лишились его, потому что мы, то есть весь большой, целый мир, не смогли дать ему те условия, при которых он бы оптимально развивался. Я остаюсь при своем мнении, что он не выгорел, не потерял творческого потенциала, мир просто не смог обеспечить ему рабочей обстановки. Нужно было очень мало - нужен был администратор, который бы заботился о нем, и делал бы ему поездки, от которых бы люди по разным городам просто визжали, как в Челябинске, например. Во многих городах ведь его просто обожали. И он мог бы ездить не так, как он ездил, он мог бы ездить в пятьсот раз больше. И обидно то, что они есть, такие администраторы, они есть, но они живут абсолютно другой жизнью, в другом мире, и они не знают о том, что это есть. И это не случайность, что такой человек не нашелся. Просто у нас все условия в стране созданы для того, чтобы максимальное количество народу погубить. Вот Янка - она умерла тоже потому, что каждый из нас сидит в своей дыре, из дыры вылезти не может, а когда вылезает, то попадает, как Витька, в руки, блядь, таких акул, таких волков, которые сразу тащат их на стадионы. Из подполья - прямо туда, промежуточного ничего нет. И вот это и убивает людей так же, как Майка, потому что Майк - не стадионный человек стопроцентно и Майк не подпольный человек, это тоже стопроцентно. Он клубный музыкант очень высокого калибра, причем, калибра от небольшого клуба до зала, скажем, на две тысячи мест. И вот на этих условиях он мог бы ездить всю жизнь и был бы все лучше, и лучше, и лучше… Ему негде было записываться, ему негде было играть, им некому было заниматься, хотя все это есть, все элементы присутствуют, но не было человека, который бы сопоставил их все вместе. Майк целиком пал жертвой советского глубочайшего распиздяйства. Но это, все-таки, не слабость, скорее, это сила. Майк же был известным атеистом. Принципиальным атеистом. А что такое быть атеистом - это ставить себя поперек. Поперек потока, называйте это как угодно - Бог или Дао… Принципиально то, что вот Майк - такой хрупкий, слабый, но абсолютно независимый - он ставил себя вот так - поперек всего. Да, он мог пойти на компромисс в каких-то житейских делах - это записано не так, это снято не так, но принципиально у него была позиция, что он находится в противоположности к судьбе, в противоположности к Богу, к Дао, ко всему. Мы-то всегда делали то, что шло само. Просто нельзя было не сделать, поэтому делали, а от себя ничего не предпринимали. А Майк, как раз, несмотря на всю свою хрупкость, слабость и неприспособленность, он, однако, свою позицию отстаивал до конца и этим тоже он вызывает мое глубокое уважение. Я не считаю, что это была мудрая позиция, но она была последовательная стопроцентно. Он принципиально отрицал Бога. Он принципиально в него не верил, и эта принципиальность была на грани уже идеи фикс. Поэтому естественно, не то, чтобы Бог от него отказался, он сам себя Богу ставил сразу на пику. И такая позиция, она всегда боком и выходит. Я сейчас рассуждаю не как православный фанатик, поскольку таковым не являюсь, но я вижу причину и вижу следствие. И знаю еще нескольких людей, которые таким же образом погибли.

А интерес к жизни - был ли он у него вообще? Вообще, у героя рок-н-ролла интерес к жизни в общем-то и не предполагается. Герой рок-н-ролла живет в принципиально другой среде, к жизни имеющей чрезвычайно малое отношение - он жизнь видит, когда вдет от студии до лимузина и от лимузина до какого-нибудь ночного бара. На этом жизнь заканчивается. То есть с жизнью соприкосновения нет и быть не может никакого.

А то, что он говорил в интервью, что кроме рок-н-ролла у него еще есть чем заняться, и жизнь на рок-н-ролле не кончается, то, мне кажется, что это слова. Хотя Майк никогда не врал и к вранью вообще никакого отношения не имел. Зачем ему было врать - его и так никто по-настоящему не понимал. Но это - слова. Он искренне думал на самом деле так, но, насколько я знаю эту породу людей, включая отчасти и меня самого, и многих других такого же типа, без этого главного, не называемого, что в случае Майка мы условно обозначаем, как Герой рок-н-ролла, без этого все остальное очень быстро теряет смысл. Просто мгновенно. Это имеет смысл, когда ты приезжаешь домой и час, день, два, три находишься в кайфе, а еще через полтора дня начинаешь думать о том, что что-то нужно еще сделать. А поскольку у него был постоянно вынужденный застой - нет ни студии, ни пятого, ни десятого, то он впадал в клиническую дрему. И комната его была приспособлена именно для дремы, как берлога, пока что-то не начинало происходить. Я мало бывал у него там, на последней квартире, но когда бывал, ощущение было именно такое.

И забавно, что зная западный шоу-бизнес, насколько я его знаю, могу сказать, что там было именно то, что ему было нужно. Как раз та жизнь, о которой он мечтал, о которой он читал, которую хорошо знал по газетам, статьям, журналам, книгам, к которой он был стопроцентно подготовлен, забавно, что когда вышла «Красная волна», Майк туда не вошел. То есть, весь Запад прошел мимо. И когда ему пытались что-то сделать, я помню, что Лешка Наследов хотел его как-то вытянуть в Штаты, все это сталкивалось с тем, что «…А-а, уже не то.., уже лень..», то есть это был уже не тот масштаб.

Он был готов к работе - я помню, когда мы писали с ним «55», это было то настоящее, где не было никаких опозданий, ничего, потому что это настоящее, это кайф. Будучи Героем, он с самого начала дал такой угол жизни, свой, показал, как на самом деле все должно быть. Своим рассказом, в том числе, который как-то приоткрыл завесу в его внутренний мир - вот как все должно быть на самом деле. И все, что он делал, можно рассматривать только в этом контексте. Поэтому и всколыхнулась вся русская провинция - это было настоящее, это ТО… Они про это даже не знали, не знали, что существует такое отношение, такая возможность. И с этой точки зрения он выстраивал все свои отношения с жизнью, пока так называемая неумолимая действительность не заставляла его смиряться. А чтобы смириться, нужно было залить себя водкой с дикой силой, потому что он знал, что это не то. А когда сталкиваешься с не тем - что делать? Нужно анестезироваться. Вот он со свой анестезией…

А на сцене, сколько я помню, он всегда чувствовал себя очень на месте, так, как надо, на сцене он был самим собой. Дома он самим собой не был. А коллектив его, это было то, за что он прятался. Раз мир не дал ему того, что у него должно было быть, то он ушел в монастырь своей группы и целиком заслонился ими от всего. Потому что, если это и не было рок-н-роллом в его понимании, то это было самое близкое к рок-н-роллу из того, что можно здесь достичь. И если бы система была готова к тому, чтобы пластинки выпускать, чтобы нормально их записывать, по-человечески, чтобы была реклама, то он не знал бы бед.

В нем было, как Артем правильно отметил, правильное чутье рок-н-ролла. Когда мы писали «55», у него был подход стопроцентно рок-н-ролльный - как бы не было что-то грубо, или не грубо, так или не так, но если это действует, за нервы задевает, то это остается. И над какими-то вещами, вроде бы правильно сделанными, он мог долго работать, потому что они «не цепляли».

Нам всем очень повезло, что в конце семидесятых создалось какое-то поле рок-н-ролльное в Петербурге - то, о чем говорят, но толком никто не помнит, потому что большинство из тех, кто там были, либо умерли, либо спились. Все это было - все эти концерты по всяким НИИ, и все эти фестивали на открытом воздухе. Это как раз было то, что надо. Я помню какое-то утро, когда мы с восьми часов утра какие-то колонки перевозили с Майком, какие-то ящики таскали. Темно было, едем мы вдвоем и обсуждаем ситуацию, и соглашаемся на том, что вот это и есть настоящая жизнь. Мы ухитрились создать себе здесь все - Вуд-сток, Нью-Йорк, Лондон, все, что угодно. Года два-три в Ленинграде это держалось. Все было в полный рост. И мы могли получать двадцать рублей за концерт, но какие это были двадцать рублей! И какой это был концерт!.. Все было стопроцентно настоящее. Создали себе воображаемый Лондон, и он в полный рост окупался, потому что все, что с этим сопряжено, все было. А самое главное, что ощущения внутренние, они не очень существенны для всех окружающих людей - мало ли, кто как себя чувствует, но когда есть ощущение, то возникает и его плод - возникают песни, возникает поведение, что-то, что выше человека, что красиво само по себе.

И Майк как раз был в полный рост ребенком этого времени, и когда дальше действительность стала более уродливой, то это стало уже тяжело. А в промежутке, когда КГБ еще не начало все это давить, года до восьмидесятого - восемьдесят второго, когда еще никто из правоохранительных органов не понимал, что вообще это такое, было время чистого, неразбавленного рок-н-ролла со всеми его кайфами. Ни шоу-бизнес его не давил, ни менты, никто не давил, и песни шли сами по себе, и поэтому он тогда написал большую часть своих песен. У нас тоже - практически пять альбомов за два года - это много. Я вспоминаю вечер, когда мы сидим у Майка на кухне, и он поет «Дрянь», только что написанную, и нет ощущения, что мы находимся в какой-то рок-н-ролльной провинции, что ТАМ они умеют, а мы не умеем - ни фига! Тот комплекс, которым страдало большинство наших советских рок-музыкантов, так называемых - они-то мол умеют, у них там фуз и квак, и обработка, и все… - нам это было не нужно. Это были какие-то прилагающиеся детали, и только это и было правильное ощущение, что если написал правильную песню, правильно ее спел один раз - все! Остальное уже должно прикладываться. Один музыкант сказал: «Рок-н-ролл - это отношение. Совсем не обязательно быть лучшим в мире гитаристом». У Майка, как раз, именно это и было - какое имеет значение, кто как играет на гитаре, главное - отношение. И отношение из воображаемой звезды сделало его настоящей звездой. Отношение с самого начала было правильное, а это то, чего нет у 99 процентов людей, с которыми мне приходится сталкиваться. Все интересуются, как пробиться на телевидение, как заработать деньги, как найти студию или что-то еще, а это рок-н-роллера не может интересовать, потому что все это прилагается. А как прилагается - это уж, простите, вопрос каждого человека.

ПРОЩАЙ, ДЕТКА (ДЕТКА, ПРОЩАЙ)

Прощай, детка, детка, прощай, И на прощанье я налью тебе чай, И позвоню по телефону, закажу тебе авто, И провожу до двери, и подам тебе пальто, И поцелую невзначай, и прошепчу: «Прощай, детка, прощай». Ты так очаровательна и не скучна ничуть, Но мы устали друг от друга, нам нужно отдохнуть, Накрась поярче губки и подведи глаза, Надень мой старый макинтош, возможно будет гроза. Живи же хорошо, не скучай. Ну, а пока - прощай, детка, прощай! Мы докурили сигареты и допили все вино, И поняли, что наше время кончилось давно. Но нам же было так чудесно, нам было хорошо. Кто знает, может быть, нам захочется еще. Так вот мой номер телефона. Звони, не забывай. Ну, а пока - прощай, детка, прощай. Я спел тебе все песни, которые я знал, И вот пою последнюю, про то, что кончен бал, Про то, что одному быть плохо, что лучше быть вдвоем, Но я разбит и слаб, и я мечтаю об одном. О чем? Попробуй, угадай… О, ты права. Чтоб ты сказала мне: «Прощай, детка, прощай!»

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Ты придешь ко мне ровно в полночь, разбудишь мой спящий звонок. Ты скажешь мне: «Какая чудесная ночь», и я отвечу: «Да, но я одинок». И я заварю тебе свежий чай, и достану из бара вино. И выключу свой телевизор, не успев досмотреть кино. Мы будем говорить о прекрасных вещах, играть словами, как в биллиард. И ты построишь мне сотню воздушных замков и один небольшой зоопарк. Но, увы, я знаю, мне нельзя верить всем твоим словам. Слова для тебя значат больше, чем дело, но это ничего, я грешил этим сам. Ты скажешь мне, что жизнь - это великая вещь, и выдашь семерку за туз. И я тебе сыграю свой рок-н-ролл, и я тебе спою новый блюз. И ты, конечно, похвалишь меня, и я тебе в ответ улыбнусь. Я знаю, нам трудно понять друг друга, но ты вежлив, и я не сержусь. И когда за окном забрезжит рассвет, я скажу: «Не пора ли нам спать?» И я постелю себе на полу, а тебя уложу на кровать. И вот когда, наконец, я засну, уняв предрассветную дрожь. Ты встанешь и улыбнешься, как ангел, и вонзишь мне в спину свой нож. И смоешь с лезвия кровь, и ляжешь спать, и во сне ты увидишь себя. И утром я встану первым, приготовлю кофе и торт. Поставлю Т.Rex, и тебя разбудит бодрый мажорный аккорд. И выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь, махнув мне на прощанье рукой. А я отмою с паркета кровь и обрету свой душевный покой.

ОДА ВАННОЙ КОМНАТЕ

Ванная - это место, где можно остаться совсем одному, Сбросить груз забот, растворить их в воде. Дверь заперта, и сюда не войти уже никому, Ты, наконец, один в этой белой пустоте. Ванная - место, где можно раздеться совсем донага, Вместе с одеждой сбросить улыбку, страх и лесть. И зеркало, твой лучший друг плюнет тебе в глаза, Но вода все простит и примет тебя таким, как ты есть. О, Боже, как хочется быть кем-то - миллионером, рок-звездой, Святым, пророком, сумасшедшим или, хотя бы, самим собой. Самим собой. Это сложно. Это возможно только здесь. Ванная - место, где так легко проникнуть в суть вещей, Поверить, что ты знаешь, где правда, а где ложь. А главное - никто не видит, чем ты занят здесь -То ли режешь вены, то ли просто блюешь. О, ванная комната! Пою тебе хвалу За чистоту, за простоту, за мыло и за душ. За всепрощенье, за воскрешенье, За очищенье наших душ.

ЖЕНЩИНА (ЛИЦО В ГОРОДСКИХ ВОРОТАХ)

Твоя кровь, как хлеб, твоя плоть, как вино, И листки твоих писем, как жесть. Твои сны, как молитвы, лицо, как стекло, И твои оскорбленья, как лесть. Но кто здесь есть, кто сможет изменить тебя? Кто здесь есть, кто сможет подчинить тебя? Но я бы не стал завидовать им, Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя. И ты умеешь быть слабой, и ты умеешь быть злой. И ты умеешь не верить словам. Но ты не умеешь брать сразу все, Зато ты берешь по частям. Но кто здесь есть, кто сможет отказать тебе? Кто здесь есть, кто сможет наказать тебя? Но я бы не стал завидовать им, Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя. И в твоей колоде не хватает туза, А джокером служит валет, И имя знакомцам твоим - легион, Но друзей, пожалуй что, нет. Но кто здесь есть, кто сможет избежать тебя? Кто здесь есть, кто сможет удержать тебя? Но я бы не стал завидовать им, Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя. И ты всегда найдешь тех, кто накормит тебя, И взамен ты кинешь им кость, Тем, чей ветер наполнит твои глаза, Тем, чей крест примет твой гвоздь. Ты всегда найдешь тех, кто поможет тебе, Кто возьмет на себя твою боль, Тех, кто будет ранен в твоей войне, ты насыплешь Им в раны соль. Но кто здесь есть, кто сможет полюбить тебя? Не за то, чего в тебе нет, а за то, что ты есть? Кто здесь есть, кто сможет убедить тебя, Что в общем, ты такая же, как все? Но я бы не стал завидовать им, Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя.

МАЙК «Pокси»N3, 1978.

Он пришел ко мне с гитарой. После непременной чашки чая на кухне (составная часть любимого занятия) Майк начал играть и петь свои песни.

Да, оказалось, что Майк, знакомый некоторым как аранжировщик песни «Драйв май кар» (3-е место в Ленгортопе), еще некоторым как прекрасный исполнитель рок-н-роллов, и вовсе незнакомый другим, сочиняет и поет свои песни.

Один этот факт, даже без комментариев, должен, по-моему, заставить задуматься рок-общественность. Оказывается, в нашем городе есть еще один рок-автор!

Скептически настроенные, могут усмехнуться: «Мало ли, кто чего насочинит. Надо бы это сначала послушать… А, может быть, и слушать не стоит?» Могу только ответить: «А вы послушайте, и все узнаете».

Итак, Майк начал играть и петь. Не подыгрывать своему голосу и не подпевать своей гитаре, а именно играть-и-петь. Не стану описывать, о чем он пел. Попытаюсь выразить, что он пел, хотя сделать это довольно трудно. Не могу найти слова, объединяющие в себе столь разные понятия, как мрачноватая ирония и надежда на просветление. Достоинства формы: музыкальность текста, органичность сочетания музыки и слов. У меня сразу возник вопрос к Майку:

- ГДЕ ТЫ БЫЛ РАНЬШЕ?

- Я начинал в 1973 году, как басист. До 75-го играл в двух или трех группах, о которых и говорить не стоит. В 74-м познакомился с «Аквариумом». Участвовал в записи двух альбомов этой группы: «Таинства брака» и «Свадебный джем» в «Астории» с «Машиной Времени» на суперсвадьбе Гребенщиковых.

В 76-м месяца два играл в Союзе Любителей Музыки Рок Мы расстались из-за некоторых разногласий с Козловым, однако наши отношения от этого не испортились. После этого началось сотрудничество с «Аквариумом». Мы вместе играем на рок-н-ролльных сейшенах. В июне мы с Гребенщиковым записали совместный акустический альбом «Все братья-сестры». А, в общем, исполняю обязанности рок-н-ролльной шлюхи: играю где придется, с кем придется и что придется.

- ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ВЫСТУПАЛ С СОЛЬНЫМИ КОНЦЕРТАМИ?

- Давно собираюсь, но как-то не везет. В мае, например, должен был состояться совместный концерт с «Аквариумом». Незадолго до этого все заболели. Пришлось концерт отменить. Во всяком случае, с «Аквариумом» есть договоренность, что при случае помогут.

Несколько раз я пытался записывать сольник. Записываться дома на магнитофон - несерьезно, получается очень плохо. Договориться о записи на студии чрезвычайно сложно…

-СКАЖИ, МАЙК, КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ РОК?

-На мой взгляд, рок обязательно должен быть суров, должен бить по голове, тыкать людей в их собственное дерьмо. Вообще, для рока характерны более честная музыка и более честные тексты, чем для любых других музыкальных форм эстрады.

-ЧТО ВАЖНЕЕ - СЛОВА ИЛИ МУЗЫКА?

-В идеале - удачный синтез. Хотя рок-н-ролл как таковой не обязательно должен иметь хороший текст, в лучших вещах тексты значат очень много - 40-50 процентов.

-ЕСТЬ ЛИ РОК, В ПОЛНОМ СМЫСЛЕ ЭТОГО СЛОВА, У НАС?

-Безусловно.

- ЧЕМ ОН ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ АНГЛОЯЗЫЧНОГО?

- Наш рок и их рок зарождались, развивались и продолжают развиваться в разных условиях - это и так понятно… У нас существует похвальная тяга к серьезному року с хорошими текстами. Минус отечественного рока - в отсутствии тинибопа для тинэйджеров. Даже Козлов, приблизившийся к этому направлению, играл рок-н-ролл, но не тинибоп.

- КТО ИЗ ЗАПАДНЫХ МУЗЫКАНТОВ ОКАЗАЛ НА ТЕБЯ ВЛИЯНИЕ?

- «Битлз», естественно, «Джетро талл», Заппа, «Ти Рекс». Огромное влияние оказал Лу Рид. После того, как я его услышал, мне захотелось бросить бас и играть на гитаре. Так я и сделал.

-А ЕЩЕ КТО?

- Дилан, «Дорз», Артур Браун, Боуи, «Дженезис».

- А «РОЛЛИНГ СТОУНЗ»?

- «Стоунз» я полюбил сравнительно недавно, но должен сказать, что мне у них нравится не все. Джагтер - уникальный вокалист, а когда он поет вместе с Ричардсом - это и вовсе фантастично.

- ЗАКОНОМЕРНЫЙ ВОПРОС: КТО ИЗ НАШИХ МУЗЫКАНТОВ ПРОИЗВЕЛ НА ТЕБЯ САМОЕ СИЛЬНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ?

- В первую очередь - Корзинин и «Большой Железный Колокол». Вообще, Корзинин - мой любимый петербургский музыкант и вокалист. Еще Ильченко почти со всеми составами, в том числе с «Машиной», «Аквариум», «Санкт-Петербург», отчасти «Союз», вернее, Козлов, как личность. С ним приятно работать. Он талантливый организатор и очень хороший человек.

- КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, МОЖНО ЛИ КОГО-НИБУДЬ СРАВНИТЬ С ПЕРЕЧИСЛЕННЫМИ ТОБОЙ ВЫШЕ ЗАПАДНЫМИ ЛЮДЬМИ?

- Провокационный вопрос… Я с удовольствием ответил бы на него, если бы услышал пластинку БЖК или увидел Заппу живьем.

- НО ВЕДЬ ТЕБЕ ПРИХОДИЛОСЬ СЛУШАТЬ ЗАПИСИ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ГРУПП?

- В основном это концертные записи, сделанные на плохой аппаратуре. Даже «студийные» записи по техническому уровню остаются любительскими. В этом отношении, пожалуй, дальше всех зашел Ю. Морозов, но его слова и музыка мне глубоко омерзительны. У Элиса Купера все это получается несколько лучше. Впрочем, это личное дело Морозова. Кстати, я не люблю и Купера.

- СОЗДАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО РОК МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО АНГЛИЙСКИМ И РУССКИМ. Я ИМЕЮ В ВИДУ ЯЗЫК. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЕЩЕ КАКОЙ-НИБУДЬ РОК?

- Венгерский, шведский, наверное, французский. Не считаю себя лингвистом, но думаю, что рок может быть на любом языке.

- КАКОВО САМОЕ БОЛЬШОЕ ДОСТИЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?

- Оно еще не достигнуто.

- КАК ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К КИНО?

- Когда как и наоборот: как когда.

- ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ О ЛЕТАЮЩИХ ТАРЕЛКАХ?

- Не жди их, парень: их нет.

- МАЙК, КОГДА ТЫ НАЧАЛ ПИСАТЬ?

- Году в 70-м. Тогда я писал песни на английском языке. Их был миллион. На русском начал писать с 74-го под благотворным влиянием Гребенщикова. Я никогда не пишу только потому, что надо. Пишу, когда не могу не писать. Существует одна интересная концепция: «Зачем писать искренние песни? Никому неинтересно, что ты чувствуешь на самом деле». Поэтому один из верных путей - писать стеб. Заппа понял это одним из первых. Но, при этом стеб должен быть обязательно честным. Я этим, впрочем, еще не занимался.

- НЕ НАХОДИШЬ ЛИ ТЫ, ЧТО ТВОИ ПЕСНИ НЕМНОГО СЛИШКОМ МРАЧНЫЕ И ГРУСТНЫЕ?

- Как говорил Кахлил Гибран: «Радость и грусть неразрывны». Я пою о мрачных вещах, значит, я пою и о счастье.

- КАКОВЫ, ПО-ТВОЕМУ, ДАЛЬНЕЙШИЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ НАШЕГО РОКА?

- Нам необходимо рок-шоу, возможно даже, глэм-рок. Это, кстати, еще один существенный минус нашего рока по сравнению с западным. Рок может и должен воздействовать не только на уши, но и на глаза. Я за рок-театр, который не надо, однако, путать с рок-оперой. За шоу, пронизанное, желательно, одной идеей. Большое значение при этом имеют костюмы, грим, движение. Грустно смотреть, как некоторые наши музыканты играют с выражением непреодолимой скуки, на лице, и с таким видом, будто их музыка им глубоко безразлична. Лучше вообще не играть, чем играть так.

Судя по некоторым фильмам, на Западе направление рок-шоу процветает. Занимаются им Питер Габриэл, Род Стюарт, Заппа, Боуи. Даже простой рок-н-ролл надо играть энергично и динамично. Мы попытались сделать это 8-го апреля. Правда, музыки тогда было мало. Но говорил же Ник Кон: «Где вы видели, чтобы рок-н-ролл имел что-нибудь общее с хорошей музыкой?» Итак, шоу 8-го апреля состоялось, но это - первая попытка. Надо устроить что-нибудь гораздо лучшее.

Вячеслав Зорин

С Майком я познакомился весной 1979 года. В это время наша группа «Капитальный ремонт» нахально (в очередной раз) заняла комнату рядом с кабинетом ректора факультета прикладной математики ЛГУ. К нам присоединился «Аквариум». Во время репетиций ректор стучался в дверь и грустно спрашивал: «Я вам не мешаю?» Вскоре «Аквариум» устроил очередной ночной сейшн, который был накрыт комсомольским рейдом, и на следующий день нам было предложено исчезнуть вместе со всем барахлом в 24 часа. Майк приехал принять участие в этом интересном мероприятии, и так, таская колонки, мы познакомились. На Майке была какая-то удивительная шляпа с полями, глядя на него почему-то вспоминались андерсеновские фонарщики и трубочисты. Я тогда подумал: «Неужели он так и по улицам ходит?» Оказалось, да.

После этого мы стали встречаться регулярно, и вскоре родилась идея поехать куда-нибудь летом на гастроли.

На следующий день после моей свадьбы (а на свадьбе Майк не замечал никого, кроме моей сестры Натальи и бутылки джина), мы начали репетировать у Майка дома. А вскоре, в первых числах августа, выехали в Вологодскую область, в поселок сельского типа, на родину Натальи. О «гастролях» мы раструбили по всему городу, и, когда вернулись, нас все спрашивали: «Ну как?» Дату выезда подогнали под отпуск Майка, он тогда работал в Театре кукол. На месте выяснилось, что все совсем не так, как виделось, и все предварительные договоренности, в частности, поездка по Вологодской области, оказались пустыми словами. Оказалось, что никто всерьез не верил, что мы приедем, и никто нас не ждал. После первого же выступления местные власти чего-то испугались и начали давить на зав.клубом, которому удалось лишь устроить нам выступление на танцплощадке г. Устюжна. Через день мы очень веселились, прочитав в местной газете, что во время выступления ансамбля «Вечерние ритмы» (название клубного ВИА поселка имени т. Желябова) «со сцены лились песни советских и зарубежных авторов». Так мы с Майком стали советскими авторами. А ВИА мы прозвали «Вечерними драйвами». В конце концов зав.клубом просто исчез, «ушел» в отпуск, а мы плюнули на все и решили отдыхать на всю катушку, сколько время позволит. В конце этого лета состоялось еще одно памятное событие - известная тусовка у Михайловского замка, разогнанная милицией. Мы пришли туда с Майком, но ему быстро все надоело, так как он не любил бессмысленных тусовок, и вообще был «нетусовочным» человеком, предпочитая небольшие компании «своих». Даже в больших компаниях он, насколько я заметил, общался лишь с небольшим кругом, а остальных просто не замечал. Так и в этот раз. Он уехал к кому-то на квартиру (к Севке или БГ) пить вино, оставив нас героически выходить из окружения, устроенного милицией у цирка.

У Майка написано много текстов, которые он помечает загадочно: «Зоопарковая музыка».

С наступлением осени Майк снова как бы «завис». Команды нет, играть негде, а песен написано много. Я ему предложил играть в «Капитальном ремонте». Он долго думал, и, наконец, однажды заявил торжественным голосом, что я таки, могу заполучить его в качестве гитариста. В это время, где-то в ноябре 1979-го, точнее не помню, была предпринята первая неудачная попытка создания рок-клуба. Занимались этим Байдак и Дрызлов. (Для нас, вступление в рок-клуб началось с того, что нам запретили название «Капитальный ремонт»). В качестве базы служил какой-то клуб на Энергетиков. Хорош он был тем, что на втором этаже здания располагалось кафе, где наливали дешевый портвейн ко всеобщей радости. Всем командам по очереди предоставлялась сцена для репетиций, чтобы подготовиться к концерту-открытию. Мы готовили несколько вещей, в том числе песню Майка «И если хочешь» (так мы ее называли, она есть в «Сладкой N»). После нескольких энергичных прогонов этой песни к сцене вдруг подошла Татьяна Иванова и с таким видом, будто мы все хором наступили ей на ногу, спросила: «А вы уверены, что в этой песне есть какая-то художественная ценность?» Майк послал ее подальше, но все же расстроился, хотя пытался виду не показать. Репетиция сломалась. На «открытии» мы не играли. Выступили «Россияне», «Аквариум», «Яблоко» и кто-то еще. После этого Майк не принимал участия ни в одной из очередных попыток создания рок-клуба.

В качестве гитариста «Кап. ремонта» Майк пробыл недолго. Меня тянуло в какие-то дебри, а Майк постоянно твердил: «Вячеслав, давай в этом месте играть так: ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду» В общем, у нас ничего не вышло. В это время Майк работал сторожем. Где-то в декабре 1979 года Майк уволился из «Кап. ремонта», из сторожей, вписался в компанию Майкла Кордюкова и уехал на Кавказ, в Карачаево-Черкессию, на заработки. Оттуда он написал мне пару писем, одно сохранилось:

«Здравствуй, Вячеслав! У меня крутые перемены: наш кабацкий состав распался. Трое разъехались в разные стороны, а мы с Майклом Кордюковым устроились диск-жокеями в соседнем международном молодежном лагере (если бы три месяца назад кто-нибудь сказал бы мне, что я буду работать в дискотеке, без драки дело бы не обошлось). Вот такие дела. Все это очень strange. Но живем здесь по кайфу. Номер почти люкс, с ванной, есть бассейн, бары, кино, сауна, и все это в одном здании. Так что можно вообще не выходить на улицу: живем, как на подводной лодке.

Что слышно на петербургской рок-сцене? Здесь не слышно ничего и вообще очень скучно, но зато есть горы, нет суеты и напрягов. Майк. Домбай».

Из Домбая Майк вернулся где-то в середине марта 1980-го, полный энергичных планов. В это время мечтой его было сколотить рок-н-ролльную команду и играть, где только придется. Тогда же была предпринята попытка организовать повторные гастроли в Вологодскую область, но уже не на «халяву», а на основе трудового договора с записью в трудовой книжке (на этом настаивал Майк, так как в это время нигде не работал), но это дело после поездки Майка в Москву заглохло само собой.

В Москву Майк укатил через несколько дней после своего возвращения. Насколько я помню, по договоренности с новыми знакомыми, которых он встретил на Домбае.

Из Москвы он вернулся в таком возбужденном состоянии, что его трудно было узнать. Об этом сохранился интересный анекдот в одном из выпусков «Рокси» - как Майк в Москве пил в сортире коньяк, чтобы успокоиться. Это был его первый серьезный успех. После этого было написано множество новых вещей.

После поездки в Москву Майк снова устроился работать сторожем. («Вячеслав, у меня кайфовая работа! Врубись, я сторожу стадион имени Ленина, а меня сторожит милиционер. Это просто полный пиздец») Майк тогда был очень легок на подъем, и мы встречались часто. Он мог приехать в любое время суток, хоть рано утром, чтобы занять очередь в пункте приема бутылок, хоть ночью. Например, когда у моей жены начались родовые схватки, я глухой ночью вышел на улицу Зеленина, чтобы поймать такси, но вместо такси увидел веселого Майка, который шел ко мне в гости. Такси поймали вместе. Расстались утром. При каждой встрече Майк показывал новую вещь, которую недавно написал. Особенно гордился «Дрянью».

18 августа 1980 года он начал писать свой первый альбом в студии звукозаписи Театра кукол, в котором до этого работал. Начал немного робко, но затем, увидев реакцию операторов, первых слушателей, успокоился и разошелся вовсю. Альбом «Сладкая N» был записан за две или три сессии. После первой сессии, когда мы вышли на улицу, Майк сказал удивительно торжественным голосом: «Сегодняшний день прожит не зря».

В это же время мы написали 3-4 совместных песни, но они, похоже, не сохранились, и я помню только одну - «Специальные дамы» - потому что мы ее часто пели в компаниях. Где-то вскоре после этого Майк начал сколачивать «Зоопарк».

В 1980-м году он перевел с английского книгу Р.Баха «Иллюзии».

10 апреля 1980-го года состоялась свадьба Майка с Натальей. Накануне, 9 апреля, Майк приехал ко мне в гости (моей дочери исполнился год). Праздник закончился тем, что все гости разъехались, а Майк остался ночевать. Наутро началась паника. До регистрации - полтора часа. Одежда Майка - далеко не парадная. Тут же выяснилось, что мой чрезвычайно волосатый кот провел всю ночь на вельветовых штанах Майка, валявшихся на стуле. Штаны стали похожи на кошачью подстилку. Ничего не оставалось другого, кроме как сообща втиснуть Майка в мою одежду, в ту же самую рубашку и тот же самый замшевый пиджак, в которых я был на своей собственной свадьбе. Я ему предложил еще и те же самые джинсы для полного комплекта, но Майк в них не влез. Штаны кое-как почистили, и Майк уехал жениться.

РЕЦЕНЗИЯ НА АЛЬБОМ МАЙКА «СЛАДКАЯ N И ДРУГИЕ» «Рокси» N4, 1980.

У меня нет ни малейшего желания писать. Если бы сейчас было лето, я ушел бы с работы, где я сижу в данный момент, пересек бы водную преграду и лег бы спать или загорать. Но сейчас зима, и я обещал написать некую статью. Преодолевая чудовищное желание напиться в дым прямо с утра, я так и делаю. Ох.

Итак, предмет: Майк и его долгоиграющая пленка «Сладкая N и другие». Было очень «комильфо» начать с того, что я ее не слышал. Но я ее слышал, и врожденная честность не позволяет мне солгать. Поэтому я начну с другого.

Вопреки распространенному мнению, Майк - не гений. (Что-то я не слышал такого мнения, недоверчивый редактор). И «Сладкая N» - не шедевр. Она сложна для восприятия скукой своего звука, относительной примитивностью записи и общим однообразием. Три песни подряд прослушать можно, 15 - тяжело (если их там 15…). Хотя я должен признаться, что вышеперечисленные беды создают своего рода гипнотический транс, граничащий с мазохизмом: «Ох, как это тяжело, интересно, что будет дальше?»

Дело не в том.

Все остальное, что я слышал за свою долгую жизнь в России по части рок-музыки в сравнении с Майком полное дерьмо. (Кроме некоторых песен Андрея Макаревича в его собственном исполнении и полдюжины песен «Санкт-Петербурга», но об этом ниже).

Майк возвышается над всем остальным рок-потоком, как рабочий, вылезающий из канализационного люка. Единственный из всех, он реально поет о том, что реально происходит здесь сейчас с каждым из нас и тем языком, в терминах которого мы привыкли мыслить. Конечно, до адекватного, незаштампованного выражения ему так же далеко, как мне до пенсии, но всем остальным «рок-певцам» такого и не снилось.

Итак, «Сладкая N и другие». Это, конечно, уже не «Все братья - сестры», а шаг дальше. (Жаль только, что один шаг, а не больше). Каждая песня по отдельности - ничего, в сумме же создается общий фон, за которым прорезаются отдельные чудесные вещи.

Каждому может понравиться что-то свое. Мой личный выбор - «Пригородный блюз» (песня, которая начинается словами «Я сижу в сортире и читаю «Роллинг Стоунз», не может не понравиться, и удивительно лиричная сцена во втором куплете), затем, естественно - «Ты - дрянь» - прирожденный хит с изумительной строкой «Вперед, детка, бодро и смело», и, наконец, «Утро вдвоем». Несмотря на искусственность «зелья», «сэкса» (именно «сэкса», а не «секса» почему-то), - по недосказанности своей эта штука - чистое чудо, говорящее о всех нас в сотни раз больше, чем сто лет слушанья «Машины Времени» (которую я очень люблю). И последние две строки - у меня опускаются руки, мне нечего сказать. Если среди всех читателей этого бедного листка (но-но - угрожающий редактор) найдется хотя бы один человек с зачатками элементарного вкуса и чутьем на Поэзию, он поймет, что я имею в виду. Все остальное личное дело каждого, хотя заглавная песня - что-то вроде «Онегина», и будь со мной здесь сейчас А.С.Пушкин, я бы напился с ним немедленно за эту песню, и не только я с ним, но и он со мной. (Сколько можно терпеть эту алкогольную пропаганду - теряющий терпение редактор).

Милый конец - «Блюз твоей реки», еще кое-что довольно неплохое, а собственно, все здесь по-своему неплохо. Выбирайте сами.

Это далеко не шедевр, но Майк может больше. Я ждал такого, как он, уже десяток лет и готов подождать еще немного, во всяком случае, теперь есть чего ждать.

P.S. Я обещал вернуться к Макаревичу и Корзинину. Они - другое дело, они идут с другого конца. Они берут привычную форму советской песни и стараются приблизить ее к реальным нашим чувствам, сделать ее интересной. Майк же берет наши чувства и делает из них песню. Те двое - идеалисты (пессимисты, оптимисты, но идеалисты), этот же имеет дело с реальными предметами и ситуациями, не пряча ничего за привычной символикой. В тех - энергия искусства, в этом - энергия жизни.

P.P.S. Кстати, рекомендую обратить внимание на обилие блюзов. Скоро возникнет библиотека советских блюзов, и Майк займет в ней не последнее место.

P.P.P.S. На самом деле, я не люблю Майка за то, что у него слишком мало песен, и еще меньше полноценных. Но две, написанные после выхода «Сладкой N» - «Сладкая N номер 3» или «Горький Ангел» и «Когда я знал тебя совсем другой» - на голову выше материала, рассмотренного мной выше. Если успех и Москва не испортят его чутья, если его не затрахают девушки и не споят пожилые эстеты, то я рассчитываю на кое-что в будущем.

Может быть сегодня все-таки стоит напиться? (Ну, хватит! - редактор, у которого лопнуло терпение) Пожалуй, да. А если не нравится, не просите больше писать статей. Целую, Б.