Помоги проекту - поделись книгой:
— Да чтоб тебя! — Схватив девушку за волосы, я дернул ее вниз, прижал коленом к стенке. — Я тебя спасаю, между прочим!
Лада засопела, а потом укусила меня. Я сквозь зубы замычал от боли, шаря рукой по борту в поисках кольца. Пальцы скользнули по гладкой крышке короба с фосфоресцирующей надписью. Другой рукои я отвесил девушке затрещину, а потом отпихнул от себя.
На склоне, до которого было уже совсем близко, защелкали выстрелы, пули с чавкающим звуком стали врезаться в газовую емкость дирижабля. Над головой раздалось шипение.
Отпрянув, я сел и принялся ощупывать стенки корзины. Когда под пальцами оказалась изогнутая железная дужка, без раздумий рванул ее. За бортом громко хлопнуло, корзина дернулась, соскочив с зацепов, взмыла вверх. Три мгновенно раздувшихся черных шара заслонили звезды над головой, и эвакуатор стал удаляться от остатков дирижабля.
Я выпрямился, глядя через борт, под которым сжалась Лада.
С земли опять выстрелили осветительными ракетами. С шипением рассекая воздух, две оранжевые точки с треском врезались в газовую емкость. Я присел, обхватив всхлипывающую Ладу за плечи.
Емкость взорвалась с оглушительным звоном, по небу разлилось бело-голубое сияние. Эвакуатор подбросило, корзина со скрипом закачалась под шарами, и все стихло. Внизу больше не стреляли, на склонах ущелья стало темно. Ветер доносил слабый запах пороховой гари, но он вскоре исчез.
Глава 7
— Мразь! — Лада Приор попыталась ударить меня по лицу, но я перехватил тонкую руку. — Убийца!
Оттолкнув ее, я спросил:
— А ты чего хотела? Чтобы я смирно ждал, когда меня казнят?
Лада сидела на железном ящике, натянув разорванный подол ночной рубашки на колени. Я устроился напротив, расставив полусогнутые ноги, упирался подошвами в борт. Справа его рассекла трещина — того и гляди, наше ненадежное укрытие лопнет, и мы посыплемся вниз, как грязное белье из корзины.
Три воздушных шара над головой будто слиплись боками и образовали темную бесформенную массу, круглая маленькая гондола под ними слабо покачивалась, скрипя вантами, в порывах ветра. Приподнявшись, я выглянул за борт. Снаружи из трещины торчала кривая железка с оплавленными краями — кусок обшивки, воткнувшийся на излете после взрыва. И как он корзину насквозь не пробил? Мог ведь проткнуть меня или Ладу, как копье, или в шары угодить. Лежали бы мы тогда сейчас на дне ущелья…
Перегнувшись через борт, я поплевал на ладони и вцепился в железку. Пошатал из стороны в сторону, потом вырвал с громким вдохом. Швырнул вниз и снова уселся на дно.
— Пить хочешь?
Взяв девушку за плечо, я добавил:
— Привстань.
— Не трогай меня!
— Почему?
— Ты убийца!
— За свою жизнь я вряд ли убил больше людей, чем твой отец.
Ладу затрясло — то ли от злости, то ли от холода.
— Не смей говорить о нем! Он солдат! А из-за тебя погибло столько невинных…
— О ком это ты, о гетманах? — удивился я. — По-моему, «невинный гетман» звучит примерно как «травоядный катран».
Она с бешенством глядела на меня.
— Привстань, — повторил я и подвинулся в сторону. — А лучше пересядь сюда. Мы высоко, тут холодно и сильный ветер. Быстро замерзнем.
Она презрительно фыркнула, но послушалась. Втиснулась между мной и стенкой, поерзала, устраиваясь поудобней.
Я перехватил нож в левую руку, почувствовал плечом, как дрожит Лада. Напряжение боя отпускало — пальцы, сжимавшие рукоять, подрагивали, тело пробирал легкий озноб. Потянувшись к ящику, на котором только что сидела девушка, я приподнял крышку. Скрипнули ржавые петли. Внутри лежал сверток, тыквенная фляга, две жестяные баночки, рулон бинта и склянка с фитильком.
Вода была затхлой, похоже, небоходы давно не обновляли спасательные запасы в корзинах. Я передал флягу Ладе, она сделала несколько глотков, заткнув горлышко пробкой, отвернулась к стенке.
На дне ящика нашлась зажигалка из винтовочной гильзы, с ее помощью я запалил фитилек спиртовки. Слабые синие отсветы заиграли на стенках корзины. В свертке оказались два куска вяленого мяса. Желудок уже сводило от голода, и я вгрызся зубами в твердый ломоть. Другой сунул Ладе, но она отпихнула мою руку и вдруг потянулась к ящику. Сжав мясо зубами, я схватил ее за кисть, так как не знал, что еще там лежит помимо баночек и бинтов. На дне могло быть оружие, я его не заметил, а девчонка о нем знает да как схватит сейчас…
Лада снова презрительно фыркнула.
— Ты что, боишься меня, Марк Сид? — спросила она, не поворачивая головы. — Я просто мазь хочу взять. Видишь, там аптечка?
Я искоса наблюдал за ней. Лоб в ссадинах, бровь рассечена, одна коса расплелась, волосы спутались. И все равно — красивая девушка. Сестра моя тоже не уродина, но у нее подбородок совсем мужской, тонкие хищные брови, впалые скулы, короче, внешность такая, что сразу понятно: эта тебе одним ударом голову отрубит и не поморщится. А у Лады лицо было мягким — полные нежные губы, округлый, совсем не решительный подбородок с ямочкой, густые брови.
Я отпустил ее руку и снова принялся за мясо.
Лада взяла одну жестянку, сняла крышку и понюхала содержимое. Зачерпнула вязкую массу и начала мазать лоб, бровь. Я смотрел на нее. Перед глазами встала рожа того мутанта, одного из братьев Верзил, который преследовал термоплан Чака. Вот он, как живой сидит прямо передо мной, держит жестяную банку и в точности как Лада мажет разбитый подбородок. Я видел даже волосы, торчащие из его ноздрей, морщинки у глаз, кустистые брови и глубокую складку между ними. Картина была настолько ясной, в цвете и подробностях, что я застыл с приоткрытым ртом. И едва не подавился мясом.
— Кусок в горло не лезет? — Лада, закрыв банку, взяла бинт.
Сглотнув, я попросил:
— Дай воды.
Передернув плечами, она протянула флягу. Я сделал несколько глотков, вытер рот и встал. Лада толсе выпрямилась.
— Ветер на юго-восток дует, — сказал я. — Нас несет дальше над ущельем.
Забинтовав кисть, Лада попыталась сделать узел, вцепившись в конец повязки зубами, но у нее ничего не вышло.
— Давай помогу, — проворчал я. Девушка покачала головой. Разозлившись, я оттолкнул ее руку и стал затягивать повязку, не обращая внимания на молчаливое сопротивление.
— Не веди себя как ребенок! Как бы ты ко мне ни относилась, мы сейчас в одной лодке, то есть в корзине.
Она прикусила губу и, когда я закончил с повязкой, отвернувшись, стала заплетать косу. Покончив с прической, закуталась в платок и снова села.
— Утром мы будем в Инкермане, и тогда тебе конец, Альбинос, — кровожадно пообещала Лада.
— Я тебя тоже люблю, — откликнулся я, глядя в сторону, куда ветер нес шары с корзиной.
— Что?! — Она вскинула голову, ноздри затрепетали, задрожало правое веко, мне показалось, что сейчас она вцепится мне в лицо. — Ты… Да как ты смеешь?!
— А что такое? — спасаясь от ветра, я присел рядом с ней на корточки. — Это просто шутка.
— В том-то и дело, что шутка! — она ударила кулаком меня в грудь. — Ты уже шутил так со мной! После тех твоих шуток погибла мать, брат оказался в плену в Херсон-Граде, а Дом Приоров уничтожили! Как же я ненавижу тебя, Альбинос! — она опустила голову и сжала ее руками.
Некоторое время мы сидели молча, потом она глухо сказала:
— У небоходов было радио. Отец успел передать сообщение, и наши дозорные будут следить за небом над ущельем. Тебе не уйти.
Я пожал плечами.
— Увидим. Откуда вообще в Инкермане взялся этот дирижабль?
— Небоходы всегда держат у нас одну свою машину. Когда она уходит с грузом чензира, на смену прилетает новая. Узнав про тебя, отец договорился, чтобы они доставили его в Редут и обратно.
Мы замолчали, погрузившись в свои мысли. Лада сидела, обхватив голову и уткнувшись лицом в колени. Ветер шевелил каштановые волосы на затылке, и выглядел он очень трогательным, беззащитным. Не сдержавшись, я положил на него ладонь, погладил. Не поднимая головы, она отбросила мою руку. Но сделала это не сразу — через несколько мгновений, будто переборов себя.
— И когда нас перехватят над Инкерманом — что ты сделаешь? — спросила она. — Опять станешь угрожать, что убьешь меня?
— Еще не придумал, — ответил я. — Если ветер не переменится… Наверное, свяжу тебя и повешу на корзине снаружи, чтобы они видели. Прокричу им, что перережу веревку, если кто-нибудь решит загарпунить эвакуатор.
Она подняла лицо, и я увидел сверкающие гневом глаза. Но помимо гнева в них было что-то еще, какое-то тщательно скрываемое — наверное, даже от нее самой — чувство. Неужели несмотря ни на что она все еще…
— Да, ты способен на это, — с горечью сказала Лада.
Я покачал головой, не спуская с нее пристального взгляда.
— Нет, я не стану ни связывать тебя, ни как-то еще использовать против гетманов. Посмотрим, как все обернется, сейчас рано об этом говорить.
— Ты врешь! — отрезала она. — Врешь, хитришь, лицемеришь, как всегда. Когда я говорила, что ты худший из худших среди всех, кто живет на горе Крым, я не врала! Это правда! И если…
— Какие сильные чувства, — перебил я. — Что я сделал тебе?
— Что? — выдохнула Лада. — Что сделал?! Ты еще спрашиваешь! Или ты забыл, как…
— Забыл.
Она задохнулась, в гневе сжимая и разжимая кулаки.
— Именно от тебя такое и надо было ждать! После всех этих зверств — забыть о них! Просто уехать и забыть, и спокойно спать по ночам…
— Не в том дело, я и правда забыл. Я пришел в себя прошлым днем, в лодке, которая плыла по Черной речке. Она свалилась в водопад, но я успел выпрыгнуть. Меня спас коротышка на дирижабле, потом еще к нему присоединилась женщина, назвавшаяся Мирой, с небольшим отрядом…
— Мира — твоя сестра! Что все это значит? О чем ты говоришь?
— Правильно, она так и сказала. Но я не помню ее. Как не помню вообще ничего. Кто я такой, как попал в ту лодку, почему за мной плыли кочевые… ничего. Даже свое имя я узнал только сейчас, от тебя. И тебя я тоже не помню, Лада Приор. Извини.
Я говорил все это, спокойно глядя ей в глаза, а в них ярость сменялась удивлением. И по мере того, как это происходило, другое чувство, которое Лада тщательно скрывала даже от самой себя, становилось все более явным.
И наконец я понял: Лада Приор все еще любит Марка Сида по прозвищу Альбинос. Любит, невзирая на все страдания, которые он ей причинил.
— Ты врешь, — прошептала она растерянно, и я пожал плечами.
— Конечно, доказать я тебе ничего не могу. Но сама подумай, зачем мне такая ложь? Наверное, я действительно был причиной смерти твоих близких. Ты мне не веришь, но я тебе верю. Из-за меня уничтожили Дом Приоров? Пусть так. Но это… это был не я. Вернее, это было в другой жизни. Я не помню вообще ничего из того, что делал тогда.
— Нет, это снова ложь! Твои змеиные хитрости, увертки… Я не понимаю зачем, но ты врешь! Ты только что придумал это, чтобы сбить меня с толку или разжалобить, или… Ведь так? Отвечай, так?! — выкрикнула она мне в лицо, со слезами на глазах, обеими руками вцепившись в мой воротник.
Больше я не мог сдерживаться. Бросив нож на дно корзины, обнял ее, прежде чем она успела что-то сказать, прижал к себе и впился губами в ее губы.
Когда стало еще холоднее, мы прижались друг к другу и укрылись моей рубахой. Спиртовка погасла, уныло гудел ветер, скрипели плетеные стенки корзины; неуправляемый эвакуатор летел в промозглой тьме.
— Расскажи, как это произошло, — попросил я. — Что такого я натворил? И почему все удивляются, что я остался жив, когда покидал Инкерман?
Лада приподнялась, заглядывая мне в глаза.
— Скажи мне, ты не врешь? — тихо спросила она. — Ты правда потерял память или это опять какая-то твоя уловка?
— Я не помню почти ничего. Иногда в голове вспыхивают какие-то картины… Человек с ножом, прибор с электродами, как меня везут по каменному коридору… Мутанты…
— Мутанты?
— Да, кочевники. Еще какая-то машина в ущелье… И все.
— А мое лицо? Ты даже не можешь вспомнить, что видел его раньше? Видел… вблизи, так же, как сейчас?
Я покачал головой.
— Хотел бы сказать, что помню тебя, но — нет. Она вздохнула, я положил ладонь на ее затылок, притянул к себе. Голова Лады легла на мое плечо.
— Что я делаю? — прошептала она. — Лежу с убийцей моей семьи…
— Это был кто-то другой. Он остался в прошлой жизни.
— Но с чего тебе меняться, даже если ты потерял память? Может, это и правда, но… — Сбросив мою ру у, она снова приподнялась и заглянула в мои глаза. Провела тонкими прохладными пальцами по лбу, скуле. — Нет, мне кажется, ты и правда стал другим. Не внешне, а… ты какой-то не такой. Хотя и тогда ты умел меняться.
Я молчал. Девушка снова легла и спросила:
— Откуда все эти синяки и ссадины?
— Не знаю. Мира решила, что меня пытали кочевники, когда я попал к ним в плен. Ты не ответила, что случилось в Инкермане? И как я сбежал оттуда?
— Твой покойный отец всегда хотел торговать чензиром. А Дома договорились с небоходами, которые большую его часть покупают для себя, а остальное перевозят в Пустошь и продают в Киеве и далее в Москве.
Она говорила негромко, и я прикрыл глаза, внимательно слушая.
— В Раде давно спорят об упущенной выгоде от союза с Херсон-Градом. Ваш базар самый большой на Крыме, один из крупнейших в Пустоши. Херсон-Град стоит на пересечении торговых путей к Мосту и Киеву. Часть гетманов считает, что небоходы потому и заключили договор с Радой, чтобы чензир доставался только им. Дома разделились на два лагеря, споря о чензире, и тут в Инкерман с небольшим отрядом заявился ты. Привез дорогие подарки, попросил слово в Раде…
— Дом Гантаров сразу был против меня.
Я слегка повернулся, потирая ладонью затекшие мышцы на ноге.
— Ты вспомнил? — Лада подняла голову.
— Нет, это само напрашивается.
Поделиться книгой: