Варвары Крыма

Рука, сжимающая нож, вспотела. Я положил оружие на доски перед собой, двигаясь крайне осторожно, вытер ладонь о рубаху — и только потянулся к оружию, как навигатор сказал:

— Осип, проверь левый баллон, давление скачет. Здоровяк поставил чашку и повернулся к двери. Я застыл, даже дышать перестал. Он пошел прямо на меня. Лицо равнодушное, спокойное… и сонное. Осип явно хотел спать, движения вялые, руки расслабленно болтаются. Он шагнул наружу, тень упала на меня.

Грубый черный ботинок с тусклой пряжкой, толстая подошва, низкий каблук. Носок опустился на ширине пальца от моей руки. Вторая нога поднялась, штанина колыхнулась, я скосил глаза, услышав шелест ткани — снизу нога казалась великанской, будто протянувшийся к небу столб, — и в следующие миг механик пропал из виду, очутившись за моей спиной.

Сзади донесся свист выпускного клапана. Я лежал неподвижно и оборачиваться, конечно, не собирался, хотя мне мучительно хотелось сделать это.

— Порядок, — доложил Осип. — Стравил малеха. Скрипнула палуба, прошелестела ткань. Я взял нож и прижал к груди, готовясь вскочить, чтобы вонзить клинок в живот Осипа.

— Вернемся в Улей, — произнес он, — надо сборку заменить, и на болты не сажать, а варить прям на верфи.

— Решим, — откликнулся навигатор. — За давлением следи.

— До утра ж на месте будем, чего напрягаться?

Опять скрипнули доски, раздался звук шагов: механик возвращался. Подошвы ударяли о палубу — ближе, ближе… Вот одна стукнула возле затылка, и снова фигура великана возникла надо мной. Остановившись, Осип громко спросил:

— Брас, как там?

В ответ донеслось:

— Спать хочу.

Механик помолчал, слегка покачиваясь из стороны в сторону, будто напевая про себя какой-то медленный мотив и пританцовывая в такт.

— Две склянки, и я тебя сменю. Мирон, а у тебя что? Опять ты там бормочешь?

Еще один голос сверху откликнулся:

— Не бормочу я! Тихо все, Осип!

— Не спите там!

Механик вернулся в рубку, взяв чашку, встал у окна. Тут только я понял, что не дышал все это время, и медленно выпустил воздух из груди. Навигатор, Осип, Брас и Мирон… Четверо! Я повернул голову и наконец разглядел того, кто все это время находился надо мной.

Позади рубки от борта к борту протянулась решетчатая арка, на ее верхушке всего в нескольких локтях от днища газовой емкости крепилось наблюдательное гнездо, сплетенное из толстых ивовых прутьев. Сквозь прорехи между ними лился слабый свет лампы.

Я пополз вдоль борта к рубке, глядя на гнездо. Мирон смотрел вправо по курсу, перегнувшись через круглый борт корзины с оптической трубой в руках.

Ну, значит, спасибо навигатору за приказ проверить давление в баллоне и Осипу за то, что он сразу же выполнил его. Выйдя из рубки и окликнув Мирона, механик спас меня, ведь сидящий в гнезде наблюдатель заметил бы, как я разбираюсь с Брасом на крыше рубки, и сразу поднял тревогу. Раз так, начать придется с Мирона. Осип неподвижно стоял перед окном с чашкой ма-тэ в руках, навигатор сидел на табурете, Брас навалился на штурвал. Я быстро пополз назад. Если Мирон кинет хотя бы мимолетный взгляд на палубу, то сразу заметит меня, ведь под стеклянными колпаками вдоль борта горят лампы.

Но мне повезло: Мирон не отрывался от трубы, и я благополучно добрался до арочной фермы, приваренной к листу бортовой брони. Уже привычно сжав клинок зубами, схватился за нижнюю перекладину. И увидел корзину, висящую на крюках за бортом. А это тут для чего? С трех сторон по краю корзины были прикручены короба, на каждом надпись фосфорной краской: «ЭВАКУАТОР».

Эвакуатор? Какое-то странное слово, наверное, из сленга небоходов.

Под ним были буквы поменьше: «сесть на дно, выдернуть чеку». Что это значит? Я потер кулаком подбородок и пополз дальше, но вскоре замер — сверху донесся монотонный голос. Их там что, двое? С двумя мне точно не справиться…

Вскоре стало ясно, что это Мирон разговаривает сам с собой. Добравшись до корзины, я прислушался. Он обиженно бормотал: «Говорю ему — огни там. Огни! Нет, не слушает. Дурнем Мирона обозвал, а почему дурень? Видел же: страшные огни, поползли по платформе, мигают так. Как глаза мигают! Смотрят на Мирона сверху. Это, значит, хозяев платформы глаза. Нет, платформа, сама платформа на Мирона глядит! Живая она, как медуза в небе плавает. Большая медуза, как гора. Потом зажглась вся, загорелась и гаснуть стала. Вот так, говорю ему. Не верит капитан! Обидел Мирона, ох и обидел…»

Я выпрямился, крепче сжав ноле. Наблюдатель стоял боком ко мне, жестикулировал, что-то настойчиво втолковывая невидимому собеседнику, и монотонно бубнил про платформу, огни, глаза… На дне корзины стояли лампа с кувшином, на крюке висел гарпунер, копия того, из которого в меня целилась Лада. Уловив краем глаза движение, Мирон смолк и начал поворачиваться, но тут рукоять моего кинжала врезалась в его голову.

Ноги летуна подкосились, он присел, выпустив трубу, вцепился в край корзины.

Перескочив через бортик, я опять занес нож, но теперь клинком вниз, чтобы вонзить ему в шею. Другой рукой схватил Мирона за волосы на темени, наклонив его голову, прижал лбом к бортику.

Нож дернулся… и замер в воздухе.

Нет, он был беспомощен, и я не мог убить его. Мирон застонал, приходя в себя. Шепотом ругаясь, я дважды ударил его рукоятью. Он скорчился на дне корзины, я сорвал с крюка гарпунер, взвел, перегнувшись через борт, прицелился в голову Браса, уверенный, что тот услышал шум наверху и сейчас поднимет тревогу. Рулевой по-прежнему стоял лицом к носу дирижабля, держась за штурвал. Я целился, палец наполовину сдвинул легкий спусковой крючок. Брас не шевелился. Выстрелить в голову или в шею? Хотя в полутьме могу промахнуться, а даже если и нет — пороховой дротик, врезавшись в преграду, взорвется. Тогда колчана не хватит, чтоб всех летунов и гетманов перестрелять.

Не разряжая, я повесил гарпунер на крюк, присел и стал раздевать Мирона. Высоко над палубой ветер дул сильнее, корзина покачивалась.

Вскоре наблюдатель был связан, во рту кляп — оторванный рукав рубахи, концы его стянуты на затылке Мирона. Он пока не пришел в себя, а когда придет, ему понадобится много времени, чтобы освободиться. Раскладную оптическую трубу летуна я сунул себе за пояс сзади.

Внизу по-прежнему стояла тишина — растяпа Брас не замечал происходящего над головой. Я отхлебнул воды из кувшина, сжал нож зубами, перекинул через плечо ремешок гарпунера и полез обратно, все еще злясь на себя. Ведь я негодяй каких мало — «худший из худших», как выразилась Лада! Из-за меня погибли сотни людей, я виноват в смерти ее матери, я продал в рабство отца Авдея… Ради всех мутантов Крыма, так что же помешало мне пришить этого идиота Мирона?! Ведь связанный он остается угрозой — может освободиться, или хотя бы как-то избавиться от кляпа, или просто кувыркнуться вниз через борт корзины, и тогда рулевой на крыше рубки услышит звук падения. Почему я не перехватил ему горло ножом?

Выходит, я не такой уж плохой? Или это потеря памяти изменила меня? Странно было думать о себе — и не понимать, что ты из себя представляешь. Совсем недавно, лишь этим вечером, я увидел, как выгляжу, и понял, что еще совсем молод. А теперь пытался узнать свой характер и на что я способен…

Ну, по крайней мере, у меня хватило злости столкнуть Евсея с лестницы, хитрости — завладеть ножом, решимости — выбраться из камеры и силы — забраться по отвесному борту лишь с помощью этого ножа.

А теперь хватит ли у меня ловкости тихо справиться с тремя небоходами?

С новым оружием я почувствовал себя увереннее, тем более что под ложем гарпунера был закреплен чехол с десятком дротиков. Очутившись на палубе, намотал ремешок на запястье и поспешил к рубке — уже не пригибаясь, целясь между лопаток Браса.

Тарахтение кормового дизеля помешало ему услышать шаги. По лестнице я забрался на крышу и встал позади рулевого, который дремал, навалившись на штурвал. Постарше Мирона, более плотный и выше ростом, черные волосы курчавятся вокруг лысого затылка. Справа стоял пулемет на высокой треноге, под ней лежал ящик с патронами. Я присел, бесшумно положил гарпунер на доски и выпрямился. Нужно стукнуть его рукоятью ножа в висок, подхватить тело, осторожно опустить возле штурвала и связать так же, как Мирона. А потом прыгать в рубку через дверной проем.

Я отвел нож далеко в сторону, примерился, чтобы '.дарить сильно и точно.

По сторонам от дирижабля наискось в небо взмы-'|п осветительные ракеты. Сыпля искрами, две яркие |'‹›чки ушли вперед по курсу.

— А-а! — с перепугу заорал Брас, отшатнувшись от штурвала. — Тревога!!

В небе заплясали толстые лучи прожекторов. Спи-пой Брас наткнулся на меня, и вместо того чтобы нанести удар ножом, я обхватил рукой его шею.

Глава 6

Гондола вздрогнула. Снизу донесся хруст, и пол под ногами тряхнуло еще раз.

Свободной рукой я врезал Брасу по лысине, другой рванул его к себе.

Я сделал это почти машинально, глядя не на оглушенного рулевого, а за левый борт. Палуба плавно кренилась. Лучи прожекторов, закрепленных на кабинах двух машин, которые стояли на краю ущелья, скрестились на дирижабле. Стало светло как днем.

Из-под днища гондолы к грузовикам протянулась пара толстых канатов. Словно упряжка манисов с тяжеленным плугом, бредущая по кругу вдоль границы фермерского поля, летающая махина поплыла по широкой дуге. Над левым бортом взлетали крюки на тонких тросах, некоторые падали обратно, другие с лязгом и звоном цеплялись за броневые листы. Канаты натягивались все сильней, дирижабль снижался. Скорей всего, их сейчас сматывают в огромные бобины, те, что я видел на подходе к Редуту в открытых кузовах грузовиков.

На машинах погасили фары, но луна озаряла дорогу вдоль ущелья — если бы я не вырубил наблюдателя в гнезде, он бы наверняка заметил преследователей гораздо раньше.

Когда через борт полезли люди, я толкнул Браса, и рулевой упал, врезавшись головой в одну из рукоятей штурвала.

Снизу донеслись удары колокола.

— Тревога!!! — из надстройки вылетел Осип с багром в руках. Навигатор пока оставался внутри, и тревожный звон рынды далеко разносился в ночных небесах.

Дирижабль шел по кругу с приличным радиусом, все больше кренясь на левый борт и снижаясь. Через ограждение перемахивали нападающие, посверкивало оружие в свете прожекторов. Сверху я разглядел красные одежды Дома Гантаров и необычные самострелы — под лолсем закреплена катушка с проводом, продетым в кольца вдоль ствола. Гетманы саблями рубили провода и перезаряжали оружие дротиками. У некоторых за спинами висели круглые щиты.

Осип багром повалил двоих гантарцев, а потом дротик из самострела вонзился ему в грудь.

Нападавшие побежали к рубке. Я присел, но они успели заметить фигуру на крыше, и двое сразу выстрелили в меня. Пришлось растянуться под штурвалом возле Браса — дротики с тонким шипением пролетели над нами. Рулевой со стоном пошевелился. Крыша рубки задрожала, с лестницы донесся топот ног, и я потянулся к лежащему позади гарпунеру. Возникший надомной широкоплечий детина с кривой саблей и щитом замахнулся. Перевернувшись на бок, я схватил гарпунер двумя руками и выстрелил. Дротик вонзился в затянутое кожей дерево щита. Хлопок, неяркая вспышка взрыва… Щит треснул, но гетман лишь отступил на шаг и снова кинулся в атаку. Кривой клинок понесся к моей шее… конец его впился в одну из рукоятей штурвала. Удар оказался таким сильным, что тяжелое колесо повернулось. Внизу заскрежетало, в протянувшейся к полурубки широкой колонне что-то сдвинулось, часто щелкая.

Крякнув от натуги, гетман выдернул саблю из дерева. Снова замахнулся. Тем временем поворот штурвала передался на воздушные винты, гондола закачалась, и сквозь рев набравшего обороты дизеля с кормы донеслись крики. Со всех сторон заскрипели, застонали тросы. Канат, связывавший грузовик с гарпуном, который всадили в днище ближе к носу, лопнул, и дирижабль сильно качнулся.

Перехлестнув ограждение, со свистом мимо рубки пронесся распушенный хвост каната и врезался в фигуру панцирного волка. Полетели щепки, отломанная деревянная голова канула в ночь.

Бросив щит, гетман снова занес саблю, а я почти до рукояти вонзил клинок из плавника катрана в его живот и сразу выдернул.

Он выронил оружие, прижал ладони к ране. Лицо стало удивленным и растерянным, будто у обиженного ребенка. Поглядев на темное влажное пятно, здоровяк что-то прошептал. Вскочив, я ударил его кулаком в грудь — он повалился на ограждение и упал вниз.

Брас застонал громче, пришлось огреть его по затылку рукоятью ножа. Перезарядив гарпунер, я огляделся. В голове крутилось одно слово — эвакуатор.

Теперь я вспомнил: к бортам и корме дирижаблей Гильдии прицеплено несколько спасательных корзин с особыми коробами на боку. В них химические патроны, которые надувают воздушные шары.

Чтобы сбить летающую машину, гантарцам достаточно садануть зажигательными пулями по газовой емкости, но они этого не сделали — почему? Да потому что хотят захватить кого-то из людей на борту живьем.

Меня, например.

На палубу с криками высыпала команда, раздался лязг клинков и крики. Выбежавший из рубки навигатор с пистолетом и саблей в руках крутился, отбиваясь от нескольких противников. Дважды полыхнули маленькие злые огоньки выстрелов, потом он швырнул оружие в лицо замахнувшегося саблей гетмана и разбил тому нос. Со стороны кормы на подмогу навигатору спешили проснувшиеся летуны, однако люди в красных одеждах преградили им путь, и небоходы не успевали. Мне было, в общем, наплевать на навигатора, по если команда не справится с гантарцами, то они доберутся до меня. Сжав клинок зубами, я встал за пулемет, большие пальцы легли на гашетку между деревянными рукоятками.

Грохот выстрелов перекрыл рев дизеля, облако едких пороховых газов окутало меня. Заслезились глаза. Деревянные рукоятки больно били в ладони, гильзы вылетали из затворной рамы, лента из ящика возле треноги извивалась и дергалась, как раненая змея. Пулемет трясся, изрыгая пламя, пули расщепили палубу у ног нападающих.

Гондола резко накренилась, меня развернуло вместе с пулеметом, ствол прыгнул вверх, и пальцы соскользнули с рукоятки.

Громыхнуло слева по борту. Я присел, но ударная волна бросила меня на доски лицом вниз. В правом боку хрустнуло, воздух вышибло из груди.

Наверное, пули угодили в баллон, подвешенный ближе к корме. Не в силах вдохнуть, широко разевая рот, я закрыл голову руками и сжался, подтянув ноги к животу. Сейчас рванет большая емкость, огненный дождь прольется на крышу гондолы, и тогда всем нам конец!

Крен стал сильнее. Ревел дизель, стонали раненые, звенели клинки. С хрипом втянув в себя воздух, я поднялся на ноги, вытер кровь с губ и подобрал нож.

Навигатор, широко расставив ноги, рубился на саблях с двумя гетманами. Оставшиеся в живых гантарцы теснили выскочивших на палубу летунов к надстройке с ревущим двигателем, где разгорался пожар. Языки пламени в любой момент могли добраться до газовой емкости.

За спиной раздался крик, грохнул выстрел, пуля щелкнула о верхнюю ступеньку лестницы. Застучали подошвы по доскам.

Ствол пулемета глядел вверх, из щелей в кожухе струился дымок, в матерчатой ленте оставался один патрон… значит, в стволе есть еще один.

Схватившись за рукоятки, я рывком развернул его. По лестнице, занося саблю, взбежал гетман в красной одежде. Пальцы легли на гашетку, пулемет дважды дернулся. Пули попали гетману в плечо, мимо него рванулся другой, и я крутанул пулемет дальше, врезав ему стволом под мышку. Гантарец, отшатнувшись, споткнулся о тело второго, упавшего на самом краю лестницы, и оба покатились по ступеням.

И тут лестница сломалась. Мутафаг задери, это было неожиданно! Наверное, от толчка лопнула одна из подпорок, на которых лежали ступени. Она тяжело качнулась и рухнула вместе с телами, придавив еще одного гетмана — под рубкой выросла груда досок, откуда доносились стоны и проклятия.

Палуба была сильно накренена — дирижабль летел по дуге. Лязг, крики и стоны звучали со всех сторон. Найдя возле штурвала самострел, я вытащил из чехла под ложем дротик, взвел оружие и шагнул к другому краю крыши.

И увидел воеводу Лонгина. Он стоял под решетчатой аркой с саблей в руках, окруженный своими гетманами. Часть успела нацепить кольчуги, другие были лишь в шароварах, в сапогах или босые — зато все вооружены. Кажется, старик пробивался к носу дирижабля, когда увидел меня и остановился. На лице его было изумление.

Когда я повернулся, воевода махнул рукой и что-то крикнул своим людям.

Трое гетманов бросились в мою сторону, но тут дирижабль накренился к корме, и они упали. Навалившись животом на ограждение, я заметил, что машины с прожекторами уже совсем близко — еще немного и врежемся в склон ущелья.

Сзади донесся женский крик. Ухватившись за штурвал, я повернулся.

На носу дирижабля, прижавшись спиной к обезглавленной фигуре панцирного волка, стояла Лада. Высокий крепкий гантарец держал девушку за горло вытянутой рукой, Лада колотила кулаком его по плечу, одновременно пытаясь разжать сомкнутые на шее пальцы. Гетман стоял неподвижно, спиной ко мне, я не видел его лица, но казалось, что он забавлялся беспомощностью жертвы.

Лада успела лишь накинуть на плечи шерстяной платок и надеть сапоги. Волосы ее были заплетены двумя косами. Подол длинной ночной сорочки порвался на бедре, обнажив гладкую белую кожу.

Я поднял гарпунер, прицелился в широкую, обтянутую красным спину, и спустил крючок. Дротик вонзился в поясницу гетмана и взорвался. Всем телом он повалился на Ладу, и оба осели на палубу.

Вскочив на ограждение, я оглянулся в тот момент, когда на крышу рубки забрались двое людей воеводы. Они наверняка получили приказ не убивать сбежавшего из камеры пленника, иначе их сабли уже обрушились бы на мою спину, но вместо этого они попытались остановить меня, вцепившись в рубаху. Она порвалась, оставив в их руках клочья ткани, а я свалился на палубу. Вскочил и подбежал к Ладе, выползающей из-под гетмана. Девушка увидела меня и задергалась, отпихивая мертвеца.

— Ты! — выдохнула она изумленно.

Я поднял Ладу на ноги, и тогда она попыталась ударить меня коленом между ног. Я отшатнулся, взмахнув ножом и едва не резанув ее по лицу. Разозлившись, схватил Ладу за плечи, развернул, прижал к себе спиной и сжал ее шею.

— Не дергайся! — выдохнул я в ухо девушке, показывая ей нож.

Дизель смолк. С треском по палубе пробежали трещины, доски стали взрываться, выстреливая фонтанами щепок. Нос дирижабля задрало к небу, лучи прожекторов прыгнули вниз. Лопались и со свистом проносились над бортами перетягивающие газовую емкость тросы, а потом у гондолы отвалилась корма. Объятая пламенем, она держалась в воздухе на одном баллоне, раньше висевшем у правого борта, и быстро плыла к грузовику, стоящему на краю ущелья. Крутилась бобина в открытом кузове, сматывая толстый канат. Черные фигурки людей прыснули от машины во все стороны.

Палуба стала почти вертикальной, и мы с Ладой покатились к рубке. Послышались вопли сорвавшихся с дирижабля людей.

Сжимая запястье девушки, я всадил в доску плавник катрана. Лада закричала. Под дирижаблем ярко полыхнуло пламя, от грохота заложило уши. Нас обдало горячей волной — это загарпуненная корма с газовым баллоном, долетев до земли, накрыла грузовик.

Останки дирижабля плыли над ущельем. В небо взвились осветительные ракеты.

Я потащил Ладу к борту, втыкая нож в палубу и упираясь носками сандалий в изломанные доски. Девушка постанывала, отталкиваясь одной рукой от досок, помогала мне.

Когда я схватился за лист брони рядом со спасательной корзиной, за спиной раздался голос воеводы:

— Альбинос!

Крики и лязг смолкли, лишь стоны раненых звучали на палубе дирижабля. Я подтянул Ладу к себе, развернувшись, обхватил ее рукой с ножом.

Воевода, направив на меня револьвер, привалился спиной к чудом не разбившемуся лобовому окну рубки. Левой рукой он держался за бок, между пальцами сочилась кровь. Лицо в ссадинах, длинный седой чуб растрепался.

— Альбинос! — прохрипел Лонгин, опустив пистолет. — Спаси ее!

— Отец! — Лада дернулась к нему, и я крепче прижал ее к себе.

— Нет! — прокричал Лонгин. — Не иди сюда… Альбинос, спаси ее!

Он зашелся кашлем, ноги подкосились, и старик съехал по окну. Сбоку от дирижабля одна за другой стали взлетать ракеты, часть почему-то сразу гасла, оставляя в небе светящиеся дымовые пятна, другие ярко вспыхивали.

— Отец! — Лада снова попыталась вырваться.

Я подхватил ее на руки и сунул в спасательную корзину. Запрыгнув следом, перегнулся через плетеный борт, ощупал короб с надписями. И получил удар в ушибленный бок.