РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

В.А.Медведев

РАСПАД Как он назревал в «мировой системе социализма»

От автора

Крушение послевоенных режимов в странах Восточной Европы – одно из крупнейших событий мировой истории последних лет.

Вряд ли у кого возникают сомнения в том, что разрушение Берлинской стены и последовавшее объединение Германии, «бархатные революции» в Чехословакии и Болгарии, восстание против Н. Чаушеску в Румынии, отстранение от власти коммунистических партий в Польше и Венгрии, распад Югославии – все это составные части, по сути дела, единого процесса, имеющие наряду со специфическими чертами для каждой страны и некую общую основу. Неоспорима их связь с начавшимся обновлением в СССР, хотя распад старой системы в Советском Союзе произошел позднее, чем в восточноевропейских странах, образовывавших внешнее кольцо советского блока.

Эти события никого не оставили равнодушным. Для одних они явились осуществлением скрытых замыслов, для других – крушением надежд и иллюзий, для третьих – подлинной трагедией. Время течет, но интерес к этим событиям не ослабевает.

О политических переворотах 1989-1991 годов в восточноевропейских странах написано довольно много, они еще свежи в нашей памяти. Но пока в тени остается все то, что им предшествовало в «мировой системе социализма», в общественно-политическом развитии и руководстве отдельных стран, во взаимоотношениях Советского Союза со своими ближайшими соседями и союзниками.

Предлагаемая читателю книга и посвящается этим вопросам.

Как секретарь и заведующий отделом ЦК КПСС, отвечавший за связи с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, а затем как член Политбюро, входивший в ближайшее окружение М. С. Горбачева, я был участником основных решений и практических шагов в отношениях с соцстранами. Через меня шли многие политические нити взаимодействия с ними, мне привелось в 1985-1988 годах участвовать в подготовке и проведении основных встреч руководителей социалистических стран, заседаний Политического консультативного комитета стран – участниц Варшавского Договора, визитов Горбачева в эти страны, двусторонних встреч и бесед, в том числе конфиденциальных. У меня установились хорошие контакты с партийными и государственными деятелями социалистических стран.

Все это дало возможность построить книгу на уникальном материале. Читатель узнает, какие дискуссии велись в узком окружении Горбачева, в советском руководстве, с руководителями соцстран, как в ходе этих дискуссий вырабатывались новые подходы к взаимодействию наших стран и партий.

В книге показывается, как непросто складывались отношения между политическими лидерами, мучительно шел процесс освобождения от груза старых представлений и старой психологии, ломалось восприятие КПСС как партии-отца, которая всем руководит, во все вмешивается и за все несет ответственность. Читателю будет интересно проследить, как применялись принципы нового политического мышления в советской внешней политике, как решительно избавлялась она от имперских замашек, методов диктата, вмешательства во внутренние дела, характерных для предшествовавшего периода.

Немалое внимание в книге уделяется попыткам перестройки экономических отношений между странами СЭВ на современных рыночных основах, раскрывается, как рождались новые идеи, как они трудно пробивали себе дорогу, как воплощались в конкретные шаги по перестройке внешнеэкономического механизма Советского Союза и реформированию Совета Экономической Взаимопомощи.

В наиболее обширном разделе книги «Такое многоликое содружество» дается развернутая картина того, как в эти годы развивались отношения Советского Союза с каждой из стран Восточной Европы, как в этих странах менялась общественно-политическая ситуация. Рассказ основан на живых наблюдениях, в нем приводятся выдержки и ссылки на документы, записи конфиденциальных бесед и другие материалы, не опубликованные в печати. Все эти свидетельства позволяют убедиться в том, что отношения соцстран были далеко не безоблачными, а в ряде случаев полными напряжения и драматизма.

Немало страниц в книге посвящено послетитовской Югославии, процессам, приведшим к трагическим событиям в этой стране. С интересом прочтет читатель и главу о советско-кубинских отношениях, о встречах с Фиделем Кастро. Не обойдены вниманием и восточное направление политики советского руководства периода перестройки, наши отношения с Вьетнамом, Кампучией, Лаосом, Монголией, двумя корейскими государствами и, конечно же, с Китаем.

В заключение я попытался осмыслить реальные, а не иллюзорно-идеологические итоги рассматриваемых в книге процессов и событий, их историческое значение.

Конечно же, не все, что произошло в Восточной Европе, впрочем, как и в нашей стране, совпадает с задуманным и ожидавшимся. Было совершено немало ошибок и упущено немало возможностей, многое вызывает чувство горечи. И все же я считаю, что несмотря на все противоречия, сложности, драматические перипетии и даже трагические моменты, главное содержание перемен в странах Восточной Европы лежит в русле исторического прогресса. Народы этих стран получили возможность самостоятельно решать свою судьбу, полнее приобщиться к становлению цивилизации XXI столетия.

Глава первая. От доктрины Брежнева к равноправию и самостоятельности

Тяжелое наследство

В марте 1986 года на XXVII съезде КПСС я стал членом Центрального Комитета партии, а на пленуме ЦК, проведенном в конце работы съезда, по предложению М.С. Горбачева был избран секретарем Центрального Комитета. До этого я в течение двух сроков входил в состав Центральной ревизионной комиссии, что считалось достаточно престижным, но не давало права быть избранным секретарем ЦК или входить в Политбюро.

Для меня и, как мне кажется, для многих других такое избрание не было неожиданным. Ни для кого в ЦК, в руководстве республик, краев и областей не составляло секрета мое тесное сотрудничество с Горбачевым в последние годы в разработке нового политического курса партии. Для себя это решение Михаил Сергеевич принял еще за несколько месяцев до съезда и завел со мной разговор на эту тему. Помню, он посетовал на то, что такой важный участок нашей работы, как взаимоотношения с соцстранами, оказался в запущенном состоянии. Назрело много проблем, которые в свете нового политического мышления требуют неотложного и принципиального решения. От годами складывавшегося стереотипа отношений между соцстранами, основанного на так называемой «коллективной ответственности за судьбы социализма», за которым скрывалось право вмешиваться во внутренние дела, необходимо было избавляться. Нужен был свежий взгляд, чтобы разобрать накопившиеся завалы. «Я считаю, – добавил Горбачев, – что тебе как раз было бы целесообразно заняться этими проблемами».

Критический анализ предшествовавших этапов истории неизбежно подвел нас к необходимости переосмысления того сорокалетнего пути, который был пройден мировым социализмом. Уже в то время было ясно, что и в этой сфере назрели глубокие перемены, без которых невозможно добиться ускорения социально-экономического развития. В дальнейшем по мере углубления в проблематику того, что тогда называлось «мировой системой социализма», открывались все новые и новые симптомы ее тяжелой болезни.

Конечно, было бы неправильным перечеркивать все, что было сделано за этот период. Реальный социализм превратился в мощное международное образование, оказывавшее огромное влияние на мировые дела. Но к концу 70 – началу 80-х годов его развитие приостановилось, что особенно контрастировало с быстрым прогрессом на Западе, да и в ряде новых индустриальных стран.

Суть ситуации та же, что обусловила необходимость перестройки в Советском Союзе: социально-экономическое и политическое развитие натолкнулось на безнадежно устаревшие формы общественной жизни, жесткие авторитарные институты политического руководства, командные методы управления экономикой, попрание демократических норм отношений между государствами.

«Оплот и база мировой революции», Советский Союз распространял свою модель социализма на восточноевропейские и некоторые другие страны. В странах, где были развиты демократические традиции, она прививалась с огромным трудом, вызывая реакцию отторжения, в других государствах приобрела даже гротескные формы. Но везде она стала сильнейшим общественным тормозом, обрекшим на безнадежное отставание и кризис.

Своеобразным слепком с внутренних порядков была и система взаимоотношений соцстран. Все эти десятилетия Советский Союз, наиболее мощное и опытное социалистическое государство, как бы возвышался над другими странами: для них считалось обязательным во всем следовать нашему примеру, рекомендациям, советам. Сложилась система своего рода патерналистских отношений, в которых нам отводилась роль опекуна, высшего судьи, как бы страны и партии – отца. На этой почве у нас самих возникло представление о нашей особой миссии как единственного толкователя и держателя истины, хранителя и защитника марксистско-ленинской теории.

С нашей стороны хотя и провозглашались принципы равноправия и суверенности стран и партий, но на деле они не выдерживались. Мы продолжали судить о действиях друзей только со своих позиций, не учитывая новизны проблем и особенностей каждой страны. Более того, любая их инициатива вызывала подозрение, всячески поощрялось стремление согласовывать все шаги во внутренней и внешней политике, включая кадровые перестановки.

Такая политика плотной опеки, своего рода жесткого прессинга, создала благоприятную почву для субъективистских оценок и действий. Она с самого начала давала определенные сбои в отношениях со знающими себе цену партиями и странами. Отсюда – конфликты с Югославией, а затем и с Китаем, разрыв отношений с Албанией.

Чтобы предотвратить нарастание центробежных тенденций, сохранить послушность своих друзей, пришлось прибегнуть к насильственным методам со ссылкой на коллективную ответственность за судьбы социализма: ГДР – 1953 год, Венгрия -1956 год, Чехословакия – 1968 год. Во всем этом выразился тот тип отношений, который на Западе стал называться «доктриной Брежнева», хотя такая политика проводилась и до него.

Социалистические страны к этому времени набрали силу, встали на ноги, вышли на широкие международные связи. У народов и руководящих партий возросло национальное самосознание. Со стороны друзей, особенно в последний период правления Брежнева, повторялись заверения в единстве, верности, дружбе, но часто это происходило по инерции и носило лишь ритуальный характер. Подспудно во внутренней и внешней политике развивались другие процессы. Появилось стремление к самоизоляции, самостоятельному решению проблем, к сепаратным действиям на международной арене. Москву все более стали рассматривать как некую консервативную силу, сопротивлявшуюся переменам. С нами соглашались, даже благодарили за рекомендации, а делали так, как хотели и считали для себя полезным. Все это, правда, делалось с оглядкой и опаской услышать «начальственный окрик».

Особенно отчетливо негативные процессы и тенденции стали проявляться в экономической сфере. Фактически было утрачено преимущество в темпах экономического развития в сравнении с развитыми капиталистическими странами. Парадокс состоял в том, что в годы, когда научно-техническая революция открывала, казалось бы, новые горизонты, экономическое развитие соцстран замедлилось.

Самое тревожное и опасное то, что мы упустили время по новым важнейшим направлениям научно-технического прогресса, электронике и вычислительной технике, биотехнологии, робототехнике, лазерам, допустили большое отставание по высоким технологиям, хотя в фундаментальных научных заделах, пожалуй, и не отставали.

Немалый вред нанесло копирование опыта советской индустриализации. Считалось, что критерием развития по социалистическому пути является обязательное создание тяжелой индустрии независимо от имеющихся в той или иной стране реальных возможностей. Это породило серьезные диспропорции и перекосы в экономике, толкнуло ее на путь экстенсивного развития. Инерция несла нас все дальше и дальше по этому пути. В результате при сопоставимых количественных параметрах со странами ЕЭС энергоемкость национального дохода в странах СЭВ оказалась в 2 раза выше, материалоемкость в 1,7 раза выше, а общественная производительность труда составила лишь 60% их уровня.

Не находя путей к решению новых задач в рамках СЭВ, некоторые страны начали потихоньку переориентировать экономику на Запад, рассчитывая на доступ к мировой технологии, а главное – на получение кредитов. В результате задолженность соцстран западным кредиторам превысила 100 млрд. долл. К тому же некоторые страны, пользуясь кредитами, стали жить не по средствам, а за это рано или поздно нужно было расплачиваться: сокращать накопления, хотя это приводило к торможению научно- технического прогресса, урезать реальные доходы населения.

Негативные и, можно сказать, уродливые явления стали доминировать и в экономическом сотрудничестве между нашими странами.

В послевоенный период Советский Союз оказывал большую помощь своим друзьям в восстановлении хозяйства, в создании и развитии промышленности, обеспечении техникой, сырьем и топливом, кадрами, кредитами. И это было необходимо и оправданно. Но на этой почве возникли и получили распространение своеобразная психология иждивенчества, иллюзии об особом типе экономических отношений между социалистическими странами, об особом, «социалистическом» плановом мировом рынке. Были даже предприняты попытки разработать собственную «социалистическую» базу цен на товары.

В результате увеличивалась искусственная обособленность от мирового рынка с его жесткими, но эффективными законами торговли. А «особый тип экономических отношений между соцстранами» вылился в обмен топливно-энергетических ресурсов на традиционные для соответствующих стран готовые изделия.

Такая основа экономических отношений СССР с социалистическими партнерами оказалась очень ненадежной. С определенного момента мы лишились возможности наращивать добычу нефти и ее экспорт, а затем произошло их резкое сокращение. К тому же цены на горючее оказались подверженными глубоким колебаниям. Даже при применении средних за последние пять лет мировых цен контрактная цена на нефть вначале поднялась с 70 до 180 руб., а затем к концу 80-х годов упала до 80 руб. По этой причине большинство соцстран оказалось в должниках Советского Союза, а затем СССР задолжал по товарообороту соцстранам около 20 млрд. руб.

Но дело не только и не столько в этом, а прежде всего в том, что преимущественный обмен готовой продукцией – это вчерашний или даже позавчерашний день международных экономических отношений. Современная продукция, особенно машиностроительная, сегодня настолько многосложна, требует такого разнообразия технологий, что даже крупные капиталистические корпорации не стремятся изготовлять у себя все и вся, предпочитают широкую кооперацию. Высший технический уровень на основе только национального потенциала ныне обеспечить просто невозможно. Покупают все лучшее, что имеется у других фирм, независимо от национальных границ. В странах же СЭВ по-прежнему господствовало стремление производить даже сложные виды продукции в одиночку или, во всяком случае, иметь у себя выпуск конечной продукции.

Такой подход неизбежно вел к отставанию, топтанию на месте. Отсюда и невысокий удельный вес внешнего рынка в производственных связях, низкие темпы товарооборота между странами. Ведь в Западной Европе производственная кооперация дает 40-50% общего объема торговли. У нас же эта доля не превышала 4-5%.

Более того, появилась тенденция отставания темпов роста взаимного товарооборота социалистических стран от роста валового общественного продукта и особенно промышленной продукции, что свидетельствовало об ослаблении производственной кооперации.

Постепенно накапливались проблемы и в военно-политической сфере. Разрядка напряженности в отношениях между двумя блоками, ее первые результаты и открывающиеся перспективы требовали нового подхода к таким проблемам, как размер расходов на оборону, пребывание советских войск на территории других стран, характер и роль Организации Варшавского Договора.

Отдельные страны все более настойчиво жаловались на чрезмерность военных расходов, в том числе на приобретение оружия. Предпринимались зондажи, в первую очередь со стороны Венгрии, по поводу сокращения советского военного присутствия. Польское и чехословацкое руководство каких-либо шагов не делало, но и там зрели подобные настроения. В этих странах, а в первую очередь в ГДР, где находилась наиболее мощная советская военная группировка, участились локальные конфликты, связанные с пребыванием наших войск.

Таким образом, какую сферу отношений между соцстранами ни возьми, везде накапливались серьезнейшие проблемы, надвигалась необходимость крутых перемен.

Ситуация усложнилась тем, что во всех странах Восточной Европы, кроме Польши, наступил период естественной смены руководителей, Основной их круг сформировался два-три десятилетия назад в принципиально иной обстановке. Да и элементарный возрастной фактор сказывался все сильнее. Уже само по себе это превратилось в источник острейшего общественного недовольства.

Особенно заметным было засилье геронтократии в Советском Союзе. С середины 70-х годов Л.И. Брежнев фактически не мог выполнять даже основные свои обязанности, а именно в этот период объективно требовались огромные усилия во внутренней и внешней политике. То же самое следует сказать и о кратковременных периодах правления Ю.В. Андропова и К.У. Черненко. По Москве ходила злая шутка, что, дескать, престарелые члены Политбюро действуют по принципу: «Умрем все генсеками».

Стала сказываться нерегулярность общения руководителей союзных государств и братских партий. С 1981 года по апрель 1985-го практически не было визитов высших руководителей СССР в социалистические страны. Контакты с ними в течение ряда лет подменялись так называемыми крымскими встречами, да и они страдали формализмом: монологи с нашей стороны и своего рода формальные отчеты руководителей братских партий – с другой, без заинтересованного, живого обсуждения реальных проблем.

Одним словом, и на этом направлении складывалась довольно безотрадная картина.

Конечно, когда Горбачев предложил мне возглавить этот участок работы, детальным анализом его состояния мы не располагали. Лишь в принципе было ясно, что предстоит работа огромного масштаба и значения.

Таинственный отдел ЦК

Должен заметить, что по своим интересам я всегда был «внутренником», тяготел к проблемам экономики, науки, идеологии и готов был продолжать свою деятельность в качестве руководителя Отдела науки и учебных заведений ЦК. Но вместе с тем возразить Горбачеву было трудно, поскольку знание проблем экономики, политики и идеологии как раз и давало необходимые рычаги работы на новом направлении. Да и в отношениях с социалистическими странами я был не новичок: в большинстве из них бывал в составе партийных делегаций, довольно неплохо знал кадры, особенно по работе в Академии общественных наук, где прошли обучение или краткосрочные курсы многие руководящие работники соцстран.

Я тогда заявил Горбачеву, что предпочел бы работать на прежнем направлении, но не стал категорически возражать против его предложения, имея в виду, что впереди, до съезда, довольно много времени и еще будет возможность вернуться к этому вопросу. Но Горбачев, по-видимому, считал для себя вопрос решенным. Он стал втягивать меня в сферу отношений с соцстранами. В частности, взял с собой в Софию на совещание Политического консультативного комитета стран – участниц Варшавского Договора в октябре 1985 года, в рамках которого состоялась рабочая встреча высших руководителей стран – участниц ОВД, а затем я принимал участие в мероприятиях официального визита Горбачева в НРБ.

Уже тогда в Софии, особенно на узкой встрече руководителей, Горбачевым были сформулированы некоторые основные идеи и новые подходы к взаимоотношениям между социалистическими странами. Я помню, что за несколько дней до отъезда в Софию Горбачев приехал в Волынское, где мы в обычном составе, то есть А.Н. Яковлев, В.И. Болдин, Н.Б. Биккенин и я, работали над подготовкой очередного пленума ЦК. Горбачев был возбужден и расстроен: через день-два надо отправляться в Софию, а отдел представил материалы в традиционно стереотипном духе, совершенно неприемлемом особенно для узкой, доверительной встречи высших руководителей.

Трудно винить в этом работников отдела, среди которых были и весьма квалифицированные, творчески мыслящие люди, да и заведующего отделом секретаря ЦК К.В. Русакова. Они были весьма далеки от выработки новой политической линии и не предполагали, что и в сфере отношений с соцстранами грядут глубокие перемены, действовали в значительной мере по инерции. Материалы для софийской встречи были облачены в добротную, даже элегантную литературную форму, но не отличались ни новизной, ни остротой постановки вопроса.

Горбачев пригласил меня и Яковлева прогуляться по аллеям Волынского парка, и во время этой прогулки была обсуждена и сформулирована некая сумма идей, касающихся этой приоритетной сферы внешней политики, а затем в течение одного дня они были оформлены в виде материала для предстоящей «узкой» встречи Горбачева с его коллегами по Варшавскому Договору.

В этой встрече участвовали только главы делегаций. Горбачев, как ее инициатор и первый «забойный» оратор, правда, пригласил и меня. По- видимому, он хотел показать, кто в ЦК КПСС будет заниматься проблемами соцстран.

Горбачев выступал примерно 35-37 минут, другие ораторы – по 10- 20 минут каждый. Имея в виду, что письменная основа для выступления Горбачева была, я его не записывал. Но Горбачев придерживался лишь основной логики этого материала, да и вся встреча шла в свободном разговорном стиле. Протокола не велось, и, как мне помнится, не делалось никакой записи. Вот некоторые положения из выступления Горбачева, воспроизводимые мною по памяти с учетом предварительно подготовленного материала.

Социалистическому содружеству предстоит в предельно сжатые сроки решить одновременно ряд крупных задач, резко ускорить свое социально-экономическое развитие. Достичь же этого можно лишь на основе всемерной мобилизации материальных и духовных ресурсов каждой страны и подъема на новый качественный уровень социалистической экономической интеграции…

Нельзя не видеть того, что в последнее время интеграционные процессы у нас затормозились. Дело в том, что их экстенсивная основа – обмен советского сырья и топлива на готовую продукцию братских стран – в основном исчерпана, а интенсивные факторы не приведены в действие…

В специализации и кооперации производства мы топчемся на месте, а кое в чем даже сдаем позиции, не видя за сиюминутными грошовыми выигрышами крупный народнохозяйственный эффект. Чтобы придать этому процессу необходимый импульс, надо открыть дорогу для прямых связей предприятий, ускорить организацию совместных научно- производственных центров, сдвинуть с мертвой точки и вопрос о ценах на кооперированные поставки…

Особого внимания требует к себе научно-техническое сотрудничество социалистических стран. В странах СЭВ трудится третья часть всех научных работников мира, но мы серьезно уступаем Западу в том, что касается практической отдачи научных исследований, и этот недостаток приходится восполнять закупками техники и технологии. Вывод может быть один – объединять свои силы, максимально использовать внутренние ресурсы, не отказываясь, разумеется, от активного участия в международном научно- техническом сотрудничестве…

На все это надо нацелить и работу СЭВ, осуществить серьезные изменения в структуре, стиле и методах его деятельности, устранить бюрократические рогатки, сделать динамичным механизм принятия решений. Мы могли бы поручить своим правительствам принять в будущем году меры по всему комплексу вопросов совершенствования деятельности СЭВ…

Если говорить о Советском Союзе, то мы хорошо сознаем свою роль и свою ответственность за положение дел в социалистическом содружестве. СССР несет нелегкую ношу расходов на оборону, большую, притом растущую, помощь оказывает крайне нуждающимся в этом Вьетнаму, Кубе, Монголии, другим развивающимся государствам. Она выражается ежегодно в сумме более 10 млрд. руб.

Товарищи знают, что у нас сократилась добыча нефти. Чтобы выполнить свои обязательства перед братскими странами по ее поставкам, пришлось пойти на существенное уменьшение экспорта нефти на Запад. В результате мы недополучили более 3 млрд. долл. Все это не может не отражаться на осуществлении наших социально-экономических программ. Известно, что СССР по ряду показателей жизненного уровня населения отстает от большинства европейских социалистических стран. Мы воспринимаем проблемы соцстран как свои собственные, но вправе рассчитывать на такой же подход с их стороны.

У себя в стране мы все более убеждаемся, что ускорение экономического развития, быстрый прогресс в науке и технике возможны только при качественном улучшении всей системы хозяйствования. Готовимся к перестройке организационных структур на основе расширения самостоятельности и ответственности предприятий. Будем устранять посреднические звенья, расширять права местных органов власти, уже в недалеком будущем имея в виду создать единую целостную систему управления экономикой, нацеленную на интенсивное хозяйствование…

Мы на себе все более ощущаем, сколь действенным орудием мобилизации масс является гласность в работе всех партийных и государственных органов, начиная с ЦК и Политбюро. Ликвидированы так называемые запретные для критики зоны. Люди стали чувствовать себя более раскованно, острее реагируют на недостатки, подсказывают пути решений сложных проблем. Они не только одобряют, но и прямо требуют, чтобы мы продолжали взятый курс…

Конечно, большинство вопросов, о которых идет речь, не решить, что называется, за один присест, но они уже сегодня могли бы быть переведены в плоскость практических дел. Другие нуждаются в основательной теоретической проработке. К их разрешению было бы, наверное, правильным подключить существующий разветвленный механизм нашего сотрудничества по партийной и государственной линиям, по линии СЭВ, наших академий наук и других учреждений…

Софийское заседание ПКК – первое, в котором Горбачев участвовал как руководитель советской делегации. А встреча с руководителями соцстран вдохнула новую жизнь, влила свежую струю в затхлую атмосферу, царившую в последние годы в клубе их высших лидеров. Я видел, какое большое впечатление доверительный тон, острая постановка вопросов, откровенность и открытость со стороны Горбачева произвели на его коллег.

Эти люди умеют скрывать свои чувства. Но думаю, что их реакция была неодинаковой – у одних искреннее чувство удовлетворения, что в Советском Союзе появился динамичный, современный руководитель, у других – ревность, у третьих – настороженность и беспокойство. В одном, пожалуй, они сходились: все поняли, что имеют дело с неординарным руководителем. Это был своеобразный старт нового мышления, зарождение реальной ткани отношений между соцстранами.

Для меня софийская встреча имела огромное значение, сразу же введя в круг сложнейших проблем в этой сфере и показав реальный механизм взаимодействия.

К разговору о моем переходе на новый участок работы до съезда Михаил Сергеевич так больше и не возвращался. А само избрание на пленуме ЦК произошло довольно прозаично. Моя кандидатура в числе других была предложена Генеральным секретарем ЦК, причем без обозначения того, чем каждому из секретарей ЦК предстоит заниматься. В отношении тех, кто и раньше работал секретарями, – В.И. Долгих, Л.Н. Зайкова, М.В. Зимянина, Е.К. Лигачева, В.П. Никонова, – вопросов не возникало, а в том, что касалось новых кандидатур – А.П. Бирюковой, А.Ф. Добрынина, Г.П. Разумовского, А.Н. Яковлева и моей, оставались неясности. За всех нас пленум ЦК проголосовал единогласно.

После окончания работы пленума посыпались поздравления. Шутка ли сказать, одним махом ты возносишься на огромную высоту – на уровень так называемого политического руководства страны. Это двадцать с небольшим человек – членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК, принимавших «в последней инстанции» решения по важнейшим вопросам жизни страны.

Так сложилось в условиях «руководящей роли КПСС», что секретарь ЦК, курирующий тот или иной участок работы, обладал наивысшими полномочиями и властью в этой области, был подотчетен в практической работе лишь Секретариату, Политбюро и Генеральному секретарю ЦК КПСС. Его «советы» и «рекомендации» фактически имели силу указания для всех должностных лиц, не являющихся членами и кандидатами в члены Политбюро, включая министров и даже заместителей главы правительства, руководителей государственных и общественных организаций, не говоря уж о местных органах. Секретари ЦК держали в руках такую ключевую позицию, как подбор и расстановка кадров, от них полностью зависели судьбы людей, их продвижение по служебной лестнице.

Неудивительно, что на нового секретаря ЦК был обрушен шквал поздравлений и признаний. К праздникам я стал получать многие сотни поздравительных открыток, большая часть из них от людей, с которыми вообще никогда не встречался.

Забегая вперед, скажу, что число поздравлений еще более возросло, когда я стал членом Политбюро, а после того как перестал им быть, резко, до нескольких десятков, упало. Такова цена этим излияниям чувств.

Что еще бросилось в глаза, так это немедленное появление всего секретарского служебно-житейского антуража. После закрытия пленума было сказано, что не надо возвращаться в зал, а следует пойти в комнату Президиума. Выход – через особый подъезд. Там уже в длинной череде ожидал сверкающий лимузин – ЗИЛ-«членовоз». Тут же Плеханов – начальник 9-го управления КГБ – представил офицера охраны, оговорившись, что это на первое время, а потом посмотрите: если что-то будет не так, заменим. Таким образом, я превратился в «охраняемого». Кстати говоря, приставленный ко мне тогда майор, а затем подполковник Е.А. Ситников оставался со мной в этом качестве, и когда я стал членом Политбюро, а затем и членом Президентского совета.

Обедать на работе надо было уже не в общей столовой, а из особой кухни, находившейся в распоряжении той же «девятки». Сообщили, что подбирают и дачу. Откровенно говоря, я и мои близкие с большой неохотой покидали дачный поселок Успенское, где мы занимали половину дома. Сказывались пятнадцатилетняя привычка, сложившийся круг общения и т.д. Но опять услышали: «надо», «нас не поймут», «нет связи» и т. д. Оказалось, что в «антураж» входят сестра-хозяйка дачи и горничная, кухня с поварами. Причем все это было выстроено в целую систему, нарушить которую было просто трудно. Вот одна деталь. К большим праздникам на все начальственные дачи присылались «дары леса» из Завидова – крупные куски лосиных и кабаньих туш, субпродукты. Помню, накануне 1 Мая, когда дача нам еще не была «выделена», мне позвонила на работу жена и сообщила, что на городскую квартиру, где мы жили, привезли большие оковалки мяса: «В холодильник они не влезают, загромождают кухню, и я в панике – что с ними делать?» Приехав вечером домой, я убедился, что действительно возникла целая проблема. Пришлось потратить немало усилий, чтобы повернуть это маленькое колесико большой машины вспять и отправить «дары леса» обратно, в недра 9-го управления.

А вот служебный кабинет у меня в течение некоторого времени оставался прежним. На следующий день я, как обычно, вышел на работу в Отдел науки, ожидая каких-то указаний от руководства, ведь в отношении моей новой работы разговор так и не возобновлялся. И хотя я подразумевал, что избрание секретарем ЦК предполагает мою работу по новому направлению, но полной уверенности все же в этом не было. Да и как я мог появиться в новом отделе без какого-то решения или указания сверху, а их в течение двух-трех дней не было. Я принимал поздравления, а на вопрос о том, чем буду заниматься, отвечал уклончиво. Хотя Русаков еще до съезда подал в отставку и уже не работал, но в составе секретарей остался Зимянин, и многие предполагали, что с учетом его работы в МИД, послом в двух социалистических странах ему может быть поручено это направление, а Медведев останется на прежнем.

Но планы у Горбачева не изменились, и наконец на третий или четвертый день, сейчас я уже точно не помню, он сказал мне, что надо переключаться на проблематику соцстран, переходить в другой отдел. Решением Секретариата было оформлено и назначение меня на должность заведующего отделом с очень длинным официальным названием Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. В обиходе его просто называли Отделом ЦК, и все понимали, о чем идет речь.

После этого указания Генсека я, не дожидаясь какого-то официального представления, вышел на работу в новый отдел, то есть перешел из 6-го подъезда ЦК в 3-й и занял кабинет, который месяца два тому назад оставил К.В. Русаков.

Об отделе, в который я попал, стоит сказать несколько слов. В свое время он выделился из Международного отдела ЦК, а тот был сформирован на базе Коминтерна после его ликвидации в 1943 году. Первым заведующим Международным отделом ЦК ВКП(б) был Г.М. Димитров. А затем в течение длительного периода отделом руководил Б.Н. Пономарев. Это был, по сути дела, Коминтерн в миниатюре с несколько измененными функциями и новой вывеской. Из него-то вскоре после венгерских событий 1956 года и выделился Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

Отдел возглавил Ю.В. Андропов, который одновременно стал и секретарем ЦК. Собственно, с его именем и было связано становление этого направления деятельности ЦК. Андропов привлек в Отдел ЦК немало интересных людей. В консультантской группе отдела тогда работали Г.А. Арбатов, О.Т. Богомолов, Г.Х. Шахназаров, Ф.М. Бурлацкий, Н.В. Шишлин. Со многими сотрудниками отдела Андропов поддерживал связь и после того, как был назначен председателем КГБ. Из отдела в КГБ были взяты В. А. Крючков, Ю.С. Плеханов, В.В. Шарапов и многие другие работники.

При Андропове и некоторое время после него Отдел ЦК был весьма авторитетным подразделением и одним из центров притяжения интеллектуальных сил и творчески мыслящих людей. Но постепенно, особенно в последний период брежневского правления, он стал утрачивать эти свои позиции.

Отдел превратился в орган курирования соцстран и проведения жесткой брежневской линии. Главной заботой стали слежение и контроль за положением дел в отдельных странах, за настроениями в руководстве, обнаружение криминалов, отклонений от общей линии. Разросся и аппарат отдела, в котором доминировала не проблемная, а страновая структура. Практически на каждую страну приходился свой сектор. Ничего удивительного не было в том, что тон стали задавать закоренелые аппаратчики, а усилия небольшой группы самостоятельно мыслящих людей оказывались невостребованными.

Все это в принципе было мне известно, поскольку и раньше приходилось сотрудничать с отделом. Знал я и многих его работников, особенно из руководящего состава. Для меня была ясна необходимость серьезной реорганизации, но, конечно же, начинать надо было с разработки общей концепции перестройки отношений между соцстранами.

Начальные импульсы и идеи на сей счет уже были высказаны Горбачевым на рабочей встрече руководителей «семерки» в Софии, но они касались главным образом экономических аспектов отношений. На XXVII съезде КПСС были сформулированы некоторые общие посылки нового политического мышления. Надо было их применить к соцстранам, разработать новую современную концепцию взаимоотношений с ними. Такая задача и была поставлена мною перед отделом. Были даны поручения Институту экономики мировой социалистической системы (О.Т. Богомолову), Академии общественных наук (Ю.А. Красину и Б.М. Пугачеву), ряду ученых на персональной основе.

Началась интенсивнейшая работа, в которой самое активное и плодотворное участие приняли такие работники отдела, как Г.Х. Шахназаров, О.К. Рыбаков, Р.П. Федоров, М.В. Антясов, Б.Н. Ладыгин, Ю.Н. Мушкатеров, Г.С. Остроумов. Я бы сказал, на глазах стало формироваться творческое, перестроечное ядро отдела.

В начале апреля состоялось развернутое обсуждение задач, вытекающих из решений XXVII съезда КПСС, на партийном собрании отдела. В моем докладе, в частности, было сказано следующее:

«Несомненно, что в развитии соцстран и их взаимодействии мы переживаем переломный период, что вызывает необходимость серьезной перестройки содержания и форм нашей работы…

Соцстраны вышли из младенческого возраста, выросли из «коротких штанишек», а мы по инерции продолжаем к ним относиться, как родители к великовозрастным детям. Многие из них, почувствовав себя взрослыми в одних отношениях, не сумели избавиться от иждивенческих настроений в других. Перестройка наших с ними отношений, форм, методов работы – органическая составная часть политического курса XXVII съезда. Она призвана открыть новый простор и создать новые стимулы развития социализма как международной системы…

Надо внимательно анализировать процессы развития соцстран, но не для того, чтобы выявлять различного рода криминалы и отклонения, а для совместного поиска оптимальных решений. Нам ни в коем случае не следует вставать в позу высшего судьи, который все видит и все знает, ибо это далеко не так. Ведь мы и у себя еще только нащупываем пути решения собственных проблем…

Критерием в оценке процессов, происходящих в соцстранах, конкретных шагов, мер должны быть не какие-то умозрительные стереотипы и тем более предрассудки, а реальная эффективность – ускорение социально-экономического развития, укрепление социализма на деле…

…И конечно же, взаимная выгода, сбалансированность должны управлять экономическими отношениями. Тут требуется свежий, непредвзятый анализ даже тех проблем, которые уже вроде бы устоялись. Например, пятую часть своего хлопка мы поставляем в социалистические страны. Для этого используется большой массив ценнейших земель с огромными вложениями и довольно сложными экологическими проблемами. На этих землях можно было бы получить значительное количество зерна и продуктов животноводства, которые мы закупаем на мировом рынке, в том числе и для поставки в хлопкосеющие районы. Между тем цены на хлопок упали почти вдвое. Не выгоднее ли было бы для всех закупать хлопок соцстранам на мировом рынке, а высвободившиеся у нас земли использовать для производства зерна, мяса, молока, сократив закупки на мировом рынке?…

Предстоит в кратчайшее время разработать конкретные предложения об экономическом механизме внешнеэкономических связей, создать сильнодействующие экономические рычаги через цены, кредит, использование валютной выручки, снять искусственные преграды во взаимных поездках людей. Нужен перелом в самой психологии хозяйственных руководителей, чтобы связи с партнерами из соцстран рассматривались не как некая дополнительная нагрузка, а как составная часть хозяйственной деятельности…

Нуждается в серьезном углублении и расширении информация о жизни социалистических стран. В печати, теле- и радиопередачах преобладает довольно скупая, фактологическая информация, причем сугубо положительного характера. Тем самым создается неадекватное, парадно приукрашенное представление о ситуации в соцстранах, отличающееся даже от оценок, которые даются самими партиями этих стран. И вдруг, как снег на голову, сваливаются сообщения о критических ситуациях в тех или иных странах».

В заключение были изложены некоторые соображения о стиле и методах работы отдела. Мы должны работать не от поручения к поручению (которые, конечно, должны своевременно и хорошо выполняться) и не от визита к визиту (они тоже должны хорошо готовиться). В работе отдела нужно повысить удельный вес аналитических функций, глубокого изучения экономических, политических и идеологических проблем мирового социализма, больше сопрягать их с решением наших внутренних проблем, постоянно осуществлять проекцию опыта братских стран на нашу практику, так же как и рассмотрение их проблем сквозь призму нашего опыта.

Работа над концепцией в отделе продолжалась. Несколько раз подготовленные промежуточные материалы подробно обсуждались с Горбачевым, уточнялись и принципиальная постановка вопроса, и аргументация, и выводы, и предложения. Состоялось еще одно крупное обсуждение этих проблем на партийном собрании отдела по итогам июньского пленума ЦК.

Всю последующую работу я стремился вести так, чтобы каждый работник мог проявить себя, старался не отталкивать никого и никого не записывать в догматики и консерваторы. Но вольно или невольно стали проявляться бесплодность и пустоцветность тех людей, которые придерживались брежневских стереотипов и которые сводили свою деятельность к так называемой «оперативке», а главную задачу видели в том, чтобы блюсти идеологическую верность, пресекать крамолу.

Именно на этой почве совершенно неожиданно для меня возникли проблемы с первым заместителем заведующего отделом О.Б. Рахманиным. Я знал его не менее полутора десятков лет и только с хорошей стороны как человека активного, авторитетного, интеллигентного, пишущего. У него было несколько книг, в основном по проблемам Китая, в том числе по его истории и культуре, написанных порой живо и интересно.

Первое, что меня удивило и поразило уже в самом начале совместной работы, – это то, что он сам не писал и по существу не редактировал подготавливаемые в отделе материалы, а просто руководил другими. Я думал, что он держит в запасе свои творческие и писательские возможности для более серьезных случаев. Я несколько раз настойчиво просил его поработать самому. Но оказывалось, что и тут он все это перепоручал другим и представлял мне бумаги, написанные практически без его вмешательства, хотя оно было необходимым.

Тогда я вынужден был заметить, что передаточные инстанции мне не нужны: лучше непосредственно иметь дело с тем, кто готовит материал, обсуждать с ним существо проблемы, доводить материал до необходимой кондиции.

В общем я столкнулся с типичным случаем аппаратной работы, а точнее сказать – с примером организаторской суеты и творческого бесплодия. Как он писал свои книги?