Человек без планеты

Лин Картер

«Человек без планеты»

Третья Имперская Война, которая началась в Шестнадцатом году Правления Юксориана и подошла к своему окончательному, триумфальному завершению в Пятом году Правления Арбана Четвертого, несмотря на то, что была жестоким, кровавым и опустошительным конфликтом, не принесла никаких особенных и сколько-нибудь продолжительных результатов, за исключением временного спада экономики Слюдяных Звезд, и не оказала сколько-нибудь значительного влияния на будущие события.

ГЕРИАН, Правитель Альтаир, «Империя во времена династии Тридиана», пленка II. Опубликовано «Брэдис Рекордингз», Меридиан, 1131 год Империи.

Глава 1

Рауль Линтон начал войну желторотым юнцом, полным патриотизма, амбиций и идеалов. Тогда его приводили в благоговейный трепет фанфары и знамена; у него замирало сердце при виде взмывающих в небо огромных кораблей, разрывающих ночную тьму пылающими факелами ракетных двигателей. Закончил он ее в шестьдесят восьмом мужчиной, опытным и закаленным двенадцатью нескончаемыми годами войны, и притом, точно по волшебству, без единой царапины.

В каком-то смысле без единой царапины. Его богатырское — шесть футов четыре дюйма[1] — худощавое мускулистое тело избежало увечий в самой кровавой и бесчеловечной войне, когда-либо разражавшейся между звездами. Но его разум, душа, или характер — называйте это как угодно — обуглилась. Как и большинство людей в главном корпусе Космофлота, на который обрушился основной удар, он привык молиться о смерти. О чем угодно, что положило бы конец безумию и жестокости того, чему историки дали безликое наименование «Третья Имперская Война». Однако вместо того, чтобы сгореть вместе со своим кораблем, попав под заградительный огонь планетных лазеров, или превратиться в раскаленный газ, столкнувшись с управляемой компьютером ракетой, он год за годом оставался невредимым и за свое хладнокровие и отвагу снискал такую славу, которая смущала даже его самого.

Вместо мгновенной и бескровной смерти — долгого, спокойного сна без сновидений, которых он так жаждал, он получал медали и повышения по службе. За три года он поднялся от капитана до командира крыла и закончил бы адмиралом флота, командуя эскадрой на главной планете Космофлота, Трелионе-V, если бы не отказался играть по правилам. Было в нем нечто такое — что-то в его твердом холодном взгляде и презрительной, насмешливой улыбке, что заслужило ему репутацию инакомыслящего и заставляло руководство не доверять ему даже тогда, когда оно хвалило и награждало его за то, что ошибочно именовалось бесстрашием.

Большинство мальчиков взрослеет медленно, под надежной защитой сначала домашнего окружения, потом богатых традициями университетских стен, затем уверенно выходит на проторенную дорогу карьеры и брака. Рауль Линтон стал взрослым на мостике разведывательного корабля, на линии атаки, когда они «подожгли» Дарогир. Тринадцать азотных бомб устроили неплохой костер — достаточно яркий и горячий, чтобы не просто испарить океаны этой планеты и превратить ее поверхность в огромный черный струп радиоактивной окалины. Они смогли еще и прожечь кокон правил, традиций, вежливости, религии, предрассудков и заимствованных идей, которые мальчиков учат считать цивилизацией.

Чуть больше чем за восемь минут на Дарогире погибло несколько сотен тысяч мужчин, женщин и детей. И все потому, что флот получил приказ через два дня собраться около Центральных Миров, и у них не было времени на то, чтобы держать в осаде непокорный мир… даже на то, чтобы дать ему шанс сдаться.

Приказ есть приказ.

Все равно мятежники не имеют права на существование.

И Рауль Линтон там, на мостике, глядя на то, как целую планету пожирает пламя, решил, что если это — цивилизация, то он не хочет иметь с ней ничего общего.

Но он не был предателем. Он продолжал воевать, однако все, на что он надеялся, был быстрый и бескровный конец — славная смерть, как говорили в Космофлоте. И все же Рауль Линтон нашел славу, но не смерть. То, о чем мечтают карьеристы — быстрое повышение чина, — обрушилось на него, хотя он совершенно этого не хотел. Он уже изрядно продвинулся по пути того, что называют «блестящей карьерой», когда начальство еще раз посмотрело на этого длинного, худощавого гераклианца с холодным взглядом — и ему совсем не понравилось то, что оно увидело.

У Рауля была манера молчаливо улыбаться при виде абсурда. Он находил абсурдным Космофлот, со всей мишурой его штандартов, титулов, званий, правил этикета, традиций — всего того, что, как сахарная глазурь на пироге, прикрывала грязную и уродливую реальность хладнокровного массового убийства «по необходимости».

Он находил абсурдной и войну — трагически абсурдной. Все, чего хотели Слюдяные Звезды, — автономия. Они не были теми кровожадными чудовищами, жаждущими завоевать всю вселенную, каких из них сделали имперские пропагандисты. Разумеется, они опрометчиво оказались не людьми… а произошли от разумных пауков. Все же они до некоторой степени были «пауками», а многие люди находят пауков омерзительными. Ползучие твари, которых надо давить или «поджигать» азотными бомбами. Что за беда, если у «пауков» была шестнадцатитысячелетняя культура. Школы невероятно прекрасной бардской поэзии. Музыкальные композиции, рядом с которыми фуги Баха казались незатейливыми детскими песенками. Гобелены, сотканные настолько искусно, что в них применялись тридцать два разных цвета, различимые только зрением Вруу Коф, то есть недоступные «человеческому» глазу.

Поэтому Рауль находил войну абсурдной.

Возможно, он находил абсурдной даже саму Империю.

Он не рассказывал.

Но он обидел людей, которых не стоило обижать. Так что, вместо того чтобы закончить войну, командуя эскадрой на Трелионе-V, с четырьмя платиновыми коронами на погонах и, возможно, получив титул рыцаря или даже баронета, он остался на фронте, все так же продолжая воевать. Начальство не знало, что именно этого ему действительно хотелось; возможно, узнай оно об этом, ему не позволили бы остаться в армии.

И когда Слюдяные Звезды оказались окончательно и бесповоротно побеждены, а Третья Имперская Война подошла к своему героическому и триумфальному концу в пятом году правления Его Величества Арбана Четвертого, известного также как 407 год Империи, или 3468 год нашей эры по старому летоисчислению, Рауль Линтон оказался не у дел.

Он подал в отставку на Петрафаре, хотя ему и обещали чин командующего флотом, если он останется служить на период Оккупации Слюдяных Звезд. Но он, вынесший невыносимое и заработавший полную грудь лент и орденов, включая Орден Императора Ориона второго класса и две Золотых Звезды за Доблесть, не хотел становиться свидетелем того, что, как он знал, будет твориться во время оккупации. Он получил представление об этом при временной оккупации Нордонна-III в свою третью кампанию и угодил под трибунал за то, что разогнал развеселую компанию подвыпивших сержантов, деловито сжигавших заживо из огнеметов женщин Вруу Коф во время «наведения порядка» в приграничной туземной деревушке.

Так в возрасте тридцати одного года он оказался в свободном плавании, вежливо — как ему казалось — отказавшись от чести продолжать службу в Космофлоте в более высоком звании. Власть имущие, пожалуй, даже вздохнули с облегчением. Они не слишком нажимали на него и были счастливы выдать ветерану шестимесячный пропуск на бесплатный перелет на любом служебном корабле.

Но Рауль Линтон был еще не готов вернуться домой.

Он находился в свободном плавании.

Он купил билет с Петрафара на Нарлион-IV (купил билет, заметьте), разорвав свой шестимесячный проездной пропуск там же, где его и получил. Его друзья решили, что он спятил, если не хочет воспользоваться бесплатным проездом, положенным офицерам Космофлота, но Линтон покончил с Космофлотом навсегда. И кроме того, у него было жалованье за все двенадцать лет войны, которое лежало нетронутое в надежном банке, обращенное в полновесные платиновые империалы.

Нарлион-IV считался миром удовольствий. По побережьям континентов тянулись нескончаемые, покрытые белоснежным песком пляжи, заросшие похожими на разбитые изумруды псевдопальмами и омываемые зелеными водами, по которым можно было плавать на лодке, кататься на водных лыжах или просто нежиться на плоту в теплых золотистых лучах солнечного света. Тут он мог смыть въевшуюся до костей усталость этих двенадцати лет.

Не говоря уж о множествах казино и тысячах так называемых азартных игр, привлекавших туристов-толстосумов… и о женщинах. Нарлионийки были маленькими и пухленькими, с миндалевидными глазами и золотистой упругой кожей, напоминающей кожицу какого-то спелого экзотического плода. Прогрессивная Галактическая культура минимизировала пляжные костюмы до одного крошечного предмета строго утилитарного назначения — кармашка для ключей от шкафчика и комнаты в отеле, обычно пристегивавшегося к левому запястью. Поэтому куда бы Рауль ни смотрел, взгляд его неизменно упирался в обнаженные груди, бедра и ягодицы. Нарлионийцы — раса дружелюбная и гостеприимная, а их женщины с удовольствием простерли бы свое гостеприимство дальше некуда перед тощим — кожа да кости! — рыжеволосым гераклианцем, но Рауль Линтон чувствовал себя с женщинами не в своей тарелке и редко наслаждался их обществом.

Нет, он не был ни гомосексуалистом, ни девственником, а просто — старомодным человеком. Пухлые, мягкие женщины не возбуждали его. Он вырос на Границе. Его родной мир, Барнассу, заселили два столетия назад, в славные дни Мардакса и Ральрика Второго. Предками Линтона были мужественные первопроходцы, у которых и мужчины и женщины одинаково ловко управлялись как с землерезом, так и с деррик-бульдозерным комбайном или с лазерным ружьем, когда во время Весенней миграции поля и фермы кишели иофодонами. Женщины с мягкими руками и еще более мягкими мозгами не интересовали Линтона — его идеалом была подруга, которая смогла бы работать и бороться плечом к плечу со своим мужчиной, если бы в этом возникла необходимость. Декоративных женщин он презирал.

Через несколько месяцев, покрывшись на золотистом солнце Нарлиона красно-коричневым загаром, он купил билет на грузовой пакетбот, шедший к Краю, на Аргейн, в созвездии Паутины. Здесь под бело-голубой звездой класса А5, похожей на Альтаир, возвышались купола великого Галадрусовского Императорского Университета. Когда-то Линтон мечтал о том, как будет учиться здесь, среди прохладных уединенных аллей и садов, впитывая знания в университете, который Император Галадрус — один из самых любимых исторических деятелей Рауля — основал в третьем году своего Правления.

Сюда в течение вот уже почти ста шестидесяти лет политики, ученые, поэты, правоведы Империи приходили, чтобы учиться… и уходили, чтобы творить великие дела среди звезд.

Когда-то Рауль надеялся стать одним из них.

Но разве сейчас он мог устроиться в тихой нише университетской жизни, после всей той крови, огня и бури, что жили у него внутри, наложив на него свой отпечаток?

Линтон продолжал свое свободное плавание.

* * *

Этого занятия ему хватило на два года. В конце концов он вернулся домой.

Созвездие Геракла в те дни считалось одной из границ Империи. За ним лежали Внешние Миры, непокорные и беспокойные, разжигающие рознь, бурлящие войной и постоянными слухами о ней, которые время от времени достигали и территории Империи. В 3470 году это был дикий и жестокий край, доставляющий неудобства очень многим, начисто лишенный роскоши и удобств «цивилизации» — настоящая ссылка для правительственных чиновников. Раулю он был домом.

Созвездие представляло собой провинцию, и ее вице-король, Владыка Шевиот, правил в Столице Провинции, на планете под названием Омфала, или Атренис-II. Родина Рауля, планета Барнасса, лежала в пяти световых годах по направлению к Краю. Поэтому Рауль остановился на Омфале, где задержался еще на несколько месяцев.

И все эти месяцы к нему относились с прохладной сердечностью. По видимости, его слава просочилась сюда, куда раньше него самого и, несомненно, по пути была изрядно преувеличена, пройдя через сотни рук. Его, вне всякого сомнения, считали мятежником, бунтовщиком, потенциальным нарушителем спокойствия. И все же некоторую сердечность ему выказали. Возможно, ожидали, что он захочет получить место в правительстве. У Линтонов было чем-то вроде семейной традиции служить в администрации провинции, и эта традиция уходила корнями на двести лет назад, в дни Колонизации, когда адмирал Марус Линтон стал Первым Колониальным Администратором Барнассы в период правления Мардакса, а после него — Ральрика Второго. В течение шести или семи поколений кто-то из Линтонов всегда входил в правительство как Региональный Координатор, Системный Администратор или Планетарный Уполномоченный. Это имя было здесь на хорошем счету, вне зависимости от того, что прилипло или не прилипло к нему там, на Трелионе-V.

Рауль Линтон, однако, ничего не попросил. Он проведал старых друзей и проверил, как управляют его недвижимостью, или, скорее, теми крохами, которые от нее остались. Со времен Арбана Второго семейное состояние пришло в упадок; отец Линтона умер, когда Рауль был еще совсем маленьким, и большую часть имущества и земли унаследовал его старший брат Мигаль, который тут же заложил их, промотал деньги и умер нищим пьяницей. Так что Раулю пришлось проверять не слишком многое: несколько десятков акров земли на Барнассе, где безраздельно царствовал бурьян, да пару заводиков на окраинах города. Отставной военный проводил время бесцельно и без особых претензий.

Одним из тех старых друзей, которых он навестил, был Гундорм Варл, огромный широколицый и громогласный богатырь, который двадцать лет служил его отцу в разных качествах — друга, слуги, наперсника, агента, доверенного слуги и мастера на все руки. Гундорм оказался «слишком стар», чтобы идти на войну, когда его молодой господин ответил на призыв Империи. Но эту пару связывала крепкая дружба с тех самых пор, когда маленький Рауль, восьмилетний мальчишка, своим до смешного маленьким перочинным ножиком освободил Гундорма Варла от опутавшего его ядовитого вьюна, терпеливо распиливая запутавшиеся, усеянные шипами и жесткие, как кожа, плети и не обращая внимания на колючие листья, в клочья изрезавшие его тунику и большую часть спины. Он спас жизнь Варла, заплатив за это пятью месяцами, проведенными на больничной койке. И приобрел друга на всю жизнь, что стоило любой жертвы.

Встречу они праздновали долго и со вкусом. Во всем Омфала-Сити едва ли остался хотя бы один бар, в котором они не успели бы накуролесить. Они потребили достаточно забористого зеленого чарка, чтобы отправиться в плавание на вице-королевской яхте. Чем дали толчок новым слухам, злословию и подозрениям.

Гундорм Варл с самого начала выступил против войны. Замечательной войны, которая не побрезговала его хозяином — совсем мальчишкой — и оставила его, невостребованного, позади. Он никогда не скрывал своего пренебрежения к прославленным Имперским Вооруженным Силам, Героическим Традициям Космофлота, Нашим Отважным Мальчикам в Алом и прочим избитым и высокопарным эпитетам. Он был «подозрительной личностью неблагонадежных политических взглядов. Имевшим сношения с известными смутьянами. Высмеивавшим Имперскую военную политику…».

Гундорм и Рауль попали под полуофициальный надзор. Стало известно, что они были замечены в разнообразных неподходящих компаниях — с приграничными фермерами, бродячими бардами, туземцами Созвездия и даже с членами различных экстремальных религиозно-политических реформистских группировок, лишь на дюйм или два отстоящих от революционеров.

Ожидалось, что Линтон будет общаться с себе подобными, со старой колониальной земельной аристократией. В верхах не поняли, зачем это Линтону, с его блестящим космофлотским прошлым, понадобилось посещать родные места — обсуждая религию с голым и грязным шаманом Братства Йоты и живя в доме у горного вождя. Это был ультраконсерватизм, излишне подозрительный и даже откровенно назойливый, но Галактическая Империя только что пережила двенадцать изнурительных лет кровавой, жестокой, бесполезной войны, и правительственные агенты оказались сверхчувствительными к подобным вопросам, в особенности здесь, на взрывоопасной и беспокойной границе Империи.

Разумеется, Линтона не сразу заподозрили в революционных умонастроениях, но двенадцать лет кровавой межзвездной бойни могли дать гораздо более дикие результаты, чем один гераклианец из хорошей семьи, превратившийся в гнусного мятежника.

Рауль Линтон знал об этих слухах, и сначала они лишь забавляли его. Его, очень далекого от мятежников, тошнило от политики любого толка. Он просто находил компанию дерзких туземцев более приятной, менее искусственной и лицемерной, чем общество землевладельцев, с ограниченностью мыслей и мировоззрений, с их бездумной приверженностью традициям, обычаям и идеям, заимствованным из третьих рук.

У него была все та же холодная насмешливая улыбка и тяжелый, проницательный, оценивающий взгляд. А теперь, сытый по горло общественным мнением, Линтон начал чуть ли не бравировать своим неверием в «общепринятые» манеры речи, поведения и образ мыслей. Чиновники пока воздерживалось от каких-либо действий, но продолжали наблюдение, взвешивая его странные, неблагонадежные действия.

Линтон действительно водил странную компанию. Разумеется, молодой отставник всегда был большим другом туземцев — смуглых, но все же гуманоидных, сознательно отсталых местных жителей, на чьей примитивной культуре, казалось, никак не отразилось прибытие Имперских Экспедиционных войск два столетия назад. Мальчишкой он дрался, ездил верхом и охотился с младшими сыновьями туземных князьков Барнассы и Омфалы. Мужчине, однако, такое поведение совсем не подобало, в особенности, если этот мужчина раньше был офицером высшего ранга в Имперском Космофлоте Его Величества.

Вездесущие правительственные шпионы, всегда державшие нос по ветру, не тратили времени зря с тех пор, как было замечено, что Линтон якшается с неблагонадежной компанией. Просто потому, что они с Гундормом Варлом частенько заходили в туземные кабачки различных политических групп, его занесли в секретные члены почти всех десяти тысяч секретных и мятежных политических культов, религиозных революционных обществ Созвездия. Разумеется, это было уже слишком даже для ограниченного умишка Администратора Провинции, который не смог бы проглотить его одновременную приверженность к тридцати шести совершенно различным и яростно-фанатичным политическим течениям, но в администрации начали проверять его почту и прослушивать коммуникатор. Даже багаж Линтона перерыли, пока его не было в гостинице — он всю ночь пьянствовал с Гундормом Варлом и несколькими старыми школьными приятелями. Никаких доказательств, свидетельствующих против него, найдено не было, но было замечено и принято к сведению, что ветеран избавился (возможно, святотатственно продал) от своих лент и медалей и вообще всех Имперских знаков отличия, заработанных им за время службы в Космофлоте. Эта информация заставила властительные челюсти сжаться.

Следующее открытие стало последней каплей.

Один правительственный шпион заметил его в компании Шарля Желтоглазого, известного агента сосланной мятежницы Каани Валадона, которая прославилась интрижкой с самым могущественным и вероломным из всех мелких монархов Внешних Миров за Имперскими границами, Артоном Пелейра.

Необходимо было принять какие-то меры.

Вот так и вышло, что Рауль Линтон, некогда офицер Имперского Космофлота, но теперь лицо без определенных средств к существованию, поддерживающее отношения с сомнительной компанией, без дальнейшего промедления был вызван к Администратору Границы.

В соответствии с древней традицией всех правительств, они сделали ровно то, чего делать не следовало. Самое худшее из всего, что можно было сделать. И хотя вряд ли кто-либо во всем Созвездии Геракла мог в то время знать об этом, этому событию было суждено навеки изменить историю тысяч звезд.

Глава 2

Итак, Рауль пришел на встречу с Администратором Границы, Дайконом Мэзером, который усадил его, предложил сигарилью и веганское бренди, после чего затеял с ним беседу в дружеской, но несколько отвлеченной манере, прежде чем неожиданно разразиться залпом точных и взвешенных вопросов.

Рауль спокойно сидел, холодным взглядом из-под полуприкрытых век следя за своим инквизитором, анализировавшим его поступки, пункт за пунктом, вопрос за вопросом. Почему он задирает нос и игнорирует приглашения от «своего поля ягод»? Почему общается со всевозможными сомнительными людьми — слугами, шаманами, туземными князьками, подстрекателями, толкователями тех или иных необычных и вне всякого сомнения мятежных культов, философских доктрин, религий или политических течений? В курсе ли он, что был замечен в очень подозрительных и, возможно, изменнических компаниях? Каковы его планы? Намерен ли он вернуться к своей прерванной карьере в Космофлоте? Или возвратиться на Барнассу, к жизни благородного землевладельца? Или он предпочтет последовать традиции Линтонов и будет ходатайствовать о получении места в правительстве? Если так, почему он до сих пор не сделал этого?

Все эти вопросы Рауль снес с терпеливой полуулыбкой, а когда поток вопросов Администратора наконец иссяк, он ответил ему. За двадцать минут своего монолога он излил всю ярость и негодование, всю горечь и сарказм, которые накопились в его сердце с того страшного и незабываемого дня, когда он с мостика своего разведывательного корабля смотрел на гибнущий в адском пламени Дарогир.

Его речь была полна язвительных комментариев относительно вынюхивающих и выглядывающих чиновников, колких реплик и сарказма, нацеленных на косных, зашоренных традициями политиков. Его замечания попахивали изменой, но всегда хоть чуть-чуть до нее не доходили. Как ни странно, его тирада, хотя и желчная, не переходила на личности. В его словах не было злобы, но лишь безмерно усталое разочарование и крушение иллюзий. Классические традиции «цивилизации» не оправдали надежд. Он был человеком, с глаз которого упала пелена, человеком, который ясно увидел грязную изнанку, обычно благопристойно прикрытую какими-нибудь выдумками.

Короче говоря, он камня на камне не оставил от чувства собственного достоинства Администратора, бросив прямо в его толстое лицо язвительную, жестокую критику и завалив его кабинет поверженными и расколотыми идолами, с беспощадной ясностью показав, что все они покоились на глиняных ногах. Дайкон Мэзер, побагровев, разинул рот от изумления.

— Во имя Ориона, коммандер, вы что, революционер?

— Не будьте большим идиотом, чем вы есть на самом деле, — холодно бросил Рауль. — Неужели вы думаете, что я добился права свободно мыслить только для того, чтобы тут же броситься повторять расхожие фразы какого-нибудь слепого — изма или — софии? Я думаю сам, и говорю за себя самого, а не за кого-то другого.

— Но такие слова — измена! Неужели вы не считаете себя обязанным хранить верность Императору?..

— Я считаю себя обязанным хранить верность себе самому. Свобода мыслей — главная обязанность человека.

Дайкон Мэзер нетерпеливо отмахнулся.

— Вы говорите как республиканец!

— Не будьте идиотом, я сказал. Республиканство умерло вместе с Соединенными Системами. Я говорю как здравомыслящий человек. Во мне не больше от республиканца, чем от анархиста или от теократа…

Мэзер тут же ухватился за эту фразу.

— Но мне докладывали, что вы обсуждали теократию…

— Да бросьте вы! Я обсуждал стабилизм с военным бардом с Дореи, механику непустого пространства с техником с Альдебарана и вуудхистическую философию с младшим сыном Каана Аргастры! И это еще не доказывает, что я собираюсь стать стабилистом, математиком-теоретиком или приверженцем Вуудханы. В каком из этих гнусных преступлений меня обвиняют?

— Я ни в чем вас не обвиняю, — запыхтел Мэзер. — Мы просто интересовались…

— Можете интересоваться дальше. Но позвольте теперь мне кое-что спросить. Неужели вы действительно считаете, что последняя война чего-то добилась, кроме хладнокровного убийства шестнадцати миллиардов бедных пауколюдей Вруу Коф и нескольких сотен тысяч человек на Дарогире, которые хотели сохранить нейтралитет из симпатии к Вруу Коф. За что их распылили азотными бомбами?

— Ну, я не…

— И еще кое-что. Вы знаете, что такое разумное правительство? Вы когда-нибудь видели его в действии? Вы действительно считаете, что правительство этого созвездия разумно?

И Рауль надолго уткнулся в свой стакан с холодным бренди, пока Дайкон Мэзер выпускал пар.

— Если вы так думаете, — сказал Администратор, осторожно нащупывая другую тактику разговора, — то не кажется ли вам, что человек вашего опыта, происхождения и подготовки должен ради нашего Созвездия войти в правительство и привнести в него разумности?

Рауль со звоном опустил свой бокал на полированное дерево администраторского стола.

— И как же — пробиться в Полномочные Представители моего мира, чтобы каждое улучшение, которое я хочу сделать, зарубалось Имперской Политикой, Законами Провинции или указами вице-короля? Может быть, я должен еще присоединиться к вашей кучке роботов — «да-сэр-вы-несомненно-правы-сэр» — и провести всю жизнь, парафируя акты и постановления, которые считаю тупым и непроходимым идиотизмом?

У Администратора побелели губы. Тут-то в подушечках его бархатных лапок блеснули стальные коготки.

— Вы отдаете себе отчет, Линтон, что я могу приказать депортировать вас?

— Космос великий! Да я почти хочу, чтобы вы это сделали. У меня просто кулаки чешутся ввязаться в какую-нибудь драку. Я видел Галактику такой, какова она в действительности. Я бездельничаю и накачиваюсь вином, потому что не знаю, на какое Дерьмо наброситься. Но, клянусь Орионом, если вы депортируете меня, то дадите мне то, с чем можно бороться. Да я буду искренне вам благодарен, Мэзер. Я сделаю вас знаменитым. Если вы депортируете меня за то, что я думаю так, как считаю нужным, и не боюсь высказывать свои мысли вслух, то ваше убогое недоделанное правительство станет моим личным делом, личным врагом. Клянусь космосом, да это отличная идея! Вы высылаете меня, а я выставляю вас Живым Примером Идиотского Имперского Провинциального Недоделка. Мой пьяница-братец оставил мне достаточно денег, чтобы не заботиться о пропитании, и даже немного больше. И я пущу все до последнего гроша на это дело, Мэзер! Да, отличная идея! Я ославлю и выставлю вас на посмешище на каждой, даже самой занюханной планете этого вонючего Созвездия. Я буду поливать вас грязью и смешивать с дерьмом каждый раз, когда вы откроете свой жирный рот. Я буду капать на ваши заплывшие жиром мозги, если, конечно, они вообще у вас есть. Я буду произносить речи в Планетарном Парламенте, в котором у меня наследственное место; я буду печатать про вас пасквили в любых газетах и журналах, которые захотят поднять себе тираж при помощи старого доброго скандала. Я найму артистов, которые будут пародировать вас, ваша рожа будет красоваться на плакатах от одного конца Созвездия до другого. Я подкуплю членов парламента, чтобы сместили вас с должности, буду душить вас исками, встречными исками и встречными ко встречным исками до тех пор, пока вы совсем не запутаетесь. Да, давайте, Мэзер! Давайте, депортируйте меня, и подохнете знаменитым!

Мэзер, которого этот неожиданный взрыв совершенно лишил присутствия духа, отшатнулся назад в своем дорогом пневмокресле.

— Я… я просто предупреждаю вас.

— Да насрать мне на твои предупреждения!

Администратор брезгливо поморщился.

— Пожалуйста… нельзя ли без непристойностей? Разве мы не можем обсудить этот вопрос как разумные и воспитанные люди?

— Нет. Потому что ты — не разумный и не воспитанный человек. Ты канцелярская крыса. А я говорю, что насрать мне на таких, как ты, и давай раз и навсегда покончим с предупреждениями и предостережениями. Если бы какой-нибудь никому не известный техник или бедный лавочник был виновен во всех тех изменнических и подозрительно мятежных деяниях, в которых вы меня обвиняете, вы бы в два счета вышвырнули его на Исправление или депортировали с Омфалы. Но я же Линтон, не так ли, из одного из Старинных Семейств Созвездия, а для таких как я законы совсем другие, да? Это вы называете разумным правительством, Мэзер? Нет. В такие игры я не играю. Вы напустили на меня шпионов, которые таскаются за мной из кабака в кабак, обыскивают мою комнату, лапают мой багаж, прослушивают мой коммуникатор, читают мою почту, открывают на меня досье, и клевещут на меня прямо мне в лицо. Да будь у вас хотя бы один вшивый клочок улики — хоть полклочка доказательства того, что я действительно тот, кем вы меня считаете, вы депортировали бы отсюда мой труп, и без малейшего колебания. Но вы не сделали этого. Значит, и не сделаете.

— Хватит! Я вас предупредил, — Администратор Мэзер встал, тонко намекая, что разговор окончен. Но Линтон остался сидеть, с демонстративной наглостью развалившись в кресле. Через несколько секунд Мэзер побагровел, осознав, что сам поставил себя в дурацкое положение.

— Сядь, Мэзер, разговор не окончен до тех пор, пока я этого не сказал, — холодно протянул Рауль Линтон.

Мэзер сел, даже, скорее, рухнул, как подкошенный, в свое кресло. Подобное поведение было немыслимым!

— Так что давай покончим с предупреждениями, — продолжил Линтон. — Меня уже до смерти тошнит от них.

Он потянулся и выбрал себе тонкую сигарилью из полированного сатинированного ящичка из арфового дерева.

— Предупреждаю тебя, Мэзер, будь осторожен. Обращайся со мной нежно. Я на грани. В настоящий момент мне очень противно, то есть, другими словами, безразлично. Но только нажми на меня, пусть даже и легонько, подтолкни меня хотя бы капельку, и я перейду эту грань. Сейчас мне начихать, как ты правишь Созвездием — держишь туземцев в невежестве, приграничные планеты в технологической отсталости, а правительство в слепоте и глупости. Катись ты к черту хоть со скоростью двадцать парсеков в минуту — мне плевать. Но… только тронь меня, только попробуй меня запугать или депортировать, и я на сто процентов стану твоим врагом и врагом твоего паршивого вице-короля Провинции. Ты понял, Мэзер?

С этим словами Линтон поднялся. Потом наклонился и выплюнул прямо в напряженное, с побелевшими губами, лицо Администратора:

— Оставьте… Меня… В покое…

На этом разговор был закончен. Рауль величественно прошествовал к выходу, оставив Мэзера сидеть, тупо уставившись в противоположную стену. Он сидел, смотрел в стену и думал еще несколько минут, затем нажал на кнопку на внутренней поверхности своего стола.

— Да, Администратор? — раздался женский голос.

— Соедините меня с Пи-5.

— Пи-5. Соединяю. Можете говорить.

— Рагул? Это Мэзер. Только что разговаривал с Линтоном. Знаешь его? Отлично. Свяжись с Пертинаксом… Меня не волнует, какое дело он сейчас ведет. Пусть сядет Линтону на хвост. Он самый толковый шпион в Созвездии, и я хочу, чтобы он приглядывал за Линтоном: этот парень — бомба замедленного действия, готовая взорваться при малейшем толчке. Прикажи ему держать ухо востро. Я хочу знать обо всех, с кем Линтон говорит, обо всем, что он делает и куда ходит. Мне нужен этот Линтон, понял? Он предатель, и мне нужны доказательства — неопровержимые, документальные доказательства. Фотограммы, записи, видео — что угодно. Скажи Пертинаксу, чтобы был осторожен, пусть использует аппаратуру дальнего действия, сверхминиатюрные микрофоны, звукоуловительные лучи, разведывательные лучи — все, что ему понадобится. Но я должен получить этого парня с потрохами!

* * *