КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

– Обстрел, – произнес он. – Снова начинаться обстрел.

– И похоже, очень близко, – добавил я.

В течение нескольких следующих минут мы сделали немало новых поворотов и миновали множество маленьких деревянных домишек. Чтобы распугать детей и собак, водитель непрерывно сигналил. Потом машина снова внезапно остановилась, и он раздраженно хмыкнул. Посмотрев вперед, я увидел, что улица перегорожена баррикадой из мешков с песком и колючей проволоки.

– Приходится опять объезжать, – сказал молодой шофер. – Иначе никак.

– Но мы ведь должны быть где-то очень близко от места.

– Да, очень близко. Но дорога перекрыть, поэтому снова приходиться объезжать. Потерпите, сэр. Скоро быть на месте.

Тем не менее в поведении китайца была заметна перемена. Прежняя уверенность исчезла, и теперь я с удивлением увидел в нем совсем юного человека – наверное, всего-то лет пятнадцати, от силы шестнадцати. Какое-то время мы двигались по грязным вонючим задворкам, где легко могли в любой момент увязнуть в открытой сточной канаве, но непостижимым образом водителю удавалось каждый раз удержать колеса на самом краю. Мы постоянно слышали в отдалении звуки стрельбы и видели людей, спешивших укрыться в домах или каких-нибудь убежищах. Но дети и собаки – скорее всего бездомные – продолжали бегать прямо по дороге, не сознавая опасности. Когда мы тряслись по ухабам, проезжая двор какой-то маленькой фабрики, я спросил:

– Послушайте, почему бы вам не остановиться и не спросить у кого-нибудь дорогу?

– Потерпите, сэр.

– Потерпеть? Но вы не более моего понимаете, где мы находимся.

– Скоро приехать, сэр.

– Бред! Почему вы так упорствуете? Это вообще типично для китайцев. Вы заблудились, но не хотите в этом признаться. Мы катаемся уже… кажется, целую вечность.

Он ничего не ответил и выехал на очередную разбитую дорогу, круто поднимавшуюся вверх меж высившихся с обеих сторон гор промышленного мусора. В этот момент где-то уже совсем близко раздался новый оглушительный взрыв, и молодой человек до предела сбросил скорость.

– Сэр, думаю, нужно возвращаться.

– Возвращаться? Куда возвращаться?

– Стрелять совсем близко. Здесь опасно.

– Что значит – стреляют совсем близко? – И тут меня осенило: – Мы что, недалеко от Чапея?

– Сэр, мы в Чапей. Мы уже давно в Чапей.

– Что?! Вы хотите сказать, мы выехали за пределы сеттльмента?

– Сейчас мы в Чапей.

– Но… Боже милостивый! Значит, мы уже не в сеттльменте? В Чапее? Слушайте, вы, глупец, вам это известно? Вы сказали мне, что этот дом находится рядом. А теперь мы заблудились. И возможно, оказались в опасной близости от линии огня. И выехали за пределы международного сеттльмента! Вы настоящий дурак. Знаете почему? Нет? Так я вам скажу. Вы притворяетесь, будто знаете гораздо больше, чем знаете на самом деле. Только гордыня не позволяет вам отступить. Вот что я называю глупостью. Вы настоящий идиот! Слышите? Полный и законченный идиот!

Он остановил машину, открыл дверцу, выбрался и, не оборачиваясь, пошел прочь.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться и оценить ситуацию. Мы преодолели большую часть подъема, машина стояла на грязной дороге в уединенном месте, окруженная горами битого кирпича, скрученной проволоки и чего-то напоминающего искореженные останки старых велосипедных колес. Молодой человек удалялся по тропинке и был почти на вершине холма.

Выскочив из машины, я кинулся за ним. Он наверняка слышал, что я приближаюсь, но не оглянулся и не ускорил шаг. Догнав шофера, я схватил его за плечо.

– Послушайте, ну извините, – сказал я, чуть задыхаясь. – Я приношу вам свои извинения. Мне не следовало так горячиться. Я сожалею, искренне сожалею. Но вы ведь и понятия не имеете, как много все это для меня значит. А теперь, пожалуйста, – я махнул рукой в сторону машины, – поедем дальше.

Молодой человек не смотрел на меня.

– Больше никакой езды, – сказал он.

– Послушайте, я же извинился. Ну прошу вас, будьте благоразумны!

– Больше никакой езды. Здесь слишком опасно. Стрелять очень близко.

– Да поймите же, мне очень важно найти этот дом. Действительно очень важно. Пожалуйста, скажите честно, вы заблудились или все-таки знаете, где находится этот дом?

– Я знать. Я знать дом. Но теперь слишком опасно. Стрелять очень близко.

Словно в подтверждение его слов вдруг застрекотали пулеметы. Судя по всему, находились они довольно далеко, но невозможно было определить, в какой именно стороне. Мы стали озираться вокруг и вдруг почувствовали себя совершенно незащищенными здесь, у вершины холма.

– Тогда вот что, – сказал я, доставая из кармана блокнот и карандаш. – Вижу, вы больше не хотите участвовать во всем этом, и могу вас понять. Еще раз приношу извинения за то, что был с вами груб. Но прошу вас сделать для меня еще кое-что, прежде чем вы уйдете. Во-первых, напишите здесь адрес Ян Ченя.

– Никакой адрес, сэр. Нет адрес.

– Хорошо, тогда нарисуйте карту. Обозначьте направление. Ну хоть что-нибудь. Пожалуйста, сделайте это для меня! Или, подвезите меня хотя бы к ближайшему полицейскому участку. Конечно, с этого и следовало начинать. Мне нужны хорошо обученные вооруженные люди. Прошу вас. – Я протянул ему блокнот и карандаш.

Несколько страничек в блокноте были исписаны заметками, сделанными мной утром. Китаец листал их, пока не нашел чистую, и сказал:

– Нет английский. Не уметь писать английский, сэр.

– Тогда напишите, как умеете. Начертите карту. Что угодно. И побыстрее, пожалуйста.

Кажется, он наконец осознал важность того, о чем я просил. Несколько секунд шофер сосредоточенно размышлял, потом начал быстро писать. Заполнил одну страничку, другую. После четвертой или пятой воткнул карандаш обратно в спираль, скреплявшую листки, и вернул мне блокнот. Я просмотрел то, что он написал, но, разумеется, ничего не понял в китайских иероглифах. Тем не менее кивнул:

– Благодарю. В самом деле, огромное вам спасибо. А теперь, пожалуйста, довезите меня до полицейского участка. Потом можете отправляться домой.

– Полицейский участок там, сэр. – Он сделал еще несколько шагов в прежнем направлении и указал вниз, туда, где у другого склона холма, у подножия, ярдах в двухстах, виднелись серые строения.

– Полицейский участок там, сэр, – повторил он.

– Там? Но в каком именно доме?

– Там. С флагом.

– Да, вижу. Вы уверены, что это полицейский участок?

– Уверен, сэр. Полицейский участок.

Оттуда, где мы стояли, дом действительно был похож на полицейский участок. Более того, теперь мне было видно, что пытаться подъехать туда бессмысленно: дорога была слишком узкой для машины, а начни мы искать объездные пути, могли бы снова заблудиться. Я положил блокнот в карман и подумал, не наградить ли мне юного шофера несколькими банкнотами, но вспомнил, как он обиделся в прошлый раз, и сказал:

– Спасибо. Вы мне очень помогли. Отсюда я дойду сам.

Молодой человек пожал плечами – похоже было, что он так и не простил меня – и, повернувшись, пошел обратно к машине.

Глава 18

Полицейский участок выглядел покинутым. Спускаясь с холма, я видел выбитые окна и сорванную с петель дверь. Но, осторожно войдя по осколкам стекол в приемную, я столкнулся с тремя китайцами. Двое наставили на меня винтовки, третий угрожающе взмахнул лопатой. Один, в форме китайской армии, на ломаном английском спросил, что мне нужно. Когда мне удалось втолковать им, кто я, и объяснить, что хочу поговорить с любым ответственным лицом, мужчины заспорили. Наконец тот, кто был с лопатой, исчез в задней комнате, оставшиеся же двое держали меня под прицелом все время, пока он отсутствовал. Между тем, осмотревшись, я пришел к выводу, что едва ли в участке остался хоть один полицейский. На стенах, правда, еще висело несколько плакатов и заметок для памяти, но помещение явно уже давно пустовало. Никому не нужные телеграфные ленты свисали с аппарата, и задняя стена приемной была разворочена снарядом.

Прошло, наверное, минут пять, прежде чем вернулся мужчина с лопатой. Они снова поговорили на своем языке, который скорее всего являлся шанхайским диалектом китайского, и только после этого один из солдат жестом указал мне следовать за лопатоносцем.

Тот провел меня в заднюю комнату, которую, как оказалось, тоже охраняли вооруженные люди. Они расступились, и вскоре я уже спускался вслед за своим сопровождающим по расшатанной лестнице в подвал, где находились камеры.

Не очень хорошо помню теперь, как оказался в подземном убежите. Вероятно, мы проходили еще через какие-то комнаты; помню, как мы шли вдоль некоего подобия туннеля, наклоняя головы, чтобы не стукнуться о низкие потолочные балки. Там тоже были часовые, и, когда навстречу попадалась неясная черная фигура, мне приходилось вжиматься в шершавую стену, чтобы не столкнуться с ней.

Наконец меня ввели в комнату без окон, где было устроено что-то вроде временного военного штаба. Она освещалась двумя лампочками, свисавшими с потолка по обе стороны центральной балки. Штукатурка обвалилась, обнажив кирпичную кладку, и в стене справа от меня зияла такая большая дыра, что через неё свободно мог пролезть взрослый мужчина. В противоположном углу стояла видавшая виды походная радиостанция, а в центре комнаты – большой письменный стол, который, как я успел заметить, был перепилен пополам, снова сложен на скорую руку и скреплен веревками и гвоздями. Перевернутые деревянные ящики служили табуретами; единственный настоящий стул занимал привязанный к нему мужчина – он был без сознания. На мужчине была японская морская форма; половина лица представляла собой одну сплошную рану.

Кроме него, в комнате находились два офицера китайской армии, оба стояли, склонившись над расстеленной на столе картой. При моем появлении они подняли головы, затем один из них подошел и протянул мне руку.

– Я лейтенант Чу. Это – капитан Ма. Ваш визит – большая честь для нас, мистер Бэнкс. Вы прибыли оказать нам моральную поддержку?

– Видите ли, лейтенант, по правде говоря, у меня к вам особая просьба. Думаю, по окончании моей миссии боевой дух действительно невероятно поднимется. И у вас, и у всех остальных. Но мне требуется небольшая помощь, вот почему я к вам и пришел.

Лейтенант что-то сказал капитану, который, судя по всему, не понимал по-английски, и они оба опять посмотрели на меня. Несчастного японца вдруг вырвало прямо на китель. Мы все обернулись к нему, но лейтенант тут же переключил внимание на меня.

– Вы сказали, вам нужна помощь, мистер Бэнкс. Какая именно?

– Вот здесь у меня нарисован план – план подхода к одному дому. Мне совершенно необходимо попасть туда немедленно. Описание дороги сделано по-китайски, поэтому я не могу сам прочесть его, но, даже если бы и мог, мне понадобился бы провожатый – человек, хорошо знающий местность.

– Вы всего лишь хотите получить провожатого?

– Не только, лейтенант. Мне понадобится человек пять крепких мужчин, а если можно, то и больше. Они должны быть хорошо обучены и опытны, поскольку задача у них будет непростая.

Лейтенант усмехнулся, потом, снова став серьезным, ответил:

– Сэр, в настоящий момент нам самим не хватает таких людей. Эта база – последний оплот нашей обороны, однако вы сами видели, как слабо она охраняется. В сущности, те люди, которых вы встретили по дороге сюда, ранены, больны или же это неопытные добровольцы. Всех, кто способен сражаться в бою, мы отправили на передовую.

– Я понимаю, лейтенант, что вы в тяжелой ситуации, но поймите и вы меня, речь ведь идет не о заурядном расследовании, за которое мне захотелось взяться. Когда я говорю, что мне совершенно необходимо добраться до этого дома… Впрочем, лейтенант, я вам все расскажу, нет никакой необходимости хранить тайну. Вы и капитан Ма будете первыми, кто об этом узнает. Дом, который я ищу и который, по моим сведениям, находится где-то рядом, это тот самый дом, в котором держат моих родителей. Именно так, лейтенант! И речь идет о том, чтобы после стольких лет завершить наконец это дело. Теперь видите, почему я считаю свою просьбу, даже в такой трудный для вас момент, вполне уместной?

Лейтенант неотрывно смотрел мне в лицо. Капитан что-то спросил у него по-китайски, но он не ответил, а сказал, обращаясь ко мне:

– Скоро с задания должны вернуться несколько наших людей. Ушли семеро. Сколько вернется – неизвестно. Я намеревался сразу отправить их в другое место. Но теперь… По такому случаю возьму на себя персональную ответственность.

Эти люди, сколько бы их ни оказалось, будут в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, лейтенант. Но как долго придется ждать этих людей? Нельзя ли мне взять несколько человек из тех, что дежурят наверху, буквально на несколько минут? Ведь дом расположен где-то совсем рядом. Дело, видите ли, в том, что меня ждут… – Я вдруг вспомнил о Саре, и меня охватила паника. Я сделал еще шаг вперед и добавил: – Лейтенант, не могу ли я воспользоваться вашим телефоном? Мне очень нужно позвонить.

– К сожалению, здесь нет телефона, мистер Бэнкс. А эта радиостанция имеет связь только с нашим штабом и другими опорными пунктами.

– Ну, тогда я тем более должен покончить с этим делом безотлагательно! Видите ли, сэр, меня ждет дама! Может быть, я возьму с собой трех-четырех человек из здешней охраны?

– Мистер Бэнкс, пожалуйста, успокойтесь. Мы сделаем все, чтобы помочь вам. Но, как я уже сказал, эти люди не подходят для выполнения вашей миссии. Они только все испортят. Понимаю, вы много лет ждали, когда представится возможность раскрыть это дело. Но я очень советую вам в настоящий момент не действовать поспешно.

В словах лейтенанта был большой резон. Вздохнув, я сел на перевернутый ящик из-под чая.

– Мои люди скоро должны подойти, – продолжал лейтенант. – Мистер Бэнкс, позвольте мне взглянуть на ваш план.

Мне не хотелось отдавать блокнот в чужие руки даже на несколько секунд, но делать было нечего, и я вручил его офицеру, предварительно открыв на нужной страничке. Он изучил нарисованную шофером карту и вернул мне блокнот.

– Мистер Бэнкс, вынужден вам заметить, что этот дом… До него будет не так просто добраться.

– Но мне известно, сэр, что он очень близко отсюда.

– Это правда близко. И все же подойти к нему будет трудно. Он может даже оказаться в тылу у японцев.

– В тылу у японцев? Ну что ж, думаю, я всегда смогу договориться с японцами. Лично мне с ними нечего делить.

– Сэр, если соблаговолите пройти со мной, пока мы ждем возвращения моих людей, я покажу вам, где именно мы находимся.

Обернувшись к капитану, лейтенант быстро о чем-то переговорил с ним, потом прошел к двери, похожей на дверь в кладовую, находившуюся в углу, распахнул ее и ступил внутрь. Я не сразу сообразил, что он ждет, чтобы я последовал за ним, но когда все же вошел в кладовку, то налетел на каблуки лейтенантских ботинок, оказавшиеся точно на уровне моего лица, и услышал голос, доносившийся откуда-то сверху, из темноты:

– Мистер Бэнкс, пожалуйста, следуйте за мной. Здесь сорок восемь ступенек. Вам лучше держаться по крайней мере на пять ступенек ниже меня.

Его подметки исчезли. Сделав еще шаг вперед, я вытянул руки и нащупал на кирпичной стене металлические перекладины. Высоко вверху синел маленький клочок неба. Я понял, что мы у основания дымохода или полицейской наблюдательной вышки.

Несколько первых ступенек я преодолел крайне неловко, не только потому, что боялся в темноте оступиться, но и потому, что опасался, как бы лейтенант не сорвался и не упал на меня. Однако клочок неба становился все шире, и наконец я увидел, что лейтенант выбирается наружу. Мне понадобилось еще около минуты, чтобы присоединиться к нему.

Теперь мы стояли на высокой плоской крыше. На несколько миль вокруг простирались плотно прилегающие друг к другу точно такие же крыши. Вдалеке, вероятно, в полумиле к востоку, виднелся столб черного дыма, поднимавшегося в послеполуденное небо.

– Странно, – сказал я, озираясь по сторонам, – как же там люди передвигаются? Такое впечатление, что там нет улиц.

– Это отсюда так кажется, но вы посмотрите через это.

Он протянул мне бинокль. Я приставил к глазам окуляры, отрегулировал резкость, но увидел лишь множество дымоходов. Однако в конце концов мне удалось сосредоточить взгляд на отдаленном столбе дыма. За спиной я услышал голос лейтенанта:

– Вы видите перед собой муравейник, мистер Бэнкс. Там живут фабричные рабочие. Уверен, за все то время, что вы провели здесь в детстве, вам ни разу не довелось побывать в муравейнике.

– В муравейнике? Нет, не довелось.

– Ну конечно, нет. Иностранцы редко посещают подобные места, если они не миссионеры. Или не коммунисты. Я китаец, но даже мне не позволялось и близко подходить к таким местам. До тридцать второго года, когда мы первый раз воевали с японцами, я даже не знал об их существовании. Вы не поверите, что люди могут жить в таких условиях. Это действительно напоминает муравейник. Все эти лачуги предназначались для самой захудалой бедноты. Они построены впритык одна к другой, ряд за рядом, а комнаты – крохотные клетушки. Одно слово – муравейник. Если присмотритесь повнимательнее, заметите тонкие линии. Это узкие проходы, существующие исключительно для того, чтобы люди могли попасть в дома. В задней части строений окон нет вообще. Простите, вы скоро поймете, зачем я вам все это рассказываю. Итак, комнаты там маленькие, потому что предназначены для бедноты. Бывало, в одной такой каморке теснилось семь-восемь человек. Но со временем пришлось ставить перегородки даже в этих крохотных помещениях, чтобы пустить туда еще одну семью и разделить с ней арендную плату. А если денег на оплату жилья все равно не хватало, помещение опять делили. Помню, я как-то видел крохотную темную комнатенку, поделенную на четыре части, и в каждой ютилась семья. Мистер Бэнкс, вы можете поверить, что люди в состоянии так жить?

– Это кажется неправдоподобным, но, если вы сами видели, лейтенант…

– Когда война с японцами закончится, мистер Бэнкс, я подумаю, не перейти ли мне на сторону коммунистов. Вы полагаете, так говорить опасно? Но среди офицеров немало таких, которые предпочли бы сражаться под руководством коммунистов, а не Чана.

Я направил бинокль на плотную массу обшарпанных крыш. Теперь мне было видно, что многие из них проломлены. Более того, я различил улочки, о которых говорил лейтенант, – узкие проходы, ниточками тянущиеся к домам.

– Перегородки, возведенные жильцами, конечно, хилые, но здания сами по себе кирпичные, – продолжал лейтенант. – Это сослужило хорошую службу при нападении японцев в тридцать втором, помогает нам и теперь.

– Понимаю, – отозвался я. – Прочные постройки, защищаемые солдатами. Нелегкая перспектива для японцев, даже с их современным вооружением.

– Совершенно верно. Там, в муравейнике, японское оружие и даже их отличная выучка ни к чему. Воевать придется только с помощью винтовок, штыков, ножей, пистолетов, лопат и мясницких ножей. На прошлой неделе японцев отбросили назад. Видите дым, мистер Бэнкс? Этот пункт удерживался неприятелем еще на прошлой неделе. Но теперь мы заставили его отступить.

– А мирные жители продолжают оставаться в своих домах?

– Конечно. Вы не поверите, но даже дома, находящиеся в непосредственной близости от передовой, по-прежнему заселены. Это создаст дополнительные трудности для японцев. Они же не могут стрелять выборочно. Западные страны наблюдают за их действиями, и японцы боятся, что за жестокость придется дорого заплатить.