КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

Больше до отъезда Сары мы не встречались. Если она тогда имела полное право упрекнуть меня за то, что я тянул столько лет, то насколько же еще более справедливым будет ее разочарование, не начни я действовать и теперь! Ведь совершенно очевидно: каких бы успехов ни добился сэр Сесил в Шанхае за те месяцы, что минули с начала вторжения, решение проблемы еще даже не просматривается. Напряжение во всем мире продолжает возрастать. Умные люди сравнивают нашу цивилизацию со стогом сена, к которому со всех сторон поднесены зажженные спички. А я все еще прозябаю здесь, в Лондоне. Но теперь, после получения вчерашнего письма, можно сказать, последние фрагменты головоломки легли на свои места. Безусловно, пришло время мне самому отправиться в Шанхай и – после всех этих лет – «умертвить змея», как призывал добропорядочный инспектор из Эксетера.

Но за это придется кое-чем заплатить. Сегодня утром, как и вчера, Дженнифер ездила по магазинам, чтобы купить вещички, которые, по ее словам, были совершенно необходимы для нового школьного семестра. Уезжая, девочка выглядела взволнованной и счастливой – она еще ничего не знала о моих планах и о том, что мы с мисс Гайвенс обсуждали накануне вечером.

Я позвал гувернантку в гостиную, и мне трижды пришлось попросить ее сесть, прежде чем она наконец опустилась в кресло. Вероятно, она догадывалась, о чем пойдет речь, и боялась, что, если она при этом будет сидеть, все будет смахивать на заговор. Я постарался как можно подробнее объяснить ей суть дела, чтобы она прониклась его важностью и, более того, поняла, что я вовлечен в него уже много-много лет. Мисс Гайвенс слушала абсолютно невозмутимо и, когда я замолчал, задала всего один простой вопрос: как долго я буду отсутствовать? Кажется, я довольно продолжительное время пытался донести до нее, почему в таких делах невозможно установить точные рамки. Насколько помню, она сама прервала меня в конце концов, чтобы кое о чем спросить, и мы в течение нескольких минут обсуждали разные практические детали, связанные с моим предстоящим отъездом. И только после того, как мы исчерпали все проблемы и она встала, чтобы уйти, я сказал:

– Мисс Гайвенс, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что, несмотря на все ваши усилия, мое отсутствие вскоре создаст для Дженнифер немалые трудности. Но понимаете ли вы, что в более отдаленной перспективе, несомненно, в наших общих интересах – моих и Дженни, – чтобы я последовал плану, который набросал для себя. В конце концов, сможет ли Дженнифер любить и уважать опекуна, который, как ей станет известно, в решающий момент не исполнил долга, к коему был призван? Чего бы девочка ни хотела в настоящий момент, повзрослев, она станет презирать меня.

И что хорошего будет в этом для нас обоих?

Мисс Гайвенс, неотрывно глядя на меня, ответила:

– В том, что вы говорите, есть резон, мистер Бэнкс. – И добавила: – Но она все равно будет скучать.

– Да. Да, я знаю. Но, мисс Гайвенс, разве вы не понимаете? – Здесь я, должно быть, слегка повысил голос. – Неужели вы не понимаете, как накалилась обстановка? Мир погружается в пучину. Я должен ехать.

– Разумеется, мистер Бэнкс.

– Мне очень жаль. Простите меня. Что-то я слишком разнервничался. У меня сегодня вообще был трудный день.

– Вы хотите, чтобы я ей все рассказала? – спросила мисс Гайвенс.

Я задумался, потом покачал головой:

– Нет, я сам с ней побеседую. Выберу подходящий момент и побеседую. Был бы вам признателен, если бы вы не говорили с ней о моем отъезде до тех пор, пока я не сообщу ей об этом.

Я собирался все рассказать Дженнифер утром. Но, поразмыслив, решил, что это преждевременно – незачем портить приподнятое настроение, в котором она пребывает в преддверии нового школьного семестра. Лучше отложить разговор и навестить ее как-нибудь в школе, когда я закончу все приготовления. Дженнифер – исключительно сильная духом девочка, и нет никаких оснований предполагать, что известие о моем отъезде повергнет ее в уныние.

Тем не менее не могу без грусти вспоминать теперь тог двухлетней давности зимний день, когда я впервые приехал в школу Святой Маргариты. Я проводил расследование неподалеку, а Дженнифер тогда только начала учиться там, и я решил заехать посмотреть, все ли у нее в порядке.

Школа располагается в большом доме, окруженном несколькими акрами земли. Позади дома лужайка уступами спускается к озеру. Быть может, именно из-за озера все четыре раза, когда я приезжал в школу, по усадьбе стелился туман. По всей территории свободно разгуливают гуси, и все-таки лишенные воображения садовники разбивают клумбы в самых неподходящих, даже болотистых местах. В целом атмосфера здесь весьма строгая, хотя учительницы, по крайней мере те, которых я видел, казались весьма отзывчивыми.

Помню, в тот день некая мисс Наттинг, добрая женщина лет пятидесяти с небольшим, вела меня по промозглым школьным коридорам и, вдруг остановившись, увлекла в боковую нишу. Там, понизив голос, она сказала:

– Учитывая все обстоятельства, мистер Бэнкс, девочка, как и ожидалось, начинает привыкать. Поначалу каждый, разумеется, испытывает трудности, поскольку остальные девочки все еще воспринимают ее как новенькую, и среди них есть две-три, способные порой даже проявлять жестокость. Но я уверена, к следующему семестру все это будет позади.

Дженнифер ждала меня в большой комнате со стенами, обшитыми дубовыми панелями. В камине тлело полено. Учительница оставила нас одних. Стоя перед камином, Дженнифер как-то робко улыбалась.

– Не очень-то хорошо здесь топят, – сказал я, растирая холодные ладони и подходя ближе к камину.

– Это еще что! Ты бы знал, как холодно у нас в спальнях. На простынях сосульки висят! – Она немного нервно рассмеялась.

Я сел в кресло возле огня, но Дженнифер продолжала стоять. Я боялся, что девочка будет чувствовать себя неловко, встречаясь со мной в непривычной обстановке, но вскоре она уже беззаботно щебетала о своих занятиях бадминтоном, о девочках, которые ей нравятся, о еде, по ее словам, состоявшей из «тушенки, тушенки и снова тушенки».

– Когда попадаешь в новое место, – вставил я, – порой бывает трудновато привыкнуть. Они тут не… нападают на тебя всем скопом, не обижают?

– Нет, что ты! – ответила она. – Ну, дразнят, конечно, иногда немного, но они не хотят меня обидеть. Они все очень славные девочки.

Мы проговорили минут двадцать, потом я встал, достал из чемоданчика и вручил ей привезенную с собой картонную коробку размером приблизительно с обувную.

– Ой, что это?! – с любопытством воскликнула Дженнифер.

– Дженни, это не… это нельзя назвать подарком. Она уловила предупреждение в моем голосе и посмотрела на коробку с внезапной тревогой.

– Тогда что же это? – спросила она.

Открой и посмотри сама.

Я наблюдал, как она снимает с коробки крышку и заглядывает внутрь. Выражение ее лица при этом ничуть не изменилось. Засунув руку в коробку, она дотронулась до того, что лежало внутри.

– К сожалению, это все, что я смог добыть. Как мне удалось выяснить, твой сундук не утонул в море, а был украден с лондонского склада вместе с четырьмя другими. Я сделал все, что мог, но, судя по всему, воры просто уничтожили то, что не смогли продать. Из одежды я не нашел ничего. Только вот эти вещицы.

Достав из коробки браслет, она внимательно изучала его, словно искала следы повреждений, потом, положив его обратно, взяла пару крохотных колокольчиков и так же внимательно стала рассматривать их. Потом закрыла коробку и взглянула на меня.

– Дядя Кристофер, какой ты добрый! – тихо произнесла она. – У тебя ведь так мало свободного времени.

– Это нисколько меня не затруднило. Жаль только, что не удалось спасти больше.

– Ты очень добрый.

– Ну что ж, наверное, тебе нужно возвращаться на урок географии. Я приехал в неподходящий момент.

Еще некоторое время она продолжала стоять неподвижно, глядя на коробку, которую держала в руках, потом сказала;

– Здесь, в школе, иногда забываешь. Ну, иногда. Начинаешь вместе с остальными девочками считать дни, оставшиеся до каникул, до того времени, когда снова увидишься с мамой и папой.

Даже в той обстановке мне было все еще удивительно слышать, как она говорит о родителях. Я ожидал, что Дженнифер добавит что-нибудь еще, но она молчала, просто смотрела так, словно только что задала мне вопрос. И в конце концов я сказал:

– Знаю, порой бывает очень трудно. Кажется, весь окружавший тебя мир внезапно обрушился. Но я должен кое-что сказать тебе, Дженни. Ты отлично умеешь складывать осколки в единое целое. Тебе это действительно прекрасно удастся. Понимаю, новая картинка никогда не бывает точно такой, какой была старая, но знаю также, что тебе свойственно идти вперед и строить для себя счастливое будущее. А я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе. Я хочу, чтобы ты это знала.

– Спасибо, – сказала она. – И за это, – взглядом она указала на коробку, – тоже спасибо.

Насколько помню, так закончилась в тот день наша встреча. Удаляясь от относительного тепла камина, мы пересекли продуваемую сквозняком комнату и вышли в коридор. Я смотрел ей вслед, пока она шла к классу.

Два года назад, в тот зимний день, мне и в голову не могло прийти, что мои слова окажутся правдой. Когда я в следующий раз приеду в школу Святой Маргариты, чтобы попрощаться, наше свидание вполне может состояться в той же продуваемой сквозняком комнате, у того же камина. Если так, то тем хуже для меня, ибо маловероятно, чтобы Дженнифер не помнила нашу предыдущую встречу там же. Но она умная девочка и, каковы бы ни были ее чувства, сумеет понять все, что я ей скажу. Вероятно, она даже быстрее, чем ее няня вчера, осознает важность моей миссии и будет искренне радоваться моему выбору, – ведь я принял вызов и не уклонился от ответственности.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Отель «Китай», Шанхай, 20 сентября 1937 года

Глава 12

Те, кто путешествует по арабским странам, часто отмечают, что местные жители во время разговора слишком близко придвигаются к собеседнику, чем приводят иностранцев в замешательство. Разумеется, это всего лишь местный обычай, отличающийся от нашего, и всякий широко мыслящий человек очень быстро перестает замечать неудобство. Я постоянно напоминал себе, что должен так же относиться к тому, что за три недели пребывания в Шанхае стало для меня источником постоянного раздражения, а именно: здесь все, похоже, считали своим долгом при первой возможности заслонить мне панораму. Стоило войти в комнату или выйти из машины, как кто-нибудь, широко улыбаясь, непременно вырастал прямо передо мной, загородив все поле зрения и лишив возможности видеть что-либо вокруг. Нередко виновником оказывался сам хозяин дома или тот, кто меня в данный момент сопровождал; а уж если кто-то из них и не успел сделать этого, недостатка в зеваках, готовых немедленно исправить положение, никогда не бывало. Насколько я успел заметить, представители всех национальностей, составляющие местную общину – англичане, китайцы, французы, американцы, японцы, русские, – вполне усвоили и с одинаковым рвением исполняли вышеозначенный ритуал, откуда следует неотвратимый вывод: этот обычай – уникальное достояние международного шанхайского сеттльмента, единственно способное сокрушить все здешние расовые и классовые барьеры.

Мне понадобилось довольно много времени, чтобы осмыслить эту местную эксцентричную особенность и понять: именно она лежала в основе дезориентации, которая грозила полностью обескуражить меня в первые дни после приезда. Теперь, хоть меня это порой по-прежнему жутко раздражает, я уже не воспринимаю попытки заслонить мне обзор как нечто, заслуживающее серьезного внимании. Кроме того, я обнаружил другую, полезную шанхайскую привычку облегчать себе жизнь: здесь считается вполне позволительным на удивление грубо расталкивать людей, чтобы проложить себе дорогу. Сам я пока не сумел заставить себя подключиться к подобной практике, однако неоднократно имел возможность наблюдать, как изысканные дамы на светских раутах весьма решительно толкаются, ни у кого не вызывая при этом осуждения.

На второй день своего пребывания здесь, войдя вечером в бальный зал отеля «Палас», располагающийся в пентхаусе, и, не успев еще приспособиться ни к той, ни к другой забавной местной привычке, я несколько раз по ходу вечера оказывался на грани нервного срыва из-за того, что мне тогда еще представлялось следствием чрезмерной перенаселенности международного сеттльмента. Едва я вышел из лифта и увидел шикарный ковер, устилавший пол коридора, вдоль которого выстроились швейцары-китайцы, как прямо передо мной выросла мощная фигура одного из хозяев вечера – мистера Макдоналда, сотрудника Британского консульства.

Пока мы двигались ко входу в зал, я заметил, что каждый швейцар, мимо которого мы проходили, очень мило кланялся. Но не успели мы миновать и троих – всего швейцаров стояло по шесть или семь с каждой стороны, – как другой распорядитель вечера, некто мистер Грейсон, представлявший Шанхайский муниципальный совет, заслонил от меня и этот вид, подойдя сбоку и продолжив разговор, начатый еще в лифте. А как только я вступил в зал, где, по словам хозяев, нам предстояло насладиться выступлением «лучшего городского кабаре» и «обществом шанхайской элиты», тут же очутился в самой гуще дефилирующей толпы. Высоченный потолок со свисающими с него роскошными люстрами позволял предположить весьма внушительные размеры зала, хотя убедиться в этом долгое время возможности не было. Продвигаясь вслед за хозяевами, я увидел вдоль одной из стен огромные французские окна, сквозь которые в зал лился свет закатного солнца. Заметил я также сцену в дальнем конце, по которой бродили, переговариваясь, музыканты в белых смокингах. Как и все остальные, они, казалось, чего-то ждали – быть может, просто наступления темноты. Вообще в помещении царила суета – люди, толкаясь, кружили но залу без всякой видимой цели.

Я чуть не потерял из виду своих сопровождающих, но тут мистер Макдоналд издали кивнул мне, и в конце концов я очутился за маленьким столиком, покрытым накрахмаленной белой скатертью, к которому моим хозяевам не без труда удалось проложить путь в толпе. С этой более низкой точки обзора я увидел, что довольно большая площадка в центре зала оставалась свободной – наверное, для выступления кабаре – и что почти все присутствующие столпились на сравнительно узком пространстве вдоль стены, сплошь прорезанной французскими окнами. Столик, за которым мы сидели, оказался встроенным в длинный ряд других, но, когда я попытался рассмотреть, как далеко простирается этот ряд, мне снова закрыли обзор. За столиками, непосредственно примыкавшими к нашему, никто не сидел: вероятно, толпа находила их неудобными. Наш стол и впрямь вскоре стал напоминать утлый челнок, захлестываемый со всех сторон волнами шанхайскою высшего света. Мое присутствие не осталось незамеченным; я слышал, как новость передавалась из уст в уста, и все больше взоров устремлялось в нашу сторону.

Однако, пока обстановка не стала нестерпимой, я, несмотря ни на что, старался поддерживать беседу со своими спутниками, начатую еще в машине по дороге в отель, и, помнится, в какой-то момент сказал Макдоналду:

– Чрезвычайно благодарен вам за предложение, сэр, но предпочитаю вести дело в одиночку, следуя собственному плану. Просто я привык так работать.

– Как хотите, старина, – ответил он. – Я лишь считал своим долгом предложить помощь. Кое-кто из людей, о которых я говорил, очень хорошо ориентируется в городе. И лучшие из них ничуть не уступают сыщикам Скотленд-Ярда. Просто я подумал, что они могут сэкономить вам – да и всем нам – немало времени.

– Но вы ведь помните, мистер Макдоналд, я говорил, что решился приехать сюда только после того, как составил ясное представление о деле. Иными словами, мой приезд – отнюдь не отправная точка, а кульминация многолетнего труда.

– То есть, – внезапно вклинился Грейсон, – вы приехали к нам, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом. Замечательно! Чудесная новость!

Макдоналд метнул на сотрудника муниципального совета презрительный взгляд и продолжил, игнорируя его слова:

– У меня и в мыслях не было ставить под сомнение ваши способности, старина. Ваш послужной список говорит сам за себя. Но я хотел немного помочь с персоналом, который, естественно, работал бы исключительно под вашим руководством. Я предложил это для того, чтобы ускорить дело. Как вновь прибывшему, вам, вероятно, не совсем ясно, насколько обострилась сейчас ситуация в регионе. Знаю, на первый взгляд может показаться, что жизнь здесь течет неторопливо. Но боюсь, времени у нас осталось не так уж много.

– Я вполне отдаю себе отчет в сложности ситуации, мистер Макдоналд. Но могу лишь повторить: у меня есть вес основания полагать, что дело получит удовлетворительное разрешение в относительно короткий срок. При условии, разумеется, что смогу вести расследование без помех.

– Чудесная новость! – снова воскликнул Грейсон, схлопотав при этом еще один холодно-пренебрежительный взгляд Макдоналда.

Чем дольше находился я в тот день в обществе сотрудника британского консульства, том больше меня раздражала его манера делать вид, будто он не более чем сотрудник протокольного отдела. И дело было не только в его неумеренном любопытстве по части моих планов и желании непременно навязать мне своих «помощников». Утонченно-лицемерное выражение лица вкупе с изысканно-ленивыми манерами с головой выдавало его принадлежность к высшим чинам разведки. Вот почему, устав, видимо, к тому моменту подыгрывать ему, следующую реплику я бросил так, будто правда была нам обоим давно известна:

– Поскольку речь зашла о помощи, мистер Макдоналд, вы действительно могли бы оказать мне неоценимую услугу.

– С радостью, старина.

– Как уже говорил, я особо интересуюсь делом, которое местная полиция называет «Убийствами Желтого Змея».

– Вот как? – На лице Макдоналда проступила настороженность.

Грейсон же, судя по всему, не знавший, о чем речь, лишь переводил взгляд с меня на Макдоналда.

– В сущности, – продолжал я, пристально глядя на сотрудника консульства, – я принял окончательное решение приехать сюда только после того, как собрал достаточно улик по этим убийствам.

– Понимаю. Значит, вас интересует дело Желтого Змея. – Макдоналд небрежно окинул взглядом зал. – Гнусное дельце. Но в более широком контексте, полагаю, не столь уж существенное.

– Ошибаетесь. Уверен, оно имеет самое непосредственное отношение к моему делу.

– Прошу прощения, – вклинился в разговор Грейсон, – но что такое «Убийства Желтого Змея»? Никогда о них не слышал.

– Так здесь называют акты возмездия коммунистов, – пояснил Макдоналд. – Красные убивали родственников одного из своих бывших единомышленников, который стал доносить на них. – И, снова обращаясь ко мне, добавил: – В здешних местах это время от времени случается. Красные в подобных ситуациях ведут себя как дикари. Но это внутри-китайские дела. Чан Кайши – главарь красных и намерен оставаться им независимо от действий японцев. Мы, знаете ли, стараемся не вмешиваться. Удивительно, что вас это так интересует, старина.

– Но серия убийств, – ответил я, – связанная с Желтым Змеем, еще не закончена. Такие убийства с разной степенью регулярности происходят на протяжении последних четырех лет. К настоящему времени жертвами стали уже тринадцать человек.

– Вам известно больше, чем мне, старина. Но, судя по тому, что я слышал, причина, по которой эти убийства до сих пор имеют место, состоит в том, что красные точно не знают, кто предатель. Сначала они угробили вовсе не тех. У этих ребят, знаете ли, весьма условные представления о справедливости. Каждый раз, когда у них появляется новый объект для подозрений, «новый Желтый Змей», они идут и вырезают еще одну семью.

– Мне бы очень помогло, мистер Макдоналд, если бы я смог поговорить с этим информатором, с человеком, которого вы сами называете Желтым Змеем.

Макдоналд пожал плечами:

– Это – внутреннее дело китайцев, старина. Никому из нас не известно, кто такой Желтый Змей. По мне, так китайское правительство сделало бы доброе дело, раскрыв его инкогнито, прежде чем пострадают другие ни в чем не повинные люди, принятые за его родственников. Нет, честное слово, старина, это – внутреннее дело китайцев. Лучше оставить все как есть.

– Мне очень важно встретиться с этим информатором.

– Ну что ж, если вам это так необходимо, я попробую кое с кем переговорить. Но не могу ничего обещать. Похоже, этот парень весьма полезен правительству. Люди Чана наперника хорошо охраняют его.

К этому времени я заметил, что нас все плотнее окружают множество гостей, желающих не только увидеть меня, но и послушать наш разговор. В такой ситуации едва ли можно было ожидать откровенности со стороны Макдоналда, и я решил временно оставить тему. Вообще-то меня переполняло желание встать и выйти немного подышать свежим воздухом, но, прежде чем я успел сделать хоть малейшее движение, Грейсон наклонился ко мне с лучезарной улыбкой и сказал:

– Мистер Бэнкс, понимаю, сейчас не самое подходящее время, но нам с вами необходимо кое-что бегло обсудить. Видите ли, сэр, мне выпала счастливая обязанность быть организатором церемонии. Я имею в виду церемонию встречи.

– Мистер Грейсон, не хотел бы показаться неблагодарным, но, как только что заметил мистер Макдоналд, времени у нас мало. К тому же меня уже встретили здесь с таким радушием…

– Нет-нет, сэр, – нервно рассмеялся Грейсон. – Я имел в виду настоящую церемонию. Церемонию встречи ваших родителей после стольких лет заточения.

Должен признаться, это застало меня врасплох, и несколько секунд я с недоумением смотрел на него. Он снова нервно хихикнул и сказал:

– Знаю, это может выглядеть немного преждевременным. Сначала вы должны сделать свою работу. И разумеется, я не хотел бы испытывать судьбу. Но все равно, понимаете, мы обязаны подготовиться. Как только вы объявите, что дело раскрыто, все потребуют от нас, от муниципального совета, отметить это событие подобающим образом. Понадобится провести особую церемонию, причем незамедлительно. Однако, видите ли, сэр, организовать мероприятие такого масштаба – задача непростая. Вот почему я прошу разрешения задать вам кое-какие вопросы. Во-первых, сэр, как вы посмотрите на то, чтобы местом проведения церемонии избрать Джессфилд-парк? Потребуется, как вы догадываетесь, достаточно просторная площадка…

Пока Грейсон продолжал говорить, я постепенно стал все отчетливее улавливать некий звук – он доносился откуда-то из-за спин собравшихся и напоминал отдаленную оружейную пальбу. Внезапно речь Грейсон была прервана сотрясшим зал громким взрывом. Я тревожно поднял голову, но увидел вокруг лишь улыбающихся, даже смеющихся людей, держащих в руках бокалы с коктейлями. Через несколько мгновений в толпе у окон началось какое-то брожение, словно возобновился крикетный матч. Я решил воспользоваться случаем и, поднявшись из-за стола, попробовал пробиться к окну. Передо мной оставалось еще слишком много народу, чтобы я мог увидеть хоть что-нибудь, и я изо всех сил старался протиснуться вперед. И тут до меня дошло, что ко мне обращается седовласая дама, оказавшаяся рядом.

– Мистер Бэнкс, – расслышал я, – отдаете ли вы себе отчет в том, какое облегчение все мы испытываем теперь, когда вы наконец с нами? Мы, разумеется, старались не подавать виду, но были чрезвычайно озабочены тем, что… Понимаете ли, – она махнула рукой в ту сторону, откуда доносилась пальба, – мой муж, например, утверждает, что японцы никогда не посмеют вторгнуться в международный сеттльмент. Но он повторяет это как заклинание раз по двадцать на дню, и его слова ничуть меня не успокаивают. Уверяю вас, мистер Бэнкс, когда весть о вашем прибытии дошла до нас, это стало первой хорошей новостью за последние месяцы. Мой муж даже перестал твердить свою маленькую мантру о невозможности вторжения японцев, во всяком случае, несколько дней он ее не повторял. Господи помилуй!

Еще один громоподобный взрыв сотряс зал, вызвав немало иронических восклицаний. В этот момент я заметил небольшой просвет впереди. Несколько французских окон было открыто, и люди хлынули через них на балкон.

– Не беспокойтесь, мистер Бэнкс, – сказал какой-то молодой человек, хватая меня за руку. – О том, чтобы порядок в Шанхае был нарушен, не может быть и речи. Теперь, после Кровавого понедельника, обе стороны действуют чрезвычайно осторожно.

– Но где это нее происходит? – спросил я.

– О, это стреляет японский военный корабль, стоящий в порту. Снаряды перелетают через нас и разрываются вдали. После наступления темноты зрелище бывает весьма впечатляющим. Это все равно что наблюдать за падающими звездами.

– А если снаряд упадет ближе?

Не только молодой человек, с которым я разговаривал в тот момент, но и несколько других гостей рассмеялись, услышав такое нелепое предположение, – рассмеялись, как мне показалось, нарочито громко. Потом кто-то сказал:

– Остается надеяться, что японцы стреляют метко. В конце концов, если они не будут аккуратны, под их огонь могут попасть и их собственные солдаты.

– Мистер Бэнкс, не желаете? – Мне протянули театральный бинокль.

Я взял его – и это словно послужило сигналом. Толпа расступилась, меня буквально вынесли к открытой балконной двери. Я вышел на маленький балкончик. Небо на западе было темно-красным, дул легкий ветерок. Взглянув вниз с приличной высоты, я увидел за ближним рядом домов рукав реки, а далее теснились, наползая друг на друга, лачуги, над ними поднимался в вечернее небо столб серого дыма.

Я приставил к глазам бинокль, но фокус был сбит, и поначалу все передо мной заволакивала сплошная пелена. Покрутив колесико, я увидел реку, по которой, к моему удивлению, прямо под канонадой продолжали сновать всевозможные суденышки. В глаза бросился кораблик – некое подобие маленькой баржи с одиноким матросом на борту, – до того набитый корзинами и тюками, что казалось невероятным, чтобы он прошел под низким мостом, находившимся прямо подо мной, не задев его. Однако суденышко быстро приближалось к мосту, и я не сомневался: сейчас стану свидетелем того, как по крайней мере несколько верхних тюков упадет в воду. Несколько секунд я неотрывно наблюдал за ним в бинокль, напрочь забыв о стрельбе. Матрос, так же как и я, был полностью озабочен судьбой своего груза и не обращал никакого внимания на снаряды, разрывавшиеся справа, всего в каких-нибудь шестидесяти ярдах от него. Потом суденышко скрылось под мостом, и я со вздохом облегчения опустил бинокль – оно грациозно выплыло по другую сторону с неповрежденными тюками.

Пока я смотрел на воду, за спиной у меня собралась внушительная толпа. Передав бинокль кому-то, стоявшему рядом, я сказал, не обращаясь ни к кому персонально:

– Значит, это война. В высшей степени интересно. Как вы думаете, много ли будет жертв?

Поднялся гул голосов, из которого выделился один:

– Там, в Чапее, убита масса народу. Но еще немного – япошки возьмут его, и все снова станет тихо.