Где-то на Северном Донце.

Купревич, Прохоров и Кардаш переглядываются.

— Так что задача перед тобой, Петр Христофорович, стоит трудная, — тихо произносит Прохоров. — Район закрытый, неизученный… К тому же начинать поиски придется заново, практически не имея опорной геологической документации.

— Но там же работает отряд Зауральского геологоуправления. Что-то у них все равно есть!

— В том-то и дело, что нет. Они пробурили около сорока мелких скважин и везде вскрыли соленую, непригодную к употреблению воду. Но и по этим скважинам документации нет.

— Как так? — Внешнее спокойствие с Селивестрова будто ветром сдувает, взлетают вверх жидкие брови.

— Так получилось. От сердечного приступа скончался начальник отряда Студеница. После его смерти никакой первичной геологической документации в сейфе не нашли…

— Что за чертовщина! — еще больше изумляется Селивестров.

— Да, странная история, — снова вступает в разговор Кардаш. — Ею сейчас занимается старший лейтенант Бурлацкий. Он назначен в ваше подразделение старшим гидрогеологом и уже выехал в Песчанку. Ему даны особые инструкции.

— Бурлацкий? — Селивестров трет кулаком переносицу. — Не припоминаю. Что, опытный специалист?

— Нет. По специальности работал всего два года. Потом был призван в органы… — поясняет Прохоров.

— Ага, чекист. Тогда все ясно, — уже без удивления говорит Селивестров. — Значит, он займется этой историей с документами?..

— Бурлацкий все объяснит вам на месте. Введет в курс дела обстоятельней, нежели это можем сделать мы, — чуть улыбается Кардаш. — Как видите, задача перед вами ставится, так сказать, с начинкой…

— Хороша начинка! — бурчит Селивестров. — Да ничего — переварим.

— Отлично, — с облегчением произносит Кардаш и многозначительно поглядывает на Купревича с Прохоровым — перед встречей с майором они, все трое, очень беспокоились, как он отнесется к заданию «с начинкой».

— Ну, кажется, все ясно! — Кончики бесцветных прохоровских губ обрадовано ползут вверх. — Теперь тебе, Петр Христофорович, и карты в руки. Гидрогеологический отряд, что в Песчанке, подлостью вливается в твое подразделение. Со всем своим хозяйством.

— Представляю себе это хозяйство! — скептически бросает майор.

— Да, приданое в самом деле не богатое, — подтверждает Кардаш. — Но вы не беспокойтесь. В ближайшие дни в Песчанку будет отгружено все самое лучшее, что мы можем в настоящее время дать. Поэтому вам придется задержаться в Москве. Юрий Александрович представит вас во всех соответствующих организациях. — Кардаш кивает на Купревича. — Он наделен чрезвычайными полномочиями. Так сказать, будет в Песчанке представителем Государственного Комитета Обороны. Поэтому в случае любых осложнений…

— Ну, об этом мы договоримся в рабочем порядке, — улыбается Купревич.

— Договоримся. — Селивестров тоже улыбается: симпатичный особоуполномоченный нравится ему.

— Тогда будем закругляться. — Кардаш весело прихлопывает обеими ладошками по столу. — План ясен. Вы с Юрием Александровичем решаете все дела с кадрами и техникой здесь, в Москве, а Крутоярцев с Гибадуллиным немедленно выезжают на место для формирования подразделения.

— Крутоярцев с Гибадуллиным? — ахает Селивестров.

— Да. Ах, вы еще не знаете… — спохватывается Кардаш. — Капитан Крутоярцев назначен вашим заместителем, а лейтенант Гибадуллин — помпотехом. Остальных специалистов Леонид Романович представит вам в ближайшие дни.

Селивестров смотрит на Прохорова. В желтоватых глазках того пляшут веселые чертики. И майор догадывается: милейший доктор наук разыскал старые геологические отчеты, узнал, вместе с кем многие годы работал он, Селивестров. Любому ясно, что сработавшиеся специалисты успешнее выполнят поставленную задачу. Но все же… Разыскать давних друзей Селивестрова в военном шторме, разметавшем и перемешавшем миллионы человеческих судеб, — чего это стоило Прохорову!

А с Крутоярцевым и Гибадуллиным Селивестров в самом деле съел не один пуд соли. Добрый десяток лет вместе кочевали по Уралу, Западной Сибири, Северному Казахстану. Селивестров начальником партии, Крутоярцев прорабом буровых работ, Гибадуллин главным механиком. Расстались в апреле 1941-го…

* * *

Оставшись один, Кардаш пододвигает к себе деловые бумаги, углубляется в чтение. Но читается плохо. Шум, доносящийся в кабинет из-за неплотно прикрытой двери, мешает генерал-майору. Он зажимает уши ладонями, но сосредоточиться все равно не может. Наконец не выдерживает. Встает, подходит к двери, заглядывает через щель в приемную.

Там праздник. Огромный, как вставший на дыбы матерый медведь, Селивестров тискает приятелей. Капитан Крутоярцев худ, высок, его смуглое цыганское лицо растроганно кривится, он, сдается, готов вот-вот расплакаться. Зато маленький, живой как ртуть, совсем не похожий на татарина, рыжий, конопатый Гибадуллин заливается таким счастливым смехом, что Кардашу вдруг самому хочется засмеяться.

— Откуда же вы взялись, черти этакие? — зычно, взволнованно гудит Селивестров, не переставая тискать друзей.

— С Северо-Западного фронта, Петя, с Северо-Западного…

— А меня под Ростовом прямо из танка выдернули. Честное слово. Прямо из танка, — хохочет Гибадуллин.

Требовательно дребезжит телефон. Кардаш с сожалением прикрывает дверь. Подходит к столу, поднимает трубку. Вдруг вытягивается по стойке «смирно», слегка бледнеет.

— Генерал-майор Кардаш слушает! Да. Так точно. Только что беседовали. Впечатление? Отличное. Да. Говорить конкретно еще рано, но мне думается, что коллектив подбирается дельный. Будем форсировать. Мое мнение? Хм… Уверен: если в районе Песчанки действительно есть доброкачественная подземная вода — эти люди ее найдут. Конечно, будем помогать. До свидания.

Начинать придется с нуля

Уже двое суток курьерский поезд мчал Купревича с Селивестровым на восток. Они завершили свои дела в Москве и с каждым часом приближались к незнакомому зауральскому поселку с немудреным русским названием — Песчанка.

Отдыхать в столице было некогда. Пустовал селивестровский шикарный «люкс», лишь перед отъездом сумел еще раз заглянуть домой Купревич. Неотложные дела наплывали косяками, и решать их надо было быстро. Выручало одно — по неписаному закону с начала войны все центральные учреждения работали почти круглосуточно. Вот и мотались по столице Купревич с Селивестровым — добивали ночами то, что не успевали сделать днем.

Дубровин и Кардаш высоко оценили их оперативность. При прощании вручили билеты в международный вагон курьерского поезда. Пожалуй, в тот час ничто другое не обрадовало бы так, как перспектива трое суток с комфортом отсыпаться на мягких диванах в двухместном уютном купе.

— Ну, дам дрозда! — погрозился тогда Селивестров. — Пока бока до дыр не протру, не подымусь. За всю войну отосплюсь.

А вместо этого, вздремнув всего несколько часов, сидел безотрывно у окна. Смотрел, удивлялся, переживал — за восемь месяцев войны привык видеть если вагоны, то вверх колесами, если вокзал, то разрушенный, если эшелон, то только воинский; к давно знакомой, но позабытой, суетной мирной жизни тыловой железной дороги привыкал заново…

Купревичу тоже не спалось. За вагонным окном удивить его ничто не могло, поэтому он валялся на диване, просматривал деловые бумаги да косился на широченную спину навалившегося на столик Селивестрова.

Майор вызывал у Купревича сложную мешанину чувств. Были тут и острое любопытство, и открытое уважение, и упорно зреющая симпатия, и еще что-то такое, чего он сам понять не мог: что-то похожее на зависть. Увидев впервые Селивестрова, Купревич сначала немного удивился — уж слишком громоздок был майор, уж слишком мало интеллигентного было в его широкоскулом, обветренном, кирпично-красном, почти безбровом лице. Впрочем, через некоторое время Купревич отметил себе: «А этот медведь не дурак. Знает, что к чему!» Но главные впечатления пришли позже, когда они бок о бок проталкивали в Москве дела, связанные с проблемами Песчанского химкомбината.

Вот только тут и увидел Купревич настоящего Селивестрова. Здоровенный немногословный увалень с майорскими «шпалами» на петлицах превратился вдруг в пробивного, до чрезвычайности упрямого и всезнающего специалиста. Не Купревич Селивестрова, а как раз наоборот, Селивестров таскал Купревича по всем столичным инстанциям, разъяснял: где, кто и чем ведает, у кого надо выбивать то, у кого это…

Вызревший в соку вальяжных академических нравов, Купревич и дела вел в соответствующем духе: корректно, с достоинством.

Селивестров действовал иначе. Шел напролом. В первый же день сочинил письмо-отношение, в котором в общих чертах сообщалось о государственной важности быстрейшего ввода в строй химкомбината «П» (он так и обозначил: «П» — и ничем больше, на все остальное намекали жирнющие кавычки), размножил это письмо на официальных бланках управления и под грифом «секретно» разослал фельдсвязью во все семнадцать ведомств, с которыми ему предстояло иметь дело. Вдобавок к этому собственноручно, толстыми своими пальцами отстукал на машинке для себя такой грозный мандат, какого, пожалуй, не имели чрезвычайнейшие представители Верховного Главнокомандования.

Когда невозмутимый майор принес всю эту кипу бумаг для официального подписания, то даже видавший виды Кардаш крякнул.

— Это что… проект или окончательно? — произнес генерал после долгого молчания.

— Окончательно! — отрубил Селивестров, и Купревич увидел, как упрямо метнулись на его скулах желваки.

— Тэк-с… — Кардаш подвинул Купревичу мандат и одно из писем.

Тот прочел их, пожал плечами. Таких официальных документов ему встречать не приходилось. Купревич ждал, что генерал тотчас укажет на то, что подобные письма рассылать не принято, что столь грозных мандатов ни он, генерал-майор Кардаш, ни кто-либо другой выдавать не имеют права, что вся эта затея необычна, наивна.

Но произошло неожиданное.

— Тэк-с… — Кардаш чему-то хитро улыбнулся. — Что ж, если вариант окончательный, то надо подписывать…

Удивился Купревич Кардашу, но еще больше изумил его Селивестров. В широкой улыбке растянулись потрескавшиеся, обдутые зимними фронтовыми ветрами губы, дружелюбием засветились озерно-голубые глаза. Только что грозно возвышался над столом помрачневший человечище с пронзительным пулевым взглядом и вдруг трансформировался в светлоглазого, добродушнейшего рубаху-парня…

— Заметьте, Юрий Александрович, — сказал Кардаш внушительно, когда майор покинул кабинет. — Этот Селивестров — личность. Да, да. Прохоров знал, кого рекомендовал…

Несмотря на столь лестный отзыв многоопытного генерала, в первый совместный официальный визит отправился Купревич с большой неохотой. Не давала ему покоя селивестровская затея с письмами и грозным мандатом. Опасения оказались напрасными. Майор знал, что делал.

Селивестров не отирался в приемных, не одаривал неумолимых секретарей и адъютантов просящими улыбками. Прибыв в очередное учреждение, прямым ходом отправлялся к начальнику спецчасти. Предъявлял свой мандат, интересовался: получен ли документ относительно объекта «П»? Услышав утвердительный ответ, просил спецработника захватить с собой вышеозначенное письмо и пройти вместе с ним, с Селивестровым, к руководителю учреждения. И далее все происходило с поражающей Купревича схожестью. Даже самые вышколенные секретари пасовали перед внезапно появлявшимся в приемной военным, которого сопровождал озадаченный начальник спецчасти. Купревичу оставалось лишь поспешать, когда майор бросал через плечо:

— Юрий Александрович, не отставайте.

Попав в кабинет, майор всегда добивался нужного конкретного решения.

Лишь однажды произошла осечка. Нашла коса на камень. Нарвался майор на такого же упрямого и неуступчивого человека, каким был сам, — на генерал-лейтенанта технической службы, который руководил комплектованием артиллерийских соединений большой мощности. Управление, которым руководил генерал, должно было выделить из своего резерва тракторы для строителей Песчанского химкомбината. Из них четыре трактора предназначались для подразделения Селивестрова.

— Хм… — Генерал расстроился, прочитав врученный Купревичем документ. — Час от часу не легче… Получите тракторы на ремзаводе. С капитального ремонта.

— Хорошо, — обрадовался Купревич, приготовившийся к очередному препирательству.

— Приемлемо, — подтвердил Селивестров. — Для строителей. У них есть механические мастерские. А нам давайте четыре новых. Нам работать в чистом поле, никакой ремонтной базы нет и не будет.

— На фронте вся военная техника эксплуатируется в полевых условиях! — отрубил генерал. — Без льгот.

— Но мы не можем рисковать. Задание, полученное подразделением, чрезвычайно важно. Дайте новые машины.

— Нет новых тракторов. Получайте отремонтированные. И за те скажите спасибо.

— Нам отлично известно качество ремонта. Бывают такие машины, что начинают разваливаться уже у ворот завода.

— Получите с капремонта.

— Мы не можем рисковать. Времени на непредвиденные простои у нас нет. Задание важное и архисрочное.

— На фронте задания не менее важные.

— Но в артчастях есть полевые мастерские, а у меня их нет.

— Получите с капремонта. Все. До свидания.

— Нет, прощаться рано. Я прошу вас выслушать меня подробнее.

— У меня нет времени. Новых тракторов тоже нет. До свидания.

— Есть!

Генерал с изумлением вскинул крупную седую голову. Сурово поджал губы, нажал кнопку звонка, приказал тотчас появившемуся адъютанту:

— Проводите.

— Хорошо! — Селивестров вскочил, забыв о субординации. — Я позволю проводить себя отсюда. Но прошу запомнить: я приходил сюда не вареники себе выпрашивать. Второй раз я сюда не вернусь, если даже пригласите! — Голос майора стал глуше от трудно сдерживаемой ярости. — Вы не желаете разобраться в моем деле… Хорошо! Пусть разберутся другие. Я сегодня же буду писать рапорт на имя самого Верховного Главнокомандующего и добьюсь, чтобы этот рапорт попал к нему на стол. Добьюсь. Даю вам честное слово! А бюрократам сейчас здесь не место.

Уже внизу, у самой двери, Селивестрова с Купревичем догнал запыхавшийся адъютант:

— Товарищ майор! Прошу вернуться — получите распоряжение на отгрузку новых тракторов.

— Пришлите распоряжение в Совет по разработке химических проблем, — процедил сквозь зубы Селивестров и непримиримо потряс в воздухе кулачищем. — А рапорт я все равно напишу.

И написал.

* * *

Поезд прибыл на станцию Песчанку днем. С юной веселостью в бездонном голубом небе плавился ослепительный диск весеннего солнца. Синеватый парок струился над обтаявшими досками небольшого дощатого перрона. Доливали последние безгорестные слезы редкие сосульки, уцелевшие на северных углах крыши старинного низенького вокзальчика.

Едва Купревич и Селивестров вышли из вагона, как им навстречу двинулась группа военных. Первым подбежал Крутоярцев:

— С приездом, товарищ майор!

Селивестров протянул руку, но между ним, Купревичем и капитаном появился юркий, худенький человечек в штатском.

— Вы Купревич?

— Да, — отозвался Купревич.

— Очень рад, очень приятно, — осклабился человечек в приветливой улыбке. — С приездом! Товарищ Батышев лично приехал вас встретить. — И оглянулся на полнолицего невысокого мужчину в кожаном пальто, стоявшего в конце перрона.

Мужчина подошел, пожал Купревичу руку:

— С приездом, Юрий Александрович. Давно поджидаю. Машина за вокзалом. — И радушно подхватил гостя под руку.

То, что директор химкомбината решил сам встретить его, не удивило Купревича. Неприятно покоробило лишь то обстоятельство, что Батышев не только не поздоровался с Селивестровым, но даже не захотел его заметить.

Уходя вслед за директором, Купревич виновато оглянулся. Селивестров вроде бы не обратил внимания ни на самого Батышева, ни на его высокомерие — обрадованно здоровался с товарищами.

Среди военных, окруживших майора, Купревич вдруг увидел того самого молодого человека, который разглядывал его на совещании. Только теперь на нем была отлично подогнанная новенькая шинель с тремя кубиками на петлицах.

«Вот оно что, — догадался Купревич. — Старший лейтенант госбезопасности Бурлацкий!»

Бурлацкий кивнул Купревичу, как хорошему знакомому.

* * *

Прямо с перрона Селивестров отправился на разгрузочную площадку. Широко шагая по железнодорожным путям, он рассеянно слушал Крутоярцева с Гибадуллиным, докладывавших о ходе формирования подразделения, о количестве прибывших специалистов и полученной техники, а сам гадал, что скажет ему молоденький старший лейтенант, с которым он только что познакомился. Но Бурлацкий не вмешивался в беседу. Он шел сбоку, курил сигарету и лишь изредка кивал, как бы подтверждая достоверность всего сказанного. Селивестрову это понравилось.

Ни слова не произнес старший лейтенант и на товарном дворе, пока майор осматривал прибывшую технику, знакомился с механизаторами и буровиками, грузившими на тракторные сани обсадные трубы. И это опять-таки понравилось Селивестреву. В том сложном деле, которое им выпало решить, Бурлацкому предстояло сыграть немаловажную роль. Потому скромная манера держаться, умение, когда нужно, помолчать, неприметная внешность — все это было весьма кстати.

Только поздно вечером Селивестров с Бурлацким оказались наедине. Они сидели в небольшой комнатке офицерского общежития. Две застланные койки, два табурета, стол — здесь им предстояло жить.

— Надеюсь, не особенно сердитесь, что навязал вам свое общество? — поинтересовался Бурлацкий. — Решил, что это в интересах дела. Не надо лишний раз искать повода, чтобы остаться наедине.

— Разумно сделали, — одобрил майор. — Ну, хвалитесь новостями.