Второе Установление

— Спрячьте ваш бластер, Притчер.

Затем он повернулся к Чаннису, который пожал плечами и сел.

— Эмоциональная обстановка здесь выглядит весьма запутанной и конфликтной. Что это вы тут говорили, будто за вами следит еще кто-то помимо меня?

Притчер резко вмешался:

— Был ли гипертрассер установлен на нашем корабле по вашему указанию, сударь?

Мул повернул холодный взгляд на него.

— Разумеется. Или вам кажется правдоподобным, что к нему может иметь доступ, помимо Союза Миров, еще какая-нибудь организация в Галактике?

— Он говорит…

— Он здесь, генерал. В косвенном цитировании нет необходимости. Так вы говорили на эту тему, Чаннис?

— Да. Но, сударь, видимо, я ошибался. Мое мнение было таково: гипертрассер установлен кем-то, находящимся на службе Второго Установления, и мы завлечены сюда для каких-то их замыслов, которым я и готовился противостоять. У меня, кроме того, возникло представление, что генерал уже более или менее находится в их руках.

— Вы изъясняетесь так, словно теперь думаете по-иному.

— Боюсь, что да. Иначе в дверях стояли бы не вы.

— Что ж, хорошо. Тогда обсудим все это, — Мул развернул верхний слой стеганой одежды с электроподогревом. — Вы не возражаете, если я тоже присяду? Так… мы здесь в безопасности и полностью свободны от любой угрозы вторжения. Ни один туземец с этой глыбы льда не пожелает приблизиться к данному месту. В этом я вас заверяю, — в подчеркнутом намеке Мула на присущую ему силу звучала жестокая откровенность.

Чаннис позволил себе выказать неудовольствие.

— Ради чего нужна такая скрытность? Можно подумать, что кто-то собирался подать чай и привести танцовщиц.

— Вряд ли… Так как там насчет вашей теории, молодой человек? Второе Установление выслеживает вас с помощью устройства, которое имеется только у меня, и… как, говорите, вы нашли это место?

— Теперь, сударь, с учетом известных нам фактов, мне кажется очевидным, что определенные указания были прямо помещены в мою голову…

— Теми же Вторыми Установителями?

— Больше некому, насколько я представляю.

— Значит, до вас не дошло, что если Второй Установитель мог заманить или принудить вас отправиться на Второе Установление для своих собственных целей — и, полагаю, вы представляли дело так, что он использовал методы, подобные моим, хотя, имейте в виду, я могу насаждать только эмоции, а не мысли — повторяю, до вас не дошло, что раз уж он мог это сделать, то в слежке за вами с помощью гипертрассера не было особой необходимости.

И Чаннис, резко приподняв голову во внезапном изумлении, натолкнулся взглядом на большие глаза своего суверена. Притчер хмыкнул и с видимым облегчением расправил плечи.

— Нет, — произнес Чаннис, — этого я не сообразил.

— А если бы они были вынуждены выслеживать вас, они не смогли бы направить вас к цели, а не будучи направляемыми извне, вы имели бы ничтожные шансы отыскать дорогу. Вам и это не приходило в голову?

— Да, не приходило.

— А почему? Или ваш уровень интеллекта упал так низко?

— Я могу ответить лишь встречным вопросом, сударь. Вы присоединяетесь к генералу Притчеру, обвиняя меня в предательстве?

— А если бы и так, что вы можете возразить?

— Только уже изложенное мною генералу. Если бы я был предателем и знал местонахождение Второго Установления, вы могли бы Обратить меня и узнать обо всем этом непосредственно. Если вы чувствовали необходимость следить за мной, значит, я не обладал этим знанием заранее и не был предателем. Так что я противопоставляю вашему парадоксу свой.

— И каков же ваш вывод?

— Что я не предатель.

— С чем я должен согласиться, ибо ваши аргументы неопровержимы.

— Тогда могу ли я спросить, зачем все-таки вы тайно следили за нами?

— Потому что все факты допускают еще одно, третье объяснение. И вы, и Притчер разъяснили, каждый со своей точки зрения, кое-какие вопросы, но не все. Я же, если вы уделите мне некоторое время, дам исчерпывающее объяснение. И очень быстро, так что скучать вам не придется. Сядьте, Притчер, и отдайте мне ваш бластер. Нам больше не грозит нападение. Ни с какой стороны, даже со стороны самого Второго Установления. Благодаря вам, Чаннис.

Комната была освещена на обычный россемский манер — нитью, накаленной током.

Единственная лампочка свисала с потолка, и в ее тусклом желтом сиянии присутствовавшие отбрасывали три расходящихся тени.

Мул сказал:

— Поскольку я чувствовал необходимость в слежке за Чаннисом, ясно, что я ожидал от этого каких-то результатов. Поскольку он направился ко Второму Установлению с исключительной решительностью и быстротой, мы логично можем предположить, что я ожидал именно такого оборота дел. Поскольку я не получил этих сведений прямо от него, что-то мне препятствовало. Таковы факты.

Чаннис, конечно, ответ знает. Знаю и я. А вы его видите, Притчер?

Притчер ответил с мрачным упрямством:

— Нет, сударь.

— Тогда я объясню. Только человек вполне определенного сорта может одновременно знать местоположение Второго Установления и препятствовать мне узнать то же. Боюсь, Чаннис, что вы сами и есть Второй Установитель.

Чаннис, опершись локтями о колени, подался вперед и в крайнем напряжении гневно выговорил:

— В чем ваши прямые доказательства? Логичные рассуждения сегодня уже дважды доказали свою ошибочность.

— Есть и прямое доказательство, Чаннис. Все достаточно просто. Я же говорил вам, что на моих людей кто-то воздействует. Делать это, очевидно, должен был некто а) Необращенный и б) весьма близкий к центру событий. Поле для поисков было обширным, но не безграничным. Вы слишком преуспевали, Чаннис. Люди слишком любили вас. Ваши дела шли слишком хорошо. Я был удивлен… А затем я призвал вас для руководства данной экспедицией, и это вас не отпугнуло. Я наблюдал за вашими эмоциями. Это вас не обеспокоило. Вы переборщили в смысле самоуверенности, Чаннис. Получив такое задание, любой, даже самый компетентный человек не может не колебаться.

Поскольку ваше сознание от колебаний все-таки воздержалось, оно было либо глупым, либо контролируемым. Обе возможности проверить было легко. Я поймал ваше сознание в миг расслабления, заполнил его горем и тут же убрал это ощущение. После чего вы разгневались с таким изощренным искусством, что я мог бы поклясться в естественности этой эмоции — не будь того, что произошло вначале. Ибо, когда я потянул за ниточку ваших эмоций, всего один ничтожный миг, до того, как вы овладели собой, ваше сознание мне сопротивлялось. Вот и все, что мне требовалось знать. Никто не может сопротивляться мне, даже в течение ничтожной доли секунды — не обладая контролем, подобным моему собственному.

Голос Чанниса прозвучал тихо и горько:

— Ну и что же? Что теперь?

— А теперь вы умрете — как Второй Установитель. Абсолютную необходимость этого, как я полагаю, вы осознаете.

И снова дуло бластера смотрело на Чанниса. Бластера, направляемого на этот раз не податливым сознанием Притчера, доступным для самого бесцеремонного манипулирования, а таким же зрелым, как его собственное, с такой же способностью сопротивления внешним силам, как его собственное, сознанием мутанта.

А время, отведенное Чаннису на исправление хода событий, было ничтожно малым.

Последовавшие затем события трудно описать обладателю нормального набора чувств, лишенному способности к эмоциональному контролю.

За промежуток времени, требовавшийся для того, чтобы палец Мула нажал на спусковой контакт, Чаннис осознал нечто очень существенное.

В текущий момент эмоциональное состояние Мула представляло собой твердую и отточенную решимость, даже в малой степени не затуманенную колебаниями. Если бы Чаннис впоследствии заинтересовался бы оцениванием количества времени от появления намерения выстрелить до выброса разрушительного потока энергии, он смог бы узнать, что предоставленная ему отсрочка составляла одну пятую секунды.

Времени оставалось в обрез.

За тот же крошечный промежуток времени Мул ощутил, что эмоциональный потенциал мозга Чанниса внезапно ринулся вперед — причем собственное сознание Мула не почувствовало какого-либо воздействия на себя, — и что одновременно на него откуда-то обрушился поток искренней, леденящей ненависти.

Этот новый эмоциональный элемент и заставил его отдернуть палец от контакта. Ничто иное не смогло бы привести к такому результату; между тем появилось полное понимание новой ситуации.

Эта немая сцена продолжалась куда меньше времени, чем требовала ее драматическая значимость. Мул, снявший палец с курка бластера и напряженно всматривающийся в Чанниса.

Чаннис, натянутый как струна, еще не решающийся сделать вдох. И Притчер, конвульсивно сжавшийся в своем кресле: каждый мускул сведен судорогой почти до разрыва, каждое сухожилие натянуто в усилии рвануться вперед; искаженное лицо, превозмогшее вышколенную одеревенелость и превратившееся в неузнаваемую, смертельную маску безмерной ненависти; и глаза, пожирающие Мула.

Чаннис и Мул обменялись лишь парой слов — и эти слова вполне соответствовали тому потоку эмоционального сознания, который являлся извечным и подлинным средством взаимопонимания между им подобными. Но учитывая нашу собственную ограниченность, необходимо все происходившее перевести в понятные нам пространные фразы.

Чаннис напряженно выговорил:

— Вы между двух огней, Первый Гражданин. Вы не можете одновременно контролировать два сознания, когда одно из них — мое, так что выбирайте. Притчер теперь освобожден от вашего Обращения. Я распустил узы. Он стал прежним Притчером — тем, что пытался однажды убить вас, считая, что вы — враг всего свободного, истинного и святого; и, кроме того, он знает, что именно вы обрекли его на пятилетнее пресмыкание. Сейчас я удерживаю его, подавляя его волю, но если вы убьете меня, контроль прекратится, и за время, существенно меньшее, чем понадобится вам, чтобы повернуть свой бластер или даже свои мысли, он убьет вас.

Мул представлял эту перспективу вполне отчетливо. Он не пошевелился. Чаннис продолжал:

— Если же вы обернетесь, чтобы взять его под контроль, убить его, сделать с ним что-нибудь, вы не успеете обернуться еще раз, чтобы остановить меня.

Мул по-прежнему не двигался. Только мягкий вздох понимания.

— Так что, — сказал Чаннис, — бросьте бластер. Будем снова на равных, и тогда вы получите Притчера обратно.

— Я ошибся, — сказал наконец Мул. — Третье лицо не должно было присутствовать в момент, когда я столкнулся с вами. Это ввело лишнюю переменную. За эту ошибку, полагаю, придется платить.

Он пренебрежительно бросил бластер и отшвырнул его ногой в дальний конец комнаты.

Одновременно Притчер обмяк в кресле, погрузившись в глубокий сон.

— Он будет в порядке, когда проснется, — безразлично произнес Мул.

Весь этот обмен словами — с того момента, когда палец Мула лег на спусковой контакт, и до мига, когда он бросил бластер — занял полторы секунды времени.

Но за краями четкого понимания, за отрезок времени, едва превысивший грань различимости, Чаннис успел уловить ускользающий отблеск эмоций Мула. И эмоции эти по-прежнему являли собой уверенный и неоспоримый триумф.

6. Один человек, Мул — и еще один

Двое спокойных на вид, расслабившихся мужчин являлись на деле физически противоположными полюсами — и каждый их нерв, служивший эмоциональным детектором, трепетал в напряжении.

Впервые за долгие годы Мул был недостаточно уверен в себе. Чаннис же знал, что защитить себя с трудом на какие-то мгновения он сумеет, в то время как противник сможет атаковать его, практически не затрачивая сил. Чаннис знал, что в испытании на выносливость он проиграет.

Но мысль об этом представляла смертельную опасность. Выдать Мулу эмоциональную слабость значило вручить ему оружие. Ведь в сознании Мула уже промелькнул проблеск победы.

Выиграть время…

Почему медлят остальные? Не в этом ли крылся источник уверенности Мула? Что именно известно противнику и неизвестно ему? Наблюдаемое им сознание ничего не говорило. Если бы только он мог читать мысли! И все же…

Чаннис грубо оборвал смятенный поток собственных мыслей. Оставалось только одно — выиграть время…

Он сказал:

— Поскольку мы уже решили, что я — Второй Установитель, и я после нашей небольшой дуэли за Притчера отрицать этого не собираюсь, то, возможно, вы скажете мне, зачем я прибыл на Ределл.

— О нет, — и Мул засмеялся громко и уверенно, — я не Притчер. Мне нет нужды давать вам пояснения. Вы имели на то свои причины — так вы считали. В чем бы эти причины ни заключались, ваши действия были мне на руку. В дальнейшем расследовании я не нуждаюсь.

— Однако в вашем понимании всего происходящего должны иметься пробелы. Или Ределл и в самом деле есть Второе Установление, которое вы жаждали отыскать? Притчер много рассказывал о прошлой вашей попытке найти его и о вашем орудии — психологе Эблинге Мисе. Притчер временами кое-что мямлил при моем… э… небольшом поощрении. Подумайте-ка опять об Эблинге Мисе, Первый Гражданин.

— Зачем мне это?

Снова уверенность! Чаннис чувствовал, как эта уверенность проступает наружу, словно с ходом времени Мул утрачивал последние остатки беспокойства. Твердо обуздав натиск отчаяния, он сказал:

— Значит, у вас отсутствует чувство любопытства? Притчер рассказал мне об огромном удивлении, испытанном Эблингом Мисом. Он отчаянно и решительно молил действовать поскорее, чтобы предупредить Второе Установление. Почему? Почему? Эблинг Мис умер. Второе Установление не было предупреждено. И все же Второе Установление существует.

Мул улыбнулся с истинным удовольствием. С неожиданной и поражающей вспышкой жестокости, которая, как уловил Чаннис, тут же исчезла, он заявил:

— Но Второе Установление, очевидно, было предупреждено. Иначе как и почему некий Беиль Чаннис прибыл на Калган, чтобы управиться с моими людьми и взять на себя весьма неблагодарную задачу — перехитрить меня. Просто это предупреждение опоздало. Вот и все.

— Тогда, — и Чаннис вызвал в себе чувство сострадания, — вы даже не знаете, чем является Второе Установление, и в чем заключается глубинный смысл всего происходящего.

Выиграть время!..

Мул ощутил жалость собеседника, и его глаза немедленно враждебно прищурились.

Привычно сложив четыре пальца, он потер свой нос и бросил:

— Что ж, можете поразвлечься. Так что вы хотели сказать насчет Второго Установления?

Чаннис намеренно заговорил с помощью слов, а не эмоциональной символики. Он сказал:

— Судя по услышанному мною, более всего поразила Миса именно тайна, окружавшая Второе Установление. Хари Селдон основал обе свои организации совершенно по-разному. Первое Установление явилось демонстративным жестом, через два века ошеломившим половину Галактики.

А Второе было бездной, погруженной во мрак. Почему дело обстояло так, можно понять, лишь снова ощутив интеллектуальную атмосферу времен умирания Империи. То было время абсолюта, великой итоговой завершенности, по крайней мере в умах. Разумеется, преграды, воздвигнутые на пути дальнейшего развития идей, как раз и являлись знаком распада культуры. Селдон стал знаменит именно потому, что восстал против этих преград. Именно эта последняя искра его творческой молодости озарила Империю закатным сиянием и возвестила восход солнца Второй Империи.

— Очень красочно. Ну и что?

— И вот он создал свои Установления в соответствии с законами психоистории. Но кто лучше него понимал всю относительность этих законов? Он никогда не создавал завершенных вещей.

Завершенные изделия — для декадентских умов. Он же построил эволюционирующий механизм, и инструментом этой эволюции явилось Второе Установление. Мы, о Первый Гражданин вашего Временного Союза Миров, мы — стражи Плана Селдона. Только мы!