Второе Установление

— Да… Слишком поздно… Слишком поздно… Теперь я это вижу.

— Теперь вы это видите, — согласился Первый Спикер, — а теперь — нет!

В этот миг отчаяния, когда сознание Мула осталось неприкрытым, Первый Спикер — готовый к этому моменту и заранее уверенный в его наступлении — быстро проник в него. Чтобы полностью завершить изменения, потребовалась лишь совсем незначительная доля секунды.

Мул поднял голову и спросил:

— Тогда я должен вернуться на Калган?

— Разумеется. Как вы себя чувствуете?

— Превосходно, — его бровь изогнулась. — А вы кто такой?

— Разве это важно?

— Конечно, нет, — потеряв интерес к разговору, он тронул за плечо Притчера. — Просыпайтесь, Притчер, мы отправляемся домой.

Двумя часами позже Беиль Чаннис достаточно окреп, чтобы передвигаться самостоятельно.

Встав на ноги, он спросил:

— Он ничего не вспомнит?

— Никогда. Он сохраняет свою ментальную мощь и Империю — но им движут совершенно иные побуждения. Второе Установление стало для него пустым звуком, и он теперь мирный человек. И в течение нескольких лет, которые осталось прожить его болезненному телу, он будет куда более счастлив, чем прежде. А затем, после его смерти, План Селдона так или иначе продолжится.

— Но это правда, — взмолился Чаннис, — это правда, что Россем — не Второе Установление? Я могу поклясться… Говорю вам, я просто знаю… Я не безумец.

— Вы не безумец, Чаннис, а просто изменены, как я уже сказал. Россем не есть Второе Установление. Пойдемте! Мы тоже вернемся домой.

Последняя интерлюдия

Сидя в небольшой комнате, выложенной белым кафелем, Беиль Чаннис, позволил своему сознанию расслабиться. Он был доволен теперешней жизнью. Тут были стены, окно, за окном — трава.

Окружающие предметы не имели названий. Они были просто вещами. Тут были кровать, кресло, книги, которые лениво прокручивались на экране, стоявшем в ногах кровати. Была сиделка, приносившая ему поесть.

Сперва он делал усилия, стремясь собрать воедино обрывки разговоров. Вроде тех, которые он услышал от двух мужчин.

Один из них произнес:

— Теперь полная афазия. Все расчищено и, полагаю, без нанесения вреда. Это было необходимо, чтобы вернуть записи первичного набора волн сознания.

Он помнил эти звуки на слух, и они по какой-то причине казались ему особенными — словно они что-то означали. Но зачем беспокоиться?

Лучше следить за приятными сменяющимися цветами на экране у края той штуки, на которой он лежал.

А затем вошел некто и делал с ним разные вещи, и он на долгое время заснул.

А когда это кончилось, кровать вдруг стала кроватью, он понял, что находится в больнице, и услышанные им слова приобрели смысл. Он сел:

— Что происходит?

Первый Спикер был подле него.

— Вы на Втором Установлении, и вы получили свое сознание обратно — свое подлинное сознание.

— Да! Да! — Чаннис постиг, что стал самим собой, и в его возгласе звучало невероятное торжество и радость.

— А сейчас скажите мне, — произнес Первый Спикер, — знаете ли вы теперь, где Второе Установление?

И правда обрушилась на него потоком, одной огромной волной. Чаннис не смог ответить. Как некогда Эблинг Мис, он испытывал одно только всепоглощающее, бесконечное изумление.

Наконец, он кивнул и сказал:

— Клянусь Звездами Галактики — теперь я знаю.

Часть II

Поиск Установления

7. Аркадия[3]

Аркадия Дарелл уверенно продекламировала в микрофон своего транскрибера: «Будущее Селдоновского Плана. Работа А. Дарелл», и затем мрачно подумала, что когда-нибудь она будет великой писательницей и станет подписывать все свои шедевры псевдонимом Аркади. Просто Аркади. Вообще без фамилии.

«А. Дарелл» подходило разве что в качестве подписи под работами по классу сочинения и риторики — так безвкусно! Точно так же подписывались все остальные ребята, за исключением Олинтуса Луха, потому что когда он сделал это в первый раз, весь класс расхохотался. «Аркадия» же было просто именем маленькой девочки, данным ей потому, что так звали ее прабабушку: решительно, у ее родителей не было никакого воображения.

Теперь, когда с момента ее четырнадцатилетия прошло уже два дня, следовало полагать, что все признают простой факт ее перехода во взрослое состояние и будут называть ее Аркади. Ее губы сжались, когда она представила, как отец отрывается от своего книгопроектора и произносит что-то вроде: «Но если ты хочешь делать вид, Аркадия, что тебе уже девятнадцать лет, то как ты поступишь, когда тебе будет двадцать пять, а все мальчики решат, что тебе уже тридцать?».

С того места, где она удобно развалилась в своем личном кресле, положив подбородок на руки, Аркадия могла видеть свое отражение в зеркале комода. Правда, несколько мешала нога, потому что шлепанец болтался на большом пальце. Тогда она натянула его как следует и уселась, неестественно выпрямившись и вытянув шею, каковая, по мнению Аркадии, удлинилась на целых два дюйма и приобрела царственное изящество.

Несколько секунд она задумчиво изучала свое лицо — увы, слишком полное. Сжав губы, она раздвинула челюсти на полдюйма и оглядела приобретенные таким образом следы ненатурального истощения под разными углами зрения. Потом она облизала губы кончиком языка и, когда те приобрели влажную мягкость, слегка надула их. Затем она позволила своим векам приспуститься в усталой, светской манере… Ох мамочки! если бы только ее щеки не были такими глупо-розовыми.

Она попробовала приложить пальцы к наружным уголкам глаз и немного оттянуть веки, так, чтобы приобрести ту загадочную, экзотическую томность, которая свойственна женщинам из внутренних звездных систем, — но руки загораживали вид, мешая как следует рассмотреть лицо.

Тогда она задрала подбородок и, разглядывая себя в полупрофиль — отчего глаза напряженно скосились, а шея слегка заныла, — сказала голосом на октаву ниже обычного тона:

— В самом деле, папа, если ты полагаешь, будто хотя бы один атом во мне интересуется тем, что думают разные глупые мальчишки, то ты просто…

Тут она вспомнила, что микрофон транскрибера все еще у нее в руке, и, сказав мрачно «Ой мамочки», выключила его.

На бумаге слегка фиолетового оттенка с ярко-розовым левым краем было написано следующее:

«Будущее селдоновского плана В самом деле, папа, если ты полагаешь, будто хотя бы один атом во мне интересуется тем, что думают разные глупые мальчишки, то ты просто Ой, мамочки.»

Она с раздражением выдернула лист из машины, и на его место с легким щелчком встал другой.

Но досада сошла с ее лица, и широкий ротик растянулся в самодовольной улыбке. Она осторожно принюхалась к бумаге. Как раз подходит. Надлежащий оттенок элегантности и шарма. И почерк ну просто по последнему слову моды.

Машину доставили два дня назад по случаю ее первого взрослого дня рождения. Она тогда сказала:

— Но, папа, у всех — буквально у всех в классе есть такие, у всех, кто пытается из себя что-нибудь изобразить. Ручными транскриберами не пользуется никто, кроме нескольких старых хрычей.

Продавец добавил от себя:

— Нет другой модели, столь же портативной и при этом столь же восприимчивой. Она будет следить за правописанием и пунктуацией в соответствии со смыслом предложения. Транскрибер, без сомнения, исключительно полезен в процессе образования, поскольку поощряет пользователя к соблюдению тщательной артикуляции и ударения для достижения точной орфографической передачи, не говоря уже о том, что верная пунктуация требует также правильного и изящного произнесения фраз.

И даже после всего этого ее отец собирался взять ту из машин, которая была настроена на письмо печатными буквами — точно Аркадия была какой-нибудь иссохшей в застарелом девичестве училкой.

Но когда машину доставили, она оказалась именно той модели, о которой мечтала Аркадия.

Правда, обретение ее привело к несколько большему объему взвизгов и всхлипываний, чем то пристало взрослой девице четырнадцати лет. Выдаваемые транскрибером листы оказались исписанными очаровательным, совершенно женственным почерком, с самыми замечательными и изящными заглавными буквами, которые только можно было представить.

Даже фраза «Ой, мамочки» источала чары, каким-то образом сообщенные ей транскрибером.

Однако, пора было начинать чистый лист, так что Аркадия уселась прямо, с деловым видом положила перед собой черновик и начала снова, четко и разборчиво; живот втянут, грудь приподнята, дыхание тщательно контролируется. Охваченная драматическим пылом, она диктовала нараспев: Будущее Селдоновского Плана.

Прошлая история Установления, как я уверена, прекрасно известна всем нам, имевшим счастье получить образование в высокоэффективной школьной системе нашей планеты, где работают лучшие учителя.

(Вот! Это отлично подойдет для злой старой карги госпожи Эрлкинг.)

Эта прошлая история представляет собой в основном прошлую историю великого Плана Хари Селдона. Обе — одно! Но в умах большинства людей сейчас встает вопрос: сможет ли План продолжиться во всей своей безмерной мудрости, или же он будет предательски разрушен — а может даже разрушен уже сейчас.

Чтобы понять это, лучше кратко пройтись по некоторым этапам Плана — в той мере, в которой они стали понятны человечеству к настоящему времени.

(Данная часть оказалась несложной, поскольку Аркадия семестром раньше изучала новейшую историю.)

Около четырех столетий назад, в те дни, когда Первая Галактическая Империя слабела, охваченная параличом, предвещающим гибель, лишь один человек — великий Хари Селдон — предвидел приближающийся конец. С помощью психоисторической науки, математические изощренности которой уже давно позабыты, (Слегка засомневавшись, она остановилась. Она была уверена, что «изощренности» пишется через «е». Орфография выглядела подозрительно. Ох, да ладно, машина не может ошибаться.)

…он и работавшие с ним люди смогли предсказать направленность грандиозных социальных и экономических потоков, захлестывавших тогда Галактику. Они смогли осознать, что будучи предоставлена самой себе, Империя расколется, и последуют по меньшей мере тридцать тысяч лет анархического хаоса — до того, как установится новая Империя.

Было слишком поздно, чтобы предотвратить великое Падение, но еще было возможно сократить, по крайней мере, промежуточную эру хаоса. И вот был разработан План, по которому лишь одно тысячелетие должно было разделять Первую и Вторую Империи. Мы завершаем четвертый век этого тысячелетия. Уже многие поколения людей жили и умерли, а План продолжает свой неумолимый ход.

Хари Селдон основал два Установления в противоположных концах Галактики, таким образом и при таких обстоятельствах, которые давали наилучшее математическое решение его психоисторической задачи. В одном из них — нашем Установлении, основанном здесь, на Терминусе, концентрировались физические науки Империи. И, обладая развитой наукой, Установление смогло противостоять атакам варварских королевств, отколовшихся от краев Империи и ставших независимыми.

Позже Установление, в свою очередь, смогло завоевать эти недолговечные королевства — под руководством сменявших друг друга мудрых и героических людей, таких, как Сальвор Хардин и Гобер Мэллоу, которые оказались в состоянии правильно интерпретировать План и провести нашу страну сквозь все (Здесь она тоже написала было «изощренности», но решила во второй раз не рисковать.)

…испытания. Все наши планеты по-прежнему чтят их память, невзирая на прошедшие века.

В конце концов Установление основало коммерческую систему, контролировавшую значительную долю Сивеннского и Анакреонского секторов Галактики, и даже разгромило остатки старой Империи, возглавляемые ее последним великим генералом Белом Риозом. Казалось, что ничто не сможет остановить ход Селдоновского Плана. Каждый из запланированных Селдоном кризисов наступал и разрешался в надлежащее время, и с каждым пройденным кризисом Установление делало очередной гигантский шаг к миру и Второй Империи.

И вот, (На этом месте у нее перехватило дыхание, и слова едва слышно срывались с ее губ, но транскрибер продолжал спокойно и изящно их записывать.)

…когда ушли в небытие последние остатки умершей Первой Империи, и когда только незначительные военные диктаторы правили осколками и черепками распавшегося колосса, (Она позаимствовала эту фразу из боевика, который передавали по видео на прошлой неделе, но старая госпожа Эрлкинг[4]) слушала только симфонические концерты и лекции, так что она-то ни о чем не догадается.)

…появился Мул.

Этот непонятный человек не был учтен Планом. Он был мутантом, и предсказать его рождение было невозможно. Он обладал странной и загадочной способностью контролировать человеческие эмоции и управлять ими, и, таким образом, легко мог подчинить всех людей своей воле.

С захватывающей дух стремительностью он сделался завоевателем и строителем новой империи, пока наконец не победил само Установление.

И все же ему так и не удалось достичь всеобъемлющего владычества, ибо в ходе первого своего ошеломительного натиска он был остановлен мудростью и отвагой великой женщины, (Опять эта старая проблема. Папа настаивал, чтоб Аркадия никогда не выпячивала то обстоятельство, что она — внучка Бейты Дарелл. Но об этом все знали, а Бейта уж точно была одной из величайших из всех когда-либо живших женщин, и она действительно остановила Мула в одиночку.)

…но доподлинно и во всем объеме история эта известна очень немногим.

(Вот так! Если ей случится читать это в классе, последнюю фразу можно будет произнести замогильным тоном, и кто-нибудь обязательно спросит, какова же подлинная история, и тогда — что ж, тогда ведь она не сможет не рассказать правду, коли ее попросят, ведь так? В уме она уже беззвучно выпаливала поспешные и пространные объяснения строго вопрошающему родителю.)

После пяти лет сдержанной политики с Мулом случилась неожиданная перемена, причины которой неизвестны, и он оставил все планы дальнейших завоеваний. Последние пять лет он правил как просвещенный деспот.

Кое-кто говорит, что перемена в характере Мула была вызвана вмешательством Второго Установления. Однако ни один человек так и не смог обнаружить истинное местонахождение этого другого Установления, и никому к тому же не известны его подлинные функции, так что теория эта остается недоказанной.

Сменилось уже целое поколение после смерти Мула. Теперь, когда он появился и сгинул, что ждет нас в будущем? Он прервал Селдоновский План и, казалось бы, разнес его на клочья. И все же, как только он умер, Установление поднялось снова, подобно Новой звезде из мертвой золы гаснущего светила.

(Это она придумала сама.)

…И снова планета Терминус сделалась центром коммерческой федерации, почти такой же великой и богатой, как прежде, но более мирной и демократичной.

Планировалось ли это? Жива ли еще великая мечта Селдона, и будет ли спустя шестьсот лет основана Вторая Галактическая Империя? Лично я верю в это, потому что (Это являлось важным моментом. Госпожа Эрлкинг всегда красным карандашом царапала уродливые каракули: «Но это только описание. Где твои личные взгляды? Думай! Самовыражайся!

Проникни в свою душу!» Проникни в свою душу, как же. Можно подумать, она сама разбирается в душе, унылая, с неулыбчивым лимонно-желтым лицом…)

…Никогда политическая ситуация не была более благоприятна. Старая Империя совершенно мертва, а период правления Мула положил конец эре военных диктаторов. Большая часть соседних областей Галактики является теперь мирной и цивилизованной.

Более того, Установление ныне можно считать более здоровым, чем когда-либо. Деспотизм наследственных мэров эпохи перед Завоеванием уступил место прежним традициям демократических выборов. Нет больше раскольнических миров Независимых Купцов; нет больше и уродливых проявлений несправедливости, сопровождавшихся накоплением богатств в руках немногих.

Нет, следовательно, причин опасаться провала Плана, если только не обнаружится, что опасность представляет само Второе Установление. Однако те, кто так считает, не имеют доказательств, чтобы подкрепить свои утверждения, а одни лишь смутные страхи и суеверия. Я лично думаю, что наше доверие к самим себе, к нашему народу и к великому Плану Хари Селдона должно изгнать из наших умов всю неуверенность, и (Н-да. Это выглядело ужасно старомодно, но, в конце концов, надо было вставить что-нибудь подобное.)

…потому я говорю: «К моменту, когда раздалось осторожное постукивание в окно, „Будущее Селдоновского Плана“ добралось именно до этого места. Аркадия перевесилась через ручку кресла, и ее взору предстало улыбающееся лицо за стеклом; четкая симметричность этого лица дополнительно подчеркивалась вертикальной линией приложенного к губам пальца».

С легкой паузой, понадобившейся, чтобы принять озадаченный вид, Аркадия выкарабкалась из кресла, подошла к кушетке подле окна, заключавшего в себе это видение, и, встав на колени, задумчиво выглянула наружу.

Улыбка на лице человека быстро исчезла. Держась за подоконник стиснутыми до побеления пальцами одной руки, другой он сделал быстрый жест. Аркадия невозмутимо повиновалась и нажала задвижку, плавно убравшую нижнюю треть окна в стенную прорезь. Теплый весенний воздух вторгся в кондиционированную атмосферу комнаты.

— Внутрь вы забраться не сможете, — сказала она с деланно-утешительной интонацией. — Все окна экранированы и настроены только на своих. Если вы полезете в комнату, включатся сигналы тревоги.

После паузы она добавила:

— Вы очень глупо балансируете на этом карнизе под окном. Если вы не будете соблюдать осторожность, то упадете, сломаете себе шею и раздавите кучу дорогих цветов.

— В таком случае, — произнес человек за окном, который, по-видимому, раздумывал над той же перспективой, но при этом слегка по-иному расставлял прилагательные, — не будете ли вы добры отключить экран и пустить меня внутрь?

— На это не надейтесь, — сказала Аркадия. — Вы, вероятно, хотели забраться в другой дом, потому что я не из тех девушек, что пускают незнакомых мужчин в… в свою спальню в такое время суток.

Произнося это, она приспустила веки в знойной томности — или неуклюжем подобии таковой.