Зоя Космодемьянская

Потом пили чай, как это делали по утрам. Все было очень буднично и обыкновенно, и Любовь Тимофеевна никак не могла представить, что это — последний раз.

Зоя поднялась из-за стола, проверила вещевой мешок, маленький, почти игрушечный, чемоданчик. Кажется, уложено все. Любовь Тимофеевна достала теплые зеленые варежки, связанные ею, заставила Зою надеть свитер.

Вышли на улицу. Пасмурное серое утро стояло над Москвой. Редкие прохожие торопливо бежали мимо, подняв воротники пальто. Зоя и Любовь Тимофеевна дошли до остановки. Из-за угла показался красный с двумя прицепами трамвай.

— Посмотри на меня, мама, — сказала Зоя. — Да у тебя слезы… Не нужно, — Зоя улыбалась. — Ну, мама! Прошу тебя.

Собрав силы, Любовь Тимофеевна улыбнулась в ответ.

— Вот так. До скорой встречи! — сказала Зоя, обнимая ее.

Трамвай, задержавшись на остановке несколько секунд, плавно тронулся с места. Зоя вскочила на подножку и помахала рукой.

31 октября, точно в назначенное время, Зоя подошла к кинотеатру «Колизей», что на Чистых прудах. Было еще рано, не открылась даже касса, но возле кинотеатра стояло уже несколько человек. Они были тепло одеты, у всех — вещевые мешки. Зое показалось, что некоторые лица знакомы ей. Ну, конечно! Вот стоит девушка постарше ее. Зоя видела эту девушку в МК комсомола, когда выходила из кабинета. Та тоже узнала Зою, кивнула и спросила, тая усмешку:

— Вы в кино?

— Да.

Погода ухудшалась. Крепчал пронизывающий ветер. Моросил дождь. Тускло поблескивал мокрый асфальт. Юноши и девушки, собравшиеся возле кинотеатра, выбирали местечко посуше.

Зоя, как и все, стояла молча. Конечно, сюда пришли добровольцы, такие же, как она. Но ведь почти никто не знает друг друга в лицо, может быть, здесь затесался кто-то чужой, явившийся на первый киносеанс.

Подходили все новые юноши и девушки с вещевыми мешками, с чемоданчиками. У них спрашивали, скрывая улыбки:

— Вы в кино?

— Да, конечно, — отвечали они.

Но когда, наконец, открылась касса, никто не подошел за билетами. И тогда все засмеялись.

— Что же вы стоите? Мест не хватит! — сказал веснушчатый белобровый парень своей соседке.

— Не к спеху, я на второй сеанс, — отшутилась она. — Приятно погулять в такую погоду.

Девушка, которую Зоя видела в горкоме комсомола, подошла к ней.

— Клава Милорадова. А тебя как зовут?

У Клавы неторопливые, уверенные движения, она полнее Зои и вообще выглядит солиднее. Говорит спокойно, смотрит доброжелательно. Зоя сразу прониклась симпатией к ней.

Девушки и юноши, знакомясь, пожимали руки, называли свои имена. Добровольцев было много. Зоя не могла сразу запомнить всех. Ладно, успеется!

С одной из девушек сбегала в ближайший магазин, принесла кулек миндальных орехов:

— Берите! — угощала всех. — Чтобы не скучно было фильм-то смотреть!

Вскоре возле кинотеатра остановились грузовики. Какой-то командир в шинели пересчитал собравшихся. Раздалась команда: «По машинам!» Все полезли в кузова, подсаживая друг дружку. Зоя оказалась между Клавой Милорадовой и Софьей Мартыновой.

Грузовики тронулись.

— Дадут нам оружие и сразу пошлют на задание, — неуверенно предположила Софья. — Но я ничего не умею. А вы, девочки?

— Поучат, наверное, — сказала Клава.

— Я тоже так думаю, — согласилась Зоя. — В армии всегда учат сначала, месяц или даже больше.

— Но мы же не в армии.

— Правда, мы не поймешь где, — рассудила Клава. Долго не могли понять, куда они едут. И только когда пересекли почти всю Москву, догадались: на Можайское шоссе. Миновав Кунцево, машины прибавили скорость на хорошей дороге, обгоняя колонны пехоты, повозки, артиллерийские упряжки.

По обе стороны шоссе возводились укрепления. Виднелись дзоты, ряды стальных «ежей». Женщины и подростки рыли зигзагообразные траншеи, копали противотанковый ров. На обочине — колонна грузовиков с прицепленными к ним пушками. В открытых кузовах тесными рядами сидели моряки. Они что-то кричали, махая бескозырками девушкам.

На фронт шли новые силы. Зоя была горда тем, что среди людей, вступивших в бой с ненавистным врагом, находится теперь и она.

Путь оказался недолгим. Машины остановились среди сосен на краю дачного поселка, неподалеку от железнодорожной станции Жаворонки. За штакетником — несколько длинных одноэтажных построек. Среди зарослей — небольшие, аккуратные домики зеленого цвета. Клумбы с побитыми морозом цветами, посыпанные песком дорожки. Зоя подумала: детский сад или скорее всего летний пионерский лагерь. Когда-то она ездила с Шурой почти в такой же.

Девушкам отвели просторную комнату, в которой стояло десять железных коек и столько же тумбочек. Начали размещаться. Зоя и Клава, конечно, рядом. С ними же и тихая, скромная, державшаяся в тени Софья Мартынова (ее почему-то все так и звали — Софьей, а не Соней). Дальше Маша Кузьмина, студентка педагогического института. С другой стороны от Зои — Наташа Обуховская. Ей уже, оказывается, двадцать три года. Почти местная, жила и работала в Ильинском. А вот Аля Воронина — она говорит, что обязательно будет медицинской сестрой. Две подружки — студентки Московского художественно-промышленного училища: Женя Полтавская и Шура Луковина-Грибкова. За ними Катя Пожарская, Лёля Колосова.

Зоя сначала неловко и неуверенно чувствовала себя среди новых знакомых. В школе, в классе она издавна привыкла быть старшей, ответственной. Да и дома тоже — по отношению к Шуре, к его многочисленным приятелям. И вдруг оказалась самой молодой. Среди добровольцев, правда, были несколько ее ровесников, но все они выглядели взрослее, солидней. У всех было какое-то определенное положение. Если не студент, то рабочий, служащий. А Зоя кто? Школьница. Окончила девятый, в десятом по-настоящему даже не поучилась. Говорить об этом язык не поворачивается. Впрочем, на разговоры почти не оставалось времени. Сразу же после ужина добровольцы собрались в клубе. Пришел командир, принес несколько наганов, маузер, парабеллум, вальтер, разложил их на столе.

— Начнем с изучения оружия. Нашего и немецкого, — сказал он. Голос резкий, говорил отрывисто, коротко. Зоя сразу поняла, что дело свое он знает хорошо. Объяснял устройство нагана, внимательно вглядываясь в лица слушателей: все ли понятно. Не смотрел на руки, но движения его, когда разбирал и собирал наган, были удивительно точны.

— Девушка, — сказал вдруг он, — вот вы…

— Милорадова, — поднялась Клава.

— Вам неясно, как вынимается барабан?

— Не ясно, — смутилась Клава.

— Идите сюда, сделаем вместе… Смотрите все, товарищи… Вот так. Ну, смелее.

Зое техника показалась несложной. После того как командир закончил объяснение, она самостоятельно разобрала и вновь собрала наган.

— Как ты быстро освоила, — удивилась Клава.

— Ну, что ты, я еще сшибаюсь. Вот Шуру бы сюда, моего брата… У него золотые руки.

Занятия длились несколько часов, и к концу их Зоя почувствовала, как сильно она устала. Все-таки с самого утра на ногах, и к тому же столько событий, новая обстановка. Но Зоя и виду не показывала. Наоборот, подбадривала и себя и других.

Может быть, поэтому, когда нужно было выбрать старосту, несколько человек назвали ее имя. Зоя удивилась — почему? Ведь девушки еще так мало знали друг друга.

— Ты у нас, кажется, самая строгая, — сказала Софья Мартынова.

Сигнал подъема раздался в шесть. Зоя отбросила одеяло и начала быстро одеваться. Кое-кто из девушек никак не мог проснуться. Клава открыла глаза, непонимающе посмотрела вокруг.

— Скорей вставай, — весело затормошила ее Зоя, — а то устрою холодный душ!

Клава приподнялась на локте:

— Уже? Ой, как рано!

Все-таки трудно гражданскому человеку привыкать к строгому режиму. Кажется, и не ленились девушки, делали все довольно быстро, а времени до занятий осталось в обрез. Завтракая, Зоя волновалась:

— Скорее, товарищи, скорее. Того гляди опоздаем.

— Да что ты все командуешь, — сердито отозвалась одна.

Брови Зои приподнялись, в глазах появилось холодное, чуть презрительное выражение. Казалось, сейчас она скажет что-то резкое. Но Зоя сдержала себя. Она в упор, не мигая, смотрела на девушку. Та, не выдержав, покраснела, наклонила голову и принялась торопливо есть.

— Сами меня выбирали. А уж если выбрали — слушайтесь.

— Зоя права, — поддержала Клава Милорадова. — Мы не в гостях у родственников, а в воинской части.

А Софья Мартынова, зябко поведя плечами, сказала Зое:

— Ну и взгляд у тебя! Даже страшно стало! Построив группу, командир-инструктор повел ее на занятия. В осеннем лесу было пустынно и неуютно. Деревья стояли голые, только кое-где держались еще на ветках желтые пожухлые листья. Поникла почерневшая трава.

— Как ориентироваться в лесу без компаса? — спросил командир.

— Мох на деревьях растет с северной стороны, — ответила Зоя.

— Еще?

— По годовым кольцам на пнях.

— Видите эту сосну? — обратился командир ко всей группе. — Присмотритесь внимательней, что бросается в глаза?

Сосна была самая обыкновенная. Желтая кора потемнела от дождей, ствол немного изогнут.

— Так что же? — спросил командир.

— С одной стороны ветвей много, — неуверенно произнесла Клава, — а с другой почти совсем нет.

— Правильно. Кроны деревьев гуще с южной стороны, где больше солнца. Но не только деревья любят солнечный свет. Видите возле ствола муравейник?

— Видим.

— Муравьи тоже выбирают места потеплей, если возле дерева, то с южной стороны. Чтобы ствол не загораживал солнце.

— В лесу, оказывается, и заблудиться невозможно, — пошутила Женя Полтавская.

— Знающему человеку — конечно… Думаю, этот вопрос ясен. Теперь разберем, как пользоваться компасом и картой…

Группа двинулась дальше. Шагать по подмерзшей земле было нетрудно, и все-таки к полудню усталость уже дала о себе знать. Ныли ноги, непривычные к длительной ходьбе, от холодного ветра горело лицо.

Перерыв на обед был короток. Зоя совсем не отдохнула. Едва успела переобуться — снова раздалась команда приступить к занятиям.

На этот раз учились стрелять из нагана. У Зои получалось неважно. Раньше-то ведь только из малокалиберной винтовки стреляла. Наган был тяжел, прыгал в руке, пули шли мимо цели. Инструктор приказал тренироваться в прицеливании без патронов, а сам занялся с другими. Зоя тренировалась долго. В конце концов она научилась правильно совмещать мушку с прорезью прицела, но больше заниматься не могла. Правая рука так устала, что невозможно было поднять револьвер. Ныла кисть, ломило плечо.

Подозвав к себе Зою и еще нескольких девушек, командир дал им компас, сделал отметку на карте и приказал идти по азимуту. Расстояние, правда, было невелико, но прежде, чем дойти до места, пришлось перебраться через два оврага, густо заросших кустарником, и перейти вспаханное поле. Ноги проваливались в борозды, цеплялись за комья земли. Зоя сняла варежки, расстегнула пальто, и все равно было жарко.

— Мы, девочки, здорово похудеем сегодня, — сказала Клава.

В часть возвращались вечером. Шли друг за другом, стараясь не налететь в темноте на пень или еще на что-нибудь. Каждый шаг давался с трудом.

— Далеко ли еще? — спросила Клава. — Ноги просто не слушаются. Посидеть бы.

— Нельзя, Клава, — Зоя тронула ее за локоть. — Знаешь, есть такая поговорка — дорогу осилит идущий.

— Поговорка-то хороша, только от нее не легче, — вздохнула Клава.

В ту ночь девушки не видели снов. Намаявшись за день, они спали как мертвые.

Утром, захватив ящики с толом, снова отправились на занятия.

Командир объяснял, как лучше устанавливать взрывчатку, как пользоваться взрывателями. Тол подкладывали под деревья, отбегали в сторону и прятались в ожидании взрыва.

Потом учились скрытно подползать к дотам и тоже закладывали взрывчатку в наиболее уязвимые места. А затем снимали тол: эти доты могли пригодиться для настоящих боевых действий.[1]

Прошло несколько напряженных дней, и Зоя почувствовала, что устает меньше. Крепли мускулы. Кожа на лице и на руках огрубела, стала нечувствительной к холоду. Девушки освоились в новой обстановке, ближе узнали друг друга. Особенно нравились Зое неразлучные студентки-художницы Женя Полтавская и Саша Луковина-Грибкова, которую девчата между собой звали просто Луковкой. Обе веселые, задорные, неунывающие. Саша-то, оказывается, училась на курсах шоферов, умеет водить машину. Донором была. Пять лет отзанималась в своем художественном училище, подготовила дипломную работу. Как раз в октябре должна была защищать… Вот сколько успела, а она ведь почти ровесница Зои.

О себе Саша говорила так: «Рисовать люблю, и получается у меня. Но я кто? Я художник-ремесленник. По тканям. Фантазии у меня маловато. А вот Женя Полтавская — это да! Настоящий талант! Без всяких шуток, девочки. Знаете, как в характеристике у нее написано: «…исключительная одаренность, особые способности». И это, учтите, в нашем художественном училище так считают, где каждый второй чуть ли не гений! Музыку она знает, театр знает, по балетам меня водила». — «Сашка! Сейчас тяжелым в тебя запущу!» — грозила Полтавская. «Это за правду-матку? Черная неблагодарность!» — смеялась Луковка.

Зоя с любопытством приглядывалась к Жене. Ничего в ней такого, что говорило бы об особом таланте. Девочка худенькая, шея тонкая, волосы густые, темные, зачесаны на прямой пробор. Вот разве в лице есть нечто. Красивое, нежное, с тонкими чертами лицо. А глаза будто устремлены в себя, будто она все время напряженно размышляет о чем-то. А бывает, вдруг посмотрит на окружающих с таким изумлением, словно впервые увидела их, открыла для себя новое, очень важное. Женя носила тельняшку (Зоя, кстати, внимательно рассмотрела эту странную морскую одежду, даже потрогала. А что: очень тепло и удобно!). Саша Луковина-Грибкова посмеивалась над подругой: «Женька у нас всегда полосатая. Мечтает за моряка выйти».

«Безусловно, — отвечала Женя. — Моряки народ самый романтичный, самый яркий!» — «И самый коварный!» — не отступалась Луковка.

Так и подшучивали весело, необидно. К ним присоединялись в свободные минуты степенная Клава Милорадова, тихая, незаметная Софья Мартынова, молодая ткачиха Валя Зоричева. А Зое хорошо, легко было вместе с ними.

В тот вечер добровольцам разрешили развести на территории части костры: небольшие костры под кронами сосен. Зоя даже удивилась. Вдруг заметят с воздуха немецкие самолеты-разведчики или бомбардировщики, чуть ли не каждую ночь пытавшиеся прорваться к Москве. Потом сообразила: небо затянуто тучами. Если и скребется под облаками какой-нибудь фриц, то что он поймет, увидев несколько случайных огоньков? По ним не сориентируешься, они скорее дезориентируют.

Командиры-инструкторы хотели, наверно, показать, как лучше развести огонь в сыром лесу, как подогреть консервы, вскипятить чай. Все это, безусловно, полезные навыки, но ведь у вечерних костров есть еще одна чудодейственная способность; объединять, сплачивать, сближать людей. Впервые парни и девушки, прибывшие в часть, собрались все вместе, сидели, отдыхая, пекли картошку, пили чай, вели разговоры. Пели негромко. Нашелся, конечно, и любитель рассказывать анекдоты. Было уютно и даже немножко празднично.

Только за маму у Зои душа болела, чего она там ни напридумывает, самые страшные мысли наверняка лезут ей в голову. Мама и представить не может, что Зоя греется сейчас у огня, среди друзей. И даже совсем недалеко от нее. Сколько здесь по прямой до Тимирязевки? Километров тридцать? Если подняться в светлое время на самую высокую сосну, то, пожалуй, Тимирязевский парк разглядишь, особенно в бинокль… Разве это расстояние! Вот увидела бы мама сейчас свою дочь, и гораздо легче стало бы у нее на сердце, и Зоя перестала бы беспокоиться.

Из темноты появился рассыльный:

— Космодемьянская?

— Здесь!