Все совпаденья не случайны

– Ага, – засмеялась она, – почкуемся понемногу.

– Лен, я тебя долго задерживать не собираюсь, только пару вопросов задам. Вы с Эльзой давно дружны, скажи, ничего странного с ней в последнее время не происходило?

Парамонова ответила с такой готовностью, будто бы заранее ждала именно этого вопроса.

– Знаешь, я человек прямой, хитрить не могу. Мое мнение таково – давно пора вам с Эльзой ребенка завести.

Никита отвернулся, невидящим взором глядя куда-то в угол, потом неохотно ответил:

– Мне сейчас как-то не до разбора наших семейных проблем, есть дела и поважнее.

– Вот видишь! – вспылила Лена. – Для тебя ребенок – это неважно. Вот скажи, почему ты всегда ребенка не хотел?

– Я? Не хотел? Да кто такое сказал?!

– О, господи… – пробормотала Лена, до которой стал доходить истинный смысл семейной трагедии Лавровых. – Прости, Никитка. Эльза всегда говорила, что она сама не хочет детей, дескать, не любит. Но я-то видела, как она на чужих младенцев смотрит. Разве ж женщину обманешь? Вот и думала, что она тебя так выгораживает, что ты на ребенка не согласен.

– Не получалось у нас, – криво улыбнулся Никита.

– А врачи что говорят?

– Хм, врачи… – отмахнулся он. – Здоровы, говорят, оба. Здоровы, а детей нет. Мы уже и мечтать перестали.

– Как так? – вытаращила глаза Лена. – А аборты были?

– Восемь лет назад. Сказали, была девочка. И после как отрезало – ни одной беременности.

– Слушай, я где-то читала, что если женщина долго живет с одним мужчиной, то ее организм привыкает, и зачатие не происходит. А стоит только сходить «налево», так сразу «залет».

– Ты рекомендуешь Эльзе «налево» сходить?! – возмутился Никита, почувствовав себя задетым за живое.

– С ума сошел, да? Ты сначала дослушай, а потом кричать начинай. Суть в другом: отдохнуть вам надо немного друг от друга, тогда, может быть, и ребеночек получится.

– Вот тут ты в точку попала: уже начали.

– Да ты что! – обрадовалась Лена. – Эльза беременна?

– Нет, но к отдыху мы приступили. Ладно, если вдруг Эльза появится, позвони мне, пожалуйста.

Склонившись к журнальному столику, Никита быстро записал свой номер телефона, схватил плащ с гвоздя и вышел.

– Никита, постой! – закричала ему вслед Лена. – Что у вас случилось-то?

Лавров нажал на кнопку лифта и, не отвечая, поехал вниз.

На улице не на шутку разбушевалась непогода. Чернильную кляксу неба прорезала молния, раздался оглушительный раскат грома, взвыли сигнализацией машины, и взметнулись во внезапном порыве ветра опавшие листья. Никита едва успел добежать до ближайшего подъезда, как хлынул ливень.

– Давно такого ливня в столице не наблюдалось, – раздался рядом голос, и Лавров, пребывавший в полной уверенности, что он один, испуганно обернулся.

– И-извините, я вас не заметил, – заикаясь, сказал он маленькому седовласому старичку.

– Помнится, в году так шестьдесят седьмом была сильная гроза, но такого светопреставления и тогда не случилось. Смотрите, никак молния ударила в дерево… – указал он пальцем, и Никита, подняв голову, замер с открытым ртом: молодой стройный ясень под проливным дождем горел, как новогодняя свечка. – Вот так видишь своими глазами – и верить приходится. А что это на самом деле – господь один знает.

– Глаза обманывают? – усмехнулся Никита, скорее, чтоб просто поддержать разговор, чем действительно из интереса.

– Душа лжет, – ответил старичок. – То есть она-то и согласна бы сказать правду, но ее слабый голос никто не слышит. Когда она отчаивается пробиться к разуму, ей приходится сдаться, и она идет на оговор.

– Кого? – удивился Никита.

– Самой себя.

Повисла тишина. Никита не мог понять смысл произнесенных старичком фраз, они казались ему бредовыми, хотя человек рядом выглядел вполне вменяемым.

«Наверное, я схожу с ума, – уныло подумал Никита. – Вошел в подъезд, который как раз осветила яркая вспышка молнии, и тут было пусто. Затем невесть откуда появляется собеседник и говорит со мной замысловатыми фразами, а я ему отвечаю. Да так, что сам же себя и не понимаю…»

– Не все способны понять себя, – заявил вдруг старик, будто отвечая на мысли Никиты.

– Вы, простите, кто? – осторожно спросил Лавров.

– Эх, молодой человек, разве ж это важно на самом деле – кто? Истине неважно, из чьих уст она прозвучит, потому что в любых одеждах, в какие бы ни рядилась, она все равно остается истиной.

Наверху хлопнула дверь, и на лестницу с лаем выскочила собака. Никита оглянулся на великолепную афганскую борзую с расчесанной длинной шерстью, машинально проводил ее взглядом и только открыл рот, чтобы спросить: «А что есть истина?», как понял, что в подъезде он снова один. Старичок исчез. Наверное, вышел, пока Никита таращился на пса.

Дождь прекратился, прямо перед подъездом шелестел осенней листвой ясень, целый и невредимый, без малейших следов огня.

Никита подошел поближе, задрал голову и так стоял, тупо глядя на дерево и пытаясь понять, что же все-таки произошло, пока боль в шее не стала нестерпимой.

Ветер стих, небо немного прояснилось, и выглянуло солнце. Никита шел, стараясь привести мысли в порядок, а в голове калейдоскопом крутились события, лица, фразы. И вопросы, вопросы, вопросы… Но ни на один пока не нашлось даже спорного ответа.

Лужи задорно поблескивали, однако Никита не видел ничего вокруг, и потому ноги его промокли, а полы длинного плаща выпачкались в грязи. Он шел, как лошадь, у которой отпустили поводья, без всяких мыслей и планов, надеясь, что дорога сама выведет его куда-нибудь.

Какой-то дерзкий мальчишка, пробегая мимо, едва не спихнул Никиту в яму, выкопанную посредине дороги. Чтобы удержаться на ногах, Никита ухватился за фонарный столб и буквально носом уткнулся в объявление:

«Потерялась собака, черная с рыжим подпалом, прошу вернуть… Алтышников переулок…»

– Собака… Алтышников… – пробормотал Никита и осторожно пошел по краю ямы, стараясь не соскользнуть вниз. Какая-то мысль навязчиво крутилась в мозгу, но Лавров никак не мог ее поймать.

Обойдя, наконец, грязь, Никита огляделся, прочитал над соседней дверью надпись «Интернет» и хлопнул себя по лбу.

– Боже, какой я идиот! С этого и надо было начинать.

Глава 4

У Славика Косова в жизни была только одна страсть – компьютеры, и любил он их трепетно и нежно. Вероятно, парень родился с платой и паяльником в руках, да так больше с ними и не расставался. По той же причине Славик был практически всегда дома, и если его все-таки не удавалось застать, то это означало, что он наконец решился сбегать в магазин за продуктами или у него закончились компьютерные детали.

В еде Славик, как и положено настоящему компьютерному гению, не желающему тратить драгоценное время на такие пустяки, как приготовление пищи, был совершенно непритязателен и питался в основном полуфабрикатами и консервами. Поскольку конкуренции с «железом» не способна выдержать ни одна нормальная женщина, жил Славик преимущественно один, жажду же общения удовлетворял в Интернете.

Славик уверял, что такая жизнь ему вовсе не вредит, а даже наоборот – расширяет его кругозор. В действительности же он просто боялся реальности, чувствуя себя уверенно только с машинами и в нереальном мире виртуальных героев.

Никите такая жизнь не нравилась никогда. Он вообще не мог понять, как может живую женщину заменить виртуальный персонаж, тем более что и достоверности в таком общении никакой.

На увещевания Никиты Славик обычно отвечал обидным хихиканьем, уверяя, что он совершенно точно может определить – кто перед ним.

– Вероятность ошибки равна или стремится к нулю, – гордо заявлял он, отправляя очередное сообщение по айсикью. – Можешь мне поверить, я чувствую человека даже тогда, когда он замаскирован под другим ником или скрылся в чужой чат.

– Это невозможно, – не верил Никита.

– Вот же Фома неверующий ты! – хлопал себя по бокам Славик.

И так продолжалось до тех пор, пока он не влюбился. Любовь была мучительной и трудной, с взлетами и падениями, с виртуальными ссорами и примирениями. Славика не на шутку несло. Он уверял, что встретил в Сети свое второе «я», что не родилась еще та женщина, которая разбиралась бы в железе лучше, чем его возлюбленная, что они понимают друг друга с полуслова и мыслят дружно, как сиамские близнецы.

Славик жил предвкушением встречи, купил обручальные кольца и вылизал захламленную квартирку, пожертвовав ради столь благородной цели неделей.

В аэропорт он летел, как на крыльях… А обратно его привез Никита – вдрызг пьяного.

Убежденный гетеросексуал Славик испытал нервный шок, обнаружив, что его драгоценная возлюбленная – мужик невзрачной наружности. Гей был не молод, не симпатичен и абсолютно не вписывался в образ трепетной и нежной девушки, созданный воображением Славика.

После этого Славик завязал с общением на сайтах знакомств, но из Интернета не ушел: мальчик, живущий в Сети, по законам жанра когда-нибудь должен превратиться в сетевого аксакала.

Предчувствия не обманули Никиту – Славик действительно был дома. Открыв дверь и кивнув так, будто бы они расстались только вчера, парень побежал обратно к компьютеру, бросив на ходу:

– Проходи, гостем будешь.

В квартире Косова за время, прошедшее с последнего визита Никиты, почти ничего не изменилось. Все так же раскиданы везде железки, стоят стопками книги, и все это покрывает привычный толстый слой пыли. Только на стене за компьютером появилась большая фотография кота, задумчиво пялящегося в монитор и с сигаретой во рту, прибацанной к его морде в фотошопе. Рядом на столе стоял бокал пива, и лежала сушеная рыбка породы «желтый полосатик». Витиеватая подпись под всем этим великолепием поясняла: «Кот Админа».

Герой портрета в интерьере сидел рядом с клавиатурой и, задрав ногу, вылизывал пушистый зад. Славик меланхолично спихнул его со стола, поставил на нагретое место жестяную банку и принялся с аппетитом поглощать кильку в томате, ведя одновременно оживленную переписку в аське. Кот в ответ обиженно дернул хвостом, немного подумал и запрыгнул на шкаф, свалив оттуда несколько книг. По комнате плыл пряный запах кильки в томате, в животе противно заурчало, и Никита инстинктивно сглотнул.

– Хочешь? – ткнул Славик вилкой в оранжево-красное нутро банки, на секунду оторвавшись от монитора.

– Н-нет, спасибо, – поколебавшись, отказался Никита, испытывая угрызения совести от того, что пришел к Славику с пустыми руками. У последнего вечно был не только дефицит времени, но и еще тотальное отсутствие продуктов.

– Да не бойся, у меня много, – хохотнул Славик довольно, – я теперь жратву ящиками по Интернету закупаю. Классно, из дому не надо лишний раз выходить.

– Прогрессируешь, – вздохнул Никита. – Ты что, теперь вообще не улице не бываешь?

– Бываю. На балконе иногда курю.

У Никиты вытянулось лицо.

– Ну, ты, брат, совсем шутки разучился понимать, – хихикнул Славик, сжалившись над старым другом. – Выхожу я, конечно. Детали кое-какие на рынке подкупить или еще чего, хлеба, например. Да и просто вокруг дома побегать, кота домой загнать. Он, мерзавец, без женщин жить не может, вечно шаболдается где-то. Короче, бери банку, открывай и ешь, а я пока разговор закончу. Да, хлеб в кастрюле на столе.

И Славик опять уставился в монитор.

Никита достал из картонного ящика банку кильки, поставил на тарелку и открыл острым, изогнутым, как кинжал, ножом. Затем выудил из кучи грязной посуды, громоздившейся в раковине, вилку, отмыл ее и уселся есть. Килька закончилась катастрофически быстро, но на душе полегчало.

Славик наконец удовлетворенно крякнул, отправил кому-то танцующий смайлик и повернулся к Никите.

– Ба, сколько лет, сколько зим! – вдруг воскликнул он. – Каким ветром тебя в мою скромную обитель занесло?

– Знаешь, Косов, к тебе невозможно привыкнуть, – облизывая вилку, сказал Никита. – Сначала ты открываешь мне дверь с таким видом, будто только меня и ждал, потом на какое-то время забываешь о моем присутствии, а после умудряешься обрадоваться мне так, будто только что наткнулся на меня в оживленном переходе.

– В каком-то смысле так и есть: у меня сейчас самое бойкое время. Ладно, сколько можно обо мне, давай рассказывай, что у тебя стряслось.

– Мне нужно по одному адресу выяснить все, что только возможно.

– Ты что, влюбился? – подозрительно покосился Славик. – Пропадаешь на три года, потом появляешься с какими-то странными просьбами… бредовыми идеями… Лавров, у тебя белой горячки нет?

– Косов, станешь лаяться, действительно на три года пропаду, – пригрозил Никита, доставая бумажку с торопливыми каракулями. – И твои гениальные идеи останутся нереализованными.

– Понял, не дурак. Давай цидульку, думать буду.

Славик вгляделся в нее, потом кивнул:

– Сделаем. Иди на кухню, кофе вари. В качестве платы за услугу.

– Как скажешь, – буркнул Никита. И игриво добавил, растягивая гласные: – Протии-и-ивный.

– Но-но! – ощетинился Славик. – Попрошу без намеков на мое несостоявшееся прошлое, а то уйдешь несолоно хлебавши.

– Да ладно тебе, – устало махнул рукой Никита. – Несостоявшееся прошлое тем и привлекательнее состоявшегося, что мерзости в нем не успели произойти.

На него вдруг навалились такие усталость и апатия, что стало казаться, будто все происходит не с ним и он наблюдает за своими метаниями со стороны.

На кухне Лавров нашел кофе, насыпал в турку и, залив водой, поставил на медленный огонь. Окинув взглядом царящий вокруг хаос, засучил рукава и принялся мыть посуду, мрачно размышляя о том, почему людям недосуг навести уют в собственном жилище. Никогда Никита не понимал, как можно, живя в одиночестве, до такой степени запустить квартиру, что она становится похожа на помойку. Помнится, Борис Стругацкий как-то сказал, что не садится писать, пока в мойке лежит грязная посуда, и только наведя порядок, приступает к творчеству. Никита книг не писал, но, похоже, относился к числу таких же чистюль.

Эльза была далека от педантичной аккуратности своего мужа и иногда посмеивалась над ним, называя занудой. Ради нее он даже избавился от привычки ставить тарелки строго по ранжиру и смирился с вечно разбросанными вещами.

Тем временем коричневая пенка кофе потемнела, став почти черной, и начала медленно подниматься. Никита схватил турку с огня, переставил на деревянную подставку и начал разливать в чисто выдраенные чашки обжигающий напиток.

– Есть! Нашел! – раздался из комнаты крик Славика, и он как ураган ворвался на кухню, потрясая в воздухе свежеотпечатанным листком. – Значит, так, Китыч, слухай сюда: Катерина Григорьевна Каранзина, в девичестве Тихова, разведена, бездетна, пятидесяти лет от роду. В разное время в квартире были прописаны: бывший муж Антон Каранзин, тридцати пяти лет, и племянница Таисия, тридцати трех годков. Адреса явки и пароли обоих прилагаются, – хихикнул Косов.

– Что? – не понял сразу Никита, отставляя в сторону турку с кофе, чтоб не пролить.

– Шучу. Только новые адреса Тиховой и Каранзина. Да ты наливай, наливай…

Они прошли в комнату, и Славик сразу нырнул со своей чашкой за компьютер, забыв о госте. Никита пил кофе молча, расслабившись и погрузившись в свои мысли, отвлекаясь от них только тогда, когда Славик слишком громко фыркал и хихикал, отвечая кому-то в аське. Впрочем, иллюзия, что Косов никого не замечает рядом с собой, оказалась ложной, потому что стоило Никите встать, как тот поднял голову и сказал:

– Да, пока не забыл: будешь уходить – захлопни дверь, а то я отвлекусь и забуду. И еще. Я у тебя не спрашиваю, зачем тебе все это надо, а ты не говоришь никому, где взял. Ага?

– Разумеется, – согласился Лавров, и только хотел начать светский ритуал прощания, как Славик опять уткнулся носом в экран и быстро защелкал клавишами. – Все, я ушел, – сообщил Никита в спину Косова и аккуратно прикрыл за собой входную дверь.