Помоги проекту - поделись книгой:
- Двигатель не требует горючего. Вы знакомы с квантовой физикой?
- Что-то мельком проходили на втором курсе.
- Я тоже не специалист, к тому же секретность сохраняется.
Общий принцип таков: Вакуум, по современным понятиям, можно рассматривать, как состояние материи с нулевой энергией. Двигатель создает "пузырь" другого вакуума. Со
- А что я буду делать столько времени?
- В основном спать. Для вас анабиоз вполне реален. Весь полет разбит на десять промежутков по пять лет. Между ними будут ваши вахты. По двое суток. Во время вахт вы проверяете исправность систем, ведете астрономические наблюдения. Записываете впечатления. Восемнадцать суток бодрствования "туда". Полгода там. Восемнадцать обратно. Семь, ну, восемь месяцев жизни в реальном времени.
- Не так уж много.
- Мы надеемся на вас, Майкл.
- Фрэнк, а вы? Стас? Когда я вернусь...
- Нас уже не будет. Ну и что? Мы проживем свою, человеческую жизнь. Вас встретят другие люди.
Подготовка продолжалась. За четыре месяца Майкл усвоил столько информации, что человеку понадобилось бы все четыре года. Многое запоминать было не надо, ибо базы данных всегда "под рукой".
И вот настал день. ЛМ, лишенный акустических ушей и вестибулярного аппарата, поместили в центр загруженного аппаратурой пятиметрового титанового цилиндра. Укрепили внутри крошечный микрофон для контроля герметичности. Задвинули, а затем заварили круглую переднюю крышку. Теперь её откроют только через сто лет. Через специальный патрубок накачали внутрь осушенный гелий. Это искусственная атмосфера корабля. Трое суток продолжался контроль герметичности с помощью манометра, и микрофона, ибо вытекающий через микрощель газ обязательно издает звук. Майкл, по рекомендации ЦУПа, "отключил" себя на время предстартовой подготовки, вывода на орбиту обычным носителем с космодрома Куру, ибо в это время делать ему было нечего, его "глаза"-телескопы не работали, а лишние волнения ни к чему. Зато, уже на орбите, он был просто поражен красотой и величием медленно вращающейся Земли, её океанами, облаками и воронками циклонов. Ночная сторона оживлена сиянием больших городов, которых оказалось меньше, чем ожидал Майкл. Луна показала свой щербатый серп. Прощай, подумал он. Я отдал тебе полжизни, теперь ухожу к другой любви - Проксиме. Прости меня. Даст бог, вернусь. Цилиндр медленно поворачивался, чтобы избежать одностороннего нагрева Солнцем и связанных с этим нежелательных тепловых деформаций. Датчики на корпусе корабля передавали сигналы Майклу; ему казалось, что он подставляет Солнцу по очереди живот, бок, спину, другой бок, живот... Тепло приятно расслабляло и вызывало смутные ассоциации с прежней, ушедшей навсегда, человеческой жизнью.
С Земли сообщили: подошло время включения вакуумного двигателя. Майкл проделал нужные манипуляции. Через некоторое время стал заметен подъем на все более и более высокую орбиту, планета удалялась. Потом стала уменьшается. Через восемь часов цилиндр вышел на гиперболу, и, набирая скорость, помчался прочь от родного Солнца, прямо в разверстую черную пасть космоса. Майкл убедился, что звездный датчик намертво вцепился в крохотную точку Проксимы, вызвал курсор и ввел задачу: "анабиоз пять лет".
На Земле, в лаборатории, Фрэнк достал из холодильника две банки пива и протянул одну Стасу.
- Теперь мы можем
Вахта номер один.
Вот и все. Теперь назад дороги нет. Хоть теоретически я и могу повернуть в "любой момент", но это значит, что надо год тормозить, а потом год разгоняться. На такой скорости экстренных поворотов не сделаешь. Ну да ладно. О чем мне беспокоиться? Мне не нужен ни кислород, ни пища, ни вода. К тому же я бессмертен. Солнечная система осталась далеко.
Теперь подумаем вот о чем. Все-таки во всем этом деле есть какая-то неясность. Жил учился, работал, опять учился, готовил диссертацию по геологии Луны, никого не трогал. Даже подумывал слетать на лунную базу. И вдруг - раз, и все. Проклятые черви. И где я их мог подцепить? Командировки для геолога дело обычное. Я провел несколько полевых сезонов в Южной Америке. Был в Гренландии. Вот где геологический рай! Если бы не увлекся Луной, работал бы в Гренландии. Обнажения самых древних пород на Земле. Копать не надо. Ходи с молоточком. А Луна... Она же девочка, её не трогали ни атмосфера, ни океаны, ни люди. Она чистая, там все как было с начала времен, так все и осталось. Её нельзя не любить.
Меня вот что удивило: когда я к врачу помчался, увидев червя в глазу, он сразу спросил, не ездил ли я в Африку в течение последних шести месяцев. А я сказал, что ездил в Кайену, во Французскую Гвиану. Тоже тропики. Он сказал, странно, паразиты эти встречаются только в Африке. И направил к другому врачу. А тот, другой, даже не спросив про страховой полис, сказал, что время терять нельзя, они быстро размножаются, и направил уже туда, в ту клинику тропических болезней. За триста километров. Сам отвез. Как будто ждал меня. И в клинике той все готово было. Он, конечно, сначала позвонил туда, но все равно.... Что-то здесь не так. Два месяца меня пичкали лекарствами, промывали, просвечивали, томографировали, а потом пришел главный врач и сказал, что от препаратов быстрее погибну я, чем паразиты. Они уже начали проникать в голову. И предложил оцифровку мозга как единственный путь спасения. К тому времени я уже чувствовал себя плохо, то ли от червей, то ли от процедур. Скорее всего, от обоих факторов. Подобных операций было сделано мало. Но смерть - неважная альтернатива, я согласился и подписал бумаги. Было сказано о перспективах, фирма берет расходы на себя и так далее, я, конечно, поучаствую в каком-то эксперименте, но я почти не слушал, я хотел жить.
Вахта номер четыре
Что? Где я? Вспомнил! Я - Посланник. Звездный датчик, данные! Боже мой, прошло уже двадцать лет. Я подбираюсь к середине пути. Самочувствие не очень. Хотя что со мной будет - я ведь железный. И все же... Стоп! А Солнце? Та звезда в перекрестье датчика, точно Солнце? Спектр звезды... Образцовый спектр Солнца...Все вроде бы сходится. Да, идентификация полная. Слава Богу. А Проксима? Спектры, оба на экран. Так. Все нормально. Как будто лечу вдоль струны, натянутой между двумя звездами. Передний датчик смотрит на Проксиму, задний - на Солнце. Мысли путаются. Я как будто очень устал. Ну почему именно я? Сейчас бы на речку. Или в Гренландию. Красивая страна. Надо было остаться там. Предлагали. У них вечно людей не хватает. А теперь я не человек. Кому нужен говорящий ящик! Да и вообще, теперь мне смерть уже не кажется чем-то совсем неприемлемым. Может, лучше бы тогда умереть. Верят же индусы в переселение душ. Им, наверное, легко умирать. Вдруг родился бы опять...
Тьфу ты, что за бред! Распустил нюни. Ты, Джозеф, ученый и ... Подожди. Джозеф? А Майкл? Тоже я? Ах, да, Майкл - это после оцифровки. Ну, неважно. Ты ученый и представитель Земли. Посланник! Тебе осталось всего-то половина пути, ну чуть больше. А там, на Проксиме, скучать будет некогда. Там ждет работа. Хоть бы были планеты. Отстрелить внешние зонды. Пусть сядут на поверхность. Никаких образцов, боже упаси. Зонды не вернутся. Только информация по радиоканалу. А то еще затащишь на Землю какую-нибудь здешнюю инфекцию. Я вспоминаю червей - брр.... Зонды стерилизованы, так что обитателям Проксимовских планет наша зараза не грозит. Да и есть ли они? А если нет, то неплохо было бы забросить туда горсточку земной микрофлоры. Раз место не занято. Вдруг приживутся?
Да ладно, мне-то что за печаль? Главное, как сказал... этот...как же его... Фрэнк, вернуться живым. Главное!
Вахта номер шесть.
Тяжело просыпаться. Все тело затекло. Это фантомные ощущения, у меня нет тела. Что там по оборудованию? Запускаем программу контроля.
В прошлую вахту мне показалось, что схожу с ума. При диагностике корабля в одном из информационных "дальних уголков" я обнаружил вспомогательный контроллер, и подключенный к нему микрофон. Видимо, его поставили для контроля герметичности корпуса. Мои штатные "уши" остались на Земле, в полете они мне были бы ни к чему. Внутри корабля должна быть полная тишина, ибо там нет движущихся частей. Но я все же подключил микрофон к своему звуковому каналу. Просто так, не думая. Дал максимальное усиление. И услышал... Звуковые галлюцинации. Еле слышные разговоры людей, шаги, смех, какой-то неясный шум. Вроде бы даже голос Стаса. Я немедленно отключился. Вот так штука! Значит, мой модуль подвержен психическим расстройствам не хуже мозга. Наверное, я так соскучился по живому звуку, что голова сама, из шума усилителя, "нарисовала" какую-то звуковую картину. Это было неприятное открытие. Я вообще тоскую по людям и Земле. Давно уже сам с собой разговариваю. Хотя для одиноких это нормально.
Вахта номер восемь.
Да слышу я, слышу. Уже не сплю. Перестань звонить. Еще немножко. Часок. Где эта чертова пищалка отключается? Я её, наверное, заблокировал в тот раз. Где курсор? Курсор! А, вот она. Белая точка. Замолчи! Фу, наконец-то... Такой сон сломала, зараза! Настоящий, не с флэшки. Я и Она, море и солнце. Что-то приятное, даже нет, ожидание приятного. Солнце! Это слово можно катать во рту, как гладкий, но некруглый морской камешек. Как я соскучился по Солнцу! Я теперь знаю, отчего устал. От вечной тьмы и равнодушия звезд. Они не мигают и не двигаются. В тот раз они были точно такие же. НЕ двигаются! Может, я остановился? Ну-ка... Звездный датчик, карту! А теперь предыдущую. Совместить... Да нет, рисунок звезд изменился. Значит, двигаюсь. Лечу навстречу этой самой неизвестности, будь она неладна. Какая тоска. Хоть бы что-нибудь случилось, что ли. Нет, нет, лучше не надо. Так спокойнее. Спокойнее. Спокойно работал бы в Гренландии, да радовался Солнцу. Астронавт чертов! Раз уж так случилось, надо было просить другое задание. Был ты, Джозеф, бестолковым человеком, и стал ты, Майкл, таким же модулем. Ты совершил непоправимую ошибку. Ты потерял тело, не оставив потомства. Не родив сына. То учеба, то наука. Семья мешает. Слепец! Надо было бросать все и жениться. Дети важнее всех открытий. А теперь что? Летишь к звездам? Кому они нужны, твои звезды? Горстке престарелых пердунов-ученых, давно вырастивших детей и радующихся внукам! Они-то не забыли своего главного назначения. Люди живут своими заботами. Ну, вернешься с информацией. Есть, допустим, планеты. Для жизни непригодны. Да если даже и пригодны - разницы никакой. Что дальше? Поначалу пошумят, интервью, доклады и все такое... А потом что, бессмертный? Тебе даже медаль повесить некуда. Поставят тебя в аппаратный зал вместе с такими же бедолагами. Дадут бесплатное пожизненное электричество за научный подвиг. Пять киловатт в сутки. Хочешь - сам ешь, хочешь - повесь лампочку. Техники будут показывать на тебя банкой пива и смеяться. Сначала потихоньку, потом открыто. А девушки-лаборантки будут стирать с тебя пыль замшевой тряпочкой. Но ты не почувствуешь прикосновение их теплых рук!
Выть хочется. Господи, если ты есть, пошли людям обратную оцифровку! Я согласен на любое, самое больное и дряхлое тело, согласен стать собакой, черепахой, кем угодно, только живым!!!
(На записи - звуки, напоминающие сдавленные рыдания).
...Ну все, все. Успокойся. Осталось всего-то два перелета. Посмотри на Проксиму - яркая какая! Светофильтр... Держись, Посланник. А когда вернешься - сто лет пройдет на Земле - вдруг изобретут! Надейся! Тогда наградой будет живое тело. Способное иметь детей! Надейся! Твое тело! Надейся, Посланник!
Вахта номер девять.
Где я?... мама... почему темно?...болит голова...ничего не вижу... Мама, открой занавеску. Ничего не вижу. Это что? Размытые пятна. Как бы это сфокусировать. Это звезды. Мама, сейчас что, ночь? Почему звезды?
О боже, вспомнил. Я - Посланник. Это не сон, это кошмарная явь. Или явь - то, что было раньше? Что это за цифры? У...да...ленность и время. Так. Сорок пять лет полета. До Проксимы ноль целых три десятых светового года. Проксима - это что? .....А! Ну конечно. Цель полета. Чужой мир. Господи, это же последнее дежурство. Еще один сон - и цель, работа. Непаханое поле. Рай для ученого. А я проснусь? Компьютер разбудит. Что он понимает в людях, железяка. Странно, радости нет никакой. Усталость. Да и никакого желания... Сейчас бы на речку... Но долг ученого, долг перед Землей.... тьфу ты, какая чушь. А обратно как? Я выдержу? Еще пятьдесят лет? А сколько мне лет? Тридцать пять людских плюс сорок пять полета. Это будет... это будет... восемьдесят. Боже! Да я совсем старик. Не телесно, а душевно... духовно... Боже! Боже!
***
В тот год торнадо особенно широко разгулялись по Северной Америке. Конечно, все службы сработали как надо. Метеорологи, полиция, спасатели. Население предупредили, из районов, лежащих на пути смерчей, эвакуировали. Но один из них вдруг сделал неожиданный зигзаг в сторону и разрушил несколько одноэтажных домов в районе, считавшемся наименее опасным. Сила смерча неодолима, ему можно противопоставить только своевременное предупреждение и страховку имущества. И опять же пожарные и спасатели оказались на высоте. Погиб всего один человек. Пятеро отделались легкими ранениями. На место прибыла съемочная группа с телевидения, и репортер местной газеты, Джон Хелси. Телевизионщики сняли разрушения с разных ракурсов. Потом погрузились в вертолет. Хелси, придерживая шляпу, следил за ним. Вертолет сделал два круга и улетел в северном направлении.
Шериф Джим Питмен что-то писал на листке бумаги, положив его на капот машины. Хелси подошел к нему.
- Привет, Джим. Как дела?
- Привет, привет, буркнул шериф. Сам видишь.
- Поляк погиб?
- Не знаю, не знаю. Увезли вроде живого.
- Я похожу тут, может, что интересное найду.
- Походи, походи. Не бери только ничего. Не хватало только исков за мародерство.
- Да ты что!
- Иди, иди, не мешай.
Джон Хелси ходил между разрушенных домов, вырванных с корнями деревьев, осколков стекла. Он подошел к тому, что осталось от дома одинокого поляка. Смерч перемешал все, что было в доме, в гротескный винегрет. Под ногами хрустело. Джон машинально перевернул носком ботинка кусок фанеры с рваными краями. Под ней лежала дискета в целлофановой упаковке. Он секунду колебался. Потом быстро поднял её и сунул в карман. Посмотрел на шерифа. Тот ничего не заметил. В конце концов, дискета могла лежать и на дороге между домами. Кто видел? Редактор послал его сюда "накопать что-нибудь на первую полосу". А что накопаешь? Смерчи здесь ходят регулярно, кто их боится, давно уехали, кто не боится, давно привыкли. Джон побродил еще с полчаса, время от времени поднося к лицу маленький диктофон; достал фотоаппарат, сделал несколько снимков. Потом пробрался по обломкам к своей машине, сел в нее. Бросил шляпу на заднее сидение. Что-нибудь напишу, не первый раз. И поехал в больницу.
- Он был нашим пациентом. Лечился у нас амбулаторно от... сейчас... пневмонии, год назад, сказала сестра.
- Он умер? - спросил Джон.
- Не приходя в сознание. На голове большая гематома. Сильный удар. Перелома нет. Скорее всего, обширный инсульт от удара. После вскрытия скажем точно.
- Разрешите взглянуть, - Джон взял историю болезни и прочитал:
Станислав Яжембский. И дата рождения. Ему было тридцать шесть лет.
Хелси не решился смотреть дискету в редакции. Написав материал по смерчу, Джон отнес его редактору. Тот прочитал, поморщился, но подписал к печати.
Дома, надев тапочки и жуя бутерброд, Хелси смог наконец рассмотреть свою добычу. Она содержала текст. Джон читал:
"Я решил написать об этом. Все эти годы меня мучает совесть, но страх за жизнь сильнее. Хотя впрямую никто не угрожал, и гонорар был просто сказочным, но было ясно, что молчать надо всю жизнь. Однажды я уже было собрался рассказать, через пять лет после событий, но тут неожиданно и как-то странно погиб Фрэнк. Его укусила гремучая змея, забравшаяся погреться в салон его машины. Такие случаи бывают у нас, на Юге, регулярно. Все произошло на довольно пустынном шоссе, утром, когда он поехал на ранчо. Меня смутили три вещи: джип Фрэнка имел довольно большой клиренс, и гремучник должен был обладать какой-то необыкновенной прыгучестью, чтобы забраться в салон; Фрэнк должен был остановиться, уйти куда-то, оставив двери открытыми. Не на ходу же змея впрыгнула. Но он никогда не оставлял машину открытой. Далее, аккумулятор его мобильника был совершенно разряжен, и он умер, прежде чем водители заметили, что человек в беде. Коронер квалифицировал несчастный случай. Таково было и официальное заключение. Но я-то знал Фрэнка, он был технарь до мозга костей, и терпеть не мог неисправную домашнюю технику. А уж телефон - в первую очередь. И я испугался. Возможно, Фрэнк решил заработать, рассказав о проекте. Такие же мысли были и у меня. Но они разом улетучились.
Однако совесть не дает мне спать. О деньгах я и не думаю. И все-таки старый страх позволяет мне всего лишь доверить тайну дискете. Может быть, это первый шаг навстречу совести.
Я приехал в США молодым, и, как говорили, подающим надежду программистом. Смелым и напористым. Мне казалось, легко сверну горы. Но мне, поляку, не очень-то знающему английский, найти работу по специальности оказалось труднее, чем я думал у себя в Польше. Несколько месяцев я перебивался случайными заработками, появились мысли о возвращении домой. Но для этого тоже нужны деньги. А идти в посольство и там просится обратно - значит сломаться, признать поражение и вдобавок опозориться на всю Польшу. Дать возможность некоторым панам зубоскалить всю оставшуюся жизнь. Это для меня было неприемлемо. И вдруг, случайность или судьба, мне позвонили. Звонивший представился... впрочем, это неважно. Он предложил мне контракт. На несколько месяцев. Я с радостью согласился.
В это время начались первые опыты по оцифровке мозга. Нас, меня и Фрэнка, отвезли в закрытую лабораторию и дали задание. Заказчик эксперимента хотел узнать, насколько бессмертен личностный модуль. Бессмертие оцифрованных было вроде бы очевидно, ведь с освобождением от тела человек избавляется и от связанных с ним болезней и смерти. Но нашелся и сомневающийся. Это был очень, очень богатый человек, глава одной из крупных финансово-промышленных групп. Он был болен лейкемией, и хотел обеспечить себе бегство от смерти, на крайний случай. И не без его лоббирования был быстро принят закон, уравнивающий в правах людей и элэмов. Они, как люди с ограниченными возможностями, получали некоторые льготы. Например, бесплатное электроснабжение. Щекотливый вопрос о статусе отсканированного, и потому мертвого тела тоже был закрыт. Оно объявлялось ампутационным отходом и подлежало кремации.
Нам с Фрэнком, которого назначили старшим (он был американцем), надо было узнать, заложена ли смерть в генетическую информацию жизни, или это следствие старения, которое есть накопление ошибок при копировании клеток тела. Опять же тела, ведь нейроны мозга не заменяются на новые. Надо было придумать ситуацию, при которой ЛМ прожил бы целую жизнь за короткое реальное время, не зная о сути эксперимента. Мы долго думали, и решили, что это возможно в системе имитатор-тренажер. Минимальный срок виртуальной жизни объекта был задан в сто лет. Тогда и родилась идея "полета" к Проксиме. Во время пятилетних "снов" мы ускоряем его время в сто двадцать восемь раз. То есть реально проходит чуть больше двух недель. А во время "вахт" мы показывали бы ему картинки космоса. Он ни о чем не должен догадаться. Для него полет абсолютно реален. Мы изложили свои соображения начальству. Через пару дней получили "добро". Нам было приказано готовить виды космоса и планет системы Проксимы. А подходящий объект нам будет предоставлен.
ЛМ, которого нам представили, был лунным геологом. Тридцать пять лет. По дальнему космосу не специалист, но собирался на лунную базу. Лететь не откажется. Просто идеальный кандидат. Мы не знали тогда, что его нашли среди многих, а потом заразили каким-то тропическим паразитом, чтобы склонить к оцифровке. Нашли человека того же возраста, что и заказчик, примерно того же образования, без семьи и родителей.
Они начали его убивать. А мы с Фрэнком добили. Перед вами исповедь убийцы. Факт заражения доказать невозможно. Он подписал контракт об участии в опасном эксперименте. Что еще надо? Формально он доброволец. Да и мы не могли знать заранее, чем все кончится. Но совесть, если она есть, свое возьмет.
Первым делом надо было убедить его в существовании вакуумного двигателя. Сначала он слушал настороженно. Но ссылки на секретность, и показ съемки якобы успешных испытаний рассеяли его сомнения.
Эксперимент шел сначала гладко. Цилиндр стоял в специальном помещении на подставке. У Майкла (так его звали) не было ушей и вестибулярного аппарата, он не мог слышать и чувствовать вес. Мы показали ему виды Земли с орбиты, он был в восторге. Потом - первый сон, вахта, и так далее. Он старел. Уже на четвертой вахте он не сразу себя вспомнил. Дальше - хуже.
Только однажды мы перепугались, когда он добрался до контрольного микрофона. Чуть было все не сорвалось. К счастью, он решил, что наши реальные голоса и шумы - галлюцинация. И сам заблокировал микрофон.
Он страдал. На восьмой вахте мне стало страшно от содеянного нами зла. Слушать его было жутко. У него произошел психический срыв. Он плакал, хотел стать хоть животным, только бы живым. Мы, как изощренные палачи, медленно доводили человека до смерти, а он не знал, что реально происходит. Фрэнк делал вид, что его это не касается. Сидел с каменным лицом.
На девятой вахте... Ни о какой работе не было и речи. Появились признаки начинающегося маразма. Он звал маму. Было ясно, что на обратный путь его не хватит. Я предложил прервать эксперимент, на что получил категорический отказ. Фрэнк поддержал шефа.
Во время последнего сна наступил коллапс. Виртуальная смерть. Он не реагировал на внешние сигналы, даже самые сильные. Цилиндр разрезали, Майкла вытащили оттуда, подключили к нашим компьютерам. Он так и не увидел планет Проксимы, над видами которых я корпел особенно тщательно. Ведь он был геологом и мог распознать подделку.
Потребление энергии его модулем упало почти до нуля. Несколько оставшихся миллиампер давали слабую надежду на то, что он жив. Мы не были готовы к такому повороту и не готовили заранее программ для "воскрешения". На мое предложение составить их, шеф ответил, что эксперимент закончен. Мы можем отдыхать.
Майкл умер в восемьдесят пять лет. Вполне по-человечески. Люди, видимо, живут столько, сколько отпущено природой, или Богом, если хотите. Независимо от того, в своем ли теле хранят они душу, или она помещается в другом носителе .
Его труп, пусть и железный, но это был труп, ибо он был человеком, а так же все отчеты, материалы и винчестеры наших компьютеров были увезены заказчиком. Наверняка все уничтожено.
Несчастный Майкл! Он сыграл роль того молота, которым мы разбили хрустальную мечту о бессмертии. И сам погиб от этого удара.
Через некоторое время на мой счет поступила сумма, о которой я не мог и мечтать. Мне пришли приглашения на работу от трех весьма солидных фирм. Неожиданно легко сдал экзамены на получение гражданства США. Понятно, что такие гонорары предполагают молчание. В одной из этих фирм я и работаю. Дослужился до шефа отдела. А те деньги истратил как первый взнос за дом. Он построен на гонорар палача.
Фрэнк умер. Так что эта дискета - единственное свидетельство о проекте "Посланник" и моем соучастии в этом убийстве. Может, я и решусь отнести её куда-нибудь в СМИ. Пусть расскажут всем. Если решусь".
Джон Хелси несколько минут размышлял. Это же бомба. Это шанс. Не так уж трудно будет вычислить больного заказчика. Такой материал попадается раз в жизни. Он снял трубку. Замер. Как там сообщало метеостанция? Смерч неожиданно вильнул в сторону. А медсестра что сказала? Удар по голове. Обширный инсульт. Понятное дело, торнадо. Чего только не бывает во время торнадо. Кирпичи, и те летают.
А еще бывают гремучие змеи. Они иногда кусают людей. Неосторожных людей. Джон положил трубку. Он-то человек осторожный. Выйдя во двор, собрал сухие палочки. Зажег маленький костер. Когда огонь хорошо разгорелся, положил туда дискету.
27.06.2005.
«Давайте скажем правду: у пилотируемой астронавтики перспектив нет. Речь не идет, конечно, об орбитальных полетах вокруг Земли. Имеются в виду дальние экспедиции. Нам просто некуда лететь. В Солнечной системе есть только два тела, реально пригодные для высадки: Луна и Марс. Меркурий и Венера слишком горячи, а спутники гигантов слишком далеки. На Луне мы давно побывали, осталось посетить Марс. Эта планета будоражит воображение, как никакой другой небесный объект. Столетия она кормит астрономов, фантастов, астрологов и даже жуликов, продающих там участки. Столетия она манит мечтой о внеземной жизни. Даже разумной, во времена Скиапарелли, убедившего весь мир в существовании волосков-каналов, еле различимых на мутном, дрожащем диске, видимом в тогдашние подслеповатые телескопы. В середине двадцатого века надеялись на растения и животных, позже, по мере накопления знаний, на мхи и лишайники. Планка снижалась. Одноклеточные, лишь бы живые. Наконец, сегодня, последняя надежда – ископаемые остатки. И хотя гордую недоступность красной планеты немного поколебали посланцы-роботы (которые так и не нашли следов жизни), для людей она по-прежнему очень и очень далека. Но люди считают своим только то, что можно потрогать руками. Всерьез о пилотируемой миссии заговорили в начале двадцать первого века, но разные причины не позволяли приступить к ней практически.
Скажем правду еще раз: главная трудность не в деньгах, и не в технике, а в людях. Нет стопроцентных гарантий возвращения. Более того, нет гарантий, что они вообще долетят в добром здравии. Девять месяцев в тесном корабле доведут кого угодно до нервного срыва. А еще столько же назад».
(Из статьи Говарда Гревски в газете «НАСА спейс ньюс» от 20.11.2046.)
Диктофонная запись.
…шло неплохо. Сам факт нашего полета, что ни говори, тешит самолюбие. Мы ставили плановые эксперименты, занимались на тренажерах, отдыхали, даже пели на два голоса.
Эдвард Салливан.
– Хотите из первых рук? Ну что ж, извольте. Эксперименты в так называемом земном звездолете выявили неприятные закономерности. Во-первых, если число людей больше двух, то они обязательно разбиваются на группы по два. В лексиконе испытуемых появляются слова «мы», «они», «наше», «ваше». То есть зародыши конфликта. Из этого был сделан правильный вывод: экипаж должен состоять из двух человек. Комиссию врачей поддержал главный инженер НАСА. Чем меньше людей, тем больше процент массы научного оборудования при той же общей массе комплекса, том же носителе. Во-вторых, нельзя назначать командира. Через определенное время, примерно четыре месяца, в земном тренажере, понятие «командир» просто теряет смысл, и экипаж подчиняется ему только потому, что за тонкой стенкой находится большой мир, хорошая зарплата и настоящие начальники. В реальном полете этому критическому времени соответствует расстояние от Земли, равное, примерно, сорока четырем процентам пути до Марса. Хорошо, что психологи это поняли и категорически не рекомендовали вообще назначать командира. Труднее было убедить в этом военных. Они со своим каноническим единоначалием никак не могли понять, что наш полет – это не рейд по тылам противника. Но что делать, в НАСА они не последние люди, ведь заметную часть бюджета дает Пентагон. Пришли к компромиссу: командира выбираем мы сами, когда пройдем десять процентов пути, если в этом возникнет необходимость. Формально, на Земле, командиром был утвержден я. Ну не могут они без этого.
В-третьих, каждый из экипажа должен иметь возможность уйти, отдалиться от другого, не подвергая при этом опасности саму миссию. И это удалось преодолеть. Мы полетели в двух состыкованных кораблях, стартовавших отдельно, имея каждый свою «квартиру», и возможность расстыковываться и состыковываться по нашему желанию. Земля просто ставилась в известность. К тому же два корабля – это резервирование всех систем, в случае аварии одного можно спастись на втором. Такое уже было. На «Аполлоне-13».
Кроме этого, были и плановые расстыковки. И плановые выходы. Первым ушел в автоматическом режиме «Арес», наша марсианская база. И вслед за ним корабль возвращения, «Одиссей». В-четвертых, самое главное. Все земные эксперименты проводятся с профессиональными испытателями, а не с астронавтами. Испытываются одни люди, а летят другие. При такой постановке опыта можно выяснить лишь то, как люди вообще переносят подобные условия. Но чтобы сказать хоть что-то определенное, надо собрать статистику. Взять тысячу бочек, посадить в них кучу людей, продержать год, а потом сказать: в среднем десять процентов годятся для полета, восемь не годятся, двадцать годятся не более чем на шесть месяцев, ну и так далее. Вы меня слушаете, Говард?
– Примерно об этом я писал перед вашим полетом.
– Так вот, никакой эксперимент не способен ответить на вопрос, выдержат ли полет два конкретных астронавта, потому, что именно их нельзя подвергать никаким испытаниям. Вот эту четвертую трудность преодолеть пока нельзя.
– Почему «пока»?
– А потому, Говард, что пока лететь к Марсу девять месяцев. Вот когда научимся летать за месяц, то процент годных к полету экипажей резко возрастет. А риск, соответственно, снизится.
– Эд, а если составить команду из мужчины и женщины?
– Такой вариант рассматривался. Отсутствие женщин создает для мужчин проблемы, решаемые разными, в том числе, фармакологическими методами. Присутствие женщин создает проблемы, не решаемые никак.
– Мне кажется, Эд, вам дали слишком много прав.
– Вы не о том думаете, Говард. ТАМ не нужны права. Высокая цель плюс совесть, вот что нужно.
Выдержка из стенограммы пресс-конференции НАСА.
Хьюстон, штат Техас, 2.03.2047г.
Поделиться книгой: