Иной цвет

Я кое-что узнал о способности того или иного цвета оказывать определенное физиологическое воздействие на живой организм, вызывать определенное психическое состояние. Например, синий цвет уменьшает мускульное напряжение и кровяное давление, снижает ритм дыхания, успокаивает пульс; красный-увеличивает мускульное напряжение, возбуждает и стимулирует мозг; голубой-успокаивает, устраняет бессонницу, рассеивает навязчивые идеи; зеленый-это освежающий цвет; коричневый - вызывает депрессию, усыпляет; в фиолетовом есть что-то меланхолическое, вызывает печаль и увеличивает органическую выносливость; розовый-расслабляет; белый-навевает ощущение ясности и чистоты; оранжевый-тонизирует, возбуждает, радует... И так далее.

Теперь мне стало понятно, что мое цветовидение означает не что иное, как способность видеть в конкретном цвете того или иного человека определенное эмоциональное состояние: радость и любовь или грусть и страдание, воодушевление, вдохновение, упоение, восторг или горечь, ненависть и ярость. А вдруг по цвету можно определить, честен ли и отзывчив человек,эгоист он или альтруист, насколько сильны у него естественные угрызения совести и не подавляются ли они лживыми оправданиями, не попирается ли минутной выгодой долг человеческого сердца? Вот в какие дебри уводило меня новое мое цветовидение!..

В следующую пятницу я должен был идти на врачебно-трудовую экспертизу. Но еще на прошлой неделе меня попросили показаться в поликлинике: с моим заболеванием хотели познакомиться некоторые специалисты.

Я пришел в поликлинику в десять часов. В кабинете номер два меня уже дожидался один-единственный человек-очень вежливый и внимательный, лет сорока, большой, толстый и совершенно лысый. Наверное, это был профессор неврологии, а может быть, психиатр. Сначала он меня неторопливо расспрашивал, поощряюще мычал, кивал головой, со всем соглашался и кое-что записывал. А в конце нашей беседы объяснил мне, что случилось с моим зрением.

Когда я глядел на радугу и вдруг услышал крик и увидел, что угрожает ребенку, я испытал сильнейшее эмоциональное перенапряжение. На фоне светлого эстетического чувства, в прекрасном мире послегрозовой тишины творилось что-то совершенно дикое.

В моей центральной нервной системе произошел перескок в иной уровень восприятия: я перестал видеть все цвета, какие люди обычно видят, но зато стал способен воспринимать в виде того или иного цвета телесные излучения, биоизлучения живых тел, тот диапазон электромагнитных волн, который обычно находится за высоким предохранительным порогом человеческих ощущений. Сработали скрытые за семью печатями так называемые эвентуальные, сокровенные свойства человеческого организма. Ведь известны же проявления невероятных способностей в гипнотическом сне, возможности приемов каратэ, феноменальные способности йогов...

Произошедшее в моем зрении отклонение называется ахроматопсией.

Невролог успокоил меня, сказав, что изменения в моем зрительном восприятии, собственно, болезнью не являются и обычное зрение рано или поздно может вернуться. По его совету я стал носить дымчатые очки, чтобы не ослепнуть от солнечного света. Цветофильтровые стекла не задерживали видимые мною цвета.

Дня через два после беседы с неврологом я пришел в поликлинику на врачебно-трудовую экспертизу. И меня направили на обследование в Институт гигиены труда и профессиональных заболеваний Академии медицинских наук.

С каждым днем я все четче и быстрее ориентировался в новом цветовом спектре. Пользуясь цветонравственной азбукой, я делал выводы по большей части интуитивно. Видел цвет человека, но какое конкретное значение он имел, я сказать пока что не мог. Особенно меня привлекал очень яркий, как я про себя в шутку его называл, цвет "ниготковый". Это был ярко-сиреневый, розовато-фиолетовый, нахально-слепящий цвет.

За пять-шесть дней в нашем большом городе я, кроме Ниготкова, встретил еще трех человек такого же цвета. Двое из них были мужчины и одна женщина. Одного мужчину я встречал трижды. Я терялся в догадках: что значил этот их цвет?

НА ПОРОГЕ ЗАПАДНИ

В среду в полдень ко мне заехал Вадим Мильчин.

Он был одет по-дорожному, на широком ремне через плечо висел большой этюдник. Вадим отправился на пленэр, собирался "схватить вечерний воздух", приглашал и меня с собой, чтоб я по памяти, глядя на надписи на тюбиках, попытался по-своему "запечатлеть эмоции леса..." По правде говоря, заехал он, чтобы взять кое-какие краски и кисти, которые мне теперь были больше не нужны.

Я увязался за ним. Мне вдруг захотелось поехать и попытаться "для науки" нарисовать что-нибудь.

Мы уехали на электричке далеко за город. На небольшой станции Остинке пересели на автобус, проехали несколько километров, а потом углубились в леса -в сторону от железной дороги.

На низком, разломанном скалистом гребне нашли отличное место с видом на заросшее озерко, за которым уступами поднимался смешанный лес.

Мы недурно поработали. У меня, как уверял Вадим, получилось "потрясающее по оригинальности" живописное полотно ахромата, или абсолютного цветослепца! Вообще-то мне и самому полотно мое по исполнению понравилось, хотя цвета я, конечно, ни на йоту не видел: очень неплохо, с моей точки зрения, было передано настроение вечернего леса, живое пространство.

В половине десятого мы не спеша начали собираться домой.

Вдруг за нашими спинами кто-то громко сказал:

- Ну и мазня вон у того! Эй, парень на большом камне... Почему у тебя оранжевое озеро?

Метрах в шестидесяти от нас между двух камней на траве лежал человек. В руках у него был бинокль.

Молодой мужчина был какого-то янтарно-шафранового цвета. Я его видел впервые.

Незнакомец поднялся и, на ходу отряхивая с колен сухие травинки, быстро, вприпрыжку пошел к нам. Тело его, как я теперь увидел, в отличие от янтарно-шафрановой головы, было почти что ниготкового, буро-фиолетового цвета!

Это был пятый человек ниготкового цвета. Лицо у него было мясистое, глаза большие; кудреватая шевелюра ото лба была гладко причесана, а на затылке топорщилась барашками. Одет в клетчатый пиджак с внушительными накладными плечами.

Спереди на ремне у него висел бинокль, а на боку, скрепленный с фотоаппаратом, болтался огромный телеобъектив.

- Здрасте!-игриво сказал он.-Рад приветствовать своего брата художника! - и он протянул Вадиму руку.-И вас рад приветствовать,-сказал он мне,-хоть вы и пачкун. Так... Что я тут, значит, делаю?.. Сначала в бинокль изучаю ситуацию в широком плане, а потом - щелк! Косули, зайчики, иногда непуганые лоси... Гм! Понимаешь,-сказал он мне,- лоси.

Он мгновенно разыграл шутку: схватил висевший на боку телеобъектив, той стороной, где был фотоаппарат, приставил его к глазу, прицелился в меня...

- Паф!-как бы выстрелив, выкрикнул он.

В то же мгновение я с такой силой хлопнул по объективу, что вся эта фотопремудрость отлетела в сторону и, ударившись о камень, разлетелась вдребезги.

- Так,- в полном самообладании протянул незнакомец,-значит, сицилианская защита... А хорош ты! Вот вроде бы все тут понятно, да только кому ж теперь плакать- не постигну: то ли мне, то ли тебе, или вам двоим, или всем троим? А, ребята?.. К чему же так грубо пресекать мирную охоту? У меня ведь в руках объектив, а не ружье. Зачем кулаком-то по вдохновению?..

- Извините! - оборвал я его.- Разбивать ваш объектив я, конечно, не собирался. Но не нравится мне, когда в меня прицеливаются.

- Так, стало быть, умысла не было?.. Ну, ребятишки, давайте же знакомиться, раз учинили эту финансовую неприятность на... триста сорок рублей, Витольд Жилятков. Прошу обратить внимание на дружески протянутую руку. Ну, сделаем дяде здрасте...-засмеялся он.-Да вы не отчаивайтесь, ребята. Лес всех подружит.

В том, что от уплаты трехсот сорока рублей мне никуда не деться, он был совершенно уверен.

Знакомься, Вадим!.-сказал я.-Чего грубишь? Человек же тебе руку протянул.

- Во!-поддержал меня Витольд.-Это культура! Хотя рисует и многократно хуже, но зато воспитан. Поучиться, черт возьми, даже в лесу есть у кого!.. Да-а... Искусство требует жертв. Вот, собака, живуч же этот афоризм! А?.. Но вы хорошие ребята. И вот, парни, пришла мне одна мысль в голову. А что если взять мне с вас за разбитый телеобъектив рублей двести? Половину, а?..

Он говорил много. Его богатырская фигура, его бесконечные прибаутки все это вселяло в нас некоторую неуверенность. О том, что тело его было насыщенного буро-фиолетового цвета, а голова кирпично-каштанового, я, ему, конечно, не говорил, но Вадиму дал понять, что с незнакомым атлетом надо быть настороже.

Пока Витольд собирал и рассматривал то, что остало.сь от телеобъектива и фотоаппарата, мы с Вадимом засобирались домой и энергично упаковали наши этюдники.

Еще через несколько минут втроем шли к автобусной остановке. Впереди бодро шагал Витольд Жилятков, за ним-я, за мной-Вадим.

Мы, почти не разговаривая, шли пятнадцать минут, полчаса, сорок минут... Дороги все не было. Лес стал каким-то совсем незнакомым. Сумерки сгущались. Мы с Вадимом уже поняли, что плутаем по лесу совсем не случайно. Втроем обсудили ситуацию и направление дальнейшего пути. С предложением Витольда мы не согласились и свернули в сторону, пошли едва ли не обратно, туда, где, по нашим представлениям, должна была проходить дорога. Витольд, пытаясь объяснить нам наше заблуждение, неотступно следовал за нами.

- Если со мной что-нибудь случится,-шепнул я Вадиму,-знай, этот Витольд такого же цвета, как и Ниготков...

Не успел я это сказать, как за нашими спинами раздался крик. Витольд упал. Мы подбежали к нему.

- Ребята,- сказал он.- Не бросайте меня здесь одного. Один я здесь погибну. У-у!..-простонал он.-Кажется, перелом... Лодыжка...-он перевернулся на спину.- Ребята, идите... Черт со мной! У-у.. Вот некстати. Ах, ты!..

- Мы вам поможем дойти,-сказал Вадим.

- Вы слышите, ребята? Слушайте!..-сказал вдруг Жилятков.

Мы все с минуту прислушивались. Нигде ни звука.

- Лает собака...-прошептал Жилятков, приподнявшись на локоть.- Значит, близко жилье...

- Подожди,-остановил я его.-Жилятков, дай посмотрю.

Он протянул ногу. Я осмотрел щиколотку. Она действительно была припухшей.

- Да,- сказал я,- вывих лодыжки.

- Вывих, правда?!. Не перелом?-радостно спросил Витольд.- Вот хорошо, что ты в медицине разбираешься. Я сразу, парни, понял: с вами нe пропадешь!

Он схватил оказавшуюся рядом суковатую палку, стал подниматься. Мы помогли ему.

- Парни,-взмолился Витольд,-не бросайте меня одного. Помогите дойти до деревни. Вон в той стороне Игринка...

И мы пошли.

Рядом со мной быстро ковылял каштаново-фиолетовый Витольд, за нами неотступно следовал изабелловый, почти песочного цвета Вадим. Чем темней становилось, тем больше преображался перед моими глазами лес.

Через некоторое время мы оказались среди редких деревьев. Вокруг, словно сильно освещенная невидимой луной, колыхалась, отливала лунным блеском сизоватая трава. Там и сям, окутанные летней ночью, светились голубые и ультрамариновые стволы деревьев - высокие, полупрозрачные, увенчанные купами хризолитового дыма,- купами подвижными, не улетающими с порывами ветра. Теплые порывы срывались сверху, с вершин шумевших деревьев и затихали в траве у наших ног.

Если б не редкие деревья, можно было сказать, что мы находимся посреди какой-то поляны...

Да, я видел еще кое-что...

Вокруг нас, в траве, большим полукругом стояли светящиеся фигуры людей.

Один, крайний слева, был какого-то труднопередаваемого буро-фиолетового цвета, трое-кирпично-оранжевого и двое глинисто-терракотового. Кажется, был среди них еще один, яблечно-зеленый, но на фоне хризолитового тумана, каким виделся далекий лес, я едва мог его различить. Всего их было человек семь. Те двое, терракотового цвета-а что обозначал этот цвет, я уже знал,- находились под воздействием винных паров.

- Ну чего стал?-спросил Вадим.

- Тише ты!..- остановил я его.

- Ну и тьма-хоть. глаз выколи!-шепнул Вадим.

- Там человек семь...-сказал я.

- Где? Ну и что - что семь?

- Метрах в семидесяти. Двое терракотового цвета...

- Парни, вы где? - громко спросил Витольд. Терракотового цвета тип зачем-то поднял руку (в полнейшей темноте это видеть мог только я) и пьяным голосом громко сказал:

- Вита, ты не волнуйся... Побольше юмора! Мы, Вита, здесь...

- И я с пачкунами здесь,-удовлетворенно сообщил Витольд.-Жаль, что и второй здесь...-попытался было объясниться Витольд.-Я уж думал: ни к чему ведь он...

- Довольно! - повелительно прервал его бурофиолетовый.- Свет!

При слове "свет" я почти механически сунул руку в карман, достал светозащитные очки.

Три луча забегали по сизоватой траве. Два ярких пучка метнулись к нам. Третий светил мне в спину, освещая лицо Вадима. Несмотря на очки, свет ослепил меня. Я закрыл глаза.

Секунд через пять-семь буро-фиолетовый властным голосом приказал:

- Погасите свет! Друзья мои!-негромко обратился он к своим сообщникам.-Законы природы вступили в силу. Во тьме спасительной пусть совершается правосудие. Пусть торжествует!

Несмотря на легкий шум в вершинах деревьев в лесу было удивительно тихо, наверное, потому, что ветер пролетал только над лесом. Светившиеся тем или иным светом неизвестные личности со всех четырех сторон стягивались к нам.

Буро-фиолетовый продолжал говорить:

- Совершим, братья, святое лицедейство. Начинайте же веселую лесную игру в "кошки-мышки". Свет!

Нас на мгновение осветили тремя фонариками.

Семеро шли с четырех сторон к нам.

- Погасить! - негромко скомандовал буро-фиолетовый.- Вита, а что это у них за ящики?

- Глубокоуважаемый садовник,-ответил Жилятков,-это этюдники. Там у них мазня, кисти и краски...

- Пусть он простит нас за это превышение! Мы же не ради себя!..-продолжал говорить буро-фиолетовый.

В его как будто бы пустых, легкомысленных словах слышалось что-то безысходно жуткое, как будто все было предрешено. Все они были абсолютно уверены в успехе, но и боялись. Боялись себя. И как истинные, наглые трусы пытались черное дело превратить в пошлое паясничанье. И буро-фиолетовый говорил, гипнотизируя себя и сообщников. Своими полунамеками пытался нагнать на нас страху, а своих распалить.

Было ясно, что все эти субъекты ниготкового цвета оказались в остинском лесу не случайно. И может быть, Жилятков из города приехал в одной с нами электричке и дал им об этом знать. Удобным обстоятельством решено было воспользоваться: ночь, глухой лес, нас всего двое... Большинство из них были подвыпившие. То-то у пятерых ниготковый и околониготковый цвета были искажены винными парами.

- Что они делают?-шепотом спросил Вадим, не ориентируясь в темноте.

- Подходят... чтоб учинить физическую расправу.

- Надо бежать. Чего ждать?

- Собака только и ждет, чтоб от нее начали убегать... Они вооружены, может быть.

- Ну и видишь ты нас, Константин Дымкин? - спросил буро-фиолетовый.

- Говори с ним вместо меня,- шепнул я Вадиму.

- Нет, не вижу,-громко ответил Вадим.-Темно, хоть глаз выколи.

- Свет!-приказал буро-фиолетовый.-Та-ак... Погасить! Значит, Костя, нашлись такие, которые мешают тебе жить? Мне надо знать... И чтобы я больше не возвращался к этому вопросу.

Пока он это говорил, я по возможности беззвучно и быстро подскочил к одному из злодеев. Неслышно, едва дыша я стоял около глинисто-терракотового типа. Я видел его бессмысленное, словно бы пробковое лицо, пусто глядящие во тьму глаза.

- Да нет, никто мне жить не мешает,- недолго думая, ответил Вадим.-Что, я вам это говорил, что ли? Когда я вам это говорил?

- Если ты задашь мне еще хотя бы один вопрос...

- Хорошо, я не буду спрашивать,- согласился Вадим.

- У тебя что-то произошло с глазами,-сказал буро-фиолетовый.- Ты видишь какой-то там цвет... Назови людей, которых ты видел. Ты их знаешь?

Пока они перебрасывались, этими фразами, я присел около глинисто-терракотового типа, едва державшего свой фонарик в обвисшей, расслабленной руке. Я осторожно, двумя пальцами взял фонарик за рефлектор и не сильно дернул вниз. Фонарик оказался у меня в руке. Тип сразу же нагнулся и стал шарить в траве, едва слышно, злобно ругаясь, стараясь скрыть свою пропажу от сотоварищей.

А я был уже около обладателя второго фонарика. Момент был удачен. В первое мгновение кирпичнооранжевый негодяй даже не заметил, что лишился фонарика. Когда он, словно что-то вынюхивая в траве, высоко поднимая руки с растопыренными пальцами, заметался на четвереньках, я стоял уже около третьего, ярко-каштанового типа. Этот желчно, помефистофельски чему-то улыбался.

- Значит,-спросил буро-фиолетовый,-ты ясновидением не обладаешь?