Посредники

— Милая, я действительно знаю кое-кого по имени Вив. Господи, не верится, что я рассказываю тебе это по телефону. Не могу. Ундина, просто садись на самолет. Я…

— Нет. Нет. Говори сейчас. Кто она?

— Прошу, обещай мне, что сядешь на самолет.

— Обещаю, папа.

Ральф Мейсон вздохнул и продолжил:

— Когда «Зеликс» еще только начинал работу, там была медсестра, которая работала на меня. Ее звали Вивиан Грин.

— Что? — ахнула Ундина.

Такого признания она не ожидала. Во всяком случае, не по телефону.

— Солнышко, я же говорил. Это не телефонный разговор…

Его голос звучал спокойнее, а у нее почему-то на уме были большие пальцы на маминых ногах.

— Просто скажи мне.

— Она была у меня медсестрой. Помогала нам с трансплантацией.

— У вас была интрижка?

— Нет-нет, милая. Ничего подобного. Твоя мама… Она была… Мы много лет пытались завести ребенка, но у нее никак не получалось забеременеть. Технология была менее продвинутой, чем сейчас, и мы не могли экстрагировать клетки твоей матери. Вив знала об этом и… она предложила стать донором. Она предложила…

— Но у меня такие же пальцы, как у мамы! У нас одинаковые пальцы! Ты говорил, что у нас одинаковые пальцы!

В мыслях все смешалось. Ундина опустила веки — голова закружилась, перед глазами поплыли цветные круги, замелькала смесь оранжевого и синего, черного и зеленого. Цвета ее потолка, что в комнате наверху, цвета ее снов. Цвета вращавшихся огненных сфер. Это было чересчур.

— Я — черная! Черная! А Вив — белая!

— Ты видела ее? — Голос отца упал до хрипоты.

— Нет, — с запинкой ответила она. — Нет. То есть она сказала мне, что она…

— Цвет кожи передался тебе от меня, Ундина. Слушай. Это слишком тяжело обсуждать по телефону, котенок. Мы должны быть вместе, чтобы…

— Нет. — Голос Ундины внезапно стал ледяным. — Нет, ты расскажешь мне сейчас. Потом я сяду на самолет, и мы поговорим об этом еще. Что произошло? Что потом произошло? Что случилось при рождении?

Ральф молчал несколько секунд.

— Не при рождении, — наконец сказал он. — При зачатии. Все шло прекрасно. Твоя мать лежала под наркозом, яйцеклетка была уже подготовлена. Вив находилась в другой палате. Потом вдруг отрубилось электричество. Была гроза… короче, это не важно. Я бросился проверять генераторы, а когда вернулся обратно, то обнаружил, что ассистирующая медсестра пропала, а Вив заняла ее место. Она хотела… Я не знаю… Сделать что-то с твоей матерью. Похоже, она оказалась психически неуравновешенной. У некоторых женщин появляются расстройства, если их яйцеклетки используют в качестве донорских. Она сбежала, я не успел ее задержать. Но все было сделано грамотно, а у мамы брюшная полость уже была вскрыта. Мне пришлось продолжить операцию. Вив…

— Что?

— Мы искали ее, обращались в полицию, и все такое, но больше я ее никогда не видел.

— Это она моя мать?

Ундина представила себе женщину в длинном черном плаще — ее безумную прическу, пронзительный взгляд — и прикрыла ладонями глаза.

— Нет-нет. Солнышко. Твоя мать — это твоя мать, Триш, моя жена. Она и есть твоя мама. Дорогая, прошу. Прошу, прости нас. Все это было так ново… эти технологии. И мы так безумно хотели детей. Мы не знали, что делать. И совершенно не знали, как рассказать тебе.

— Я тебе не верю, — услышала Ундина собственные слова.

— Ох, милая. Я знаю. Я знаю, что это тяжело. Но это правда.

Он замолчал и вздохнул.

— Возьми папку, родная. Все в папке. Той самой, которую я дал тебе вместе со страховым полисом. Там есть конверт с маркировкой: «Только для врачебных целей». Открой его. В нем вся твоя история.

Во время разговора Ундина бродила по кухне; папка, оставленная ее отцом три недели назад, лежала на столе возле двери. Зажав телефон между ухом и плечом, она отыскала конверт с логотипом «Зеликс» из двойной спирали, похожей на знак бесконечности, и аккуратной подписью: «Только для врачебных целей». Должно быть, отец знал, что она ни за что не станет заглядывать туда.

— Нашла, — прошептала она.

— Давай открой его.

Она сломала печать. Внутри оказался единственный листок — оригинал ее свидетельства о рождении, которого она, поняла Ундина, никогда прежде не видела. Триш Мейсон, мать. Ральф Мейсон, отец. Дата рождения, цвет глаз, вес, рост. Но в графе «особые обстоятельства» было написано: «Трансплантация зародыша от донора Вивиан Грин, медсестры, СС № 262-98-8766,1202 С.-З. Глисан, № 4, Портленд, ИО 97209». И в графе «группа крови»: «РЕДКАЯ, НЕВОЗМОЖНО ПОЛУЧИТЬ ОБРАЗЕЦ».

— Но группа крови… что с моей группой крови?

Ральф прокашлялся.

— У тебя очень необычная группа крови, Ундина. Я никогда такой не видел; это в группе Lan. Я уверен, есть кто-то еще в мире, у кого такая же… Ну, может, у Вив… но я до сих пор не сумел определить ее.

— Но почему ты мне ничего не рассказывал? Почему ты говоришь об этом только сейчас? Почему, папа?

— Милая моя, мне так жаль. Просто… поздно уже было. Мама забеременела Максом. В тот раз все прошло нормально. Словно и не было никаких проблем. И конечно, мы хотели, чтобы ты была нашей, целиком и полностью. Ты чувствовала себя нашим ребенком, и потому мы просто… врали. Мы врали тебе. Мы хотели уберечь тебя. Прости меня, милая. Я думал, что если мы будем молчать достаточно долго, то никогда и не придется говорить тебе об этом. Но когда ты позвонила… Я просто не смог слышать, как ты плачешь. Я хотел, чтобы ты знала, что всему этому есть объяснение…

Ральф заплакал, и Ундина смутилась.

— Папа, нет. Папка, не плачь.

— Это ничто по сравнению с тем, как мы тебя любим. Но вероятно, это объясняет, отчего ты чувствуешь себя иной. — Он вздохнул, его голос надломился и теперь доносился словно издалека: — Господи. В конце концов, они вылезают.

— Что, пап? Что ты говоришь?

— Гены, детка. Конечно, ты чувствуешь это. Думаю, мы просто не хотели в этом признаваться. Мы, мама и я, мы не хотели признавать это.

Он высморкался и заговорил снова, на этот раз тверже, с большей уверенностью.

— Ундина, я прямо сейчас куплю тебе билет. Насчет чемоданов не беспокойся, главное, приезжай сама. Одежду тебе какую-нибудь тут купим. Просто поезжай в аэропорт. Я хочу, чтоб ты села в самолет и прилетела сюда. Мы должны разобраться с этим как положено, всей семьей. Вместе. У тебя на трубке остался номер Вив, с которого она звонила?

— Нет. Тут нет ничего.

— Ну и ладно. Мы придумаем, что делать дальше. Она неплохая. Она просто… она просто…

— Все нормально. Ты не обязан объяснять. — Ундина была до такой степени потрясена, что могла лишь выполнять приказы. Ей придется взять такси. Вещи она сложит в рюкзак.

— Прости меня. Прости меня за то, что я не сделал этого раньше и лучше.

Ундина уже прежде слышала, как отец извинялся, но теперь это было совсем по-другому. Она была… ребенком из пробирки? Это слово звучало как-то неправильно, слишком старомодно, и Ундина попыталась выкинуть его из головы. Но именно об этом рассказал ей отец, и придется поверить. На то же самое намекал Мотылек, а ему, наверное, рассказала Вив. Уловка, которую используют такие, как он, чтобы убеждать таких, как она. Нет, поправила она себя. Тех, кто слабее ее.

Все стало понемногу проясняться. Появился какой-то намек на синее небо после шторма прошлой недели, прошлого месяца — вообще прошлого. Она едет к родителям, и хоть маленькая частичка всего происходящего получила свое объяснение. По крайней мере, это ответ. У нее были предчувствия, и нашелся идеальный с точки зрения логики ответ на ее сомнения. Вещи таковы, какими они кажутся.

— Все нормально. Я уже выезжаю. Просто позвони мне, какой рейс и когда. Я буду в аэропорту. — И ласково добавила: — Я скучаю по тебе, папка.

— И мы по тебе скучаем, солнышко. Не беспокойся, мы все это обмозгуем.

На этом они попрощались. Собрать рюкзак было делом недолгим — альбом, бумажник, зарядное устройство для телефона, зубная щетка. Куртка. Она вызвала такси, помянув Никса недобрым словом. Все остальное в доме она оставила как есть.

Выключила свет, включила сигнализацию, заперла за собой парадную дверь. Ровным шагом дошла до обочины тротуара. Каждый листочек, каждая песчинка на асфальте, каждый почтовый ящик бросались ей в глаза с необычайной четкостью, поражая взгляд резкостью граней. Впервые за долгое время она видела отчетливо и была готова к познанию истины.

IV

НЕЗРИМЫЙ МИР

ГЛАВА 18

Эту хитрую науку Вив именовала изящным словом «видение», но Мотылек для себя определял ее как теорию существования эльфов, каковую и пытался изучать вот уже четыре года. Само их племя, в свою очередь, было одержимо страстью к систематизации объектов человеческого мира, к составлению различных перечней, систем, списков и классификаций, на первый взгляд довольно бессмысленных, — туда были включены все хитросплетения частиц и газов, плазменных тел и электромагнитных феноменов, посредством которых Вив пыталась наладить связь с незримым миром.

Будучи одним из тридцати ныне существующих в мире носителей титула «Потомок», Вив несла обязанность читать, улавливать и использовать энергию, которая струилась между измерениями (и сознаниями, согласно теории струн[52]) в виде геофизических феноменов: торнадо и ураганов, молний, северного сияния, землетрясений. Множество явлений меньшего масштаба также могли служить признаком промежуточной активности измерений — например, шаровые молнии и даже огонь, который есть не что иное, как относительно низкотемпературное плазменное явление. Способности к этому она получила от предшествовавших ей Потомков, тех, которые обучали ее, и со временем ей предстояло передать их следующему Потомку, которого станет обучать сама. Скорее всего, этим следующим Потомком должна была стать Ундина. Эту девушку Вив знала с рождения. В течение тех лет, которые предшествовали инициации Ундины, Вив не раз приезжала в Портленд из мест своего обитания — гор Нью-Мексико, специально для того, чтобы подготовить девочку, а заодно и присмотреть за индуктором, который переехал сюда со своей родины — Аляски.

Наставницей Мотылька Вив стала случайно, и этот случай он считал для себя счастливым. В Лос-Анджелесе, несколько лет назад до этого — в Нью-Йорке, где он встречался с подменышами из атлантического кольца, о Вив говорили как о Потомке с колоссальным даром космологического предвидения и мудрости. Ее считали почти преподобной, хотя подменыши осторожно употребляли слова с религиозным оттенком.

«Мы — магнетические физические существа, — часто напоминала Вив молодому человеку, — ни ангелы, ни боги. Мы обитаем в этом мире ровно столько, сколько нам нужно, чтобы обрести самосознание».

Для удобства своей деятельности Вив получила в Беркли степень доктора наук. В Нью-Мексико она читала и изучала знаки, на собраниях же появлялась лишь в случае необходимости. Сам Мотылек имел гораздо более низкую степень посвящения, и его «видение» имело мало общего с его якобы сверхчеловеческими силами. Эти слова все еще вызывали у него улыбку. Когда-то он сам впервые пришел на поляну в лесу в канун очередного солнцестояния и едва не рехнулся, так же как Никс, Ундина или Моргана, но за несколько лет, прошедших с тех пор, узнал об этих самых силах намного больше.

Но свою способность разгадывать предзнаменования он считал довольно прозаичной и вполне человеческой.

В качестве звонка с неизвестных номеров он поставил мелодию Майкла Джексона — «Триллер». И лишь один человек звонил ему с такого номера — с очередного платного телефона, как в старые добрые времена.

— Слушай, Никс! — с невольной грубостью воскликнул Мотылек.

Разумеется, каждый проводник должен быть готов к тому, что посвящаемый попытается сбежать от своего кольца, но Никс удрал слишком рано и внезапно. И совершенно очевидно, что это было как-то связано с Бликом. До сих пор резатель держался в стороне; Мотылек жил в страхе перед собственной смертью, но знал, что Блик боится того же самого. Любая их встреча была опасна для обоих. Теперь Блик получил преимущество, почувствовав поблизости живого индуктора. Иначе Вив не объявилась бы на собрании, рискуя собственной жизнью. Мотылек клял себя за то, что оказался не готов к появлению Блика на «Кольце огня». А тот еще и зверушку с собой приволок! Этот подлый резатель всегда был таким.

Секунду в трубке стояла тишина.

— Ты подонок, — наконец нарушил молчание хриплый голос Никса.

Злоба, звучавшая в этих словах, изумила Мотылька. Неужели он настолько взбешен?

— Успокойся, Никс. У нас впереди долгий путь, и я предлагаю тебе свыкнуться с мыслью, что нам придется действовать вместе.

Примерно это сказал когда-то Мотыльку его собственный проводник, хоть и не так бестолково. У них с Бликом был один и тот же проводник, и он обоих подставил, хотя скорее по невниманию, чем сознательно. Вив тогда отметила особо, что им не повезло — их проводник больше интересовался тем, чтобы использовать новоприобретенные знания ради «практики». Мотылек содрогнулся, вспомнив слово, которое так смаковал его старший наставник, описывая свои человеческие потребности… Подготовка к исходу испуганных и очень одиноких, если не считать собраний раз в несколько месяцев, подменышей его занимала гораздо меньше. Блик видел преимущества такого положения вещей, Мотылек же только сейчас их обнаруживал. В результате поведение их проводника привело к потенциально опасным последствиям. Мотыльку достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в этом.

Он будет другим: менее эгоистичным, более сострадательным, станет уделять обучению подменышей гораздо больше внимания. И тем не менее, пытаясь хоть что-то объяснить Никсу или Ундине, Мотылек чувствовал себя словно сопляк шестиклассник, пробующий свою первую сигарету. Лучше не думать, как будет выглядеть его встреча с Морганой!

— Где ты? — спросил он. — Что с Ундиной?

— Ундина не желает со мной говорить. Это ты виноват.

В голосе юноши что-то изменилось: Никс всегда был дерзок, но этот новый тон звучал скорее мрачно.

— Ты меня слушаешь?

— Конечно. Что случилось?

— Ты должен знать. Обязан. Ведь это ты наш проводник.

Мотылек вздохнул. Вызов в голосе Никса выводил его из себя. Как у него только наглости хватает?

— Спокойнее, новобранец. Я ничего не знаю. Я ваш проводник, но я не умею читать мысли. Я просто знаю чуть-чуть больше тебя. И ты бы тоже это знал, если бы не слинял, а слушал Вив…

Мотылек знал, что так говорить нечестно: Никс искал зверушку, ее притащил Блик, девчонку из местных, которую Мотылек помнил в лицо, но не знал по имени. Однако сдержаться он не смог — агрессивность Никса, его обвиняющий тон выводили Мотылька из себя, мешали играть положенную роль. В памяти звучал голос Вив:

«Нет. Не так. Ты делаешь неправильно. Еще раз. Будь внимателен. Сосредоточься, Мотылек, сосредоточься».

— Дело в Нив. Она в беде. Я не знаю, что делать. Я видел свет вокруг нее.

— Ты видел кольцо? — В голосе Мотылька невольно прозвучало напряжение. — Ты можешь видеть его сейчас? На той девушке?

— Кажется, могу… — ответил Никс и умолк.

— Она была права, — еле слышно выдавил Мотылек.

— Что? Кто был прав?

— Никто. Слушай, Никс, — перебил его Мотылек. — Есть некоторые вещи, о которых я должен тебе рассказать. Включая… насчет света, который ты видишь. И Тима Бликера. Все, что ты пропустил, когда удрал. Встретимся в парке на закате, на том же месте, где обычно, возле поляны. Я свяжусь еще с Морганой и Ундиной…

— Ундина не придет, — перебил его Никс. — Она не желает иметь с тобой дело, чувак. Ты должен это знать. Она чуть ли не пинками выставила меня сегодня днем. Даже полицию вызвала.

Верить этому не хотелось, но Мотылек знал, что это правда. Он вздохнул. Ундину ему придется убедить позже, а сейчас нужно встретиться с остальными. Блик что-то задумал насчет зверушки, и, чтобы ему противодействовать, он, Мотылек, должен выстроить свое кольцо. Более того, уже началась цепь событий, которые, надо надеяться, завершат его долгожданный исход. Искра зажглась.

— На закате, — повторил он.

— На закате, — эхом ответил Никс.

Мотылек закрыл тонкий серебристый телефон, услышав успокаивающий негромкий щелчок. Гораздо больше, чем все эти уловки — «пыльца», Потомки и прочее, — его впечатляли плоды человеческой деятельности, получаемые без всего этого. Существование в качестве подменыша не оставляло места жульничеству или неопределенности — либо ты был им, либо нет, и это оказалось самым трудным из всего того, с чем Мотыльку пришлось свыкнуться после инициации. Но эта непоколебимая неизменность никогда ему не нравилась.

Душа болела при мысли о расставании с этим миром — миром, где рождались фантазии, где можно было плутовать. В Новале, как он знал от Вив, никому ничего не сходит с рук, все кристально ясно и все имеет объяснение. Даже здесь во время подготовки к исходу полагалось действовать только по правилам: помни теорию, повинуйся Потомкам.

А он все еще чувствовал, что у него есть сердце, и это выдавало его привязанность к человеческому роду, среди которого он жил.

Мотылек знал, что назначенный ему срок почти уже настал. Что бы ни случилось с нынешним кольцом, оно приведет его к исходу — и он наконец освободится, что ему обещали очень давно. Отсрочка плохо сказывалась на теле Мотылька, и он едва мог дождаться, пока Никс, Моргана и Ундина выучат положенный урок. Раньше ему не удавалось отыскать дверь в незримый мир, но теперь она находилась прямо перед ним.

Правда, мысль о том, чтобы на веки вечные войти в Новалу, пугала его. Там у него не будет постоянного тела, ему не грозят смерть и боль. Там все его существование станет абсолютным и бесконечным самосознанием, пропускаемым через каждый отдельный разум в стае, способным по своей воле скользить туда-сюда по нижним измерениям. Одна только мысль об этом приводила его в смятение. В конце концов, он же преодолел ошибки прежнего кольца, добился доверия Вив и доказал ей, что достоин. Оставалось только выполнить последнее задание, но события разворачивались с ошеломлявшей его стремительностью. Он ждал знака, но какого? Письма по электронной почте?