Помоги проекту - поделись книгой:
В Англии считается не совсем приличным, например, прямо спрашивать у кого-то «What do you do?» («Чем вы занимаетесь?»), хотя, если подумать, при знакомстве такой вопрос напрашивается сам собой, тем более что это — наиболее легкий способ завязать разговор. К сожалению, мы, англичане, щепетильны не только в отношении вопросов частной жизни. По-видимому, в нас живет некая извращенная потребность во всем усложнять себе жизнь, и потому, повинуясь этикету, мы стремимся окольными путями выяснить, чем люди зарабатывают себе на жизнь. Забавно наблюдать, к каким разным ухищрениям прибегают англичане, чтобы узнать профессию своего нового знакомого, не задавая запрещенного вопроса. На любом светском мероприятии, где многие представители среднего класса встречаются впервые, почти всегда ведется игра на угадывание, когда тот или иной человек пытается выяснить род занятий своих новых знакомых по «ключам», содержащимся в замечаниях, сделанных на самые разные темы.
Например, высказывание относительно проблем дорожного движения в определенном районе наверняка спровоцирует следующее ответное замечание: «Да, сущий кошмар. А в час пик еще хуже. Вы на работу ездите на машине?» Человек, которому адресована реплика, точно знает, что интересует собеседника, и обычно старается удовлетворить его любопытство, отвечая как на озвученный, так и на подразумеваемый вопросы. Его ответ может звучать так: «Да, но я работаю в больнице, так что мне, по крайней мере, не приходится добираться в центр города». Автор вопроса теперь может открыто высказать предположение: «О, в больнице… Так вы, значит, врач?» (Если ваш собеседник гипотетически мог бы занимать в данном учреждении разные должности, тогда в качестве первого предположения следует назвать наиболее высокую: врач, а не медсестра или работник регистратуры; адвокат, а не секретарь. Кстати, несмотря на то что на данной стадии беседы уже можно говорить прямо, предположение лучше выразить в форме утверждения с вопросительной интонацией, а не прямого вопроса.)
Всем известны правила этой игры, и, чтобы ее не затягивать, многие уже в самом начале беседы стараются «подкинуть» вспомогательные «ключи». Даже если вы робки, стесняетесь своей работы или стремитесь скрыть свой род занятий, не следует слишком затягивать этап «поиска ключей», поскольку это расценивается как грубость. Также невежливо игнорировать откровенные намеки вашего нового знакомого. Если (продолжая медицинскую тему) он или она мимоходом упомянет: «Мой кабинет неподалеку отсюда, сразу же за углом», — вы обязаны немедленно отреагировать: «Вот как? Значит, вы — терапевт?»
Когда род занятий вашего знакомого наконец-то установлен, принято — сколь бы скучной или обычной ни казалась вам эта профессия — выразить удивление. Стандартная реплика на утверждение «Да, я — врач (учитель, бухгалтер, системный администратор, секретарь и т. д.)» звучит так:
К аналогичным методам игры на угадывание англичане часто прибегают, когда хотят выяснить, где живет их новый знакомый, состоит ли в браке, в какой школе или университете учился и т. д. Некоторые прямые вопросы считаются более невежливыми, чем другие. В частности, вопрос «Где вы живете?» не столь оскорбителен, как «Чем вы занимаетесь?», хотя даже такой относительно безобидный вопрос о месте проживания желательно сформулировать в менее прямолинейной манере. Например, лучше спросить: «Вы живете неподалеку?» — или даже еще более неопределенно: «Вы приехали издалека?» Более допустимо поинтересоваться у кого-то, есть ли у него/у нее дети, чем спрашивать, состоит ли он/она в браке, поэтому первый вопрос обычно задают, чтобы окольным путем получить ответ на второй. (Многие женатые англичане не носят обручальные кольца, поэтому одинокие англичанки часто с помощью вопроса о детях пытаются выяснить их семейное положение. Однако вопрос о детях уместен лишь в соответствующем контексте; задать его «ни с того ни с сего» мужчине — значит, слишком явно дать понять, что вы «охотитесь за мужем».)
Игра на угадывание позволяет нам получить элементарные анкетные сведения о новых знакомых, но более интересные подробности о себе и о своих взаимоотношениях с другими людьми англичане, согласно правилам неприкосновенности частной жизни, могут сообщить только близким друзьям и родным. Это — информация «ограниченного пользования», которой не обмениваются со всеми без разбору. Англичане очень гордятся этой своей чертой и презрительно посмеиваются над простоватыми американцами, которые «за первые пять минут знакомства расскажут тебе и про свой развод, и про удаление матки, и про курс пройденной терапии». В этом клише заключена доля истины, но все же оно больше характеризует самих англичан и наши правила невмешательства в частную жизнь, а не американцев.
Между прочим, английские правила неприкосновенности частной жизни, особенно табу «на проявление любопытства», очень усложняют жизнь горемычным социологам, для которых постоянное любопытство — способ добывания необходимого для работы материала. Многие данные, представленные в этой книге, тоже были добыты тяжким трудом. Мне приходилось, так сказать, «выдергивать зубы», а еще чаще судорожно искать хитрые ходы и уловки, чтобы обойти правила неприкосновенности частной жизни. Тем не менее в процессе придумывания хитрых способов и применения их на практике я обнаружила несколько весьма неожиданных и интересных правил, в том числе правило удаленности.
Свои личные дела англичане обсуждают только с самыми близкими людьми, личную жизнь друзей и родных — в более широком социальном кругу, личные дела знакомых, коллег и соседей — с еще более многочисленным кругом людей, а подробности жизни общественных деятелей и знаменитостей обсуждаются почти с каждым. Это — правило удаленности. Чем «удаленнее» от тебя объект обсуждения, тем шире круг людей, с которыми ты можешь сплетничать об этом человеке.
Благодаря правилу удаленности при обмене сплетнями осуществляются важные социальные функции — социальное взаимодействие, определение общественного положения и статуса, оценка и поддержание репутации, передача социальных навыков, норм и ценностей — без вмешательства в частную жизнь людей. Что более важно, правило удаленности дает возможность любопытным антропологам формулировать свои нескромные вопросы иносказательно, не нарушая правил неприкосновенности частной жизни. Если, например, вы хотите узнать мнение англичанина по какому-то деликатному вопросу, например как он относится к супружеству, вы не спрашиваете этого человека о его собственной семейной жизни, а заводите разговор о браке кого-то постороннего, предпочтительно кого-то из знаменитостей, с которой ни один из вас лично не знаком. С теми, кого вы знаете лучше, можно обсуждать домашние неурядицы коллеги или соседа и даже приятеля или родственника. (Если среди ваших коллег и родственников нет людей, у кого не ладится семейная жизнь, их всегда можно придумать.)
Если вы решительно настроились выяснить подробности семейной жизни или любое другое «личное дело» вашего нового знакомого, тогда вам, вероятно, придется прибегнуть к тактике взаимной откровенности. Это относительно универсальное правило: во время разговора люди почти неосознанно пытаются достичь некой степени обоюдной симметрии или баланса, так что, если вы рассказываете своему собеседнику что-то о своей «личной» жизни, тот чувствует себя обязанным, хотя бы из вежливости, сообщить вам о
Однако при общении с англичанами желательно начинать с очень незначительной, пустячной откровенности, с того, что едва ли можно расценивать как «личное», причем эта подробность должна быть упомянута как бы невзначай. Затем шаг за шагом переходите все к более серьезным откровениям. Тактика взаимной откровенности — утомительный, напряженный процесс, но зачастую это единственный способ заставить англичанина «раскрыться».
Попробуйте испытать эту тактику на самых неприступных и чопорных англичанах, посмотрите, до какой степени вам удастся их разговорить, применяя описанный метод. Возможно, вам это даже понравится. Будучи англичанкой, я часто замечаю, что самой мне легче придумывать «подробности из личной жизни», чем рассказывать о себе правду. Сожалею, что приходиться бросать тень на свою профессию, признаваясь в обмане, но, если б я сочла за благо не упоминать об этих ложных сведениях, мою книгу нельзя было бы назвать исследованием, основанным на достоверных фактах.
Есть одно любопытное исключение из правил неприкосновенности частной жизни, и, хотя оно действует лишь в определенном, можно сказать, привилегированном кругу английского общества, упомянуть про него стоит, потому что оно освещает новые грани английской самобытности. Я называю это «исключением для печати»: в печати (газетах, журналах, книгах и т. д.) мы спокойно поднимаем самые разные «личные» темы, которые, скажем, с новым знакомым на какой-нибудь вечеринке постеснялись бы обсуждать. Возможно, это покажется странностью и даже извращением, но для нас более приемлемо обсуждение подробностей чьей-то личной жизни на страницах книги, в газетной или журнальной статье, чем на небольшом светском мероприятии, где аудитория гораздо меньше.
В принципе это одно из тех исключений, которые подтверждают правило неприкосновенности частной жизни. Мода на исповедальную журналистику и прочую «искреннюю» прозу, по существу, мало затрагивает поведенческие нормы повседневной жизни англичан. Журналистка может рассказывать в газетной статье миллионам читателей о своем проблемном бракоразводном процессе, о том, что у нее рак груди, несварение желудка, целлюлит и еще бог знает что, но ей не понравится, если на каком-нибудь неофициальном приеме незнакомый человек начнет выведывать у нее подробности личной жизни. В профессиональной деятельности табу на откровенность для нее не существует, но в повседневной жизни она, как и любой другой англичанин, соблюдает правила неприкосновенности частной жизни и удаленности: личные дела обсуждает лишь с близкими друзьями, а вопросы личного характера, задаваемые людьми, не принадлежащими к этому узкому кругу, воспринимает как дерзость и посягательство на ее права личности. Равно как профессиональную фотомодель, снимающуюся неглиже, не просят обнажить грудь во время семейного воскресного обеда, так и людей, которые по роду своей профессии постоянно откровенничают перед широкой аудиторией, не просят обнажать души в ходе неформального общения на неофициальных приемах.
«Исключение для печати» иногда распространяется и на другие информационные источники: телевизионные документальные фильмы, документальные радиопередачи и ток-шоу. Правда, обычно на телевидении или радио профессиональные «открыватели собственных душ» откровенничают меньше, чем в своих книгах или статьях. Например, телевизионный документальный фильм о том, как покойный Джон Даймонд[33] боролся с раком горла, оказался куда менее искренним и «личным», чем его газетные статьи и книга на эту же тему.
Иногда случается наблюдать такое странное явление: англичанин, автор весьма откровенной книги или статьи, смущается и конфузится, пряча неловкость за нервными шутками и эвфемизмами, когда ему в телестудии задают вопросы по поводу написанного им. Это я говорю не к тому, что все, кто «изливает душу» перед широкой аудиторией, сдержанны и уклончивы в подобных ситуациях, но, очевидно, существует хоть и едва заметная, но все же ощутимая разница между тем, что можно изложить на бумаге, и тем, что можно произнести вслух. И даже те, кто пренебрегает этим тонким различием и говорит свободно о своих личных делах в документальных передачах и ток-шоу, вне эфира строго придерживаются правил неприкосновенности частной жизни.
Разумеется, в Англии, как и везде, есть люди, которые готовы сделать или рассказать что угодно и где угодно, лишь бы побыть пятнадцать минут в лучах славы, посрамить кого-то или заработать денег. Но таких, кто нарушает правила неприкосновенности частной жизни (а это именно нарушение правил, а не исключение из них) в столь вульгарной манере, единицы, и все остальное население их шутовство обычно подвергает осуждению и осмеянию, а это значит, что соблюдение данных правил по-прежнему считается нормой.
Исследователи[34] установили, что, вопреки бытующему мнению, мужчины сплетничают столько же, сколько и женщины.
Согласно данным одного английского исследования, мужчины и женщины уделяют светскому общению, в частности обсуждению личных взаимоотношений, одинаковое количество «разговорного» времени (около 65%). В другом исследовании была выявлена незначительная разница: мужчины посвящают сплетням 55% «разговорного» времени, женщины — 67%. Поскольку спорт и досуг, как выяснилось, занимают около 10% «разговорного» времени, можно сказать, что отличие в темах женских и мужских разговоров связано именно с обсуждением футбола.
Несомненно, мужчины, как и женщины, не особенно склонны обсуждать «важные», «высокоинтеллектуальные» темы, такие как политика, работа, искусство и культура, — за исключением тех ситуаций (и это поразительное отличие), когда рядом с ними находятся женщины. Между собой они просто треплются и таким несветским темам, как работа и политика, посвящают лишь 5% «разговорного» времени. Только в смешанных компаниях, где есть женщины, на которых нужно произвести впечатление, количество времени, посвященное этим более «высокоинтеллектуальным» темам, значительно возрастает — до 15–20%.
В принципе, как было выявлено в ходе последних исследований, существует лишь одно серьезное отличие между темами мужских и женских сплетен: мужчины больше говорят о себе. Две трети общего количества времени, посвященного обсуждению общественных взаимоотношений, мужчины говорят о своих собственных взаимоотношениях, тогда как женщины говорят о себе всего лишь третью часть этого времени.
Несмотря на полученные результаты, по-прежнему широко распространено убеждение, особенно среди мужской половины населения страны, что мужчины за разговорами «решают мировые проблемы», а женщины просто сплетничают на кухне. Я беседовала на тему сплетен с отдельными людьми и целыми группами англичан и выявила следующее: большинство мужчин изначально утверждали, что они не сплетничают; женщины, напротив, охотно признавали, что сплетничают. В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что это отличие скорее вопрос семантики, а не практики: то, что женщины с готовностью называли «сплетнями», мужчины характеризовали как «обмен информацией».
Совершенно очевидно, что англичане-мужчины считают сплетни позорным занятием и придерживаются неписаного правила: даже если вы сплетничаете, это следует называть как-то иначе. И что, пожалуй, еще более важно: ваша болтовня не должна
Все англичанки, которых я интервьюировала, согласились, что при обмене сплетнями уместен определенный тон. Эмоциональная, быстрая речь, иногда театральный шепот, но голос при этом должен быть всегда оживленный. «Обмен сплетнями начинается примерно так [пронзительным возбужденным тоном]: «Ой, представляешь! Знаешь, да?» или «Ой, ты только послушай (быстрым настойчивым театральным шепотом)! Представляешь, что я узнала?» — объяснила мне одна женщина. Другая сказала: «Голос у вас должен быть такой, будто вы сообщаете нечто скандальное и поразительное, даже если это не так. Вы говорите: «Ты только никому ни слова. Представляешь…» — даже если ваша новость — вовсе не секрет».
Многие женщины недовольно отмечают, что мужчинам не удается найти надлежащий тон, и они пересказывают сплетни сухим невыразительным голосом, как обычную информацию. «И не скажешь, что это сплетня», — фыркнула одна женщина. Разумеется, именно такого впечатления мужчины и добиваются.
Женщины также подчеркивают важность деталей при обмене сплетнями и ругают за бестолковость мужчин, утверждая, что те «никогда не знают подробностей». «Мужчины просто не указывают, что она сказала это, а он сказал то, — заявила мне одна женщина. — А что ж хорошего, если не знаешь, кто что конкретно сказал?» Другая заметила: «Женщины больше склонны к домысливанию… Они станут рассуждать,
По мнению англичанок, чтобы обмен сплетнями «состоялся», недостаточно просто оживленного тона и внимания к деталям. Еще необходима подходящая аудитория, то есть благодарные слушатели, активно реагирующие на «новости». Правило ответной реакции требует, чтобы слушатели были, по крайней мере, столь же оживлены и проявляли такой же энтузиазм, как и рассказчики. Довод приводится простой: это закон вежливости. Раз уж говорящий взял на себя труд представить информацию как нечто поразительное и скандальное, самое меньшее, что могут сделать слушатели, это реагировать надлежащим образом. По словам женщин, которых я опрашивала, мужчины просто игнорируют это правило. Они не понимают, что «вы обязаны воскликнуть: «Не может быть!
Однако эти же женщины признают, что мужчине не пристало реагировать на сплетни в присущей женщинам манере, иначе его сочтут женоподобным. Даже гомосексуалисты, с которыми я беседовала, заявили, что восклицание «Не может быть!
Итак, мы установили, что мужчины и женщины в процессе обмена сплетнями ведут себя по-разному. Вероятно, эти отличия и породили миф о том, что «сплетни — женское занятие». В результате в представлении большинства людей сплетни ассоциируются с восторженными интонациями, быстрой, оживленной речью и частым использованием восклицаний типа «Представляешь? Знаешь, да?» и «Не может быть!
Некоторые из этих правил и отличий по половому признаку характерны не только для англичан. Например, детальность — универсальная женская черта, ведь общепризнано, что женщины от природы более говорливы, чем мужчины. Я не удивлюсь, если подобные исследования, проведенные в Америке и, возможно, в Австралии, выявят, что и там женщины обмениваются сплетнями очень эмоционально, хотя не следует забывать, что эти страны до некоторой степени находятся под влиянием английской культуры. Зато данные исследований (не столь широкомасштабных), которые я проводила в континентальных культурах, показывают, что мужчины в этих обществах менее сдержанны и при обсуждении светских новостей демонстрируют большую оживленность. «Non! C'est pas vrai? Ah, mon Dieu!» («He может быть! В самом деле? Боже мой!») — типичная реакция француза на скандальную новость. Аналогичные восклицания я слышала от мужчин в Италии, Испании, Бельгии, Польше, Ливане и России.
Дело вовсе не в том, что мужчины к этих странах меньше заботятся о своем мужском имидже. Страх показаться женоподобным — универсальная черта мужчин. Просто в Англии (и в наших «бывших колониях») оживленный тон и экспрессивные реплики — прерогатива женщин.
Я не хочу сказать, что английский речевой этикет запрещает мужчинам выражать эмоции. Англичанам-мужчинам дозволено проявлять свои чувства, во всяком случае некоторые, а точнее, три: удивление, при условии, что оно выражается бранными восклицаниями; гнев (обычно выражается так же) и восторг/торжество (тоже выражается громкими возгласами и сквернословием). Таким образом, порой очень трудно определить, какое из трех дозволенных чувств англичанин пытается выразить.
Разговор для поддержания взаимоотношений
Разговор для поддержания взаимоотношений — еще одна форма светской беседы — также характеризуется отличиями по половому признаку: мужские разговоры такого типа по содержанию и интонационно заметно отличаются от аналогичных женских бесед, хотя некоторые из правил, лежащих в основе тех и других разговоров, отражают одни и те же базовые ценности, которые можно квалифицировать как «определяющие особенности» английской самобытности.
Англичанки зачастую начинают разговор для поддержания взаимоотношений с обмена комплиментами. По существу, этот ритуал можно наблюдать почти всегда, когда собираются вместе две или более женщин. Я подслушивала разговоры женщин, расточавших друг другу комплименты в пабах, ресторанах, кофейнях и ночных клубах, на ипподромах и стадионах, в театрах, на концертах, на собраниях «Женского института» и съездах байкеров, в торговых центрах и на улицах, в автобусах и поездах, на школьных спортивных площадках, в университетских кафетериях и офисных столовых. Как выяснилось, в присутствии мужчин женщины исполняют усеченный вариант ритуала обмена комплиментами, хотя часто, чтобы довести его до конца, они удаляются в дамскую уборную (да, я ходила с ними). В чисто женских компаниях полная версия ритуала исполняется прилюдно.
Наблюдая разные варианты этого ритуала и зачастую принимая в них участие, я заметила, что обмен комплиментами происходит не беспорядочно, а по определенной схеме, в соответствии с тем, что я называю «правилом взаимных комплиментов». Эта схема следующая: разговор начинается либо с прямого комплимента типа «О, у тебя новая стрижка! Тебе идет!», либо с комплимента, сопровождающегося самокритичной репликой: «У тебя роскошные волосы, не то что у меня. Мои волосы — тусклые, мышиного цвета». Согласно правилу взаимных комплиментов, ответ на каждый из вариантов должен содержать отрицание с оттенком самоуничижения и «контркомплимент». Например: «Ну что ты! Волосы у меня ужасные. Так вьются, сил нет. Я тоже хотела бы подстричься, как ты, но у меня не та форма лица. А у тебя такие красивые скулы». На это следует возражение с еще одним самокритичным замечанием и очередной комплимент, провоцирующий очередное самоуничижительное опровержение и новый комплимент, и так далее, С помощью забавных остроумных самокритичных реплик можно повысить свой авторитет в обществе, и некоторые англичанки стараются довести до совершенства свое мастерство шутливого самоуничижения. Создается впечатление, что они соревнуются друг с другом в искусстве «прибедняться».
Разговор может перескакивать с темы на тему — волосы, обувь, бедра, профессиональные успехи, натренированность, навыки общения, победы на любовном фронте, дети, таланты, достоинства, — но схема не меняется: ни один комплимент никогда не принимается, ни одна самоуничижительная реплика не остается неопротестованной. Если похвала абсолютно справедлива и на нее нельзя ответить привычным возражением в категоричной или шутливой форме, тогда от комплимента поспешно отмахиваются, смущенно буркнув: «Спасибо, э…» — затем часто что-то сдержанно говорят в подтверждение своих заслуг, непременно делают встречный комплимент и пытаются перевести разговор на другую тему.
Когда я спрашивала англичанок, почему они не могут просто принять тот или иной комплимент, те обычно говорили про его несправедливость и зачастую пытались сделать мне ответный комплимент. В результате единственное, чего я добилась, это утвердилась во мнении, что данное правило глубоко укоренилось в сознании англичанок. Тогда я попыталась сформулировать вопрос в более общей форме. Объяснила про схемы, согласно которым, как я заметила, они выстраивают свой разговор, и спросила, как бы они отнеслись к женщине, которая просто приняла бы комплимент, никак его не прокомментировав и не ответив тем же. Все в один голос заявили, что это проявление невоспитанности, недружелюбия и заносчивости — «все равно, что хвастовство». О такой женщине скажут, что «она слишком много о себе возомнила». А одна женщина даже заявила (клянусь, это истинная правда и никто ее к тому не подталкивал): «Видите ли, это не по-английски!»
Ритуал обмена комплиментами — чисто английская особенность, причем он характерен исключительно для женщин. Даже трудно представить, чтобы мужчины вели подобный диалог: «Вот бы мне играть в бильярд так, как ты. Но у меня ни черта не выходит». — «Ну что ты, я плохо играю, в самом деле. Просто удачный получился удар. А вот тебе нет равных в метании дротиков в мишень!» Если такой диалог вас не удивляет, вообразите другой: «Ты так классно водишь машину. А у меня постоянно глохнет мотор, я путаю рычаги!» — «Я!? Да что ты! Я ужасный водитель, честно. Да и машина у тебя лучше, чем моя, — более скоростная и более мощная». Странно, не правда ли?
Англичане-мужчины поддерживают взаимодействие другими способами, которые на первый взгляд, судя по их основополагающим принципам, диаметрально противоположны ритуалу обмена комплиментами. Если англичанки захваливают друг друга, то мужчины-англичане, напротив, стараются принизить один другого. Их соревновательный ритуал я называю игрой «у меня лучше, чем у тебя».
В данном контексте «у меня» подразумевает все что угодно. Это может быть и марка машины, и футбольная команда, и политическая партия, и место отдыха, и сорт пива, и философская теория — тема не имеет значения. Мужчины-англичане почти любой разговор, на любую тему, способны превратить в игру «у меня лучше, чем у тебя». Однажды я целых сорок восемь минут (да, я засекла время) слушала спор, в котором одна сторона отстаивала преимущества бритвенного станка, вторая — электрической бритвы. И более «интеллектуальные» темы обсуждаются в том же ключе. Недавно на страницах литературного приложения к газете «Таймс» велась продолжительная дискуссия в письмах о Фуко — абсолютно по той же схеме, что и спор о бритье, с использованием таких же, как и в том диалоге, доводов, рассчитанных на чувства и предубеждения, а не на разум.
Правила игры «у меня лучше, чем у тебя» следующие. Вы хвалите что-то свое «у меня» (электробритву, «Манчестер Юнайтед», Фуко, немецкие машины — что угодно) или бросаете вызов вашему собеседнику, прямо или косвенно утверждающему, что его «у меня» лучше. Ваше заявление всегда будет подвергнуто сомнению или оспорено, даже если ваш собеседник (или собеседники-мужчины) в душе согласен с вами или не мог бы выдвинуть разумного возражения. Даже трудно вообразить мужской разговор для поддержания взаимоотношений, в ходе которого на реплику типа «Не пойму, зачем покупать этот японский драндулет, когда можно было бы приобрести BMW» прозвучал бы такой ответ: «Да, я совершенно с вами согласен». Это было бы немыслимое, беспрецедентное нарушение мужского этикета.
В таких спорах мужчины иногда переходят на крик, бранятся, обзывают друг друга, и тем не менее в основе игры «у меня лучше, чем у тебя» лежат благодушие, дружелюбный настрой и скрытый юмор — понимание, что несходство мнений не стоит воспринимать слишком серьезно. Сквернословие, насмешки и оскорбления дозволительны, даже ожидаемы, но хлопанье дверью в порыве гнева или любое другое проявление
Суть игры — утереть сопернику нос, демонстрируя притворный гнев, притворную ярость. Сколь бы вы ни болели душой за изделие, команду, теорию или метод бритья, достоинства которых отстаиваете, свои чувства вы показывать не должны. Серьезность недопустима, горячность в споре не достойна мужчины; и то, и другое не типично для англичан и вызывает насмешку. И хотя название, которое я дала игре, предполагает хвастовство, хвастаться также запрещено. Можно превозносить до небес свою машину или бритву, политическую теорию или школу литературоведения, сторонником которых вы являетесь, и в мельчайших подробностях объяснять, почему вы их цените, но при этом не следует кичиться ни хорошим вкусом, ни образованностью. Любой намек на превосходство и высокомерие заслуживает порицания, если только вы не выказываете эти качества «с иронией», утрированно, ясно давая понять, что на самом деле вы шутите.
Также общеизвестно, что победителей в этой игре не бывает. Ни один из собеседников не уступает и не признает точку зрения своего оппонента. Мужчинам просто наскучивает спор, или они устают пререкаться и меняют тему разговора, зачастую с сожалением пожимая плечами, словно удивляются глупости своих оппонентов.
Игра «у меня лучше, чем у тебя» — исключительно мужское развлечение. Присутствие женщин может испортить им удовольствие. Женщины неверно истолковывают суть игры и пытаются привнести в разговор элемент здравомыслия. В конце концов им надоедает слушать пререкания, и они совершают нечто невообразимое — например, спрашивают спорщиков, почему те не могут просто согласиться или не согласиться. Разумеется, мужчины подобные возгласы оставляют без внимания. Раздраженным женщинам обычно трудно понять, что спорщики не могут и не хотят прийти к разумному согласию. Подобные споры сравнимы со скандированием речевок футбольными болельщиками соперничающих команд, когда одни вовсе не ждут, что другие согласятся с ними. (Кстати, я не хочу сказать, что женские разговоры для поддержания взаимоотношений — образец «любезности и деликатности». В них не столь явно, как в мужских спорах, прослеживается дух соперничества, однако у меня есть записи диалогов женщин — главным образом молодых, но из всех социальных классов, — которые состоят исключительно из обмена колкостями, причем все участницы при обращении друг к другу употребляют такие оскорбления — хоть и с явной симпатией, — как «стерва» и «сучка».)
Два типа разговоров для поддержания взаимоотношений — обмен комплиментами и игра «у меня лучше, чем у тебя» — на первый взгляд кажутся совершенно разными и, наверное, в самом деле отражают общие традиционные различия между мужчинами и женщинами. Соперничество/взаимодействие в общении — тема многих исследований в социолингвистике, проводившихся в последнее время, но и без революционных теорий о «гендерлектах»[35] ясно, что мужчины в разговоре склонны доказывать друг другу свое превосходство, а женщины стремятся установить «равенство» и найти взаимопонимание.
Тем не менее скрытые правила и система ценностей, лежащие в основе этих двух разговорных ритуалов, имеют очень важные сходные черты, помогающие лучше понять особенности английской культуры. Например, в обоих случаях не приветствуется хвастовство и поощряется юмор; в обоих случаях при общении требуется до определенной степени быть лицемером — или, по крайней мере, скрывать свои истинные чувства или мнение (при обмене комплиментами принято имитировать восторг, в игре «у меня лучше, чем у тебя» — поддельную беспечность); в обоих случаях этикет торжествует над истиной и здравым смыслом.
И наконец… правило долгого прощания
Мы начали главу о светской беседе с раздела о формах приветствия, поэтому резонно было бы ее завершить разделом о формах прощания. Мне очень бы хотелось закончить данный раздел на оптимистичной ноте и сказать, что при расставании англичане ведут себя гораздо лучше, чем в первые минуты встречи, но на самом деле при прощании мы также конфузимся, смущаемся и теряемся, как и при встрече. Никто не имеет четкого представления о том, что ему делать и говорить, и в результате мы так же, как и при приветствии, протягиваем руки для рукопожатия и тут же их отдергиваем, неловко соприкасаемся щеками и умолкаем на полуслове. Единственное, что отличает процесс расставания от процесса знакомства/приветствия, — это продолжительность процедуры. Если в первые минуты встречи мы проявляем торопливость, стремясь как можно скорее побороть неловкость, то наши прощания, словно мы вознамерились наверстать упущенное, зачастую утомительно продолжительны.
Очень часто начало процедуры расставания проходит в неприличной спешке (хотя эта суета — всего лишь видимость), поскольку никто не хочет уходить последним из страха «злоупотребить гостеприимством», что считается серьезным нарушением правил неприкосновенности частной жизни. Так, едва кто-то — пара или семья — собирается уходить, ссылаясь на пробки на дорогах, приходящую няню, которую следует отпустить, или поздний час, все остальные тут же смотрят на часы, с удивленными восклицаниями вскидывают брови и, хватаясь за пальто и сумки, начинают «предварительно» прощаться. [Фраза «Pleased to meet you» («Рад(а) познакомиться») в качестве приветствия многих не устраивает, но, прощаясь с людьми, которым вас недавно представили — даже если вы обменялись всего лишь парой слов при знакомстве, — уместно сказать: «It was nice to meet you» («Было приятно познакомиться»). ] Отправляясь в гости к англичанам, будьте готовы к тому, что вам не удастся уйти сразу же, как только вы возвестили о своем намерении удалиться: церемония прощания продлится не меньше десяти минут, а то и все пятнадцать или двадцать.
У Дадли Мура[36] есть музыкальная зарисовка — пародия на произведения наиболее ярких самовлюбленных композиторов-романтиков, — которую он исполняет на фортепиано как нескончаемый финал: да-да-ДУМ переходит в трель, ведущую к еще одной торжественной концовке (дидли-дидли-дум-ДУМ-ДА-ДУМ), за которой следуют новые «финальные» аккорды (ДА-ДА-ДУМ), потом еще и еще и так далее.
Эта пьеса всегда напоминает мне группу типичных англичан, пытающих расстаться друг с другом. Только вы подумали, что все прощальные слова наконец-то сказаны, как кто-то непременно возобновляет церемонию, снова произнося: «Что ж, до встречи, значит…» — что провоцирует новую серию прощальных фраз: «Да, непременно… Э-э… До свидания…», «Пока», «Еще раз спасибо», «Все было здорово», «Да что ты, пустяки. До свидания», «Ну, тогда прощайте…», «Да, пора… А то пока доберемся…», «Ну все, идите, а то замерзнете», «Да нет, ничего…», «Что ж, до свидания…». Потом кто-нибудь скажет: «В следующий раз мы вас ждем у себя…» или «Ладно, тогда завтра я свяжусь с тобой по электронке…» — и вновь пошло-поехало.
Гостям не терпится уехать, хозяева топчутся на пороге, только и мечтая о том, чтобы закрыть дверь, но ни те, ни другие даже намекнуть не смеют о своих желаниях (это было бы крайне невежливо) и из кожи вон лезут, всячески стараясь показать, насколько им жаль расставаться. Даже когда все уже десять раз попрощались, гости, рассевшись по машинам, опускают боковые стекла и обмениваются с хозяевами еще несколькими прощальными фразами. Когда автомобили трогаются с места, отъезжающие и провожающие жестами изображают телефон, обещая поддерживать связь. Потом все долго машут друг другу, пока машины не скроются из виду. По завершении церемонии затянувшегося прощания мы все вздыхаем с облегчением.
Очень часто потом мы тут же начинаем ворчать по поводу людей, с которыми мгновение назад никак не хотели расставаться. «Боже, я думала, они никогда не уедут!», «Джонсы очень милые люди, но она все-таки немного зануда…» Даже если мы получили огромное удовольствие от встречи, после долгой церемонии прощания наши одобрительные комментарии перемежаются причитаниями: ох, как поздно уже, да как мы устали, да как хочется выпить чашку чая/чего-нибудь крепкого — и как здорово вновь остаться одним в своем доме (или отправиться к себе домой спать).
И все же, если по какой-то причине прощание вышло коротким, нам становится как-то не по себе. Мы испытываем неудовлетворенность, а также чувство вины, будто нарушили правило этикета, либо обиду на гостей за то, что они слишком быстро попрощались. Возможно, мы даже толком и не осознаем, что было нарушено какое-то правило, но нас гложет смутное чувство незавершенности: мы понимаем, что ритуал прощания не был совершен «должным образом». Чтобы уберечь своих детей от подобных недоразумений, англичане начинают приучать их к этикету долгого прощания с самого раннего возраста: «Ну же, попрощайся с бабушкой»; «А что мы должны сказать? Мы должны сказать: спасибо, бабушка!»; «И с тетей Джейн попрощайся»; «Нет, скажи до свидания КАК ПОЛАГАЕТСЯ!»; «И с Пушком попрощайся»; «Все, мы поехали, скажи до свидания еще раз»; «Ну же, помаши на прощание!»[37].
Англичане этот ритуал часто называют не saying goodbye («прощание»), a saying our goodbyes («прощания»). Например: «I can't come to the station, so we'll say our goodbyes here» («Я не могу приехать на вокзал, поэтому попрощаемся здесь» [буквально: «Скажем наши «до свидания» здесь»]). По этому поводу я беседовала с одним американцем, и тот сказал: «Знаешь, первый раз услышав это выражение, я как-то даже не обратил внимания на множественное число. А может, подумал — это потому, что каждый из расстающихся говорит «до свидания». Теперь я знаю, что оно означает МНОГО «до свиданий».
Правила английского юмора, или юмор — всему голова
Этот заголовок (Humour rules) можно интерпретировать в прямом смысле, как «правила английского юмора», и как лозунг «Юмор — всему голова». Последнее толкование более точно, поскольку любой разговор англичан всегда окрашен юмором. Непременность его присутствия в разговоре — самое важное и примечательное правило относительно английского юмора. Юмор правит. Юмор управляет. Юмор вездесущ и всесилен. Я даже не собиралась посвящать юмору отдельную главу, потому что знала: юмор, как и классовость, пропитывает все сферы жизни и культуры англичан и будет постоянно, в разных контекстах возникать — что вполне естественно — на страницах данной книги. Так оно и получилось. Только вся беда в том, что английский юмор — слишком распространенное явление в нашем обществе, и, чтобы передать его роль и значение, мне пришлось бы упоминать о нем в каждом абзаце, что для читателя, наверно, было бы утомительно. Поэтому я в конце концов решила написать о юморе отдельную главу.
Английское чувство юмора — притча во языцех, кто только об этом не разглагольствует, включая и многочисленных патриотов, стремящихся доказать, что наше чувство юмора — это нечто уникальное, небывалое и неизвестное у других народов. Многие англичане, похоже, уверены, что нам даровано исключительное право если и не на сам юмор, то по крайней мере на некоторые его «типы», самые «престижные» — остроумие и, главное, иронию. Возможно, английский юмор и впрямь особенный, но я в ходе исследований пришла к выводу, что его главная «характерная черта» —
В других культурах юмору отводится «время и место»; это особый, отдельный вид разговора. А в диалогах англичан, о чем бы мы ни беседовали, всегда чувствуется скрытый юмор. Даже приветствуя кого-то или обсуждая погоду, мы ухитряемся превратить свои слова в своеобразную шутку. Почти никогда разговоры англичан не обходятся без подтрунивания, поддразнивания, иронии, уничижительных замечаний, шутливого самобичевания, насмешек или просто глупых высказываний. Мы генетически запрограммированы на юмор, настроены на него «по умолчанию», если хотите, и не можем произвольно включить или отключить эту опцию. Для англичан правила юмора равносильны законам природы: мы подчиняемся им автоматически, неосознанно, как закону всемирного тяготения.
Как важно не быть серьезным
В Англии в основе всех форм светского общения лежит скрытое правило, согласно которому запрещено проявлять «излишнюю серьезность». Пусть мы не обладаем исключительным правом на юмор, и даже на иронию, но англичане, как никакой другой народ, остро чувствуют разницу между «серьезным» и «выспренним», между «искренностью» и «пылкостью».
Эти различия существенны для понимания английской самобытности. Я не могу на словах провести четкую грань между этими понятиями, но, если вы не способны уловить эти ключевые нюансы, вам никогда не удастся понять англичан. Даже если вы в совершенстве владеете английским языком, вы все равно никогда не будете чувствовать себя уверенно в разговоре с англичанами. Пусть ваш английский безупречен, но ваша поведенческая «грамматика» будет полна вопиющих ошибок.
Как только вы научитесь чувствовать эти различия, правило «Как важно не быть серьезным» больше не будет для вас загадкой. Серьезность приемлема, выспренность недопустима. Искренность дозволена, пылкость строго запрещена. Напыщенность, важничанье — вне закона. Серьезные вопросы можно обсуждать серьезно, но никто не должен воспринимать слишком серьезно
Например, напускная, бьющая через край пылкость и помпезная выспренность, свойственные почти всем американским политикам, не найдут понимания у англичан. Мы наблюдаем их выступления в программах теленовостей с отстраненной снисходительностью, изумляясь легковерности ликующих толп, покупающихся на подобную высокопарную чушь. Иногда речи американских политиков пробуждают в нас не презрительную насмешливость, а неловкость: нам трудно понять, как они решаются произносить постыдные банальности таким смехотворно пафосным тоном. Разумеется, мы предполагаем, что политикам положено говорить банальности — наши в этом отношении от американских не отличаются, — но нас поражает и заставляет морщиться их убежденный тон. То же самое можно сказать и про излишне сентиментальные, слезливые речи американских актеров на церемониях вручения премии «Оскар» и других кинопремий, на которые английские телезрители все как один реагируют одинаково: «Меня сейчас стошнит». Редко увидишь, чтобы кто-то из получивших «Оскар» англичан позволил себе расчувствоваться на публике; их речи обычно коротки, полны достоинства или самоуничижительного юмора, и все равно при этом они всегда испытывают неловкость и смущаются. Любой английский актер, посмевший нарушить эти неписаные правила, будет подвергнут осмеянию и назван «душкой».
Разумеется, не только американцы становятся объектом наших циничных нападок, хотя янки больше, чем другие, дают поводов для критики. С таким же неприятием и презрением мы воспринимаем сентиментальный патриотизм вождей и напыщенную серьезность писателей, художников, артистов, музыкантов, ученых мужей и других общественных деятелей всех национальностей, ведь англичане за двадцать шагов чуют малейший намек на важничанье, они способны уловить его даже на зернистом изображении телеэкрана или в иностранной речи, которую совсем не понимают.
Существующий в Англии негласный запрет на излишнюю серьезность и особенно на важничанье означает, что нашим политикам и прочим общественным деятелям приходится ох как нелегко. Наблюдательная английская публика не прощает нарушения этих правил на своей родной земле, и стоит оратору допустить малейшую оплошность, чуть-чуть переусердствовать, переступив невидимую грань, отделяющую искренность от пылкости, это будет мгновенно замечено, раскритиковано, и в его адрес полетят презрительные крики: «Ой, да будет тебе!»
В повседневном общении мы так же строги друг к другу, как и к нашим знаменитостям. В принципе, если бы сказали, что каждая страна или культура должна иметь свой девиз, для Англии я предложила бы выбрать фразу «Ой, да будет тебе!» («Oh, come off it!»). Джереми Паксман ратует за девиз «Я знаю свои права» («I know my rights») — на самом деле он не оперирует понятием «девиз», но на саму эту фразу ссылается постоянно, он даже включил ее (единственную из подобных фраз) в свой личный список определяющих особенностей английской самобытности. Я принимаю его точку зрения: во фразе «Я знаю свои права» нашли полное отражение присущие англичанам непримиримый индивидуализм и сильно развитое чувство справедливости — исключительно английское сочетание качеств. Однако, на мой взгляд, пассивный цинизм, заключенный во фразе «Ой, да будет тебе!», более точно характеризует психологию англичан, чем воинствующий активизм фразы «Я знаю свои права». Возможно, поэтому, как кто-то однажды заметил, у англичан не бывает революций, их заменяет сатира.
Разумеется, были отдельные храбрецы, боровшиеся за права и свободы, которыми мы теперь обладаем, но большинство простых англичан ныне принимают это как должное, предпочитая со стороны иронизировать и насмехаться над любой деятельностью в защиту и поддержку этих завоеваний. Многие даже не берут на себя труд принять участие в выборах в органы власти, а ученые мужи и лица, проводящие опросы общественного мнения, тем временем никак не могут договориться, цинизм или апатия — более вероятно, что и то, и другое — являются причиной столь постыдно низкой явки избирателей. Большинство же из тех, кто голосует, к самим выборам относятся так же скептически, действуя по принципу: выбирай «лучшее из худшего» или «меньшее из двух зол». Среди них вы не увидите людей с горящими глазами, убежденных, что партия, которой они отдали предпочтение, изменит мир к лучшему. Это мое суждение наверняка будет встречено привычным «Ой, да будет тебе!».
Молодежь и те, кто восприимчив к лингвистическим изыскам, возможно, вместо фразы «Ой, да будет тебе!» иронично заметят: «Ну да, конечно!» («Yeah, right!») — но смысл от этого не изменится. Равно как нет смысловых различий между последней сленговой новинкой up themselves и более традиционным full of themselves (оба выражения можно перевести на русский язык как «распирает от собственной важности». —
Правила английской иронии
Англичанам несвойственно хвастаться своим патриотизмом. По сути, и проявление патриотизма, и хвастовство считаются заслуживающими порицания качествами, поэтому сочетание этих двух пороков вдвойне постыдно. Но из данного правила есть одно исключение: мы испытываем патриотическую гордость за наше чувство юмора, и особенно за виртуозное умение иронизировать. Бытует мнение, что у англичан, в сравнении с другими народами, более тонкое, более развитое чувство юмора и что другие народы мыслят прозаически и не способны ни понять, ни оценить иронию. Такое суждение высказывали почти все англичане, которых я интервьюировала, и многие иностранцы, как ни странно, с ними покорно соглашались.
И хотя мы убедили себя и многих других в превосходстве нашего чувства юмора, лично я, как я уже отмечала, в том совсем не убеждена. Юмор — явление всеобщее, а ирония — универсальный важнейший элемент юмора, поэтому ни одна культура не может монополизировать право на нее. Данные моих исследований предполагают, что в случае с иронией это опять-таки вопрос степени — вопрос количества, а не качества. Именно вездесущность иронии и то значение, которое мы ей придаем, делают английский юмор уникальным. Ирония — не пикантная приправа, а основной ингредиент в английском юморе. Ирония — всему голова. По словам одного проницательного наблюдателя[38], англичане «рождаются в иронии. Мы выплываем в ней из чрева матери. Это — амниотическая жидкость… Мы шутим не шутя. Волнуемся не волнуясь. Серьезны не всерьез».
Следует сказать, что многих иностранцев, с которыми я беседовала, эта особенность англичан приводит в замешательство, а не забавляет. «С англичанами вся беда в том, — пожаловался мне один американский бизнесмен, — что невозможно уловить, когда они шутят, никогда не знаешь, всерьез они говорят или нет». Его коллега из Голландии, хмурясь, поразмыслила с минуту и затем нерешительно заключила: «По-моему, они в основном шутят, да?»
В общем-то, она была права. И мне вдруг стало жаль их обоих. Из разговоров с иностранцами я выяснила, что пристрастие англичан к иронизированию создает больше проблем для тех, кто приезжает в Англию по делам, чем для туристов и других любителей развлечений. Д. Б. Пристли[39] отмечал: «Климат, в котором живем мы, англичане, благоприятствует юмору. Зачастую сплошной туман, и очень редко бывает по-настоящему ясно».
«Любовь к иронии» он помещает на верхнюю строчку своего списка составляющих английского юмора. Наша благоприятствующая юмору окружающая среда очень хорошо подходит тем, кто приезжает к нам на отдых, но, когда вы обсуждаете условия сделки на сотни тысяч долларов, как мои злополучные собеседники, которых я цитировала выше, этот неясный, пропитанный иронией культурный климат становится помехой[40].
Те, кто пытается акклиматизироваться в этой атмосфере, должны помнить, что ирония — ее неотъемлемый атрибут: как и юмор в целом, ирония — постоянный, заданный, стандартный элемент повседневного общения. Пусть англичане не всегда шутят, но они всегда
Я включила этот раздел в главу об иронии, потому что преуменьшение — это форма иронии, а не отдельный, самостоятельный вид юмора. Это также очень английский тип иронии: правило преуменьшения — близкий родственник правил «Как важно не быть серьезным», «Ой, да будет тебе!» и различных правил сдержанности и умеренности, регулирующих наши повседневные социальные взаимоотношения. Разумеется, преуменьшение ни в коей мере не является исключительно английской формой юмора: опять мы говорим здесь скорее о количестве, чем о качестве. Джордж Майкс отмечает, что преуменьшение — «не просто отличительная черта английского чувства юмора; это образ жизни». Англичане по праву славятся своим умением использовать преуменьшение. И дело вовсе не в том, что мы изобрели этот способ иронии или владеем им лучше других, просто мы применяем его
В общем-то, наша склонность к преуменьшению вполне объяснима. Причина тому — строгий запрет на выказывание чрезмерной серьезности, сентиментальности, хвастовства и своих переживаний. Опасаясь показаться чересчур пафосными, эмоциональными или пылкими, мы впадаем в другую крайность — демонстрируем сухость и безразличие. Согласно правилу преуменьшения, изнурительную хроническую болезнь мы называем «досадной неприятностью»; о пережитом страшном происшествии говорим: «Ну, это не совсем то, что я бы для себя выбрал»; при виде захватывающей дух красоты констатируем: «Довольно мило»; о великолепном представлении или выдающемся достижении отзываемся: «Неплохо». Акт гнусной жестокости в нашей интерпретации — «не очень дружественный поступок», непростительно глупое суждение — «не очень умная оценка». Мы говорим: в Антарктиде «довольно холодно», в Сахаре «несколько жарковато на мой вкус»; выдающийся человек или потрясающее событие, которые в других культурах были бы оценены в превосходных степенях, у нас получат лишь один эпитет — nice («славный/чудный/милый» и т. п.) или, если мы хотим выразить одобрение в более красноречивой форме, — very nice («очень славный» и т. п.).
Незачем говорить, что склонность англичан к преуменьшению — еще одна черта, которая многих иностранцев озадачивает и приводит в ярость (или, как мы, англичане, говорим, «несколько смущает»), «Ни черта не понимаю! — возмущался один из иностранцев, которых я опрашивала в ходе исследования. — И это считается смешным? Если смешно, тогда почему они не смеются — или по крайней мере не улыбнутся? Или
В этом проблема с английским юмором. В большинстве случаев английский юмор, особенно когда используется преуменьшение, не очень смешной, по крайней мере, не настолько смешной, чтобы вызвать громкий смех, и, вне сомнения, понятен не всем народам. Даже сами англичане, которые понимают его, не реагируют на преуменьшение безудержным хохотом. В лучшем случае сказанная к месту изящная преуменьшительная фраза вызовет лишь усмешку. С другой стороны, в этом как раз и вся суть преуменьшения: оно забавно, но только в качестве недомолвки. Это — юмор, но юмор сдержанный, изощренный, тонкий.
Даже иностранцы, способные оценить английский скрытый юмор и находящие его забавным, испытывают значительные трудности, пытаясь шутить так же, как англичане. Отец рассказывал мне о своих приятелях-итальянцах, больших приверженцах всего английского, которые во всем стараются походить на англичан, — они говорят на безупречном английском, одеваются по-английски, даже развили в себе вкус к английской кухне. Но при этом итальянцы сетуют, что никак не могут освоить правило английского преуменьшения, поэтому постоянно обращаются к отцу за советами. Однажды один из них описывал, горячо и пространно, свой визит в местный ресторан, где его накормили отвратительной пищей: еда была несъедобная, само заведение омерзительно грязное, официанты — сущие грубияны и т. д. и т. п. «В общем, не стоит туда ходить, да?» — прокомментировал мой отец, когда его приятель закончил свою тираду. «ВОТ ВИДИШЬ? — вскричал тот. — Вот оно! Как ты это
В этом еще одна проблема с английским юмором: преуменьшение обусловлено правилом, но это правило в четвертом подразумеваемом значении понятия «нормальное или обычное положение вещей» — мы подчиняемся ему неосознанно, оно впечатано в наше сознание. Нас не учат использовать способ преуменьшения, мы усваиваем его постепенно. Фразы-преуменьшения слетают с наших уст «естественным образом», потому что правило преуменьшения — это элемент английской культуры, составляющая психологии англичан.
Правило преуменьшения трудно для понимания иностранцев еще и потому, что оно, по сути, является насмешкой над нашими неписаными правилами английского юмора.
Характеризуя свои тяжелые, болезненные переживания как «неприятность», мы признаем правила иронии и табу на излишнюю серьезность, но в то же время мы насмехаемся над тем, что сами, как это ни абсурдно, покорно соблюдаем эти законы. Мы демонстрируем сдержанность, но в столь преувеличенной манере, что тоже (тихо) посмеиваемся над своим поведением. Мы пародируем сами себя. Каждое преуменьшение — это личная насмешка над правилами английской самобытности.
Поделиться книгой: