Мужчины Мадлен

Игорь со спокойным, чуточку даже, может быть, равнодушным выражением подал руку, притянул Алёну к себе. Она прильнула к его груди, чуть повела своим плечом, пытаясь заставить Игоря опустить его вздернувшееся правое плечо, мол, мне неудобно, мешает, меня даже перекашивает (давно-давно, когда еще только учил ее танцевать, он тоже всегда вздергивал плечо, значит, привычка осталась). Однако Игорь оставил ее попытку без внимания, плечо поднял еще выше и резко шагнул назад, без всякого противохода. Алёна едва на него не свалилась, потому что стояла не на той ноге, но все же успела выправиться – и была немедленно выведена в решительный, директивный «крест».

Игорь двигался очень хорошо, но так, как двигаются все бальники, у которых еще не очень велик срок погружения в аргентинское танго. Они воспринимают танго всего лишь как дополнение к обязательным десяти танцам, которые когда-то оттанцовывали на конкурсах. Тангерос, живущих только этим танцем, сразу отличишь от бальников – по отсутствию аффектированной манеры двигаться, не столь эффектной постуре, менее жесткому объятию, умению ловить музыкальные паузы, создавать их и наслаждаться ими, а главное, по сосредоточенности всех действий внутри пары. Бальники танцуют с таким выражением: «Посмотрите, как я классно тангую! Это все для вас, дорогие зрители!» Тангерос – иначе: «Посмотри, как я классно тангую с тобой. Ведь это все для тебя одной!»

А впрочем, не о том Алёна думала сейчас, совсем не о том!

Думала вот о чем. Что происходит с человеком, которого больше не любишь? Что произошло с Игорем? Он изменился? Я изменилась? И глаза у него другие, вовсе не черные солнца, а просто карие, даже плоские какие-то, и лицо другое, просто лицо да и лицо, и голос – просто голос да и голос, и объятие не такое, в этом объятии холодно… И тупой он какой-то стал, словно давно не точенный ножик – не режет больше сердце… И запах, от которого я когда-то шалела, как от самых феромонистых духов, стал просто запахом «Фаренгейта»… И весь он… не такой. А сколько было счастья и слез из-за него! Сколько вдохновения! И даже потом, когда мы расстались, потому что – не сбывалось, все равно он продолжал сверкать, сиять и тревожить. Иногда мне даже страшно становилось: да неужели эта любовь будет со мной всегда, всю жизнь? Никто не мог его заменить. Другие мужчины были только другими мужчинами. А он – оставался единственным. И я просто притворялась, что все кончилось. А сейчас… Как будто шторкой его задернули. Серенькой такой. И он стал самый обыкновенный. Пройди – не оглянись. Зачем мы снова встретились? Зачем я его увидела? Видимо, настало время – разлюбить…

Музыка закончилась.

– Спасибо, – сказал Игорь, хотя, согласно кодигос, сказать спасибо – все равно что дать понять партнеру или партнерше: я больше не хочу с тобой танцевать.

– Спасибо, – сказала и Алёна именно потому, что, согласно кодигос… в общем, см. выше.

– Ну, не знаю, как вам, а мне было хорошо! Просто восторг! – подлетела к ним Жанна, волоча за руку Виталия Витальевича. – Что значит столичный стиль!

– Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии? – съязвила Алёна.

Московский гость добродушно улыбнулся:

– Цитаты цитируем? Тогда я вас приглашаю. Не вижу, почему бы благородному дону не пригласить прекрасную даму на танду… Кого это играют, Канаро? Да, не вижу, почему бы благородному дону не пригласить прекрасную даму на танду Канаро!

– Люблю Канаро, – кивнула Алёна, вплывая в его безупречное, необыкновенно уютное объятие.

В первое мгновение возникло, правда, замешательство – неужели и у него «Фаренгейт»?! – но тотчас Алёна поняла, что это запах Игоря, еще задержавшийся в ее ноздрях, а от Виталия, слава те господи, никаким парфюмом не несет, пахнет просто чистотой. Она выдохнула из себя запах Игоря – и забыла о нем. Может, навсегда. А может, и нет. Жизнь покажет!

– Ну очень люблю Канаро, – повторила Алёна. – Особенно вот это… «Yo también soñé», «Я тоже мечтал».

– Я тоже мечтал, – чуть усмехнулся Виталий и сделал несколько простых шагов для того, чтобы почувствовать партнершу. – Вот именно, мечтал… Все мы о чем-нибудь мечтали, верно? Ибо мечтать не вредно… но и не полезно, как мне кажется. А вы хорошо танцуете.

– Да? – неловко пробормотала Алёна, несколько озадаченная его туманным и как бы ностальгическим рассуждением о мечтах.

– Да! – твердо заявил Виталий. – Я смотрел на вас с удовольствием, пока сидел, да и по объятию сразу чувствую, что хорошо. Вы, наверное, нарасхват среди партнеров?

– Совсем нет, – печально призналась Алё-на. – Здесь еще туда-сюда, а вот в Москве… В Москве мне не везет.

– В Москве никому не везет, – согласился Виталий. – Тамошние девушки тоже страдают на милонгах. Гендерный дисбаланс и мужской шовинизм, отягощенный налетом столичности. А как в Париже?

И он сделал ей обратный крест-волькаду.

– В Париже классно, – мечтательно вздохнула Алёна, выходя с изящным украшением. – Вот там я действительно нарасхват. Один раз была милонга, на которой я за три с половиной часа ни разу даже не присела. Представляете?

– Легко, – снова согласился Виталий.

И тут Алёна спохватилась:

– А вы откуда про Париж знаете? – Она даже чуть не пропустила удвоение, на которое ее вел Виталий, но вовремя сориентировалась.

– Жанна сказала, что вы частенько в Париж ездите. Давно были в последний раз?

– В конце августа.

– Я тоже примерно тогда там был, – усмехнулся Виталий. – Только по милонгам времени ходить не имелось.

– Да у меня тоже не имелось, я практически все время в деревне провела, в Муляне, где у моих друзей дом. Это в Бургундии. Чудное место, обожаю Мулян, – сообщила Алёна, демонстрируя свою превосходную диссоциацию в глубоком, ну очень глубоком очо.

– И как долетели? Я слышал, с одним парижским рейсом что-то вроде аварии было, самолет посадили в Нижнем. Опасно стало летать Аэрофлотом, однако!

– Ой, да никакой аварии не было! Просто какой-то придурок позвонил в Шереметьево и сообщил, будто в аэропорту бомба. Само собой, никакой бомбы там и в помине не было. Милая шутка, да? Нас могли посадить где угодно, но по случайности посадили именно в Нижнем. Мне повезло.

– Повезло, – согласился Виталий. – А не знаете, нашли того придурка, который звонил?

– Да вряд ли, – пробормотала Алёна, сосредоточившись на глубокой волькаде, вернее, на том, чтобы не запасть в нее, не навалиться на Виталия и легко выйти. Вышли легко. – Он ведь из Парижа звонил.

– Из Парижа? – Виталий так удивился, что пропустил явную паузу, и Алёна сбилась с ноги. В четком Канаро это было особенно досадно. Вообще вредно болтать во время танго. Она решила промолчать, но Виталий не дал ей такой возможности. – Откуда вы знаете?

– Случайно просочилась информация – из самых достоверных, как говорится, источников, – усмехнулась Алёна, вспомнив Егора, больше похожего на Амедео или Ромео. Кстати, не позвонить ли ему, если Шура Коротков так и не вернет деньги? Вроде бы Амед… то есть Егор говорил, что решает любые проблемы.

Виталий теперь не пропускал паузы, танцевал только в сильную долю, и Алёна успевала украшаться, как хотела. Музыка кончилась, началось другое танго, тоже любимое – «La ultima copa», «Последний бокал».

– Вы танцами давно занимаетесь? – спросил Виталий.

– Да не слишком. Лет пять.

– То есть в детстве не ходили в бальную студию?

– Нет, к сожалению, хотя и мечтала научиться хорошо танцевать. Мне не везло – партнера не было, я же была довольно длинная, а мальчишки ведь всегда в росте отстают. И вот однажды решила – или сейчас, или никогда. Обожала румбу, медленный фокстрот… А когда потанцевала как-то в Париже аргентинское танго, поняла: бальные танцы мне больше не нужны, вот это мое, вот это – мое.

– В Париже? – улыбнулся Виталий. – Как романтично.

– Очень, – улыбнулась в ответ Алёна, умолчав, что с той историей была связана другая, совсем не романтичная, а очень даже кровавая и опасная[13].

– Я тоже всегда хотел научиться танцевать, но был для этого слишком толстым и неуклюжим, – признался Виталий, изящно и мягко переводя ее через параду. – Как хорошо, что существуют социальные танцы, как хорошо, что есть аргентинское танго и я его танцую! А то раньше только как зритель на конкурсы ходил. Конечно, по телевизору смотрел выступления и облизывался. И еще меня прямо с ума сводили гладко причесанные, с блестящими волосами женские головы. Интересно, почему в танго такие прически не приняты?

– Вы намекаете на то, что мои кудряшки щекочут вам нос? – хихикнула Алёна.

– Даже если и самую малость щекочут, то весьма приятно, – галантно сказал Виталий. – А все же, мне кажется, вам бы очень пошла гладкая прическа. Вы не пробовали волосы под заколку собирать?

– Что, совсем гладкая? – ужаснулась Алё-на. – Нет, это жуть, честно. Я просто на себя не похожа. Знаете, со мной такая хохма была, как раз когда я из Парижа возвращалась… Я всегда мою голову утром, а тут помыла вечером, перед отлетом, и легла спать с мокрыми волосами. Они так смялись, что утром были вообще как пакля. Пришлось их заколоть, да еще и невидимками воспользоваться, чтобы не торчали. И получилась я такая плешивенькая, страшненькая – бррр!

Она сделала паузу, ожидая коммента вроде: «Вы – страшненькая? Ни в жизнь не поверю!» Однако Виталий промолчал – слушал с большим интересом, а может, занят был своей обратной сакадой. Кстати, сделал ее классно. Алёна ответила красивым рондом и баридой, от которой Виталий немножко растерялся было, но ничего, вовремя ответил такой же баридой и снова взял ведение на себя.

– Ну так вот, – продолжала Алёна, – когда я проходила паспортный контроль, французский пограничник меня даже не идентифицировал с фоткой. Представляете? Пришлось мне заколки-приколки снимать и волосы разлохмачивать. Только тогда пропустили.

– Да, жуткая история… – пробормотал Виталий, отправляя Алёну в круговую кольгаду.

– Нет, правда! – засмеялась она, и мужчина засмеялся тоже.

В общем, это была веселая милонга. Приятная. Алёна много танцевала, причем в основном с Виталием. Больше никого он не приглашал, а когда к Алёне подходили другие партнеры, сидел и смотрел на нее странным, словно бы недоверчивым взглядом.

– А ведь Виталик на вас запал, или я ничего не понимаю в мужчинах, – сказала Жанна, подойдя к Алёне в дамской комнате. – Передышки вам не дает.

– Вы тоже тангуете без передышки, – откликнулась Алёна, оглядывая себя в зеркале.

Жанна танцевала только с Игорем. Ни ее никто не приглашал, ни он не подходил к кому-то другому. На Алёну тоже не смотрел.

Ну и не надо. Померла так померла, как говорится.

– Это совсем другое, – лукаво улыбнулась Жанна. – Он еще не предлагал вас до дому проводить?

– Да нет. А что, должен?

– Должен не должен, а предложит. Вот увидите!

Что характерно, Жанна оказалась права. То есть в одном она все же ошиблась: Виталий не предложил Алёне проводить ее, а просто поставил ее перед фактом, сказав:

– Я провожу вас.

И наша героиня не стала спорить.

* * *

А на тех листочках было написано:

Вот такие мысли посещали меня, когда я рисовала Мадлен и смотрела вокруг.

Как-то раз ко мне подошла Жоржетта (так звали одну из моих новых приятельниц-цветочниц) и, хихикая, попросила меня обернуться.

– Здесь один господин, который пришел нарочно для того, чтобы тебя увидеть, – пояснила девушка.

Меня так и опалило ужасом в первую минуту. Почему-то я решила, что это N выследил меня. Обернулась, от страха не видя в первую минуту ничего, но потом зрение ко мне вернулось и я обнаружила, что мужа нет, а Жоржетта показывает на какого-то молодого человека, совсем юношу, довольно симпатичного, но очень худого (слишком просторное пальто висело на нем, как на вешалке), который смотрел на меня с выражением, в котором смешивались вожделение и молитвенный восторг.

– Знаешь, кто он? – спросила Жоржетта. – Рукоблуд Пьер. Мы все его знаем вот уже два или три года. Он начал приходить сюда еще совсем мальчишкой. Выберет себе хорошенькую девушку и смотрит на нее, а сам в это время рукой под пальто туда-сюда, туда-сюда! Кто-то рассказывал, что он нарочно носит такое широкое пальто, чтобы не видно было, что он там делает. Наверняка подкладка карманов отрезана, и кажется, будто он просто держит руки в карманах, а сам вовсю лысого гоняет. Он на нас на всех дрочил – в разное время. Теперь предмет его стонов и вздохов – ты.

И Дьявол в маске Вечной ЖенственностиВ ладонь приемлет твою плоть.И вновь тебя одолеваетНе просто похоть – злая хоть.

Меня бросило в краску, и я скорей отвернулась.

– Это не поможет, – хохоча, сообщила Жор-жетта. – У тебя красивая задница. Теперь он будет представлять, что имеет тебя сзади.

– А почему не пойдет в публичный дом или не пригласит девушку на часок? – спросила я. – Ведь довольно красивый мальчик, думаю, ему не отказали бы наши Жаклин и Жанин, да и другие тоже. Или у него нет денег на девушку?

– Деньги у него есть, он из довольно состоятельной семьи, однако у них случилась большая беда. Отец был большим любителем девок и от одной подцепил… сама понимаешь что. Да-да, сифилис. Ну и в одну из ночей, проведенных дома, передал его добродетельной супруге. Узнав, что она больна, несчастная покончила с собой. А супруг до сих пор жив, гниет заживо. Мальчишка не может удержаться от своих желаний, но до смерти боится заболеть. Поэтому и стал заядлым рукоблудом.

Я стояла, чувствуя всем телом, всей кожей страстный взгляд несчастного мальчишки, и мне было его бесконечно жаль.

Что манит в женщине?Загадка!Загадка в глубине ее туманных глаз,Загадка в сердце, пылко-равнодушном.Но всего загадочнее то,Что между ног красавица скрывает…А впрочем, и уродка обладаетЗагадкой той же.(Даже не понять,Какую больше хочется…Обнять!)Не различить промежностей во тьме!Так будьте осторожны, господа,Когда копье наперевес берете.Пусть не ослепит страсть до одуренья,Не то для вас мое стихотвореньеПрезрения лишь строки подберет,Когда ваш скрюченный, мозолистый уродВам станет причинять бесчисленно хлопотИ требовать жесткого леченья!

– Впрочем, даже если парень и отважится к кому-то подойти, ни одна с ним не пойдет, – сказала Жоржетт, лениво позевывая. – Слишком дурная слава у семейки. Я знаю одну девушку, к которой ходил его отец – ну, прежде чем заболел. Ему нравилось мучить девушек! Но это не нравилось им. И она была не знаю как счастлива, что он от нее отвязался, хотя бы заболев. Повезло, что хоть сама не заразилась!

НаконецОн «поймал на конец»И отстал от меня наконец.Я ему не давала —Посчастливилось все жеМне остаться все той же,Шанкра не подцепить,Носик свой сохранить.Ну, спасибо, мой добренький боже!

Потом я частенько видела Пьера на площади. Постепенно привыкла к нему и перестала замечать. Но именно из-за него я впервые задумалась о том, что безликие мужчины, которые подходят к девушкам и ненадолго уводят их, тоже люди.

Ну и открытие я совершила! Господа беллетристы минувшего века сочли бы себя оскорбленными. Они-то пытались открыть человека в шлюхе, а тут шлюха открыла человека в мужчине…

Кстати, к тому времени, как я совершила данное открытие, меня уже вполне можно было назвать шлюхой.

* * *

– Я слышал, вы книжки пишете? – спросил Виталий, и Алёна даже вздрогнула от неожиданности.

Было от чего вздрогнуть. Всю дорогу от Большой Покровской они шли молча. Вообще путь от этого ресторана до дома Алёны занимал минут тридцать. Его можно было сократить до двадцати или растянуть до сорока, а то и больше, было бы желание. Сначала у Алёны такое желание возникло – таки давно она не прогуливалась с приятным мужчиной под звездами! – но гробовое молчание Виталия ее в конце концов удручило до того, что наша героиня начала ускорять шаги, и около площади Свободы они оба мчались чуть ли не вприпрыжку.

– Вас дома кто-то ждет? – спросил несколько запыхавшийся Виталий.

– Да нет, – дернула плечом Алёна, не заботясь о том, что голос ее прозвучит неприветливо, – никто не ждет. А что?

– Ну, вы так торопитесь…

Алёна усмехнулась, ничего не ответив.

– Понимаю, – проговорил Виталий, отчетливо замедляя шаг и придерживая спутницу за локоток. – Вы, наверное, удивлены: предложил проводить, а сам молчит, как пень. Но знаете, я так давно не провожал красивых женщин… и отвык, оказывается. Иду, как дурак, и думаю: что бы сказать такого не пошлого, не скучного, не наглого? Что бы такое сказать, чтобы не оттолкнуть, не обидеть, дать понять все, что хочется, и в то же время, чтобы вы не сочли меня дешевым ловеласом?

Алёна, хоть некоторым образом и подзапуталась в его придаточных предложениях, все же была растрогана.

– Ну, для разнообразия, может, просто расскажете что-нибудь про себя? – предложила она. – Я ведь о вас ничего не знаю.

– Да и я о вас, – кивнул Виталий. – Жанна обмолвилась, вы писательница. Это правда?

– Правда истинная. Меня зовут Алёна Дмитриева. Однако настоящие мужчины меня не читают. То, что я пишу, – сугубо дамская литература.

– Не читал, – с раскаянием проговорил Виталий. – Но не потому, что настоящий мужчина, а просто читаю только то, что нужно по работе.

– А какая у вас работа?

– Да я издатель, – сказал он с некоторой застенчивостью. – Вот так: вы писатель, я издатель… Но у нас специфика узкая – мы печатаем только мемуаристику и собрания эпистолярного жанра.

«Интересно, зачем он сразу про специфику оговорился? – подумала Алёна. – Что, боится, не начну ли я ему свои романчики впаривать? Нет, я не покину родимый «Глобус» до тех пор, пока меня оттуда не выгонят!»

– Мемуаристика – это хорошо, – сказала она искренне, потому что очень любила читать воспоминания. – Ваша фирма как называется?

– Издательский дом «Виталий Шеметов», так и называется. А мемуарная серия – «Былое». Такое вот не слишком оригинальное название.

– Ну ведь без дум, – уточнила Алёна. – Так что все же не без оригинальности. Я точно читала какие-то ваши сборники… Не вы воспоминания Анны Павловой отыскали и выпустили?

– Мы.