Власть над властью

ПРЕДИСЛОВИЕ

То, о чем рассказывает эта книга, знают все с малых лет. Эта книга — об управлении людьми, а под управлением мы находимся и ежедневно, и с детства. Нами управляют роди­тели и начальники, жены и милиционеры, законы и обычаи, наконец, мы и сами со временем начинаем хоть кем-то, но управлять. В этой книге нет ничего такого, что помешало бы ее понять любому человеку. Правда, в конкретных примерах могут присутствовать тонкости, связанные со спецификой того или иного рода деятельности человека, но и здесь ав­тор делал все, чтобы эти примеры были максимально дос­тупны. Затем, в конце концов, пример есть пример: если не­понятен один, будет понятен другой. По моему мнению, то, что цели, поставленные мною в первой книге[1], не были дос­тигнуты, вызвано другими причинами.

Во-первых. Подавляющее большинство людей внутрен­не считает себя глупее, чем они есть на самом деле. Они это всячески пытаются скрыть, не показать, но их внутренняя неуверенность в себе очевидна. Такие люди стремятся не за­трагивать вопросов, которые формально выходят за преде­лы их профессии, интересов или официальной компетенции. Они боятся, что вдруг их суждения в областях, где они не признаны специалистами, окажутся глупыми, они сомнева­ются в том, что здравый смысл, обычная жизненная логика не подведут их. И сомневаются даже тогда, когда их выводы, точнее наукообразных выводов сотни академиков.

Между тем уже давно существует количественное опре­деление ума человека, тестирование на коэффициент интел­лекта. Сложно сказать, действительно ли этот коэффициент определяет ум человека, то есть его способность по имею­щимся фактам делать свои собственные, правильные выво­ды. Скорее всего, он определяет сообразительность — ско­рость, с которой человек приходит к этим выводам, раскре­пощенность ума. Автору удалось на себе экспериментально проверить этот коэффициент.

Много лет назад, отправляясь в длительную поезд­ку, я взял с собой в поезд сборник тестов на интеллект. Устроился на верхней полке и с трепетом приступил к экза­мену. С трепетом, потому что кому охота убеждаться в сво­ей глупости? Так и получилось. Ответив на вопросы трех-­четырех тестов, я, к огорчению, констатировал, что у меня интеллект весьма средненький.

Пошел в вагон-ресторан обедать и там с горя заказал стакан портвейна. Вернувшись в купе, начал читать какую-то книжку, но... битому неймется... снова взялся за тесты. К своему удивлению, начал решать их очень быстро, и сред­нее значение коэффициента интеллекта, даже с учетом пре­дыдущих тестов, резко поднял за планку выше среднего. Позже, в разговоре со специалистами, узнал, что небольшая доза спиртного снимает «шоры с мозгов», дает уму дейст­вовать свободно, без обыденных шаблонов.

Но вернемся к интеллекту. Анализ тестов позволяет сто­ронникам подобного тестирования утверждать, что 70% людей имеют обычный, средний ум, 15% выше среднего и 15% — ниже. Но что значит — «ниже»? Это ведь не значит, что эти люди идиоты. Просто им, как следует из моего соб­ственного эксперимента, может потребоваться несколько больше времени, чтобы разобраться в том, что другие по­нимают быстрее. Идиотами мы делаем себя сами невери­ем в свой ум.

Конечно, это не значит, что я рекомендую читателям вы­пить стаканчик портвейна перед чтением этой книги, поскольку сам-то я писал ее трезвый, но расслабиться, убрать свои страхи, неуверенность в том, смогут ли они понять то, что написано, надо убрать. То, что вы в этом вопросе пой­мете, и есть правильное понимание.

Во-вторых. Вспомните сказку о короле, который хотел очень модно одеться и которого портные выпустили на ули­цу голым, уверив, что на нем платье от Кардена. В этом уве­рили и весь народ, и толпа единодушно восхищалась кра­сотой и изысканностью одежд короля. Только маленькому мальчику не нужно было корчить из себя умного, и он за­кричал: «А король-то голый!»

В наше время этот эксперимент проводится по-другому. Сажают в ряд десять специально подученных людей и од­ного испытуемого в конце ряда. Показывают первому бе­лый круг и спрашивают, какого он цвета. Провокатор уве­ренно отвечает, что круг черный. Показывают следующему, и тот тоже утверждает, что круг черный. И так один за дру­гим, пока не подносят круг к испытуемому. И несчастный подопытный ошарашено лопочет: «Черный».

Ведь мы, люди, — стадные животные. Мы боимся отбить­ся от стада, и это правильно. Но мы одновременно боимся отбиться от него и в своих суждениях, мы боимся думать иначе, чем стадо. И вот тут мы действительно становимся и стадом, и животными.

Да, некоторые вещи трудно понять, и, возможно, есть ка­кой-то смысл в том, чтобы не задумываться о них, не тра­тить на них время, а делать так, как делают все. Но ведь есть вещи абсолютно понятные, зачем же в этих случаях блеять глупость со всем стадом вместе?

Органы формирования общественного мнения делают из нас зомби именно этим способом: они внушают нам, что все думают так, как они внушают нам думать. И большинство людей вслед за ними повторяет любой идиотизм, такой, за который становится просто стыдно.

Автор просит читателя помнить об этих свойствах чело­века, поскольку предложения, следующие из разработанной автором теории, могут казаться крайне необычными. Вы бу­дете видеть, что «король голый», но это будет противоречить всему вашему опыту и тому, что вам по сей день подносят все органы массовой информации.

Когда говоришь, что парламент за плохое управление страной должен быть осужден судом всего народа и сесть в тюрьму, то никто не может привести более конкретных возражений, чем то, что «такого не может быть потому, что такого не может быть никогда». Эту идею мне пришлось опробовать перед множеством людей на выборах, и я убе­дился, что люди, без труда понимая ее смысл, понимая по­лезность ее для себя, не могут в нее поверить. Фактически они не в состоянии поверить в себя только потому, что ни­когда об этом не слышали от других, только потому, что об этом говорит всего один человек и его на сегодня поддер­живают очень немногие. Люди в своих суждениях «жмут­ся» к толпе, к обществу.

Можно сказать, что автор сейчас находится в положении Франклина, пытавшегося убедить людей в том, что сталь­ной прут на крыше дома, соединенный проводом с землей, предохранит дом от пожара при ударе молнией. Как людям, не знающим, что такое электричество, в это поверить, даже если сам прут на крыше не вызывает у них протеста? И, тем более, как в это поверить, если все попы в округе убе­дительно объясняют, что молния — это стрелы божьи, ко­торые Илья-громовержец метает в грешников?

Франклин смог предложить молниеотвод, когда понял природу молнии. И мы сейчас находимся в таком положе­нии, что другого выхода у нас нет: либо мы поймем приро­ду управления, либо взорвемся.

Но все же опыт говорит, что не может быть, чтобы по­добными исследованиями никто не занимался. Но почему же тогда они не известны широкой публике? А потому, что везде в мире господствует бюрократическая система.

Именно потому, что она господствует, этим исследова­ниям нет места — никакая система не согласится со своим уничтожением. Коллеге автора, итальянскому чиновнику и публицисту Никколо Макиавелли, жившему почти 500 лет назад, повезло больше, потому что его работа «Государь», очень точная и умная, тем не менее не подрывала основ

бюрократизма, а лишь затушевывала его пакостные свой­ства, да еще и путем усиления монархии. Будучи прагма­тиком, Макиавелли не замахивался на невозможное, а, да­вая умные советы монархам, их руками душил бюрократи­ческую нечисть, рвавшую в то время Италию на части. Но его работа была нужна монархам. А та работа, которую вы сейчас держите в руках, не нужна никому из теперешних власть имущих, не нужна и их прихлебателям сегодня, не нужна была и раньше.

У автора один путь — найти сторонников среди тех, по чьим шкурам барабанит бюрократизм. Однако точно под­метил Никколо Макиавелли: «А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, введение опаснее, а ус­пех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холод­ность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объяс­няется отчасти страхом перед противником, на чьей сторо­не — законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено про­должительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, то­гда как сторонники нового обороняются вяло, почему, опи­раясь на них, подвергаешь себя опасности».

Ну, да бог с ней, с опасностью, не так страшен черт, ко­гда поймешь, что это такое. Займемся Делом.

Часть I. АНТИБЮРОКРАТИЧЕСКАЯ АЗБУКА

ПРИНЦИПЫ УПРАВЛЕНИЯ ЛЮДЬМИ

Дело и власть

Как учили нас Древние, прежде чем что-либо обсуждать, о чем-либо спорить, нужно договориться о критериях. Иными словами, чтобы обсуждение или спор не были пустопорож­ними, необходимо всем его участникам сначала убедиться, что каждый из них под одним и тем же понятием, словом подразумевает одно и то же.

Возьмите такое понятие, как «перестройка». Казалось, что для всех оно сулило что-то радостное: подавляющая часть населения считала, что это ситуация, когда магази­ны будут завалены высококачественными товарами капи­талистического производства по коммунистическим ценам; шахтеры полагали, что это время, когда они лопатой будут грести не уголь, а деньги; журналисты думали, что это пе­риод, когда удастся уйти из-под контроля скупо платяще­го ЦК КПСС и продаться другим людям с деньгами, но со­блюдая невинный вид выпускниц института благородных девиц; туповатые секретари обкомов, для которых даже эти должности уже были пределом их компетентности, были уверены, что это время, когда они станут президентами и начнут ездить за границу без разрешения Лигачева; мелкая бюрократия и ученые люди были убеждены, что это время, когда им будут подавать к подъезду персональные автомо­били и показывать их по телевизору; Запад считал, что пе­рестройка — это уничтожение армии и перерабатывающей промышленности СССР, уход его с мировой арены как политического и экономического конкурента и превращение его в свой сырьевой придаток.

Таким образом, каждый думал о своем, поэтому нужно было сначала договориться о том, что такое «перестройка». Может быть, поняв, что это, не стал бы каждый так отчаян­но за нее бороться или тупо таращить глаза ни происходя­щее. А то ведь, хотя и плохие, но товары капиталистическо­го производства действительно появились в магазинах, но вопреки надеждам далеко не по коммунистическим ценам. Шахты закрывались, и шахтеры перестали грести лопатой вообще. Журналистов освободили от контроля ЦК КПСС, но теперь их покупка может состояться, если они всему миру предъявят билет проститутки, в противном случае их вы­кидывают из средств массовой информации, как вышвыр­нули из останкинского борделя энтузиастов перестройки Любимова и Политковского за один лишь невинный вид в ночь на 4 октября 1993 года. Некоторые секретари обко­мов действительно в президентах, но остальных с гоготом заплевали и затоптали, а о нобелевского лауреата ноги вы­тирали даже неблагодарные Собчаки. Маленькая часть бю­рократии уже и в министрах, и на других воровских долж­ностях, однако сотни тысяч других, особенно ученых, сто­ронников Сахарова, теперь нищие, как церковные крысы. Казалось бы, только Запад ясно себе представлял, что де­лал: действительно, СССР нет, армии его нет, экономики нет. Но и Запад ошибается, поскольку думает, что такое по­ложение надолго.

В этой книге также представлены пути перестройки (хотя автору и ненавистно это слово). Чтобы не усугубить то за­труднительное положение, в котором уже находится чита­тель из-за неясности используемых обществом терминов и понятий, автор вынужден и старым, и новым терминам, ис­пользуемым в книге, давать подробное толкование.

Прежде всего, будем использовать такое понятие, как Дело, и когда это слово будет применяться именно в ис­пользуемом автором смысле, оно будет писаться с большой буквы.

Сначала посмотрим на проблему шире и как бы несколь­ко со стороны. На Земле живет примерно 5 миллиардов че­ловек. Жить так, как живут животные, люди не могут физи­чески. Даже если мы начнем питаться травой или листьями с деревьев, этого нам уже не хватит. Чтобы жить, нам не­обходимо работать, нам необходимо больше энергии и бел­ка с гектара земли, чем это в состоянии дать дикая приро­да. Для этого к земле нужно приложить труд. Нашей кожи (или шкуры) достаточно для нас только в районе экватора, а севернее и южнее его нам нужны одежда, жилища, обог­рев, а это тоже труд. Помимо этого нам нужны и отдых, и развлечения во время отдыха, а это тоже труд занимаю­щихся этим людей. Нам нужны новые знания о природе, и это результат труда. Благодаря труду мы живем на зем­ле, как люди, а не как животные, благодаря труду мы вооб­ще можем жить.

Уместен вопрос: должен ли каждый живущий участво­вать в процессе труда или мы должны согласиться с мыс­лью, что часть людей может паразитировать, то есть потреб­лять блага общества, но ничего не давать взамен? (Конечно, речь идет о здоровых трудоспособных людях. О пенсионерах нет речи — они уже свое сделали, так же как об инвалидах физических и умственных. Но есть ученые-медики и, следо­вательно, реальна надежда, что и эти люди со временем бу­дут возвращаться в общество.)

Автор понимает, что вопрос звучит по коммунистиче­ски, но здесь ничего не поделаешь. На первую часть этого вопроса нет другого разумного ответа, кроме положитель­ного. И этот факт говорит в пользу того, что коммунизм — объективная реальность, закон природы. Уж если и Иисус Христос, можно сказать, был коммунистом, то почему нам отмахиваться от него?

Странно, конечно, что в начале XXI века приходится воз­вращаться к вопросу о том, должен или не должен человек трудиться на благо общества. Но что делать? Сегодня на территории бывшего СССР государственная идея переста­ла работать, а если и работает, то плохо.

Тем не менее мы остановимся только на труде на благо общества, — однако это определение слишком объемно для темы нашей книги, книги об управлении людьми. Его тре­буется конкретизировать применительно к нашим целям. Оставим в стороне тех, кто фактически не работает на об­щество: безработных, воров, рантье-капиталистов; это тоже не наша тема.

Будем рассматривать только тех, кто находится под управ­лением, кто формально ходит на работу и что-то там делает. Делают ли они Дело? Как Дело по отношению к ним распо­ложено? Как оно выглядит? Ведь мы живем в условиях пол­ного разделения труда, среди нас нет людей, которые исклю­чительно в одиночку могли бы сделать что-то от начала и до конца, даже пустяк.

Возьмите, к примеру, автомобиль. Кто персонально его сделал? Выясняя, совсем нетрудно убедиться, что в его про­изводстве участвовали практически все работающие в эко­номике страны люди. Не исключено, что в нем, в его ком­понентах опосредован и труд крестьян, и труд рыбаков, а не только труд сотен тысяч тех, кто формально являются ра­ботниками автомобильной промышленности. Обществу ну­жен автомобиль — это Дело. Состоит это Дело из маленьких Дел, которые делают сотни тысяч людей. Но все ли?

В нескончаемых цепочках разделения труда каждый от­дельный человек имеет потребителей своего труда, и сам является потребителем труда других. Конкретизируя фор­мулировку Дела, можно сказать, что человек лично делает Дело, если результаты его труда (товар или услуга) нужны потребителям.

Здесь требуется уточнение. Что значит «нужные» и кто должен быть потребителем труда, чтобы человек лично де­лал Дело?

Если человеку что-то нужно, то он всегда готов за это платить. Следовательно, если потребитель за какой-либо труд платить не желает, то Дела здесь нет. Плата может быть разной, обычно это деньги, но они должны также поступать от Дела. Это может быть прямой обмен и товарами, и услу­гами. Иногда плата может состоять в чести и славе, которые оказывает потребитель в случаях, когда делается столь огромное Дело, что денег может и не хватить. В любом слу­чае главным признаком того, что человек делает Дело, яв­ляется готовность потребителя (им может быть и вся стра­на) за него платить.

Затронем вопрос о потребителях. Они всегда по отноше­нию к человеку, делающему Дело, находятся внизу и в конце технологического процесса Дела. Что это значит?

Вернемся к примеру с автомобилем. В технологическом процессе этого Дела сотни тысяч человек передают друг дру­гу детали и услуги, и в конце процесса все вместе они при­нимают форму автомобиля. Скажем, токарь точит втулки, его потребитель — слесарь-сборщик, он впрессовывает втул­ки в корпус двигателя и передает его следующему слесарю для дальнейшей сборки. В этой части технологической це­почки производства автомобиля все потребители находят­ся только по ходу процесса. Но может быть и такая ситуа­ция: токарь наделал бракованных втулок и просит сборщика: «Ты их впрессуй, а я тебе бутылку поставлю». Оплата тру­да (добровольная оплата) в этом случае тоже есть. Но от­сутствует Дело, так как нет истинного потребителя труда у слесаря: ему платит человек, находящийся по отношению к нему против хода технологического процесса.

То же самое можно сказать и об отношениях по вертика­ли. Если рабочих разместить внизу пирамиды управления, то все ее инстанции, естественно, будут над ними. И по от­ношению к любой инстанции управления Дело находится у нижестоящих. Только.

Скажем, из-за бракованных втулок срывается выполне­ние плана, за который отвечает мастер участка. И он может попросить слесаря впрессовать эти втулки и пообещать за это премию. Опять налицо оплата, но нет Дела. Мастер ввер­ху, он не потребитель. Он обязан обеспечивать Дело подчи­ненных, а не они его.

Поэтому определение Дела должно звучать так:

Дело — это результат труда человека, за который истинные потребители готовы платить.

В определении мы употребили глагол несовершенного действия «готовы платить», а не «платят». Сегодня истинные потребители Дела редко имеют возможность платить лич­но. Государство изымает у них посредством налогов различ­ных видов огромные суммы и платит из них людям, делаю­щим Дело на государственной службе. Ведь то, что ни один из нас непосредственно не платит солдату и милиционеру, учителю и врачу, не означает, что мы не стали бы им пла­тить за их Дело лично. Мы готовы за это платить.

Автор просит читателей вдуматься в понятие «Дело», по­тому что оно является основой всех остальных рассуждений и выводов книги. Остерегитесь считать это понятие слиш­ком простым, нудным, малополезным, как многие считают лишним размышлять над понятием «власть». И здесь ведь многим кажется, что им все ясно.

Между тем даже наиболее эрудированные из нас слабо представляют, что это такое. В телевизионной игре «Что? Где? Когда?» ведущий задал команде эрудитов, команде дей­ствительно умных, сообразительных и образованных людей, казалось бы, очень простой вопрос: «Как называется чело­век, подчиняющийся своему начальнику?» Вопрос, на кото­рый каждый должен немедленно найти ответ, оказался даже эрудитам не по зубам. Они не знали и не смогли сообразить, что такой человек называется бюрократом, и крайне пора­зились, узнав об этом. Но ведь они знали, что первая часть слова «бюрократ» (французское слово «бюро») означает ру­ководящий орган и, следовательно, просто начальник. Они знали также, что вторая часть слова «кратос» в переводе с греческого означает «власть». Так в чем же дело? Автор по­лагает, суть в том, что подавляющая часть людей неправиль­но представляет себе природу власти. Большинство считает, что власть возникает от начальника, от данных ему кем-то прав, от его приказаний. Но это в корне неверно.

Основа власти — в подчиненном, и возникает она толь­ко тогда, когда подчиненный начинает исполнять команды начальника. В 1917 году большевики и левые эсеры, заняв министерские кресла России, стали отдавать приказы. Но от этого у них реальной власти не появилось. Власть возникла только тогда, когда подавляющее большинство граждан России сочло полезным и нужным подчиниться большеви­кам и силой заставить других подчиниться им.

Пока вы не подчиняетесь никому, никто не имеет над вами власти, власть отсутствует, ее нет. Она возникает толь­ко тогда, когда вы подчиняетесь. В создании власти главное лицо — подчиненный. Каким образом руководящий орган заставит подчиниться — это второй вопрос, но для власти главная составляющая — воля подчиненного.

Из-за непонимания природы власти и возникло пред­ставление о бюрократах, как о неких начальниках, сидящих в бюро и конторах и выдумывающих противные народу при­казы. Конечно, это действительно бюрократы, но не потому, что они командуют, а потому что они в свою очередь под­чиняются вышестоящему «бюро».

Но тогда мы приходим к выводу, что самая большая ар­мия бюрократов у нас — рабочие и крестьяне! Это дейст­вительно так, и это не парадокс, не игра слов. В дальнейшем это станет понятным. Тогда, когда вы поймете, что начальст­во — это не единственная инстанция, которой можно под­чиняться. Поймете, что есть и другая властная сила.

Но в любых случаях, когда вы читаете или слышите рус­ское слово «власть», слова с греческой частицей «крат» или латинской «рес», надо вникать в суть этих слов и выяснять для себя, кто кому подчиняется и как это должно происхо­дить, чтобы возникла ситуация, действительно описывае­мая этими словами.

Вам говорят «демократия», вам говорят «республика», «демос» и «публика» в переводе на русский — народ. Это власть народа. Но когда возникает эта власть? Когда наро­дом помыкают и заставляют служить лично себе свободно избранные народом начальники или когда все начальники независимо от того, как они попали на должность, выбраны они или нет, подчиняются интересам народа? Что здесь глав­ное — выборы начальников или их подчиненность народу?

Закончим этот раздел так: Дело — это то, что нужно и обществу и конкретным людям одновременно; власть име­ет тот, кому подчиняются.

Законы поведения людей

Естественно, для того чтобы управлять людьми, надо знать законы их поведения. Надо знать их реакцию на те или иные воздействия на них.

Даже для того чтобы управлять автомобилем, бездуш­ным куском железа, необходимо изучить законы его пове­дения, знать, что он сдвинется с места только в случае со­единения двигателя с коробкой передач, знать, что попыт­ка двинуться с места на пятой передаче заглушит двигатель, знать, как будет реагировать автомобиль на большой или малый поворот руля.

А как можно управлять людьми, не зная законов их по­ведения? Строго говоря, каждый из нас эти законы исполь­зует точно так же, как мы используем закон всемирного тя­готения, хотя мало кто из нас в состоянии вспомнить его формулировку. Однако, не помня, как звучит закон всемир­ного тяготения, никто из нас не выпрыгнет из окна в на­дежде перелететь 100 м и залететь в окно следующего зда­ния. То есть мы пользуемся законом, не заботясь о его зна­нии. Наш опыт подменяет нам это знание.

Точно так же мы поступаем и с законами поведения лю­дей. Я думаю, что психологи и социологи давно их сфор­мулировали, проанализировали все возможные ситуации, но, тем не менее, в практике управления они не известны. Поэтому законы используются не в полной мере, однобо­ко. Ведь если знать закон всемирного тяготения, то можно не только предотвратить падение, но и летать. Зная законы поведения людей, ими можно управлять осмысленно, а не только на основе своего или чужого опыта.

Применительно к нашим задачам сформулируем эти за­коны сами. Первый закон — это закон собственно поведе­ния человека. Он гласит:

Человек действует так, чтобы в результате получить максимально необходимое ему поощрение и минимальное наказание.

Формально нам необходимо и доказательство этого зако­на. Оно простое. Попытайтесь доказать, что это не так, что есть люди в здравом уме, которые будут действовать с це­лью получить максимальное наказание. Зачем им это?

Другое дело, что критики этого закона узко трактуют по­нятия «поощрение» и «наказание». Возьмем крайние случаи: то, что в обыденной жизни воспринимается как страшней­шее наказание, в экстремальной ситуации будет оценивать­ся как поощрение, как то, к чему человек стремится.

Скажем, у человека сильные, непереносимые физические боли, от которых он не в состоянии избавиться. Тогда для него собственная смерть может быть некоего рода поощ­рением. Сильнейшую боль Человек может испытать из-за потери чести, совести, а сильнейшим поощрением для него послужит слава от служения обществу, от самосознания пользы своей смерти для общества. И в этом случае смерть можно сравнить с поощрением. На Древнем Востоке бой­цов специального назначения учили способам самоубийства даже в связанном состоянии (если это кому-то интересно, путем сворачивания себе шеи резким поворотом головы, а если и это невозможно, то откусывая язык и отсасывая соб­ственную кровь). Боец, зная, что жестокой пыткой его за­ставят заговорить, во имя общества и чести выбирал себе смерть, смерть Человека, как поощрение. Но это, конечно, крайние случаи.

В обыденной жизни поощрения, которыми можно задать поведение людей, попроще. Обычно это деньги, а если в об­ществе ценится честь и слава, то и они. Поощрением может быть также отсутствие наказания.

Обобщая, можно дать следующие определения: поощре­ние — это приобретение чего-то ценного для данного чело­века, а наказание — потеря или недополучение его.

Для человека его труд, да и просто его время также яв­ляются реальными ценностями, поэтому у первого закона поведения людей есть следствие:

Человек стремится достичь результата своей деятельности с минимальными затратами для себя.

Второй закон поведения людей является одновременно и основным законом власти. Строго говоря, это несколь­ко расширенный или переформулированный первый закон, иной взгляд на него:

Человек делает только то, что указывает ему инстанция, которая поощряет или наказывает его. Человек этой ин­станции подчиняется, она имеет над ним власть.

Здесь нельзя суживать понятия. Думаю, что многие чита­тели под словом «инстанция» подразумевают человека или группу людей, эдаких командиров. Но для общества подчи­нение людей людям, власть людей над людьми можно счи­тать самым плохим вариантом общественной жизни и худ­шим вариантом из двух вариантов управления.

Разве такой властной инстанцией не может быть любо­пытство, желание узнать новое, желание творить? Что, соб­ственно, руководит автором этих строк? Почему он работает над книгой, а не занимается какими-нибудь развлечениями, о которых бредят другие люди и которые практически все ему доступны? Нет такого конкретного человека, который поощрил или наказал его за эту работу, который по этой работе имел над ним власть. Только удовлетворение от соз­нания того, что она нужна людям, и я это могу. И, поверь­те, это поощрение нешуточное.

Здесь мы закончим рассмотрение чисто теоретических основ управления людьми. Важно, чтобы теперь сложилось понимание: управлять — значит задать человеку определен­ную программу поведения, нужного управляющей инстан­ции. Для этого требуется подчинить человека, то есть необ­ходимо, чтобы подчинившая его инстанция, та, которой мы даем власть над ним, имела возможность поощрять и нака­зывать данного человека.

Книга об этом, но немного забежим вперед, чтобы тео­рия не казалась столь сухой.

Демократия — власть народа. Это значит, что народу под­чиняются все в стране. А разве народ, каждый из нас, име­ет возможность поощрить и наказать, скажем, президентов, депутатов, чиновников? А если у нас нет такой возможности, то можно ли говорить о власти народа? Это болтовня, и только. К примеру, народ СССР на референдуме выска­зал свою волю о единой стране, но эту страну уничтожи­ли, и никто из разваливших ее «демократов» даже не поче­сался! Плюнули на народ абсолютно спокойно. А что это за власть, на которую плюют? Так есть у нашего народа власть или нет?

Цель и смысл управления

Зададим себе вопрос: «А зачем, собственно, людьми надо управлять? Что это им дает?» Ответ на этот вопрос вроде бы известен, но лучше его все-таки повторить, на всякий случай, чтобы была уверенность, что мы говорим об од­ном и том же.

В СССР бюрократическая машина была зациклена на од­ной идее — больше, больше и больше: больше работай, больше производи. От заводских работников требовали товар в как можно большем количестве. Казалось, те, кто требовал, дейст­вительно понимали, что они делали и зачем это нужно.

Но вот эти же люди оказались сиротами: в 1991-м у них умерли «папа и мама» — правительство СССР и ЦК КПСС. Эти люди сами стали управлять экономикой своих респуб­лик, у них возникла необходимость думать самим.

Рассмотрим пример Казахстана. Здесь практически не произошло смены руководителей: первый секретарь ЦК КП Казахстана Н.А. Назарбаев стал президентом республики, секретарь обкома С.А. Терещенко — премьер-министром (кстати, он и в СССР, и даже в те же сроки мог бы занять эту должность). Правда, казахские роды, вступив в драку между собой, заполнили родственниками почти все осталь­ные должности в государстве, вытеснив с них русских, но для управления, собственно, в этом нет ничего страшного — ведь люди (казахи) брались не с улицы, они все из того же партийного или государственного аппарата КазССР, имеют на плечах голову и в обычном смысле слова далеко не глу­пы. То есть это те люди, которые вчера требовали от про­мышленности работать больше, больше и больше.

К концу 1991 года в Казахстане были подготовлены зако­нодательные акты, и президент подписал ряд указов о ли­цензировании торговли. Все эти документы резко тормози­ли работу промышленности республики и снижали объемы производства. В январе 1992 года Назарбаев лично провел совещание с руководителями предприятий на тему «Как уве­личить объемы производства и продажу товаров». Старая коммунистическая тема.

По долгу службы автору этих строк было поручено ре­шить на совещании один конкретный и очень важный для завода вопрос. Опасаясь, что меня, заместителя директо­ра, оттеснят на совещании генеральные директора дру­гих предприятий, я вышел к трибуне, когда Н.А. Назарбаев еще не успел закончить вопрос: «Кто хочет выступить?» Но сначала попытался обратить внимание президента на об­щую дикость самой постановки вопроса о лицензирова­нии. («Лицензирование — это «разрешение», уточняю для тех, кто не знает этого «русского» слова.) Я спросил пре­зидента: «Казахстан заинтересован в том, чтобы его пред­приятия продали на экспорт как можно больше своей про­дукции?» Н.А. Назарбаев подтвердил: «Да!» Тогда я про­должил: «Зачем же мы создали структуру управления, в которую включили чиновников с единственно для них по­нятной задачей — запретить торговлю? Ведь если чинов­ник будет каждому разрешать торговать за границей и обо­гащать этим Казахстан, то через неделю встанет вопрос, за­чем этот чиновник нужен. Не лучше ли его уволить, а на входную дверь Министерства внешнеэкономических свя­зей цепью привязать печать МВЭС, чтобы каждый желаю­щий ставил ее на бумагу с надписью «лицензия»? Поймите, Нурсултан Абишевич, ведь если этот чиновник занял долж­ность разрешающего, то для него обязательны запретитель­ные действия.

Ни одна разумная страна не лицензирует экспорт това­ров, кроме оружия. Германия, к примеру, доплачивает каж­дому коммерсанту, ухитрившемуся что-то продать за гра­ницу, другие страны также стимулируют экспорт, а мы в Казахстане в государственном управлении сажаем людей, для которых органическим действием, действием во спасе­ние своей должности, является запрещение экспорта! Зачем это нам? Отмените лицензирование вообще. Дайте указа­ние таможне, чтобы она не выпускала из страны оружие или то, что вы не хотите выпускать за границу, а остальное пусть продает каждый, кто сколько сможет, ведь наша про­мышленность уже начала останавливаться из-за уменьше­ния спроса, отсутствия покупателей!»

Назарбаев задумался, чаша весов на какое-то мгновение качнулась, но не растерялся премьер-министр, он тут же прыгнул в другую чашу и своим авторитетом нарушил сло­жившееся было равновесие: «Если вы начнете торговать без нашего разрешения, то вы немедленно весь Казахстан рас­продадите за бесценок». (Это, конечно, примерный смысл его слов.)

Почему директора заводов и их специалисты, зарплата которых зависит от доходов завода и которые каждый день смотрят в глаза заводским работникам и членам их семей, тоже живущим за счет этого дохода, будут продавать свою продукцию за бесценок, а чиновник МВЭС, который ни за торговлю, ни за людей не отвечает, будет торговать по мак­симальным ценам? Этот вопрос С.А. Терещенко на ум не пришел, да и как он мог прийти в голову секретарю обко­ма, всю жизнь контролировавшему, как работают другие, гордившемуся этой своей деятельностью и искренне счи­тавшему ее действительно чем-то полезной?

Несколько слов о том, кто и как устанавливает макси­мальные цены на товары. Представьте себя на месте этого чиновника — честного, порядочного человека, волею слу­чая попавшего в кресло клерка, контролирующего цены, по которым те или иные предприятия ведут торговлю самы­ми разнообразными товарами. Как вы можете оценить уро­вень цен, если сами не торгуете, в глаза никогда не виде­ли ни заводов, ни товаров, ни покупателей и не представ­ляете, кто это и что это? И это не от природной лени, вам это и по должности не полагается знать. Единственное, что здесь можно сделать — определить уровень цен на бумаге, сравнивая их с ценами на аналогичную продукцию в других контрактах. Ничего другого вы сделать не сможете, будь вы трижды честным и трудолюбивым.

Но продажа на свободном рынке имеет массу особен­ностей, ранее нам неизвестных. Впрочем, если вы покупа­ли что-то на базаре, то вам нетрудно их понять. Торговля точно такая. (Один югослав меня учил, что ничего нель­зя покупать, не поторговавшись, иначе сильно расстроишь продавца. Он ночь не будет спать, переживая: в кои веки к нему пришел покупатель-дурак, который платит, не торгу­ясь, а он заломил всего лишь двойную цену.) Только торгов­ля оптом более масштабная и имеет множество тонкостей, вызванных этой масштабностью. Здесь очень многое имеет значение, даже в личном плане, начиная с того, встретишь ли ты торгового партнера просто в здании аэровокзала или у трапа самолета; поймешь ли намек японца, который очень хвалит твою шапку, или нет, и заканчивая... ладно, это уже коммерческая тайна. Ведь на Западе нет мифических част­ников, там тоже чиновники, но чиновники фирм. Это осо­бенности субъективные. Есть же и объективные.

Даже продавая продукцию оптовикам в каком-либо пор­ту, одну цену держать глупо. Один оптовик берет много то­вара и везет его в США, поэтому у него больше накладных расходов на перевозки, хранение, кредиты и высокой цены он не даст. Другой оптовик ставит на Европу, расходов у него меньше, а третий вообще берет мало, меняет в Бресте на вагонах колесные пары и гонит товар прямо своему по­купателю. Этого надо «давить», заставлять платить больше. При таком раскладе у завода-продавца будут разные кон­тракты с разными фирмами и во всех контрактах всегда бу­дут разные цены.

А теперь чиновник, выдающий разрешение на торгов­лю, изучает эти контракты: одна фирма берет 1000 т по 610 долларов за тонну, другая 5000 тонн по 600 долларов, тре­тья 20 000 тонн по 585. Если дать разрешение продать, то начальство спросит: «Почему выдана лицензия на продажу по 585 долларов, когда цена была 610?» И с работы тако­го чиновника могут выкинуть. Что же делать? Ответ один: запретить продажу по 600 и 585 долларов, не дать заводу-продавцу лицензию. В какой же ситуации оказался завод? Он, заставив небольшую фирму купить мелкую партию то­вара по 610 долларов, теперь не в состоянии продать в два­дцать раз больше продукции, поэтому завод может остано­виться, а работники остаться без средств к существованию. Ведь остальные фирмы по этой высокой цене продукции не купят. Что делать? Выход один — продавать только по 585 долларов, что, конечно, нанесет ущерб заводу, нанесет его Казахстану. Но тогда у чиновника, выдающего лицензии, все будет в ажуре — он не пропустил ни одного контракта по низким ценам. (Это неотъемлемое свойство бюрократиз­ма, механизм которого мы разберем позже: если бюрократу дают что-то улучшить, он обязан это ухудшить.)

Но вернемся к Н.А. Назарбаеву и С.А Терещенко. Можно ли утверждать, что они понимали, что делают, когда создава­ли такое управление внешней торговлей? Можно ли утвер­ждать, что они понимают, зачем нужно управление и, кстати, они сами? А ведь, согласно мнению подавляющего большин­ства граждан СССР, среди нынешних руководителей «госу­дарств» ближнего зарубежья Назарбаев — наиболее толко­вый, наиболее преданный народу руководитель. А что же то­гда говорить об остальных? Что понимают они?

Мы привели пример создания структуры управления собственно ради управления, то есть ради того, чтобы тол­пы чиновников ходили на хорошо оплачиваемую работу, пи­сали бумаги, требовали отчеты и т.д. Ни Делу, ни людям это управление ничего не дает и, следовательно, никому, кроме этих чиновников, не нужно.

Но значит ли это, что ни Делу, ни людям не нужно во­обще никакое управление? Нет, конечно. Оно им крайне не­обходимо.

Возьмем для примера армию. Дело всей армии делают ря­довые солдаты — они уничтожают врага. И само это Дело может выглядеть чрезвычайно просто: прицелился, выстре­лил, и готово. Но чтобы подвести солдата к этому просто­му процессу, необходимо предварить это Дело и сопровож­дать его массой других Дел.

Чтобы наш солдат сумел выстрелить первым, нужно знать, где находится враг. Значит, нужно еще и такое Дело — разведка. Если враг в доте, за броней танка, их нужно разру­шить. Нужно покормить солдата. Нужно доставить к месту его Дела. Нужно вооружить. Нужно раненому оказать по­мощь. Причем нужно не вообще, а в необходимом количе­стве и к строго оговоренному месту и времени.

Сколько нужно одних боеприпасов! Война ведь дело очень расходное. В битве под Курском наша армия вывела из строя до полумиллиона фашистов. В расчете на каждого выведенного из строя противника наши солдаты сделали в среднем более 1000 выстрелов из винтовок, автоматов и пу­леметов, бросили 8 ручных гранат, артиллерийские орудия выпустили по 28 снарядов и мин. И это все надо было дос­тавить точно ко времени. Можно сказать, что все это опять-таки делали не командиры, а солдаты, это они все подвез­ли, разгрузили, распаковали и т.д. Конечно, это так, но когда и куда подвезти, сказали командиры, они указали каждому подчиненному его Дело, и в результате было сделано нуж­ное народу Дело — победа под Курском.

Как это разделение Дела выглядит? Главнокомандующий ставит задачу командующему фронтом (по нашей термино­логии, указывает ему его Дело), к примеру, уничтожение про­тивника на площади 200 км по фронту и 200 км в глубину. Командующий фронтом обязан обдумать, как это Дело ис­полнить самым дешевым способом (инженеры бы сказали: разработать его технологию), и когда он, наконец, выберет способ исполнения Дела, то его решение будет представ­лять собой перечень Дел его подчиненных — командующих армиями этого фронта. Для них Дело будет заключаться в уничтожении противника на меньшей площади, скажем, 20 км по фронту и 20 км в глубину. Далее командующие ар­миями разработают технологию уничтожения противника, и она тоже будет иметь вид перечня Дел и подчиненных — командиров дивизий. Те в свою очередь определят Дела ко­мандирам полков и так далее до сержанта, который в бою будет указывать Дела солдатам.

То же можно сказать и о любой сфере человеческой дея­тельности, где требуется сделать Дело, разделив его меж­ду отдельными людьми в условиях разделения труда. Это единственная цель любой системы управления, ни для ка­ких иных целей управлять людьми не требуется.

Смысл работы командиров, начальников, руководителей заключен в разделении полученного Дела на Дела своих под­чиненных. Этим разделением они в конечном итоге обеспе­чивают работу своих подчиненных и выполнение ими той задачи, что стоит перед начальником.