Тогда спросил я:
- Кто стучит?
- Это я, - сказала за дверью девочка, - Я - Галя.
Юрик уже открывал дверь, и мы увидели высокую женщину в белом шерстяном платке и маленькую черноглазую девочку.
- Здравствуйте, - сказала женщина. - Простите, что так рано. Нам Яков Павлович наказал прийти. Увидел меня с Галочкой и сказал: «Идите к нам. Там для Галочки сюрприз есть. Пусть поглядит».
- Ой, медвежонок! - вскрикнула Галочка. - Соску сосет!
Она подошла к ящику, из которого торчали большая Машкина голова и две растопыренные лапы, которые обнимали бутылку. Машка сосала молча, сосредоточенно, как и полагается благовоспитанной молодой медведице. А Галочка присела возле ящика на корточки, обняла себя ладошками за щеки и чуть-чуть покачивала головой.
- Медвежонок! Живой! - шептала она. Потом повернулась к нам и тихо спросила: - Как его зовут?
Она говорила так тихо потому, видимо, что боялась спугнуть малыша, увлеченного завтраком.
- Машкой зовут, - сказал Юрик. - Это не он, а она.
- Медведиха?
Юрик не ответил. А Славка спросил:
- Ты, девочка, никогда не видела зверюшек?
- Видела, - сказала Галочка. - У нас в детдоме ежик был. Только ему нельзя было любовь выразить. Он колючий. А эта мягонькая. Ах ты, миличка!
Машка, видимо, насытилась, перестала глотать молоко, и оно белыми струйками потекло у нее по уголкам рта.
Галочка осталась поиграть с медвежатами, а Кира Матвеевна ушла. У двери она обернулась, и в этот же миг повернулась Галочка. Они ничего не сказали друг другу. Но тут не надо было слов.
Разве взглядом нельзя выразить любовь больше, чем словом?
20
Галочка и Машка полюбили друг друга с первой минуты их знакомства. Девочка называла медвежонушку Миличкой. Думаю, что это слово произошло у нее от «милая», и было оно как-то теплее, чем обычное - милочка.
А Машка терлась о Галину руку и поуркивала.
С родным братцем у Машки было мало общего, и потому она была как-то очень одинока. Мишка - тот отличался веселым, беззаботным характером. Думаю, если бы ему довелось стать школьником, получал бы он двойки и старой медведице не раз приходилось бы бывать в школе на неприятных объяснениях с учительницей.
А Машка была кроткой и благодарной. Говорить она не умела, но что с того? Она взглядом говорила «спасибо». Вот именно так и смотрела Машка на Галочку, когда та ее кормила.
Как- то днем Машку охватила тоска. Братец ее спал с блаженным выражением на мордочке, а Машка ползала по ящику и тихо повизгивала. Может быть, она вспомнила маму.
Галочка подошла к ней, взяла на руки, приласкала, и Машка сразу же успокоилась: свернулась калачиком и заснула на руках у девочки.
Да, Галочка отлично умела разогнать тоску и одиночество Машки. Ей удавалось сделать так, чтобы медвежонушка забыла, что у нее нет мамы. Ведь единственно близкий ей родственник, Мишка, совсем не обращает на нее внимания и даже, если ему нужно, может не задумываясь на нее наступить.
Но были и часы примирения братца и сестрицы, когда они боролись играя и при этом так ловко хватали друг друга зубами. Тут уж не разобрать было, где Мишка, а где Машка. Два пушистых комочка сливались в один с четырьмя веселыми глазками и четырьмя остроконечными ушами.
Однажды, катаясь по полу, медвежата задели дверцы шкафчика с колокольцами, и те ответили на их игру веселым звяканьем. Машка испуганно отползла и сразу же притихла. Мишка же только на мгновение присел на задние лапы и на свой хвостик.
Динь- дребзинь! -звякнули напоследок колокольцы и умолкли.
А Мишка уже мотал большой головой, как бы соображая, чем бы еще ему подзаняться.
- Ну вы, колокольцы, раззвонились мне тут на весь дом! - недовольно сказала бабушка и, ловко подхватив братца и сестрицу, засунула их в ящик.
Колокольцы… Непривычное это было слово. До поездки в Валдай я и не слыхал такого. А здесь, в Валдае, Юрина бабушка многое рассказала мне об этом слове.
Оказалось, что сотни лет назад в старинном русском городе Новгороде сослали большой колокол. Богачи и Царские прислужники невзлюбили этот колокол за то, что он созывал народ, недовольный притеснениями. Сослали колокол и решили вырвать ему язык, чтобы не звонил, не гудел, не созывал народ.
Путь из Новгорода в ссылку лежал через Валдай. И в наши дни город Валдай входит в Новгородскую область. И вот, когда везли огромный колокол, в Валдае он свалился с телеги и со звоном разбился, рассыпался на тысячи маленьких звонких колокольцев. И долгие годы потом эти валдайские колокольцы звенели под дугой. И звонкий голос их бежал перед путниками, как бы зовя их все вперед и вперед…
- Это сказка? - спросил я Юрину бабушку.
Она усмехнулась:
- Как же иначе? Конечно, сказка. Нешто колокол может рассыпаться колокольцами? В куски разобьется, и все. А сказку эту народ придумал.
21
Не подумайте только, что Юрина бабушка плохо обращалась с медвежатами. Ничуть не бывало! У медвежат в их ребячьей жизни было только два занятия: спать и шалить. Бабушка не мешала им ни в первом, ни во втором, пока, правда, медвежьи игры не переходили известных границ. Игры и шалости ведь бывают разные. Мишка, например, любил забираться в ящик Машки. При этом по всему его поведению видно было, что он отлично знал, чью занял жилплощадь. Заберется в ящик и тут же ляжет - голову на лапу, глаза закрывает, будто спит. А Машка на задние лапы станет, передние положит на край корзинки и тихо так скулит. «Я очень извиняюсь, - слышится в ее голосе, - но вы, кажется, заняли мое место».
Мишка молчит, будто это его не касается. Пока Машка перегибается внутрь ящика, задние лапки ее смешно повисают, а передней она ласково трогает брата по шерстке.
«Ы… р… р…» - произносит Мишка. Он вскакивает, хватает Машку почти беззубой своей пастью за лапу и тут же валится обратно, будто - вот, проснулся на мгновение и снова заснул. А Машка поняла, что с ней играют: она перекувырнулась через край ящика и ну хватать Мишку за уши, за хвост, за шерстку. И - пошла возня.
Бабушка ходит по комнате, иногда будто хмурится, но ей не скрыть улыбку. И только когда ящик начинает ходить ходуном, берет Мишку и что-то такое ему тихо говорит. Представьте - действует это на разбойника. Бабушка относит Мишку в его корзинку, где у него постоянная прописка, и строго говорит:
- Спи!
Он кладет морду на лапу и теперь уже спит по-настоящему.
Да, бабушка умела управляться с этой медвежьей ребятней.
22
Пробыв несколько дней в Валдае, мы со Славкой уезжали домой в Москву.
Решено было, что Мишку мы берем с собой, а Машка остается у Юры. Кроме него, нас провожали бабушка и Галя, которая все эти дни почти не отходила от Машки.
- Смотри, Славка, - говорила Галочка, - не простуди его дорогой.
- Я-то его не простужу, он у меня закаленный. - Славка нес в руках корзинку с Мишкой. - Ты вот свою Машку не избалуй. «Миличка»! Тоже мне имя придумала! Нянчишься со своей Миличкой целый день. Факт - избалуешь.
Галя замахала руками:
- Ой, какой же ты, Славка! Что ты говоришь!
Мы с тетей Кирой разве допустим? Она знаешь какая, тетя Кира…
Галочка стояла посредине комнаты, то поворачиваясь к ящику, из которого торчала большая голова и поблескивали глаза Машки, то переводя взгляд на Славку, серьезного и озабоченного. Он увязывал корзину с Мишкой и всей своей фигурой и выражением лица говорил: «Мне сейчас не до глупостей».
Галя вытащила нитку из платья, видимо совсем нового, сегодня впервые надетого, и сказала:
- Избалуешь? Ты, Славка, не бойся. Я Машке буду как мама. Пусть не родная, а все равно мама. Ей от этого знаешь как хорошо будет.
Она помолчала и провела по платью рукой: не то себя погладила, не то платье разгладила и повторила:
- Да, ей со мной хорошо будет. Хорошо! Машка послушная, не избалуется. Она меня любит.
- А! - махнул рукой Славка.
И я почувствовал, что у него чуть было не выскочило любимое словечко: «Бузня». Но, посмотрев на меня, он грозно сказал, нагнувшись к корзинке:
- Сидеть, Михаил! Слышишь? Смотри у меня!
Да, с медвежонком Слава был строг, очень строг. Я раньше никогда не слышал у Славика такого начальнического голоса.
За минуту до нашего отъезда зазвонил телефон. Это был Яков Павлович, который сказал:
- Счастливый вам путь. Не обижайтесь - провожать не приеду. Задерживаюсь в колхозе. У вас там все в порядке?
У нас все было в порядке. Корзина с Мишкой покоилась у Славки на коленях. Мишка спал.
Немного обидно мне было, что не повидался на прощание с Федотовым. Такой уж он был человек, что от встречи с ним у меня оставалось чувство, словно кто приласкал меня и обогрел. Ведь бывало, что мы почти и не говорили, а, поди ж ты, если до того был я обеспокоенный или усталый, после общения с Яковом Павловичем наступало спокойствие и радость.
Да, жаль, не свиделись на прощанье! Что делать!… Такой уж он человек, что не делит свою жизнь на две части: это для меня, а это для других. У таких, как Федотов, жизнь одна, неделимая, и вся она - для счастья людей. Ведь, наверное же, и ему хотелось увидеться со мной и Славкой на прощанье…
Последние минуты на Валдае. Укатанная, точно отполированная дорога блестит на солнце так, что больно глазам. Розовый дым из труб стоит торчком прямо в голубое небо.
Вот и развилка на шоссе, а за ней в ельнике стоит великан-медведь из камня.
Прощай, Валдай!
23
Москва. На шоссе все больше и больше машин. Люди перебегают дорогу. Надо снижать скорость.
Мишка высунул мордочку из корзинки. Лезет к окну. Срывается и снова лезет.
Славка покрикивает:
- Сиди смирно! Не бунтуй!
А потом говорит примирительно:
- Ну хорошо, смотри. Это, Михаил, Химкинский речной вокзал. Понятно? Понятно! А это развилка - Волоколамское шоссе. Понял? Ну и хорошо! Теперь Ленинградский проспект… Сидеть, Михаил! Я кому сказал?…
Трудная жизнь пошла у меня дома, в Москве. Нет, я не жалуюсь, а говорю все по правде, как было. Мы со Славкой живем в одном подъезде, он на втором этаже, я на шестом. В первый день нашего возвращения из Валдая он то и дело бегал ко мне (вернее, к Мишке), а то брал Мишку вместе с корзинкой и уносил к себе. Ну, ясное дело, у него перебывали все дружки-приятели со двора. Славка показывал Мишку, говоря обычно: «Не трогай, укусит», хотя знал, конечно, что Мишка не кусается, несмотря на то что клыки у него выросли немалые и он даже любил ими попугать.
Рассказывал Славка ребятам со двора и про охоту на медведя. Как они с Юриком только отъехали, а в это время - бах! бах! - стрельба, и медведицу убили, такую здоровенную, как если представить себе автобус, ставший на дыбы, только мохнатый.
А спустя несколько дней выяснилось, что Мишка, хотя с виду существо безобидное, здорово мешает Славе учиться и, как сказала мама, Нина Васильевна, дезорганизует всю жизнь мальчика.
Что ж, Славина мама была, пожалуй, права.
Я ее встретил как-то на лестнице, она мне и говорит:
- До этой поездки не знала я, что сын у меня хвастун.
- А сейчас? - спросил я.
- Знаю. Точно знаю. Как тот охотник из татарской сказки. Слыхали?
- Нет, не слыхал.
- Тот охотник рассказывал, как встретил на краю пропасти огромного зверя, подкрался к нему и начисто остриг когти.
- Почему же когти? - спросил я.
- А потому, - сказала Славина мама, - что голову зверю кто-то раньше отрубил. Так и мой Слава: на охоте не был, а про охоту всем рассказывает. Нет, хватит! Теперь пусть занимается уроками, а Мишку выкинет из головы.
24
И вот Мишка остался полностью на моем попечении. Вообще-то я человек не одинокий: у меня есть жена и дочка. Но они с утра уходят на службу, а я работаю - пишу книги - дома. И пошла у нас такая жизнь. В семь часов утра Мишка просыпался и подавал голос с точностью хорошо отрегулированного будильника. Да, права была Юрина бабушка, когда называла медвежат колокольцами. Прервать этот громкий «колоколец» было немыслимо.
«Ыр- ры… ыр-ры… ыр-ры!» -неслось по всему дому.
Жена и дочка в это время поднимались и кормили медвежонка из соски.
Исключением были воскресенья. В этот день утром первый раз кормил Мишку я. Однако и в воскресенье медвежонок ни за что не хотел лишать себя общества моей дочери и обычно рано утром принимался рычать у ее двери до тех пор, пока ему не открывали.
Моя дочь очень любит по воскресеньям поспать. Думаю, что в этом она не оригинальна. И она очень сердится, если ей в этом мешают. Но Мишке разрешалось все. Когда его впускали в комнату, он рычал у ножки ее кровати и требовал, чтобы его взяли на одеяло. Дочка при этом ни капельки не сердилась на него за то, что он ее разбудил и что он продолжает быть назойливым. Напротив, она разрешала ему бегать по своей постели, забираться лапами на подушку, барахтаться и кувыркаться, как только он захочет.
В будние дни Мишка, накормленный моей женой и дочкой, снова засыпал, а они убегали на работу. Но стоило жене и дочке захлопнуть дверь, как Мишка окончательно просыпался и начинал громко требовать, чтобы его выпустили из корзинки. Да, я забыл сказать, что медвежонок за это время научился ходить. Сначала на полу ему было скользковато - не лесная подстилка все-таки, - а потом он привык и бегал во всю прыть. Ну как было не выпустить его из корзинки - живое ведь существо, порезвиться хочет.
А развлекался он по-разному. Любил, например, когда я стоял, проскользнуть между ног. До сих пор у меня не прошла привычка, прежде чем сделаю первый шаг, посмотреть под ноги: нет ли там Мишки? Ведь я однажды чуть было на него не наступил. Ему что - отбежал, откатился меховой шарик. А я перепугался. На такого маленького наступить! Страшно подумать, чем бы это могло кончиться. Вообще говоря, Мишка на полу никогда почти не сидел, а разгуливал или бегал. Городская квартира, конечно же, была даже для маленького медведя слишком тесной. Разгуливая, Мишка очень смешно задние ноги выбрасывал. Сделает шаг и будто нарочно приподнимает ногу так, чтобы показать, что нога его на ладошку похожа. А потом так же и другой замшевой пяткой сверкнет. Но и в этом, как во всем остальном, мой Мишка не был особенным. Так, сверкая пятками, ходят все медведи. Они ведь иноходцы. Так лошадей называют, у которых особая походка и особый бег. И мишки, как иноходцы, при ходьбе и беге становятся сразу на обе правые лапы, а потом на обе левые. Вот и получается, что медведи переваливаются из стороны в сторону. Говорят же: медведь косолапый. А поди ж ты: мой Мишка даже маленьким так бегал, что только догони. Катится из комнаты в комнату пушистый шар, и только пятки-ладошки мелькают. Шустрый. Игрун. Куда только он свою большую голову не засовывал! А натворит что - на задние лапы присядет, и куцый его хвост так и трясется.
25
Пока я завтракал, Мишка обычно делал вроде бы разминку: прогуливался из комнаты в кухню и обратно, вел себя степенно и не проказничал. Но вот завтрак окончен, я шел в комнату, садился за стол, и тут-то начиналось главное Мишкино развлечение, о котором я говорил в самом начале.
За моим столом, у самого почти пола, три розетки и в них три вилки: от радиорепродуктора, от настольной электролампы и от телефона. Мишка крадучись подходил к этим розеткам и начинал злобно рычать:
«Ыр- р! Ыр-р!»