Между двух мужей

Мы бросились к нему.

Уже ясно, предельно ясно было, что он мертв – застывшее выражение его глаз и горький запах миндаля четко дали знать это, – а мы еще пытались что-то сделать с этим мертвым телом, суетясь и бестолково толкая друг друга, бесконечно долго тормоша его, поднося к его полуоткрытым губам зеркало и липкими от страха пальцами нащупывая хотя бы слабое биение пульса. Я отступила первой, и, пятясь, почти автоматически села на свое место.

На какое-то время я перестала воспринимать какие бы то ни было звуки. И, как в немом кино, видела только, как стоявшая на коленях возле мертвеца Илона закрыла лицо руками, и плечи ее задрожали, а Раиса без единого слова упала всем телом на труп – ее молчание было особенно пугающим. Борюсик снял очки и сосредоточенно нахмурился, остальные медленно отходили от тела и тихо вставали поодаль, подпирая спинами стены этой комнаты, нарядность и праздничность которой казались теперь такими нелепыми.

Я перевела взгляд на Капитолину. Маленькая седенькая старушка, по-прежнему прижимая к губам крахмальную салфетку, окаменев, сидела в кресле у стола и не сводила глаз с умершего. Вдруг она издала глубокий, протяжный стон – больше похожий на поскуливание (и его я расслышала) – и закрылась от нас сморщенной ручкой с зажатой в птичьих пальцах все той же салфеткой. Еще через секунду ее кругленькая фигурка обмякла в кресле, а изящно прибранная головка завалилась набок.

Раиса закричала.

– Замолчите, – оборвала ее я. Я уже стояла возле Капы и энергично оттягивала вверх ее морщинистые, как у черепахи, веки.

– Что с ней? – просипела Раиса, холодея.

– Обморок.

Я пересекла комнату и взялась за трубку телефонного аппарата. На диске я накрутила всего две цифры.

– Убийство, – сухо бросила я в трубку и назвала адрес.

– Уби…

Приподнявшая было голову, Капа вновь откинулась на спинку кресла, закатив глаза. Эти желтоватые белки на фоне густо напудренного лица, мучнистые дорожки от слез и дряблый мокрый подбородок – тетушкина подруга быстро потеряла свой ухоженный вид.

Стук брошенной на рычаг телефонной трубки показался особенно громким – я вздрогнула, не сразу сообразив, что этот звук совпал с отчетливым хлопком входной двери.

– Сбежала. Эта… – Зинаида пощелкала в воздухе сухими пальцами, – ну та, что вместо официантки у вас…

– Лида?!

– Ну да.

Время, оставшееся до приезда милиции, все мы провели в молчании. Тишину нарушали только мокрые всхлипы Капы, которая все-таки пришла в себя после нескольких энергичных пощечин. Она слегка поскуливала – мягкий седой хохолок на макушке мелко подрагивал в такт – и по-прежнему мяла в руке салфетку, покрывшуюся следами раскисшей ее туши и румян.

Вскоре просторный коридор и обе комнаты наполнились молчаливыми людьми, которые мало обращали на нас внимания. Скорчившееся на полу тело было сфотографировано, контуры его обведены мелом, молоденький эксперт, хмурясь, осторожно обметал мягкой кисточкой уцелевшие бокалы и тарелки. Последней в дверном проеме возникла узкая фигура в клетчатом пиджаке и несвежей рубашке – и явление этого человека оказалось для меня неприятным сюрпризом. Ибо со следователем Курочкиным лично у меня связывались далеко не самые симпатичные воспоминания.

Откуда-то появились равнодушные санитары с носилками, и мертвое тело понесли к выходу. Голова покойного запрокинулась, его спутанные кудри упали на глаза, белая рука в неестественном изгибе свесилась через борт носилок – он походил на разломанную, не подлежащую ремонту куклу, которую выносят в утиль.

– А-а-а! – тоненько завыла Капа, когда санитары прошли мимо нее со своей скорбной ношей. Пытаясь заглушить собственный крик, старушка почти до половины запихала в рот измочаленную салфетку, но сквозивший в вопле тоскливый ужас донесся до нас даже сквозь этот импровизированный кляп.

– Это ваш сын? – тихо спросил Курочкин у Капы и участливо положил руку ей на плечо.

– Это… Это – мой муж! – взвизгнула Капа и в третий раз впала в бессознательное состояние, свалившись, как мешок, прямо под ноги ошарашенному следователю…

* * *

Нужно ли говорить, что в эту ночь мы с тетей Милой не могли уснуть?

Я лежала, закинув руки за голову, и слушала, как тетушка со вздохами ворочается в соседней комнате, то и дело встает с кровати и пьет валерьяновые капли. Нам пришлось оставить Капитолину в ее квартире, на руках у Илоны, хотя тетя Мила настойчиво уговаривала подругу поселиться на даче: «Как же ты будешь одна переживать весь этот ужас?!»

Но Капа отказалась, и на дачу мы вернулись вдвоем.

И вот теперь не спали.

Я лежала, слушала, как тетя Мила жалобно вскрикивает, задремывая на минутку, и размышляла.

Первая заповедь любого следователя – ответить на вопрос: «Кому это выгодно?» Против своей воли, я не могла прогнать прочь воспоминания о том, чем закончился сегодняшний вечер. Вадик убит. Убит молодой муж престарелой дамы. Совершенно противоестественный сюжет!

У кого из присутствующих в тот вечер была веская причина желать смерти Вадику? Вообще-то, ответ на этот вопрос лежит на поверхности: Зинаида настолько противилась браку своей свекрови с этим молодым человеком, что сама поставила себя в начале списка подозреваемых.

Потом есть еще Борюсик, он тоже вряд ли обрадовался перспективе получить в отчимы юношу младше себя!

Ну, понятно, Светочка – она тоже могла разделять взгляды родителей… Хотя ребенка я бы не стала записывать в подозреваемые… Но с другой стороны, у Агаты Кристи в одном из романов серийным убийцей была одиннадцатилетняя девочка! – о черт, о чем я думаю, ну при чем здесь Агата Кристи?! Где бы Светочка смогла раздобыть отраву? Это и взрослому-то сложно сделать… Итак: Зинаида, Борюсик, и – ну ладно, пусть будет Светочка. Затем… Илона. Могла она отравить брата? Можно допустить и это. Собственно, что я о ней знаю? Ничего, ровным счетом ничего – нуль. Может, братец ее в детстве как-то раз больно за косичку дернул, она и затаила на него обиду? Хотя нет, какая косичка – она его сташе лет на десять, а то и больше! Ладно. Кто там еще остается – сама Капа? Трудно придумать для нее повод… ревность? К кому? Нет, это не то. Теперь… Неясно и подозрительно, почему сбежала эта официантка, как ее – Лида? Да, кажется, Лида. Она даже милиции не дождалась, им теперь придется эту Лиду разыскивать – такая головная боль! Короче говоря – еще одна подозреваемая! В общем… В общем, никого нельзя исключить, никого! Разве что меня и тетю Милу… О господи!

Я потерла виски и резко тряхнула головой, чтобы раз и навсегда изгнать из нее эти дикие и, надо признаться, совершенно ненужные мысли. Не собиралась я заниматься этим делом – еще не хватало! Нехай доблестная милиция ломает себе голову. А я…

– А я буду спать! – вслух сказала я самой себе и решительно перевернулась на другой бок.

* * *

На следующий день мне позвонила Илона.

– Женя… То есть, простите, Евгения Максимовна, – начала она, и я услышала, что голос ее дрожит, хотя женщина изо всех сил старалась сохранять самообладание. – Вы не могли бы… не могли бы со мной встретиться? У меня к вам очень важное дело. Мне нужна помощь. Конечно, вы имеете полное право отказаться, но… Видите ли, Женя… то есть, простите, Евгения Максимовна…

– Можно просто Женя.

– …Женя, я хочу попросить у вас совета.

– Что-что?

– Вы ведь телохранитель, правда? Ну так вот, мне нужна помощь. Срочно!

– Вы напуганы тем, что произошло вчера? Смертью вашего брата?

– Нет… то есть да, смерть брата… но дело в том, Женя… Дело в том, что кто-то… кто-то как будто поставил перед собой цель истребить всю нашу семью!

– ?!

– Да. Поверьте, я знаю, о чем говорю! Женя, мы можем встретиться?

– Приезжайте.

Она спросила адрес дачи и отключилась. А через час она уже сидела на том самом месте, где совсем недавно сидела Зинаида. И точно так же нервничала, только, конечно, не билась в истерике. Обхватив руками плечи, Илона пыталась унять дрожь, которая то и дело пробегала по ним, будто кто-то периодически пропускал через ее тело электрический ток.

К счастью, тети Милы в этот час на даче не было. Она поехала навестить Капу.

– Илона, вы пришли поговорить о своем брате? – спросила я.

– Нет… то есть не совсем, – она снова поежилась, а потом, сделав горлом движение, как будто пытаясь что-то проглотить, резко выпрямилась в кресле. – Я хотела рассказать вам, Женя, о том, что произошло несколько дней тому назад. Дело в том, что смерть Вадика… она не первая! Я хочу сказать, – Илона резко вскинула голову, – что это не последнее покушение. И… и не последнее убийство.

– Вот как? Кого же хотели убить еще?

– Мою дочь.

– У вас есть дочь?!

Черт его знает, почему я так удивилась. Почему бы Илоне, в самом деле, не иметь дочери? Но до сих пор образ этой фантастически красивой женщины не монтировался у меня с семейным очагом. Ей бы на подиум…

– У меня две дочери, – улыбнулась Илона вымученной улыбкой в ответ на мое удивление. – Одна еще совсем девочка, подросток. Собственно говоря, она… но это неважно. А вторая в этом году перешла на второй курс мединститута.

– Ого! Сколько же вам лет, если не секрет?

– Тридцать девять. А что?

– Да нет, ничего. Продолжайте.

– Да. Так вот… Вчера вечером… возвращаясь с этой… свадьбы… я нашла Марину… полуживой. Понимаете, ее избили, избили до бессознательного состояния!

– Погодите! Ничего не понимаю! Что значит «я нашла Марину»? Где «нашла»? Дома? На улице?

– Нет… в подъезде.

– В вашем подъезде?

– Нет…

– Расскажите все толком.

– Да, я попробую.

Если изложить эту историю телеграфным стилем, то получится примерно так: Илона рано вышла замуж за человека много старше себя. В этом году они с мужем, ставшим за это время успешным бизнесменом и авторитетным в городе человеком, собираются отпраздновать двадцатилетие совместной жизни. Марина была их старшим ребенком. С детства она дружила с одноклассником, мальчиком «из не очень благополучной семьи», как деликатно выразилась Илона, но демократичные родители не противились этой дружбе: первая любовь, казалось им, – это несерьезно. Этой весной Алешу, так звали юношу, забрали в армию. Марина очень по нему тосковала и часто навещала мать своего возлюбленного, сильно пьющую женщину по имени Антонина, жившую в одной из полусгнивших панельных хрущевок на окраине города.

Именно туда, в эти трущобы, Илона и пошла искать свою дочь сразу после того, как вернулась со вчерашней свадьбы, закончившейся так страшно.

Тут я перебила ее:

– Скажите, что значит «пошла искать»? Во-первых, зачем вообще нужно было искать дочь, ведь вы же знали, куда она ушла? А во-вторых, почему нельзя было сначала просто позвонить?

– Конечно же, я позвонила! Сразу после того как меня допросили… после… после того, что случилось вчера на свадьбе. Я стала названивать Марине, но она не отвечала. Это было так странно! И потом… тревога! Она меня не покидала. Все время брат стоял перед глазами – то, как он умирал… Мне хотелось, чтобы обе дочери были дома, со мной.

– А муж?

– Он в командировке.

– Так, хорошо, и что же дальше?

Телефон Марины не отвечал, и Илона, несмотря на поздний час, решила поехать на ее поиски. Оставив машину в единственном освещенном дворе, она пешком пробиралась к нужному строению. Был двенадцатый час ночи, на улицах уже стемнело, а над фонарями как следует поработала местная пацанва с рогатками.

Войдя в искомый подъезд, Илона щелкнула зажигалкой, огляделась по сторонам и повела вокруг себя маленьким пламенем. И тут же почувствовала, что голова у нее закружилась: в полуметре от нее, на полу, из-за закутка, ведущего к подвальной двери, виднелись кровавые пятна и белела чья-то безжизненная рука!

На крик женщины разом открылись все четыре двери на первом этаже! Люди засуетились, вынесли фонари, зажигалки, затем трое самых крепких с виду мужчин потащили к свету человека, лежавшего у подвальной двери. И прижавшаяся к стене Илона узнала в этом теле Марину…

Девушка безжизненно повисла на чужих руках, ноги ее почти касались пола. Она была одета в льняной костюм, по которому продолжали расплываться пятна крови, и в легкие туфли из тонкой кожи; когда Марину поднимали, голова ее запрокинулась, длинные волосы соскользнули вниз – и тут присутствующие невольно отшатнулись: все лицо девушки представляло собой сине-лиловую распухшую массу. Марина была так избита, что глаза и губы почти не распознавались на лице, а из разбитого и, по-видимому, сломанного носа сочилась уже не кровь, а бурая сукровица.

– Она без сознания, – констатировал кто-то из соседей, приложив ладонь к жилке на Марининой шее.

– «Скорую» уже вызвали, – ответил другой голос.

До приезда «Скорой» Марину положили на пол, и одна из соседок с опытностью профессиональной медсестры осторожно осмотрела девушку.

– На первый взгляд ранений и переломов нет, только сильные ушибы… Кровь – это из носа вся, наверное… Кто-то очень долго и методично ее избивал. По лицу, по голове… по груди… Жестокость просто нечеловеческая! – с трудом говорила Илона, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия. – Вскоре приехала «Скорая», и Марину увезли. Я, конечно, поехала с нею. Сейчас она в больнице. В «травме».

– Ваша дочь серьезно пострадала?

– У нее множественные ушибы. Сломан нос. Все это так страшно…

– Вы не поняли меня, Илона, – я спрашиваю: ее жизнь вне опасности?

– Травмы не смертельные, если вы именно это имеете в виду. Но, Женя, – тут она взяла меня за руку, и я почувствовала ледяной холод, исходящий из ее пальцев, – Женя, посудите сами, могу ли я быть спокойна?! Вчера убили брата, избили мою дочь… Кто знает, что будет дальше? Я чувствую, как этот ужас кольцом сжимается вокруг нас, просто физически чувствую! И мужа нет! Мне просто не на кого опереться, Женя! Мне страшно!

– Я понимаю ваше состояние, но…

– Женя, умоляю, помогите мне!

Трудно было отказать этой женщине, выкрикнувшей свою отчаянную просьбу с такой внутренней силой. Я приняла решение раньше, чем она выложила передо мной свой последний аргумент:

– Я вам хорошо заплачу. Мы с мужем – состоятельные люди, поверьте. Я заплачу вам столько, сколько вы назначите сами. Я не торгуюсь!

– Илона, я не отказываюсь, а просто пытаюсь понять, чего именно вы от меня хотите. Что значит – «помогите»?

– Вы не могли бы… не могли бы охранять Марину? По ночам?

– По ночам?

– Да, днем в больнице дежурить не разрешают. Говорят, это против правил, и еще что-то… Но, я думаю, днем, на глазах у всех, Марину и так никто не тронет. А ночью…

– Да, я понимаю.

– Мы уже наняли ей ночную сиделку, но сиделка – это все-таки одно, а телохранитель… Так вы согласны, Женя? Ох, я вам так благодарна! Я так и знала, что вы мне не откажете. Я и в больнице уже обо всем договорилась. Приезжайте туда сегодня, к восьми вечера, ладно? – Илона назвала адрес больницы и поднялась.

Я ее остановила:

– У меня к вам еще несколько вопросов. Они достаточно банальны, но задать их необходимо. Итак, вопрос первый: у вашей дочери были враги?

– О боже, нет! Никогда. Мариша – тихая, замкнутая девочка. У нее и друзей-то, кроме этого мальчика, Алеши, можно сказать, и не было…

– Что собой представляет это мальчик?