Дон Жуан

Но ближе к делу. Маменька послала Жуана в Кадис, чтобы блудный сын Пустился года на три — срок немалый В чужие страны странствовать один. Таким путем Инеса отрывала Его от всех, казалось ей, причин Грехопадении всяческих: не скрою, Был для нее корабль — ковчегом Ноя.

9

Жуан велел лакею своему Упаковать баулы кочевые. Инесе стало грустно — потому, Что уезжал он все-таки впервые На долгий срок. Потом она ему Вручила на дорогу золотые Советы и монеты; наш герой Из этих двух даров ценил второй.

10

Инеса между тем открыла школу Воскресную для озорных детей, Чей нрав неукротимый и тяжелый Сулил улов для дьявольских сетей. С трех лет младенцев мужеского пола Здесь розгами стегали без затей. Успех Жуана в ней родил решенье Воспитывать второе поколенье.

11

И вот готов к отплытью Дон-Жуан; Попутный ветер свеж, и качка злая: Всегда в заливе этом океан, Соленой пеной в путников швыряя, Бурлит, чертовской злобой обуян. Уж я-то нрав его отлично знаю! И наш герой на много-много дней Прощается с Испанией своей.

12

Когда знакомый берег отступает В туманы моря, смутная тоска Неотвратимо нас обуревает Особенно, конечно, новичка. Все берега, синея, исчезают, Но помню я — как снег и облака, Белея, тают берега Британии, Нас провожая в дальние скитания.

13

Итак, Жуан на палубе стоял. Ругались моряки, скрипели реи, Выл ветер, постепенно исчезал Далекий город, пятнышком чернея. Мне от морской болезни помогал Всегда бифштекс. Настаивать не смею, Но все же, сэр, примите мой совет: Попробуйте, худого в этом нет.

14

Печально он на палубе стоял, Взирая на Испанию родную. Любой солдат, который покидал Свою отчизну, знает боль такую; Любой душой и сердцем трепетал, Любой в минуту эту роковую, Забыв десятки гнусных лиц и дел, На шпиль церковный горестно глядел.

15

Он оставлял любовницу, мамашу И, что важней, не оставлял жены. Он сильно горевал, и — воля ваша Вы все ему сочувствовать должны: И нам, испившим опытности чашу, Часы прощанья все — таки грустны, Хоть чувства в нас давно оледенели, А наш красавец плакав в самом деле.

16

Так плакали Израиля сыны У Вавилонских рек о днях счастливых, И я б заплакал в память старины, Да муза у меня не из плаксивых. Я знаю, путешествия нужны Для юношей богатых и пытливых: Для упаковки им всего нужней Листки поэмы ветреной моей.

17

Жуан рыдал, и слез текли ручьи Соленые — в соленое же море «Прекрасные — прекрасной» — ведь сии Слова произносила в Эльсиноре Мать принца датского, цветы свои На гроб Офелии бросая. В горе, Раскаяньем томимый и тоской, Исправиться поклялся наш герой.

18

«Прощай, моя Испания, — вскричал он. Придется ль мне опять тебя узреть? Быть может, мне судьба предназначала В изгнанье сиротливо умереть! Прощай, Гвадалкивир! Прощайте, скалы, И мать моя, и та, о ком скорбеть Я обречен!» Тут вынул он посланье И перечел, чтоб обострить страданье.

19

«Я не могу, — воскликнул Дон-Жуан, Тебя забыть и с горем примириться! Скорей туманом станет океан И в океане суша растворится, Чем образ твой — прекрасный талисман В моей душе исчезнет; излечиться Не может ум от страсти и мечты!» (Тут ощутил он приступ тошноты.)

20

«О Юлия! (А тошнота сильнее.) Предмет моей любви, моей тоски!.. Эй, дайте мне напиться поскорее! Баттиста! Педро! Где вы, дураки?.. Прекрасная! О боже! Я слабею! О Юлия!.. Проклятые толчки!.. К тебе взываю именем Эрота!» Но тут его слова прервала… рвота.

21

Он спазмы ощутил в душе (точней В желудке), что, как правило, бывает, Когда тебя предательство друзей, Или разлука с милой угнетает, Иль смерть любимых — и в душе твоей Святое пламя жизни замирает. Еще вздыхал бы долго Дон-Жуан, Но лучше всяких рвотных океан.

22

Любовную горячку всякий знает: Довольно сильный жар она дает, Но насморка и кашля избегает, Да и с ангиной дружбы не ведет. Недугам благородным помогает, А низменных — ив слуги не берет! Чиханье прерывает вздох любовный, А флюс для страсти вреден безусловно.

23

Но хуже всех, конечно, тошнота. Как быть любви прекрасному пыланью При болях в нижней части живота? Слабительные, клизмы, растиранья Опасны слову нежному «мечта», А рвота для любви страшней изгнанья! Но мой герой, как ни был он влюблен, Был качкою на рвоту осужден.

24

Корабль, носивший имя «Тринидада», В Ливорно шел; обосновалось там Семейство по фамилии Монкада Родня Инесе, как известно нам Друзья снабдить Жуана были рады Письмом, которое повез он сам. О том, чтобы за ним понаблюдали и С кем нужно познакомили в Италии.

25

Его сопровождали двое слуг И полиглот — наставник, дон Педрилло, Веселый малый, но морской недуг Его сломил: всю ночь его мутило! В каюте, подавляя свой испуг, Он помышлял о береге уныло, А качка, все сдвигая набекрень, Усиливала страшную мигрень.

26

Да, ветер положительно крепчал, И к ночи просто буря разыгралась. Хоть экипаж ее не замечал, Но пассажирам все — таки не спалось. Матросов ветер вовсе не смещал, Но небо испугало. Оказалось, Что паруса приходится убрать, Из спасенья мачты потерять.

27

В час ночи шквал ужасный налетел, Швырнул корабль с размаху, как корыто; Открылась течь, и остов заскрипел, Большая мачта оказалась сбита. Корабль весь накренился и осел, Как раненый, не чающий защиты; И скоро, в довершение беды, Набралось в трюмах фута три воды.

28

Часть экипажа, устали не зная, Взялась за помпы, прочие меж тем Пробоину искали, полагая, Что можно бы заткнуть ее совсем. Напрасный труд: упрямая и алая Вода, наперекор всему и всем, Просачивалась буйно сквозь холстину, Тюки белья, атласа и муслина.

29

Ничто б несчастным не могло помочь Ни стоны, ни молитвы, ни проклятья, И все ко дну пошли бы в ту же ночь, Когда б не помпы. Вам, мои собратья, Вам, мореходы Англии, не прочь Чудесные их свойства описать я: Ведь помпы фирмы Мэнна — без прикрас! Полсотни тонн выкачивают в час.

30

С рассветом буря стала утихать И даже течь как будто ослабела. Матросы, не решаясь отдыхать, Насосами работали умело. Но к ночи ветер поднялся опять, И море беспокойно заревело, А ураган, набравшись новых сил, Корабль одним ударом накренил.

31

Измученный, лежал он без движенья, На палубы нахлынула вода. (Картин пожаров, битв и разрушенья Не забывают люди никогда, Но, хоть рождают боль и сожаленье Разбитые сердца и города, Всем уцелевшим, как давно известно, О катастрофе вспомнить интересно.)

32

Матросы, топором вооружась, Грот — мачту торопливо подрубили, Но, как бревно, лежал, не шевелясь, Как будто ослабевший от усилий, Больной корабль; тревожно суетясь, Фок — мачту и бушприт они свалили И, как старик, что превозмог недуг, Корабль с усильем выпрямился вдруг.

33

Естественно, что в час такой плачевный Всех пассажиров ужас обуял: И аппетит их, и покой душевный Жестокой бури приступ нарушал. Ведь даже и матросы, к повседневной Опасности привыкнув, каждый шквал Встречают смело, только дозой грога И рома ободренные немного.

34

Ничто так ре способно утешать, Как добрый ром и пламенная вера: Матросы, собираясь умирать, И пили и молились свыше меры; А волны продолжили бушевать, Клубились тучи в небе мутно — сером, И, вторя вою океана, ввысь Проклятья, стоны и мольбы неслись.

35

Но Дон-Жуан один не растерялся, Находчивость сумел он проявить: Он вынул пистолет и попытался Безумство на борту остановить, И экипаж ему повиновался; Они страшились пули, может быть, Сильней, чем волн, хоть моряки считают, Что во хмелю тонуть им подобает.

36

Идти ко дну готовясь через час, Они просили грогу. Но упорно Жуан им отвечал: «Меня и вас Погибель ждет, но умирать позорно В обличье скотском!» Власти подчинись, Ему внимали пьяницы покорно, И сам Педрилло, выбившись из сил, Напрасно грогу у него просил.

37

Старик несчастный был разбит совсем: Он жаловался громко, и молился, И каялся в грехах, и клялся всем, Что он теперь вполне переродился; Теперь, не отвлекаемый ничем, В науки б он прилежно погрузился, Никто его не мог бы соблазнить Для Дон-Жуана Санчо Пансой быть.

38

Потом опять надежда появилась К рассвету ветер несколько утих. Но с прежней силой течь возобновилась; Усилий не жалея никаких, Команда вновь за помпы ухватилась, А два десятка слабых и больных На солнце сели, кости прогревая И к парусам заплаты пришивая.

39

Желая течь хоть как-нибудь унять, Они под киль поддели парусину. Пусть кораблю без мачт не совладать С разгулом урагана и пучины, Но никогда не нужно унывать, Встречая даже страшную кончину! Хоть умирать приходится лишь раз, Но как — вот это беспокоит нас!

40

Швыряли волны их и ветры били По воле и по прихоти своей. Матросы и руля не укрепили, И отдыха не знали много дней, Но ждали все же наступленья штиля (Надежда подкрепляет всех людей). Корабль, конечно, плыл еще куда — то, Но по сравненью с уткой — плоховато.

41

Пожалуй, ветер стал ослабевать, Зато корабль держался еле-еле, И все, кто начал это сознавать, Насупились и явно оробели; Притом воды им стало не хватать. Напрасно в телескоп они глядели: Ни паруса, ни полосы земли Лишь море предвечернее вдали.

42

А к ночи снова буря разыгралась, И в трюме и на палубе опять Вода, как накануне, показалась. Все знали, что теперь несдобровать. Все помпы отказали. Оставалось На жалость волн и бури уповать, А волны столь же к жалости способны, Как люди в дни войны междоусобной.

43

Вот плотник, со слезами на глазах, Измученный, явился к капитану. Он был силен, хотя уже в годах, Не раз уж он по злому океану Отважно плавал, и отнюдь не страх Его заставил плакать, — но не странно, Что он заплакал: он семью имел И в страшный час детей своих жалел.

44

Корабль тонул. Мольбы и заклинания, Все пассажиры начали кричать: По сотне свеч угодникам заранее Несчастные старались обедать. Иные в этом хаосе стенания Спешили шлюпки на море спускать. Один к Педрилло бросился в смятенье, Прося хоть у него благословенья.

45

Иные наряжались, торопясь, Как будто на воскресное гулянье; Иные рвали волосы, крестясь, И плакали, кляня существованье; Иные, в лодке плотно умостясь, Утешились на время от сознанья, Что лучше корабля хороший челн Противиться способен гневу волн.

46

Но, к сожаленью, в этом состоянье, Усталые от страха и тоски, Они тащили в диком состязанье Куда попало кадки и тюки. Ведь, даже умирая, о питанье Мечтают люди, смыслу вопреки! Но в катер погрузили очень мало: Мешок с галетами и бочку сала.

47

Зато в баркас успели взять и ром, И хлеб, слегка подмоченный, и мясо Свинину и говядину; притом Воды бочонок взяли для баркаса И даже пять огромных фляг с вином По существу, немалые запасы! Хотя при обстоятельствах таких И на неделю б не хватило их.

48

Все остальные лодки потеряли В начале шторма. Впрочем, и баркас Был в жалком состоянье и едва ли Мог долго продержаться. Но сейчас Не думали об этом: все мечтали За борт скорее прыгнуть, чтобы час Урвать у жизни: всем уж ясно стало, Что лодок для спасенья не хватало.

49

Вот сумерки, как лиловатый дым, Над водною пустыней опустились; Ночь надвигалась облаком густым, И лица всё бледнее становились: За этой пеленой, казалось им, Черты чего — то гневного таились. Двенадцать дней их страх сводил с ума, Теперь его сменила смерть сама.

50

Кто в силах был — трудились над плотом: Нелепая затея в бурном море; Хотя смешного мало было в том, Но остальные, облегчая горе, Над ними насмехались. Крепкий ром Подогревал веселье. В страшной своре Полубезумцев, полумертвецов Их дикий смех казался визгом псов.

51

К восьми часам бочонки, доски, реи Всё побросали в море, что могли. По небу тучи, сумрачно темнея, Скрывая звезды, медленно ползли. От корабля отчалив поскорее, Как можно дальше лодки отошли. Вдруг черный остов дрогнул, накренился И как — то сразу в воду погрузился.

52

И тут вознесся к небу страшный крик Прощанья с жизнью. Храбрые молчали, Но вой трусливых был смертельно дик; Иные, в волны прыгая, рыдали, И волны жадно поглощали их, И снова пасть пучины разевали. Так в рукопашной схватке в жажде жить Спешат враги друг друга задушить.

53

Вот над могучим воем урагана Еще один последний общий стон Рванулся в тьму полночного тумана И снова, громом бури заглушен, Умолк в пустыне черной океана; Но ветер доносил со всех сторон Лишь крики одиноких утопавших Агонию пловцов ослабевавших.

54

Нагруженные лодки отошли Заранее, но те, кто были в них, Едва ли верить искренне могли Теперь в спасенье бренных тел своих, Куда бы волны их ни понесли. В баркасе только тридцать было их, А в катере лишь девять поместилось, Погрузка неразумно проводилась.

55

Все прочие — душ около двухсот Расстались с христианскими телами. Утопленник недель по восемь ждет, Носимый океанскими волнами, Пока святая месса не зальет Чистилища безжалостное пламя; А месса нынче, что ни говори, Обходится порою франка в три!

56

Жуан помочь Педрилло постарался Спуститься своевременно в баркас; Несчастный педагог повиновался (Он весь дрожал, не осушая глаз). Жуан отлично всем распоряжался; Он, верно б, и своих лакеев спас, Но вот беда — Баттиста, он же Тита, Погиб из-за пристрастья к aqua vita.[13]

57