Помоги проекту - поделись книгой:
Пока всё. Всем привет, целую, твой Арк.
Дорогой братик.
Прости, задержал ответ, очень уставал всю неделю, а сегодня я сачкую с утра до вечера, и сесть за машинку приспела охота.
«ДР» идет в первый номер альманаха — первый отрывок по четвертую главу включительно, причем эта глава значительно сокращена и все рискованные рассуждения оттуда выброшены. Кроме того, «ДР» у меня забрал товарищ из харьковского журнала «Прапор», но это было неделю назад, и чем там пахнет, я до сих пор не ведаю. В «Молодой Гвардии» «ДР» еще никто не читал. Но так или иначе сборник мы сделаем, там или в «Знании». Скорее всего, впрочем, все-таки в «Мол. Гв.», не отдадут они сборник.
Я очень мучаюсь с оставшимися моими рукописями в Детгизе, очень хочется поскорее развязаться с ними и освободиться для настоящего дела. А между тем «Кракен» помаленьку продвигается, есть уже пятьдесят моих страниц, значит, страниц пятьдесят пять формального машинописного текста, а то и больше. Закончена примерно треть повести, так я полагаю — та треть, где выводятся все герои и завязываются отношения. Днями приступаю к части, где будет уже настоящее действие. Всё никак не соберусь прислать тебе развернутый план «Седьмого неба».
Войскунский и Лукодьянов прислали наконец мне свою «Операцию „Зубная паста“». Я был несколько разочарован. Это гораздо слабее «Экипажа», хотя в смысле эрудиции и фундаментальности материала очень солидно. И мысль отличная — наука вступила в такую фазу развития, имеет дело с такими объектами, что каждый ее следующий шаг может обернуться мировой катастрофой. И очень смело выполнено, хотя и не очень художественно — в смысле людей. Я бы даже сказал — традиционно. Но вещь солидная, добротная, она, конечно, должна быть напечатана и прибавит славы нашим бакинцам у любителей фантастики.
Был у меня Аматуни, благодарил за «Возвращение», что мы ему послали, гордо и солидно рассказывал, что работает сейчас над третьей и последней частью своей «Гаяны», «где всё должно решиться и где выяснится, стоило ли вообще писать книгу». В Детгиз он прислал повесть-сказку для детского возраста, ее ему забодали, он вне себя от ярости. Между прочим, он, оказывается, написал уже восемь книг и все издал в Ростове. Я не читал; но, зная литературную и идеологическую обстановку в Ростове, не думаю об этих книгах с завистью и восхищением.
Вот всё. Да! Переиздают «Возвращение». Готовь карман для очередной порции денег. По тысяче, вероятно, получим.
Целую, твой Арк. Привет всем и ото всех.
Дорогой Боб.
Пишу наспех, единственно чтобы ответить и чтобы ты не ругался за молчание. Отвечаю на твои призывы.
1. В отношении сценария Травинского и Димки[13] — разумеется. Вне всяких сомнений. Пусть пишут вовсю. Ты их консультируй, чтобы не случилось параши. Об унылых тяжбах по поводу авторского права пусть они не сомневаются. Документы напиши и оформи сам, забей наши подписи и подпишись за меня, сам знаешь как, я за тебя всегда подписываюсь. Они тебе сами помогут составить такой документ, сам с ними и договорись. Процент бери самый маленький, только из приличия, а то и вообще откажись от процентов. Единственное, что мне бы хотелось, это чтобы где-нибудь в титрах было упомянуто: мол, по мотивам повестей Стругацких. Это, я думаю, им не будет обидно.
2. Я задержал ответ потому, что пытался добиться положения с нашим приемом. Ничего не получилось. Концы утёряны, никто этим не занимается, узнать не у кого, все заняты подготовкой к пленуму молодых. В связи с этим я настоятельно советую и требую: подавай в Ленинградское отделение сам, один. Тебя примут в два счета. А когда тебя примут, автоматически решится в Москве и вопрос обо мне. Действуй без сомнений, это я тебе говорю как друг, брат и соавтор. А то в наших краях эти барахольщики от литературы могут тянуть еще бог знает сколько времени. Тебя там хорошо знают, рекомендации тебе могут дать любые и самые уважаемые. Насчет Московского отделения по принципу солидности тоже не сомневайся, сортир везде одинаковый. Что же касается того, что ты раньше отказывался, то можешь сослаться вот на что: в то время нас с тобой уверяли, что вопрос вот-вот решится, и на секции прозы нас приняли, но на президиуме встал вопрос о том, что ты-де ленинградский писатель и должен проходить там, где писательская общественность тебя хорошо лично знает. Действуй, мальчик, и не думай никаких глупостей насчет солидарности и прочего, ты, я знаю, иногда к этому склонен. Помни, в интересах твоих и моих — чтобы ты как можно скорее прошел в ССП. (Я имею в виду интерес стать членами. Говоря откровенно, меня это совсем не интересует, но раз тебе кажется, что это нужно, действуй.)
3. Выступаешь? Выступай. Это хорошо. Я тоже здесь выступаю. Ну и гнусятина.
Целую крепко, твой брат Арк.
А «Кракен» пошел на пятьдесят восьмую стр. Вовсю использую твои записи.
Дорогой Боб.
Получил твою работу. Молодчина. Буду держать ее на почетном месте. Был у нас Димка Брускин <…>. Но в общем всё было хорошо и приятно. Прочитал я его перевод в «Искателе»,[14] понравилось. Он молодчинка. Сейчас я жду от него «13 путешествие» и еще другие переводы.
Радуюсь, что ты начал действовать в своем ССП. На меня не оглядывайся. Что касается мути с жилплощадью, то просто не знаю, что тут можно делать. Справки мы всякие достанем, это ерунда, в них ли дело? Если у мамы жировка обеих комнат на ее имя, то, по-моему, вопрос о вселении к ней вообще не может возникнуть. В общем, если что-нибудь угрожающее, сразу сообщи, будем драться. Никаких вселений мы, конечно, не допустим так или иначе. В крайнем случае: «Ко мне из Москвы едет сын» и всё.
Повесть Морозову ты обещал опрометчиво, она забита в «Искатель» и в Детгиз, я не говорю уже о «Знамени». Впрочем, потом разберемся. Только писать надо. «ДР» в «Звезду» уже не толкнешь. Она пошла в набор в «Мечте и науке».
Я числа 10-го выхожу вчистую, отвоевался. Вторую рукопись отдал другому редактору. «Кракена» продолжаю писать. Нашел, что первое лицо — плохо, сейчас переделываю на 3-е и попутно многое выбрасываю.
Очень не хватает тебя. На твой день рождения обязательно приеду, поживу немножко, поработаем.
Да, скоро ли Травинский пришлет статью? И вообще все, что найдешь порядочного, спешно высылай мне для «Мечты и науки».
Целую, привет всем, твой Арк.
Дорогой Бобкинс!
Мало, редко пишешь. Ну, что сказать об ССП? Ты понимаешь, я не совсем понимаю, чего ты ожидаешь от этого членства. Если тебе необходимо просто членство в организации, как сепия каракатицы для защиты от обвинений в тунеядстве, то гораздо проще и надежнее сделать так: пойди к Дмитревскому, выясни, где там у вас существует горком[16] литераторов, подай туда заявление и отнеси какую-нибудь книжечку. Тебя примут, и все будет в порядке, будешь платить взносы как в профсоюз, будет тебе идти стаж, бюллетень будет оплачиваться и пр. И это делается быстро, в два-три м-ца. От участкового это нормальная защита, я уже не говорю, что для участкового достаточно показать договоры и готовые книги. И никто тебе ничего не скажет, откозыряет и уйдет. Слава богу, мы с тобой за время нашей деятельности дали государству миллиона два в старых рублях, это мало какая бригада ком. труда дает. А если ты преследуешь какие-либо другие цели — объяснись, чтобы я понял.
Что касается потока макулатуры в фантастике, то пока в Москве мы сдерживаем, у московских фантастов пока хватает авторитета отбивать всякое дерьмо — во всяком случае, в книжной продукции. За журналы ручаться трудно. Ну, опять же, всё в руцах божьих. Да и писать халтуру в фантастике трудновато, почти так же, как настоящие вещи.
Был у Ивана Антоновича. Несколько раз. Он мне первому дал роман «Лезвие бритвы», который пойдет предварительно в «Неве». Вещь колоссальная, на сорок листов. Это будет бомба почище «Туманности». Старик от книги к книге идет к высотам. Прочитал, не отрываясь. Если не считать характерных для него ссылок на груди и бедра, это настоящая энциклопедия современного гоманизма,[17] заключенная в отличный детективный сюжет. Завидовал я желчно.
«ДР» наряду с «ПкБ» идет сборником в «Мол. Гв.» в 1964 году. Не огорчайся, что у нас ничего отдельно не выйдет в этом. Зато в 64-м пойдут две книги — в «Мол. Гв.» и в «Детгизе» «Седьмое небо». А там подоспеют «Дни Кракена» и «Маги». Вот еще «Знание» требует, чтобы мы дали заявку на сборник — можно из старых, но включить несколько новых рассказов.
Теперь о «Седьмом небе» и о Бенни Дурове. Положительно, мы с тобой телепаты. Но за дальностью расстояния моя информация дошла до тебя в очень искаженном виде. Я уже полтора месяца думаю над «Седьмым небом», но всё некогда выдать это в законченном и оформленном плане. А дело там вот в чем. Существует где-то планета, точная копия Земли, можно с небольшими отклонениями, в эпоху непосредственно перед великими географическими открытиями. Абсолютизм, веселые пьяные мушкетеры, кардинал, король, мятежные принцы, инквизиция, матросские кабаки, галеоны и фрегаты, красавицы, веревочные лестницы, серенады и пр. И вот в эту страну (помесь Франции с Испанией, или России с Испанией) наши земляне, давно уже абсолютные коммунисты, подбрасывают «кукушку» — молодого здоровенного красавца с таким вот кулаком, отличного фехтовальщика и пр. Собственно, подбрасывают не все земляне сразу, а, скажем, московское историческое общество. Они однажды ночью забираются к кардиналу и говорят ему: «Вот так и так, тебе этого не понять, но мы оставляем тебе вот этого парнишку, ты его будешь оберегать от козней, вот тебе за это мешок золота, а если с ним что случится, мы с тебя живого шкуру снимем». Кардинал соглашается, ребята оставляют у планеты трансляционный спутник, парень по тамошней моде носит на голове золотой обруч с вмонтированным в него вместо алмаза объективом телепередатчика, который передает на спутник, а тот — на Землю картины общества. Затем парень остается на этой планете один, снимает квартиру у г-на Бонасье[18] и занимается тасканием по городу, толканием в прихожих у вельмож, выпитием в кабачках, дерется на шпагах (но никого не убивает, за ним даже слава такая пошла), бегает за бабами и пр. Можно написать хорошо эту часть, весело и смешно. Когда он лазает по веревочным лестницам, он от скромности закрывает объектив шляпой с пером.
А потом начинается эпоха географических открытий. Возвращается местный Колумб и сообщает, что открыл Америку, прекрасную, как Седьмое Небо, страну, но удержаться там нет никакой возможности: одолевают звери, невиданные по эту сторону океана. Тогда кардинал вызывает нашего историка и говорит: помоги, ты можешь многое, к чему лишние жертвы. Дальше понятно. Он вызывает помощь с Земли — танк высшей защиты и десяток приятелей с бластерами, назначает им рандеву на том берегу и плывет на галеонах с солдатами. Прибывают туда, начинается война, и обнаруживается, что звери эти — тоже разумные существа. Историки посрамлены, их вызывают на Мировой Совет и дают огромного партийного дрозда за баловство.
Это можно написать весело и интересно, как «Три мушкетера», только со средневековой мочой и грязью, как там пахли женщины, и в вине была масса дохлых мух. А подспудно провести идею, как коммунист, оказавшийся в этой среде, медленно, но верно обращается в мещанина, хотя для читателя он остается милым и добрым малым.
Такая вот идея. Ну, жду ответа и письма. Повесть сделать небольшую, листов на восемь, использовать Стивенсона, Дюма, Пьер Мак-Орлана и т. д.
Привет всем, целую, твой Арк.
Да, вот еще что. Найди хорошего критика, хотя бы того же Травинского, и уговори написать для «Знания» рецензию на сборник «Фантастика, 62 год». Нужно быстро, размер не ограничен.
«Шесть спичек»
«Извне»
«Без повязки»
«Дачное происшествие»
«Амазонка»
«Экспозиция»
«Контрамоция»
«Три желания»
«Спонтанный рефлекс»
В. Казаков: Борис Натанович, а почему Стругацкие перестали писать рассказы? Понятно, что они набили руку определенным образом. И с какого-то момента всё это резко прекращается. Резко.
Б. Н.: Очень резко — совершенно верно.
В. К.: А почему?
Б. Н.: Неинтересно стало. Я сам на эту тему задумывался, с Аркашкой мы это обсуждали. Рассказы писать неинтересно. Когда придумываешь некую сюжетную идею, новую, то как-то само собой получается, что ее нужно уложить в сто страниц. А в двадцать страниц — можно, но ты при этом что-то теряешь обязательно. Теряешь какие-то лакомые кусочки. Теряешь какие-то возможности. Вот что происходит… происходило с нами. И, значит, либо придумываешь идею, которая легко, естественно разворачивается в повесть, либо придумываешь сюжет для рассказа, но как-то неохота этим заниматься. Ну, просто время тратишь. Не забывайте, что мы уже в начале шестидесятых годов прочно перешли на способ работы вдвоем: мы печатали только… писали только сидя друг напротив друга. Ради рассказа собираться, съезжаться, писать… Бывали такие случаи, но это было как-то очень… неэффективно. Думаю, что…
В. К.: Принцип экономии усилий?
Б. Н.: Боюсь, что да, хотя никто не формулировал это таким образом. Говорилось так: ну неохота, стоит ли этим рассказом заниматься? Тогда давай вот сделаем повесть. Не получается. Ну и фиг с ним, возьмем другую идею. Вот так вот.
В. К.: То есть идеи для рассказов всё равно появлялись и появлялись?
Б. Н.: Появлялись. Ну конечно, они появлялись. Но, как правило, идею для рассказа можно развернуть в повесть. Как правило. За редким исключением.
Дорогой Бор-Босс!
Тебе, наверное, передали мои возмущенные вопли и мама, и Дмитревский по поводу того, что ты-де не отвечаешь. Так вот, я приношу нижайшие извинения: только что принесли твое письмо от 12-го из квартиры № 16. Сам виноват, пишешь четверку так, что ее приняли за единицу. Да, чтобы не забыть: номер дома нашего сменили, пиши д. 14. Слава богу, ни дома 11, ни дома 41, ни дома 44 в нашем районе нет. Вышлю тебе по экземпляру «Возвращения» и «Стажеров», вышлю по два на всякий случай, а больше у меня ничего нет, да и этого хватит за глаза. Что же до рекомендации Ефремова, то напиши ему сам — вот адрес <…>. Объясни ему, что и как, он тебе сразу ответит, а то я не знаю, когда теперь к нему попаду.
Приехать рассчитываю числа 14, если не возражаешь, привезу «Кракена», хотя уже теперь вижу, что закончить не успею. Но половину привезу. Всего он распухнет, наверное, страниц до 200. У меня готова треть, где расстановка сил закончена, а сейчас, когда начинаются проделки Кракена, у меня застопорило, но как раз сегодня я, кажется, прорвался и надеюсь снова развести пары до трех страниц в день. Уж-жасно жажду тебя видеть, дружище, просто мне даже противоестественным кажется, что на работу не хожу (я отчислен от Детгиза 11-го), а тебя нетути. Всю программу, тобой намеченную, мы выполним за пять дней. Предварительно же мне хочется сказать тебе, бледнопухлый брат мой,[19] что я за вещь легкомысленную — это о «Седьмом небе». Чтобы женщины плакали, стены смеялись и пятьсот негодяев кричали: «Бей! Бей!»[20] и ничего не могли сделать с одним коммунистом.
Образ жизни мой достоин всяческой зависти. Сегодня четвертый день, как я никуда не выходил. Сижу соби[21] и пишу, и перевожу забавный рассказик Абэ Кобо — науч. фант.[22] Одновременно перечитал несколько хороших детективов. Кстати, чтобы не забыть, напомни пройдохе Брускину, что он мне обещал кое-что выслать — Лема и «Пилигримов» Бродского. Что Соколов был пьян <…> — не удивляюсь, что он тебе надоел — тоже. Завтра мне с ним встречаться для переговоров о его книге в изд-ве «Искусство». Он жаждет, чтобы текст к его альбому написали мы. Полагаю, поскольку это не к спеху, можно будет сделать. Деньги я с него взыщу.
Не горюй, что в этом году ничего не дадим. Да это и не совсем так. В журналах пойдет «Далекая Радуга» и «Седьмое небо», в сборнике «Фантастика 1963» пойдут «Мигранты», «Машина времени» и рассказ про молящихся царей, просящих помощи у коммунистов для защиты от врагов унутренних, его бы ты скорее написал, а то Бела уже требует. И потом в апреле или мае выходит второе издание «Возвращения» — что тебе еще надобно, старче?[23]
Были днями у Парнова, спорили за фантастику и перепились. Потом после очередного собрания фантастов (я читал «Машину времени», всем очень понравилось) пошли в ресторан «Москва» и перепились же. Потом встречался я с Макаровым, было скучно, и опять перепились.
Да, Женя Войскунский и Исай[24] прислали письмо, пишут, что «Стажеры» — это свидетельство зрелости, и что оные «Стажеры» понравились даже Альтову, которому ничего, кроме своего, не нравится.
Вот пока всё.
Большой привет Адке.[25] Поцелуй маму. Жму тебе, твой Арк.
АН пишет о Соколове: «Он жаждет, чтобы текст к его альбому написали мы». И действительно: вскоре вышел набор открыток с картинами Андрея Соколова под названием «Космическая фантазия» (М.: Изогиз, 1963) и с предисловием, где АБС, помимо рассуждений о достижениях науки, писали:
<…>
Одной из важнейших задач искусства вообще является отображение окружающего мира во всей его удивительной многогранности. Внешняя Вселенная, несомненно, одна из самых ярких граней этого мира. И поэтому естественно появление фантастики как жанра литературы, поэтому естественно появление фантастики и в живописи. Художник — счастливец. Он способен подарить окружающим мир таким, каким он видит его. Художник-фантаст — счастливец вдвойне. Его мысленный взор видит то, что недоступно никому на свете, видит таким реальным и вещным, что может показать его всем. Его фантазия открывает необычайные миры — яркие и грозные, страшные и радостные, недоступные, но уже покоренные человеческим воображением. Характерно, что одним из первых значительных мастеров в этом жанре является советский художник Андрей Соколов, гражданин страны — родины звездоплавания. Первые же его картины, опубликованные в различных журналах, обратили на себя внимание как у нас, так и за рубежом. Его работы висят в кабинетах крупных советских ученых. Выставки его произведений в Москве и Ленинграде пользовались большим успехом.
Как и писатели-фантасты, Андрей Соколов не ставит перед собой задачу создавать картины-предсказания, изобразить то, что увидят космонавты в ближайшем и отдаленном будущем. Создать свой мир, увидеть хотя бы в воображении гигантское многообразие Вселенной, расширить представление о ней, возбудить воображение, заставить человека задуматься, поразиться, заспорить, представить себя в Мире как частицу, но частицу разумную, покоряющую и познающую — вот задача художника. Его картины вызывают самые разнообразные чувства и мысли. Вот он какой, космос — грозный, величественный, слепящий и — наш! Наш! Наши корабли висят над дикими, нечеловеческими пейзажами, наши машины оставляют следы в кристаллической сверкающей пыли непостижимых планет, мы, люди, стоим на этих скалах и смотрим в зеленоватое марево, таящее загадки.
Чем привлекает нас Соколов как художник? У него великолепно развитое пространственное воображение. Взгляните на диковинные, фантастические конструкции — творения наших потомков. Мы не знаем, что это за сооружения, мы можем только догадываться, каким целям они служат, но как превосходно чувствуется в их странных поворотах, неожиданных формах скрытая целесообразность, мощь, скрытая разумность их создателей. Цветовые контрасты, непривычные и кажущиеся неправдоподобными, подчеркивают странность изображаемых пейзажей, и в их бросающейся в глаза чуждости опять-таки чувствуется богатая фантазия. Соколов широко пользуется цветом, чтобы создать у зрителя впечатление незнакомости материалов естественных и искусственных объектов, которые он изображает. Красноватый отблеск Марса на поверхности его древнего искусственного спутника, зеленый блеск Сатурна, озаряющий скафандры космонавтов, жуткие желто-багровые трещины в коре остывающей звезды, яркий фиолетовый рассвет над неведомой планетой с ее кристаллической растительностью — разве это не будоражит воображение? Не зовет человека туда, «на место»?
Представленная здесь серия репродукций очень характерна для Андрея Соколова. Она как бы утверждает его уверенность в том, что придет время, и коммунистическое человечество будет хозяином во Вселенной. Серия охватывает основные вообразимые этапы освоения космоса: от первых следов человека в лунной пыли до старта экспедиции к следующей галактике.
Дорогой Бобкинс!
Согласие Соколова я протелеграфировал. Он готов и всё такое, и еще бы он не был готов, мы бы его с кашей съели. Но о том, какая именно картина вас там интересует, я не знаю, это уже на совести московских корреспондентов ваших.
О «Наблюдателе» (так я переименовал «Седьмое небо»). Если тебя интересует бьющая кругом ключом жизнь, то ты будешь иметь полную возможность вывалить свои внутренности в «Дни Кракена» и в «Магов». А мне хотелось создать повесть об абстрактном благородстве, чести и радости, как у Дюма. И не смей мне противоречить. Хоть одну-то повесть без современных проблем в голом виде. На коленях прошу, мерзавец! Шпаг мне, шпаг! Кардиналов! Портовых кабаков!
Содержание второго номера альманаха я точно не знаю, давно там не был. А первый том — «Далекая Радуга», большой рассказ Емцева и Джереми, «Новая сигнальная» Гансовского, подборка рассказов Варшавского, подборка рассказов Брэдбери, большая статья о Леме Громовой, рецензия на «Экипаж „Меконга“» Джереми. Второй — ориентировочно — «Возвращение со звезд» Лема, «Далекая Радуга», какие-то рассказы, статья Дмитревского и Брандиса, чья-то рецензия на кого-то. Кстати, нашу статью я снял, там многое устарело, и ее надо очень сильно переделать. А, там еще будет рассказ Днепрова «Разговор с чужой тенью». Но всё там так безобразно и нерешительно тянется, что у меня опустились руки, и я туда просто не желаю ходить сейчас. Оказалось, например, что первый номер ни в каком не в производстве, а вот уже неделю на столе у директора издательства, и он не торопится. Прах с ним. Рассказ о молитве давай скорее. Жду с нетерпением.
Рецензию Травинского жду с нетерпением. Это будет здорово.
Пью я вовсе не так много, как ты, видимо, создал себе впечатление. Я рассказал тебе о вечерах, с кем я встречаюсь, и только. А пью — мало пью. С гомерическими порциями наших друзей не сравнить.
Спасибо за «Пилигримов». Все-таки прекрасная вещь. Люблю. Буду читать в понедельник нашим ребятам.
«Кракена» уделать в этом году надо непременно. И подготовь почву у Травинского, либо у Дмитревского, чтобы дать его в «Звезду» или в «Неву».
Всё. Ленка идет на улицу, опустит.
Целую, привет всем. Твой Арк.
Дорогой Борис.
Для начала подтверждаю то, что ты, вероятно, уже сам знаешь, — что ты скотина. На письма надо отвечать, особенно сейчас.
Засим даю тебе отчет о расширенном совещании секции нфп СП, имевшем место вчера, на котором я присутствовал. Совещание это имело цель, как об этом заявил Тушкан, подготовить материал для выступления Л. Соболева на предстоящем съезде писателей[26] в части нашего жанра. Имели место: Тушкан, Казанцев, Гуревич, я, Жемайтис, Толя Днепров, Забелин, трое ребят из «На суше и на море», Ким, Лейтес, Томан, Ляпунов, Глеб Голубев, Этингоф, Жигарев, две девочки из Дома детской книги и еще какие-то подонки. Да, Колпаков. Странная история получилась с приглашениями. Пригласительные билеты получили все, кроме молодых фантастов (не считая Толи). Меня а день пригласил по телефону Ляпунов. Теперь, после того что там произошло, я начинаю видеть (правда, очень смутно) известный смысл в этом.
Итак. Докладывал Брандис. Обыкновенное брандис-дмитревское библиографическое выступление, с преимущественной оценкой вещей по научности и ненаучности. Впрочем, нас он похвалил, подробно (насколько это можно было в таком докладе) остановившись на «В», «С», и «ПиК» отдельно. Затем выступали:
Ким: заграница ведет в фантастике широчайшее антисоветское и антикоммунистическое наступление. Привел несколько примеров, причем рассказывал с большим вкусом и азартом, как мог бы лакомка рассказывать о китайской кухне. Заявил, что наша фантастика, если не считать Лагина и Томана, не очень-то.
Лейтес: подтвердил Кима, после чего много и долго распространялся, как нехорошо в фантастике опровергать Эйнштейна, развивая мысль Брандиса о том, что «мы не против любой гипотезы и любого допущения, на то и фантастика, но, товарищи, нельзя же так».
Ляпунов: очень интересно рассказал о фантастике в кино, какие у кого планы в этом отношении, что печатают за границей, привел некоторые данные. С 58 года и поныне выпущено у нас советских вещей — 78 отдельных книг и 208 рассказов в периодике, иностранных вещей — 9 отдельных книг и 70 рассказов в периодике.
Днепров: тоже подтвердил Кима и рассказал еще несколько произведений. Вообще он главным образом помалкивал. Между прочим, как раз в эти часы в том же здании шел пленум Московской организации ССП.
Жемайтис: дал оценку книг, выпущенных в «Мол. Гв».
Поделиться книгой: