Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

С. Бондаренко. В. Курильский

Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963–1966 г.г

Вступление

Эта книга продолжает серию «Неизвестные Стругацкие» и является второй во втором цикле «Рабочие дневники. Письма». Предыдущий цикл, «Черновики. Рукописи. Варианты», состоял из четырех книг, в которых были представлены черновики и ранние варианты известных произведений Аркадия и Бориса Стругацких (АБС[1]), а также некоторые, ранее не публиковавшиеся рассказы и пьесы.

Первая книга нового цикла рассказывала о жизни АБС с детства по 1962 год включительно. Настоящая книга продолжает это повествование.

Тем, кто читал первую книгу, позвольте напомнить, а тем, кто не читал, — сообщить, что перед вами повествование в документах и воспоминаниях (которые тоже являются отчасти документами) о жизни Аркадия и Бориса Стругацких. Речь идет в основном о жизни творческой. Факты личной жизни затрагиваются лишь в том случае, если они имели влияние на само творчество АБС (реальные случаи, перенесенные в произведения; прототипы персонажей и т. п.), либо на возможность заниматься творчеством (проблемы со здоровьем — своим и близких, переезды и ремонты, занятость детьми). Последовательность документов в этой работе в основном хронологическая.

Цель составителей — сообщать читателю как можно меньше фактов, не подкрепленных документами, и вообще, во главу угла поставить сами документы, ибо никакой самый яркий пересказ все-таки не может заменить показа оригинала: так будет и правдивее, и точнее.

Вся наша жизнь состоит из документов, начиная со свидетельства о рождении и заканчивая свидетельством о смерти. Конечно, не всё, представленное в этой работе, может и должно считаться эталоном правдивости. Многое (особенно опубликованные критические работы о творчестве АБС) могло писаться с обязательной оглядкой на внешние обстоятельства, исходя из политических реалий и задач того времени. Некоторые источники (особенно воспоминания) могут ошибаться в деталях (так не было, но, скажем, настолько хотелось, чтобы было, что как бы произошло на самом деле) и даже явно противоречить друг другу. Но документы не отражают субъективного отношения публикатора к описываемому материалу и дают возможность читателю самому составить представление о данном предмете.

Для кого интересна эта работа? Для любителей творчества АБС, что естественно. Для историков литературы советского периода, для историков описываемого периода вообще, для исследователей тайны творчества. И, разумеется, для обычных читателей, неравнодушных к книгам Авторов. Ведь даже просто чтение писем или позднейших воспоминаний АБС позволяет нам по-новому взглянуть на написанное ими — заставляет переживать и радоваться вместе с Авторами, негодовать и возмущаться, ликовать и недоумевать; ждать вместе с Авторами решения какого-то вопроса и всегда поражаться, как постепенно, из домашних заготовок, из споров общего характера двух хотя и братьев, но весьма разных людей рождаются новые и новые книги.

Изложение, как и в предыдущих книгах с названием «Неизвестные Стругацкие», будет весьма эклектично, как эклектична жизнь любого человека, где личное переплетается с общественным, мечты с обязанностями, а друзья с врагами. Помимо собственно задумок и обсуждения рождающихся произведений АБС в материалах книги будет упоминаться самими Авторами работа «на сторону» — переводы и сценарии, взаимоотношения Авторов с различными редакциями, с писательскими организациями, а также окололитературная атмосфера тех лет: «дружеские» и «вражеские» группировки, «война» молодых против старых, «противостояние» мнений о фантастике… Всё это будет описано в соответствии с тем, в какой мере об этом сообщали друг другу в цитируемых письмах Авторы, иногда с дополнением воспоминаниями или отрывками из упоминаемых Авторами публикаций.

Для молодых читателей многое из упомянутого Авторами будет внове, а старшее поколение сможет сопоставить тот или иной материал со своими личными впечатлениями. Так что, вполне возможно, образуется еще одна группа читателей этого труда — «воспоминателей», или «ностальжистов».

Используемые документы

Костяк книги составляют переписка АБС за долгие годы и рабочий дневник, который Авторы регулярно вели, съезжаясь для работы.

Вообще, эпистолярный жанр — это одна из сторон творчества любого писателя, а уж для пары писателей, разделенных пространством, переписка друг с другом — необходимая часть работы. То, что у писателя-одиночки происходит невидимо-неслышимо (новая идея, проработка деталей, размышления о нужности-ненужности какой-либо линии повествования), у творческого коллектива неизбежно озвучивается: при встречах — в ходе личного общения, между встречами — в переписке и по телефону. АБС регулярно писали друг другу довольно долго, и переписка сошла на нет только, как когда-то сообщил АНС в передаче «Очевидное — невероятное», после установления прочной телефонной связи между Москвой и Ленинградом.

Письма, к сожалению, сохранились не все, но и количество оставшихся впечатляет: более тысячи. Это сейчас, при наличии Интернета и электронной почты, столько писем деятельный человек может без труда написать за год, а в то время… вспомним… бумага, ручка и чернила, потом — пишущая машинка; и не щелкнуть мышкой «Отправить», а сложить бумагу, вложить в конверт, заклеить, налепить марку, надписать адрес… да еще и отнести к ближайшему почтовому ящику, а то и на почту, так как зачастую письма сопровождали и непрерывно пересылаемые рукописи…

Первое сохранившееся письмо относится к 1942 году. С 57-го года переписка становится регулярной, достигает пика в 66-м году и прекращается в 84-м году. Продолжившееся телефонное общение, к сожалению, материальных следов не оставило.

Рабочий дневник велся регулярно с 3 марта 65-го года и по последнюю рабочую встречу Авторов в конце 90-го года. Состоит этот дневник из трех общих тетрадей, исписанных мелким почерком обоих Авторов. В рабочем дневнике нередко встречаются рисунки персонажей, зарисовки обстановки, а то и карты местностей, относящихся к произведению, которое писалось в то время. Две тетради заполнены полностью, в третьей — только первые сорок страниц.

Кроме рабочего сохранился еще один дневник — дневник приездов АНа в Питер к маме. Это был тот период времени, когда АБС съезжались на квартире у мамы, днем писали, а вечерами, регулярно-традиционно, играли с мамой в карты, в «девятку», поэтому большая часть этой тетради заполнена результатами этих игр, зачастую по ней можно узнать лишь даты приездов АНа в Питер, но есть и отметки, над чем именно братья работали в то время.

Помимо названных документов, эта работа содержит некоторое количество дополнительных материалов[2], так или иначе относящихся к творческой жизни АБС. Что под этим подразумевается? Во-первых, воспоминания самих АБС и о них, посвященные каким-либо конкретным событиям. Во-вторых, переписка Авторов с издательствами и киностудиями, а то и с друзьями-литераторами. В-третьих, статьи самих Авторов (напечатанные и черновики) и статьи о творчестве АБС, опубликованные в описываемое время и иногда упоминаемые Авторами в переписке. Дополнительные материалы, как правило, даются отрывочно — лишь та необходимая часть, которая позволяет читателю полнее представить себе те годы, те настроения и ту работу, на которую у Авторов уходила львиная доля времени, когда они находились вдали друг от друга.

И еще одно замечание. В данной работе используются отнюдь не все документы, а только те, с которыми составители имели возможность ознакомиться к моменту написания этой книги. Некоторые документы пока закрыты для публикации: это, к примеру, личные дневники АБС, содержащие, конечно, и немало моментов, имеющих прямое отношение к их творчеству. Некоторые документы не попали пока в поле зрения группы «Людены» (особенно это касается воспоминаний знакомых и друзей АБС и их переписки). Работа над подробнейшей документированной биографией АБС будет продолжаться и после издания этой книги, поэтому любые материалы, так или иначе дополняющие данное исследование, будут приветствоваться «люденами».

1963

Шестидесятые годы — самые продуктивные у АБС.

С одной стороны — они уже выработали оптимальную методику работы вдвоем. С другой — возраст (а вместе с ним и неизбежные болезни, быстро наступающая усталость) еще не мешает писать, позволяет встречаться очень часто, несмотря на вынужденное сочетание творчества — в первой половине шестидесятых — со службой.

В шестидесятых общественное признание АБС уже присутствует, а давление общественной системы еще не создает серьезных помех для творчества и публикаций.

Что касается самого творчества, то Авторы теперь выработали свой стиль, свое, им одним присущее своеобразие. Их книги уже имеют объем, глубину (второй, третий слой — не только для чтения, а и для перечитывания), но при этом легкость, изящество, которые свидетельствуют: Авторы еще не устали — ни от творчества, ни от жизни, ни от борьбы.

Шестидесятые — это самые популярные произведения АБС. И пусть ХС более ажурна, ГО более глубок, а ЗМЛДКС больше жизнен, — всё равно читатель, предложи ему назвать произведения АБС, первыми вспомнит ТББ и ПНВС.

В самом начале шестидесятых годов Авторы более четко определили свое отношение к интеллигенции. Тому были серьезные причины.

ИЗ: БНС. О НАСТОЯЩЕМ ВО ИМЯ БУДУЩЕГО

«Трудно быть богом» — непосредственный отклик на изменения окружающей нас действительности. После той знаменитой встречи в Манеже[3] ситуация в стране обострилась, и наше мировоззрение дало некую трещину. Мы поняли вдруг одну вещь: не все люди, говорящие, что они коммунисты, ратуют за коммунизм… совершенно не все они находятся по одну сторону баррикады. Вот и Никита Сергеевич — человек, к которому я отношусь с глубочайшим уважением, человек, который сделал очень много в нашей истории, — при всем при том, коль скоро речь шла о культуре, коль скоро речь шла о роли интеллигенции и интеллигентности, находился по другую сторону баррикады от меня. Я преклоняюсь перед ним, как перед человеком, первым поднявшим руку на репрессивный социализм, на Сталина, переориентировавшим наше мировоззрение. Мы ведь были сталинистами. Отпетыми причем. И этот человек сделал нас во многом такими, какие мы есть сегодня. И в то же время он был по другую сторону баррикады. Он не понимал, какую роль играет Культура в жизни человека. Он не понимал, какую роль играет Культура в становлении коммунизма — самого святого понятия нашей жизни… Понимал это вульгарно, примитивно, с позиций невежественного человека. И «Трудно быть богом» в значительной степени было ответом ему. То, что критик Нудельман в свое время назвал «публицистическими Отмелями», — составляет костяк повести. Это рассуждения об интеллигенции, о том, зачем нужна интеллигенция, почему она необходима в каждом государстве… Вспомните, чем занимается Румата. Он спасает интеллигенцию. Это вообще было время, когда мы начали обожествлять интеллигенцию, считая, что именно она является панацеей от всех бед. Потом от этой идеи мы вынуждены были отказаться, но тогда она вела нас.

В начале 63-го года АН был занят подготовкой нового альманаха в издательстве «Знание». Первоначальное название («Мечта и наука») осталось лишь в проектах. Первые две вышедшие книги, «Новая сигнальная» и «Черный столб», были ненумерованными выпусками, а затем уже стали издаваться привычные любителю фантастики сборники НФ под номерами — от № 1 (1964 год) до № 36 (1992 год). В архиве АБС сохранился список авторов, произведения которых планировалось включать в первые сборники. В списке авторы подразделялись на «РАБОТЯГИ (контролируемые)»: Варшавский, Войскунский и Лукодьянов, Гансовский, Гуревич, Днепров, Емцев и Парнов, Михаилов, Росоховатский, Рич и Черненко, Стругацкие, Чижевский, Шейкин); «СВОБОДНЫЕ ХУДОЖНИКИ (неподконтрольные)»: Альтов, Аматуни, Бердник, Гор, Громова, Ефремов, Журавлева, Казанцев, Колпаков, Лагин, Мартынов, Полещук, Томан, Мееров; «РЕЗЕРВ»: Биленкин, Васильев, Богута, Владко, Долгушин, Забелин, Коптев, Котляр, Миронов, Разговоров, Теплов, Ткачев, Суркис. Намечен также перечень рецензентов: Андреев, Брандис, Дмитревский, Кардин, Нудельман, Рюриков, Травинский. Все — знакомые фамилии по тем временам. Многих помнят до сих пор, иные давно забыты…

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 4 ЯНВАРЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Борик!

Информация:

1. Выслал девять экземпляров «Стажеров», сегодня вышлю еще восемь и, если повезет, четыре экз. «Фантастики, 1962 год» — уже вышла и на днях пойдет в продажу. Когда раздаришь (имею в виду «Стажеров») — напиши, можешь рассчитывать еще штук на пять, но не больше. А лучше, если обойдешься тем, что есть.

2. Положение с литературой достаточно прочное. Слухи всякие, но в основе — уверенность, что литературы это коснуться не может. Н. сказал, будто бы, что талантливые вещи, как бы остры они ни были, публиковаться будут. Есть также признаки того, что имеет место даже сожаление по поводу происшедшего. Я пишу так неопределенно потому, что информация, коей я располагаю, чрезвычайно противоречива и зашумлена разного рода личными настроениями, симпатиями, предвзятыми мнениями и так далее. Но ясно одно: работать можно и нужно.

3. В «Знании» все непрерывно нетерпеливо подсигивают. Статья Дмитревского и Брандиса здесь не очень понравилась. Андреев требует поставить в первый номер нашу статью, но я не знаю, удобно ли это. Варшавскому передай, что в первый номер идет его серия «В Космосе», а во второй — рассказы, кои он послал дополнительно. Толя Днепров подсунул рассказы старые, плохие, из-за этого возникнут, вероятно, некоторые трения между ним и Андреевым. Мы с Ленкой[4] были у него позавчера на встрече с Борунем, я ему (толе) намекнул, что он теперь должен работать особенно тщательно.

4. Все — и в «Мол. Гв.», и Андреев, и в «Знании», и Север[5] — очень жаждут «Радугу». «Радуга» сейчас на машинке, будет готова в понедельник, я немедленно вышлю тебе экз.

5. Передай Травинскому, чтобы он немедленно начал работу над статьей, ее очень требуют в «Знании» и как можно скорее, ибо время положить перед верхами готовый материал для первых трех номеров неумолимо близится.

Вот пока всё. Теперь предложения по работе. Полагаю по получении «Радуги», чтобы ты тут же сел и набросал последнюю главу от лица Роберта. Ничего не дожидайся. Но это работа на день-два. А постоянно работать давай так: ты правильно говорил при расставании, что надобно попробовать писать по отдельности. Пиши «Магов», а я буду писать «Кракена». У меня уже руки чешутся.

Вот всё. Крепко обнимаю, твой Арк.

Пиши много и часто.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 12 ЯНВАРЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Бобка.

Покою мне нет, вожусь с новым альманахом, читаю новые рукописи, ругаюсь с авторами и так далее. Вот еще чума на мою голову. Раньше этим занимался К. Андреев, но нынче он надолго слег в больницу — совсем расклеился старик, его контузило миной в голову, и вот теперь это начало сказываться. Официальные руководители альманаха расползлись в командировки, остались Малинина — женщина глупая — и Олежка,[6] который загружен другой работой.

Статья Дмитревского идет во второй номер, это уже утверждено, на днях ему пришлют письмо. Мне было неважно, я бился за него, но сделать ничего не мог: местные власти объявили, что над статьей надо еще много работать.

Пусть Травинский шлет статью, там видно будет, традиционная она или нет. Джереми[7] написал чудесную рецензию на «Экипаж „Меконга“», я даже не ожидал — такая восхитительно свежая, немного хулиганистая и очень эмоциональная. Она тоже идет в первом номере. А Колпаков прислал рецензию на «Стажеров» — очень хорошая и короткая, тоже не ожидал. Парень он, оказывается, умный, увидел в книге всё, что мы хотели в ней дать, а заодно и вообще во всех наших книгах. Она пойдет, видимо, во второй номер. В общем, если Травинский пришлет свою статью, то я постараюсь настоять на опубликовании во втором номере Травинского, Дмитревского и Колпакова, и таким образом русская часть публицистики у нас собрана, и болеть за нее голова у меня не будет. (Всё сказанное имеет смысл лишь в том случае, если нас не прикроют с первого же номера, а такая опасность всё еще имеет быть.)

Полещук написал повесть «О планете Земля», идея — биография создателя антигравитационного двигателя, то есть самого Полещука, надо сказать, биография очень интересная. Там же действуют летающие тарелки, всякие чудеса и прочее. Читалось с удовольствием.

Лему «С» посылай непременно. Молодежным техникам насчет г… еще не сказал, но скажу непременно и попробую добиться, чтобы прислали тебе официальную просьбу о прощении. А Днепров — не засранец, его здесь не было почти два месяца, и в создании этого номера он не участвовал.[8] Материалы по «Магам» попробую выслать тотчас же.

Ответы:

1. «ДР» читали: Андреев, Ленка и Екатерина Евгеньевна.[9] Андреев сказал, что вещь хорошая, но хватит об этом писать. Ленке не очень понравилось — говорит, что первая часть растянута и загромождена рассуждениями. Е. Е. с нею солидарна, добавила еще, что написано от холодного разума, и нет там ни капли теплоты к описываемому миру.

2. Насчет ССП ничего не слыхать. Насчет секции — тоже.

3. В «Вопли» схожу. Ужо.

4. Про рецензии не напоминай, а то буду матом. Слушай, мама, по-моему, очень больна. Смотри-посматривай. Сходи сам за дровами. Таскай сам продукты. Возможно, на днях приедет Ленка побыть с мамой и поухаживать за нею. А ты смотри, не давай маме пока выходить на улицу. Вот всё.

Жму правое третье щупальце, твой Арк.

Подготовка к составлению сборника — общение с авторами, рецензирование и редактура их рукописей — отнимала немало времени у АНа. Рецензии АНа, а сохранилось их в архиве АБС немало — около ста, — отличаются глубиной и тщательностью разбора. Оценка рукописи, которой позавидует профессиональный критик, и редакторские замечания по улучшению рукописи, которым позавидует профессиональный редактор, — и это в то время, когда рецензии писались большею частью ради легкого заработка или для элементарной отписки! Для примера приводим одну из рецензий АНа того времени.

ИЗ АРХИВА. РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ Н. РАЗГОВОРОВА «ЧЕТЫРЕ ЧЕТЫРКИ»

Фантастический памфлет — довольно популярный среди читателей и авторов вид фантастической литературы. В подавляющем большинстве случаев он имеет дело с нашими идеологическими и политическими противниками, и в этом отношении едва ли не лучшим советским автором является Л. Лагин. К сожалению, у нас в фантастике почти нет (рецензенту, во всяком случае, неизвестны) произведений, решающих в памфлетном, гротесковом плане серьезные проблемы и разногласия, возникающие в среде наших современников и соотечественников в результате свойственного многим убежденным людям стремления занимать по отношению к тем или иным явлениям жизни общества весьма крайние позиции. Повесть Н. Разговорова до известной степени призвана восполнить этот пробел.

Всем памятна дискуссия «физика против лирики», занимавшая одно время серьезное место в сфере интересов советской молодежи. Дискуссия официально окончена, но большинство ее участников, естественно, не было убеждено и удовлетворено ее ходом и исходом. Боюсь, что за немногими исключениями выступления в «Комсомольской правде» звучали весьма наивно и, мягко выражаясь, неубедительно. Для неискушенной жизнью молодежи и для части старшего поколения, отравленной деляческой атмосферой времен культа личности, сама наша эпоха могучих рывков науки и техники представляется неопровержимым доказательством правоты «физиков». К сожалению, мало кто из них отдает себе отчет в том, что искусство, являясь наряду с наукой основным методом познания действительности, призвано совершать поистине титаническую работу в области перевоспитания людей в коммунистическом духе, что без искусства никогда не будет коммунистического человека, а выйдет в лучшем случае добросовестный ограниченный инженер американского типа, не желающий от жизни ничего, кроме развития по своей узкой специальности и на всё остальное взирающий лишь с точки зрения потребительской, самодовольный мещанин без вкуса, без способности к тонкому чувству, без творческого воображения.

Н. Разговоров попытался в памфлетном духе «обыграть» эту тему, доказать, как беспомощна и ограничена мысль, лишенная одухотворяющего влияния «лирики». Действие повести происходит на Марсе, на планете, во всем похожей на Землю (таково допущение автора), но на которой сто тысячелетий назад «физики» разгромили «лириков» и уничтожили все «лирические» традиции, все «лирическое» наследие. Жители Марса — сплошь ученые, даже слово «человек» заменено словом «ученый». Жизнь людей проходит в трудах во славу науки, в научных развлечениях и — это единственная уступка «лиризму», допущенная тысячелетия спустя после разгрома «лириков» — в выдумывании подарков. Существует даже отрасль науки — подарковедение — стоящая по важности на третьем месте после физики и математики. Подарки очень своеобразны: один из героев колеблется, подарить ли жене к дню рождения некий штальпель (?) или очки из метеоритного стекла. На планете давно не существует домашних и иных животных в силу, по-видимому, их полной бесполезности для «физиков». Это обстоятельство и приводит к огромным недоразумениям, когда на Марсе оказывается четвероногий космонавт, запущенный с Земли.

Правильно решить тайну Живого (так ученые Марса назвали собаку) удалось лишь чисто «лирическими» средствами. С одной стороны, «лирически» мыслящий маэстро Кин, отказавшийся от методов строго научных и обратившийся к методам эмоциональным, а с другой стороны, профессор Ир, раскапывавший остатки уничтоженного «лирического» наследия, сделали вывод, что космонавт не является разумным существом, а является приветом, посланным с другой планеты и воплощенным в не допускании иного толкования доверчивое отношение Живого к людям, является собакой, животным, давно исчезнувшим с лица Марса. Эти поиски, с одной стороны даже драматические, а с другой — по-настоящему смешные, и составляют основное содержание повести.

Повесть написана хорошим, крепким языком, на вполне профессиональном уровне, с настоящим большим юмором. Совершенно великолепна в этом отношении (я говорю о юморе) вторая часть повести, в которой речь идет о изысканиях Ира. Весьма поучительна ошибка профессора Бера, который на основании чистой логики построил совершенно неправильную гипотезу. И поистине превосходно изложены мысли Кина, додумавшегося до сигнала из другого мира, не допускающего двояких толкований.

Всё это вместе взятое — и известная актуальность темы, и правильный взгляд автора, и литературные достоинства повести — заставляет рецензента самым решительным образом рекомендовать повесть для напечатания в одном из ближайших номеров альманаха. Повесть не относится к той многочисленной категории произведений, которые можно печатать, а можно и не печатать. Рецензент не знает автора повести, но считает необходимым не терять с ним контакта и поощрять его на новые произведения в том же духе. Слава богу, нерешенных проблем в нашей жизни, а также проблем, относительно которых господствуют неправильные взгляды, у нас не занимать-стать.

В порядке улучшения повести, чтобы скорее довести ее до более высокой литературной кондиции, следует предложить автору следующее:

1. Свести первую главу с четвертой и ее содержание вложить в речь профессора Ира.

2. Вымарать из повести всё, что касается опального положения профессора Ира, это не играет никакой роли в повести.

3. Прямо-таки механически сократить по крайней мере на четверть все речи и выступления, занимающие больше одной страницы.

4. Провести по всей повести тщательную саморедактуру, устраняя стилистические и вкусовые небрежности, а также уточняя мысли и формулировки.

5. Выбросить безграмотные выражения типа «солнечная галактика», «завершение работ по научному изучению Марса», алюминий из метеоритов, никель из созвездия и т. д. и т. п.

Интересно отметить, что после редактирования эта повесть выдержала немало публикаций, была даже включена в «Библиотеку современной фантастики», а ее автор, профессиональный журналист и переводчик, стал известен и как фантаст, написав одну-единственную небольшую повесть.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 13 ЯНВАРЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Боб.

Обращаюсь к тебе вот с каким делом:

В № 1 альманаха будут опубликованы 4 (а м. б., и сразу 6) рассказов Ильи Иосифовича. Совершенно необходимо и срочно дать в альманах маленькую, на пол-листа или чуть больше, врезочку о нем — кто, что, почему, зачем; в частности — сообщить, что готовится его сборник, какова его манера и пр. Врезка — предупреждаю — анонимна, будет идти от редакции. Нужна в течение недели. Напиши сам, или пусть Травинский, или сам Варшавский. Пришли мне сюда, я передам. Вот пока всё.

Напиши, как здоровье мамы, что там происходит? Может, действительно, надо Ленке приехать и помочь? Целую, твой Арк.

P. S. Работаю с «Кракеном».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 18 ЯНВАРЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Боб.

Только что позвонил мне Илья Иосифович, жду его к себе в 4 часа, после чего вместе пойдем на обсуждение «Мира приключений» в ЦДЛ. Так что об обсуждении специального письма писать тебе не буду, он сам расскажет. Он передал мне, что ты жалуешься, будто я пишу непонятные письма. Черт тебя знает, что ты имеешь в виду. Я человек простой, простодушный, пишу, что чувствую, если нечего писать о том, что знаю.

К делу. Андреев в больнице, и предполагается, что «Мечту и науку» должен вести я. Но я не могу. Все мои усилия разбиваются о ватную непробиваемость штатных работников и вязнут в общей тревожной атмосфере в связи с событиями на культурном фронте. Вообще-то говоря, основной материал уже весь собран, не хватает только так наз. научных комментариев. Это тот самый фиговый листок, которым издательство «Знание» должно прикрыть литературное направление альманаха от зловещих взоров руководства Общества по распространению. Когда создавали и обсуждали альманах, все казалось очень просто: имеем, скажем, рассказ Гансовского «Новая сигнальная». Оглядываемся — кто авторитет по оккультным наукам? Такой-то. Посылаем ему рассказ, и он пишет доброжелательно, что так, мол, может и не быть, но с другой стороны всё возможно. На деле оказалось все гораздо сложнее. Мало того, что ученым не до литературы, и они берутся за это дело с величайшей неохотой. Самое главное в том, что очень немногие вещи поддаются комментированию в принципе. Ну как ты научно прокомментируешь наших «Мигрантов»? А без фигового листка нас не выпустят. В общем, мне надоело это блудословие, и в понедельник я иду туда и ставлю перед начальством ультиматум: либо нас выпустят без комментирования, а в качестве фигового листка мы налепим пару популярных статей за подписями академиков (статьи пишут сами сотрудники издательства), либо я ухожу. Если ультиматум примут, хорошо. Если не примут, я вместе с Толей Днепровым напишу в руководство Общества письмо с разъяснением, что комментарии не нужны, ибо фантастика должна, мол, комментировать сама себя. Нет, безбожно, безбожно затягивается выпуск. Теперь его отложили на 29 января. Т. е. сдачу в производство. Это очень нервирует меня и мешает спокойно работать. Оттяжка привела уже к тому, что «Новую сигнальную» придется выбросить из номера, ибо сборник Севера в Детгизе выйдет раньше. Ну их всех к черту. Начальство в «Знании» хотят иметь шкурку с вареных яиц: только доход от альманаха, а риск на себя брать никто не хочет, и сотрудников на него не дает.

Относительно «ДР» ничего определенного сказать не могу. Есть рецензия Андреева, но я еще не читал. Отнес экзы в «Молодую Гвардию» Беле Григорьевне.[10]

Вот всё. Поцелуй мамочку. Жму тебе, твой Арк.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 1 ФЕВРАЛЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Боб.

Давно что-то ни от тебя, ни от меня нет писем. К делу.

I. В альманахе прежний бардак, ибо большим он быть не может. Едва собрались сдавать, как а) выяснилось, что повесть Бабата недоработана и ее следует перенести в №№ 3,4,5; б) выяснилось, что запрещается давать вещи с продолжением и потому нужно изгильнуться и дать вещи в виде отрывков; в) директору пришло в голову, что для быстроты надобно печатать альманах не на 15 листов, а всего на десять; г) статьи ученых, являющиеся непременным атрибутом издания, никуда не годятся; д) заболел художник, который должен оформлять первый номер. Поскольку Андреев сильно болен, в этой жуткой и гнусной каше варюсь я. Терпения у меня не хватило, я послал всех к чертям свинячим и сказал, что пока издатели сами не разберутся в этих делах, чтобы меня не беспокоили. Статью Дмитревского проталкиваю всеми силами, хотя она не бог весть что, наша гораздо интереснее. А все здесь, кроме Ивана Антоныча,[11] этому сильно сопротивляются. Сегодня полдня сидел с Дмитревским и правил. Сегодня же мне объявили, что в первый номер пойдет «Далекая Радуга». Надо подготовить первую половину. Что именно подготовить? Никто не знает, понеже никто не читал. Читала только Малинина и Андреев. Андреев писал рецензию в пьяном виде, понять ничего решительно невозможно, кроме того, что отдельные образы удались, а отдельные — нет, и что Камилл слишком демоничен, и что вообще-то при коммунизме может быть и такое. Малинина считает, что приготовлять ничего не надобно, а только решительно сократить четвёртую главу, где рассуждают. Ты с нею согласен, посмотри и выскажи соображения, а то и сократи. В общем, напиши свои соображения поскорей, имея в виду, что «ДР» пойдет двумя отрывками самостоятельными, вернее, относительно самостоятельными, конечно. После первого отрывка будет написано: «Очередной отрывок повести см. в одном из ближайших номеров». А сдавать альманах собираются 15-го.

2. Вовсю пишу «Кракена», написал уже тридцать с лишним стр. Прочитал Ленке, ей понравилось. Говорит, что образ уже есть, и кракен введен очень естественно для неподготовленного читателя. Буду работать дальше.

3. Сегодня я первый раз в Детгизе, и мне сразу пришлось решать вопрос о включении нас в план 64-го года. Ты уж извини, но я вставил «Седьмое небо», повесть о нашем соглядатае на чужой феодальной планете, где два вида разумных существ. Я план продумал, получается остросюжетная штука, может быть и очень веселой, вся в приключениях и хохмах, с пиратами, конкистадорами и прочим, даже с инквизицией. Если хочешь, пришлю план. Сегодня же эту повесть вытянул у меня «Искатель» для двух последних номеров года.

Вот пока все новости. Целую, твой Арк.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 6 ФЕВРАЛЯ 1963, М. — Л.

Дорогой Боб.

Только что написал одному из наших поклонников в Ровно, который облаял нас за выдержку из стенограммы в «Тех. мол.». Я прочитал эту выдержку и за голову схватился. Ну и бл…во! Действительно, на умного человека она может произвести ужасное впечатление. Я написал, что гранки мне показаны не были, и за эту галиматью мы не отвечаем.

Дела:

1. Сашка Горбовский принес мне три номера французского журнала «La Vie Ouriere» (хрен его знает, что это значит), где печатается «Le chemin d'Amalthee» par A. et В. Strougatski. Журналы №№ 950, 951, 952, за ноябрь прошлого года. Там самая середина повести.[12] Журнальчик, впрочем, говенный.

2. Оттиск статьи пришли обязательно. Это смачно. Молодчина, Боб!

3. ВопЛи не посещал, некогда и неинтересно.

4. 4-ю главу попытаюсь выкинуть, во всяком случае — рассуждения.

5. Вчера исполнилось ровно полтора листа «Кракена». Пожалуй, есть уже нормальных сорок страниц, печатаю ведь я с походом. Тебе же рекомендую писать о том, что хочется, гражданская совесть приложится. Пиши и не мучайся.

6. ДР читал Дубровский, зав. редакции, где выходит наш альманах. Сказал, что если бы прочитал раньше, то не ломал бы голову ни над Бабат, ни над Полещуком, а с ходу сунул бы в первый номер. Сейчас читает Этингоф, зам. главного редактора, и ждут позитивных предложений Андреева.

7. Денег из Калининграда не получал.

8. О «Седьмом небе» напишу дополнительно. Можно быстро и легко написать смачную штуку. «Седьмое небо» прочно пошло в план Детгиза на 64. А когда писать — проблема вечная. Вот я скоро освобожусь, будет свободнее, буду тебе слать черновики, а ты будешь править, или еще как-либо устроимся. Главное, не вешай носа.

9. Насчет специального письма ничего не помню, хоть убей.