Помоги проекту - поделись книгой:
Мария С. де Аррисабалага».
Несомненно, это была уловка. Но если его Лидия и вправду…
В тот же вечер он пошел к ним, и прием, который оказала ему сеньора, удивил Небеля: не слишком любезная и отнюдь не похожая на грешницу, которая ищет прощения…
— Если вы хотите видеть ее…
Небель вошел вместе с матерью и увидел свою любимую в постели. Она лежала, поджав ноги, и с таким свежим личиком, какое бывает только в четырнадцать лет.
Он сел возле нее, и напрасно мать ожидала, чтобы они заговорили: они только смотрели друг на друга и улыбались.
Вдруг Небель почувствовал, что они остались одни, и тут его осенило: «Мать все это подстроила, чтобы в порыве страсти я потерял голову… и потом вынужден был бы жениться на Лидии».
Но и в эти последние четверть часа, которые ему подарили в надежде добиться от него брачного обязательства, восемнадцатилетний юноша был бесконечно счастлив — как и в тот раз, когда он стоял с Лидией у стены, — что любовь их чиста и прекрасна в своем поэтическом ореоле.
Только Небель мог сказать, каким огромным было его счастье, воскресшее после крушения. Он уже не помнил той клеветы, которую лила ее мать в порыве бешеного желания оскорбить тех, кто не заслужил оскорбления. Но он чувствовал в себе холодную решимость порвать с сеньорой после того, как они поженятся. Сколько наслаждения сулила ему его нежная невеста, такая чистая и царственная, не ограбленная до времени, — которая лежала в постели, приготовленной и для него!
Когда на следующий вечер Небель пришел в дом Аррисабалаги, в подъезде было темно. Спустя некоторое время служанка приоткрыла окно.
— Их нет дома? — удивленно спросил он.
— Нет, они собираются в Монтевидео… И уехали в Сальто, чтобы переночевать на борту парохода.
— А-а! — в ужасе прошептал Небель. У него еще оставалась надежда.
— А доктор? Можно мне поговорить с ним?
— Его нет дома. После ужина он уехал в клуб.
Только раз, очутившись на темной улице, Небель поднял и тут же безнадежно уронил руки. Все кончено! Его счастье, только вчера обретенное вновь, потеряно, и теперь уже навсегда! Он предчувствовал, что на этот раз — выхода нет. Нервы безумной матери не выдержали… и он ничего больше не мог поделать.
Он дошел до угла и тут, остановившись под фонарем, стал тупо глядеть на выкрашенный в розовую краску дом. Обойдя вокруг него, он снова застыл под тем же фонарем. Никогда… никогда!
Так он и стоял до половины двенадцатого ночи. Наконец вернулся домой и зарядил револьвер. Но внезапно возникшее воспоминание заставило его опустить руку: несколько месяцев назад он обещал одному чертежнику немцу, что если когда-нибудь ему вздумается покончить с собой, — ведь Небель был еще совсем мальчик, — то прежде он непременно зайдет к нему. Его связывала со старым воякой из Гиллермо дружба, возникшая на почве долгих философских споров.
На следующий день рано утром Небель постучался к немцу в его бедную комнатушку. И тот все понял по выражению его лица.
— Уже? — только и спросил он с отеческой лаской, крепко сжав руку Небеля.
— А… Все равно!.. — ответил юноша, глядя в сторону.
И тогда чертежник очень спокойно рассказал ему историю своей собственной несчастной любви.
— Идите домой, — закончил он, — и если до одиннадцати вы не измените своего решения, возвращайтесь сюда, пообедаем вместе чем придется. После этого можете поступать, как вам угодно. Вы мне клянетесь?
— Клянусь, — Небель ответил ему крепким рукопожатием, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
А дома его ждала открытка от Лидии:
— А-а, так оно и должно было случиться! — воскликнул юноша и испугался, увидя в зеркале свое изменившееся лицо. Мать продиктовала ей это письмо, она и ее проклятое безумие! И Лидия, бедная девочка, сбитая с толку, написала его, оплакивая свою любовь. Ах! Если бы я мог когда-нибудь снова увидеть ее, чтобы рассказать, как я любил ее, как люблю ее и теперь, жизнь мою, душу мою!
Дрожа всем телом, он подошел к тумбочке и взял револьвер. Но снова опустил руку, вспомнив об обещании, данном немцу. А потом долго стоял на одном месте, упрямо счищая ногтем какое-то пятнышко, приставшее к матрацу.
Осень
Однажды вечером в Буэнос-Айресе Небель зашел в трамвай и, заняв место, погрузился в чтение. Неизвестно почему трамвай дольше обычного не трогался с места, и, удивленный, Небель наконец обернулся… Какая-то женщина, медленно и тяжело ступая, пробиралась по вагону. Мельком взглянув на нее, он снова взялся за книгу. А дама села рядом с ним и принялась внимательно изучать своего соседа. Временами Небель чувствовал на себе упорный взгляд незнакомки, но продолжал читать; наконец ему это надоело, и он в недоумении посмотрел на нее.
— Я так и думала, что это вы, — воскликнула дама, — хотя и не была уверена… А вы меня, наверное, не помните?
— Нет, помню, — ответил Небель. Он уже глядел на соседку во все глаза. — Сеньора де Аррисабалага…
Увидев, как удивился Небель, она улыбнулась ему улыбкой старой куртизанки, которая все еще старается нравиться мужчинам.
От сеньоры — какой он знал ее одиннадцать лет назад — остались одни глаза, да и те глубоко запали и потухли. Желтая кожа, в вечерних сумерках казавшаяся зеленоватой, словно пыльными бороздами, была изрезана морщинами. Щеки мелко подрагивали, а губы, по-прежнему полные и влажные, кое-как прикрывали гнилые зубы. Под оболочкой ее истощенного тела еще теплилась жизнь, и это благодаря морфию, что пробегал по жилам, разбавляя водянистую кровь и возбуждая издерганные нервы, — морфию, превратившему в скелет некогда элегантную женщину, с которой однажды вечером он листал «Иллюстрейшен»…
— Да, я очень постарела… И нездорова; у меня почки не в порядке… А вы, — добавила она, глядя на него с нежностью, — все такой же! Впрочем, вам ведь нет еще и тридцати лет… Лидия тоже не изменилась.
Небель снова взглянул на нее:
— Она не замужем?
— Нет… Как она обрадуется, когда я ей расскажу… Почему бы не доставить бедняжке эту радость? А вы не хотите навестить нас?
— С большим удовольствием… — пробормотал Небель.
— Вот и хорошо, приходите поскорее; ведь мы когда-то так много значили для вас… Наш адрес: Боэдо, 1483; квартира 14… Правда, положение наше сейчас незавидное…
— Ну что вы! — смущенно возразил он и поднялся, пообещав вскоре зайти к ним.
Двенадцать дней спустя, перед отъездом на свой сахарный завод, Небель решил выполнить обещание, данное сеньоре.
Он нашел их по адресу, в бедной квартирке на окраине города. Его приняла сеньора де Аррисабалага, Лидия тем временем заканчивала туалет.
— Итак, одиннадцать лет! — снова заметила мать. — Как бежит время! У вас с Лидией уже могла бы быть куча ребятишек!
— Конечно, — улыбнулся Небель, оглядываясь вокруг.
— О, наши дела — не слишком хороши! А вы, должно быть, живете на широкую ногу… Я столько слышала о ваших плантациях… Это ваше единственное предприятие?
— В Энтре-Риос у меня тоже плантации…
— Какой вы счастливец! Если бы у меня была хоть одна… Я всегда мечтала провести несколько месяцев в деревне, но мечты остались мечтами!
Она замолчала, бросив на Небеля быстрый испытующий взгляд. А ему одна за другой приходили на память картины прошлого, одиннадцать лет назад погребенного в сердце. И сердце больно щемило…
— А все это из-за отсутствия связей… Так трудно иметь хорошего друга в нынешних условиях!
Сердце Небеля сжималось все сильнее. В эту минуту вошла Лидия.
Она тоже сильно изменилась. Ведь наивность и свежесть, украшающие девушку в четырнадцать лет, покидают ее к двадцати шести. И все-таки она была прекрасна. В ее нежной шее, в спокойном и мягком взгляде было что-то неуловимое, говорившее об уже изведанной любви. И мужским чутьем Небель понял это. Понял он и то, что образ прежней Лидии должен сохранить навсегда.
Они беседовали о самых обычных вещах с той сдержанностью, которая присуща зрелым людям. Когда Лидия вышла на минуту, ее мать сказала:
— Да, слабенькая она у меня… И когда подумаю, что на свежем воздухе она бы в два счета поправилась… Послушайте, Октавио, вы разрешите мне быть с вами откровенной? Вы ведь знаете, что я любила вас как сына… Мы не могли бы провести некоторое время на ваших плантациях? Это было бы так полезно для Лидии!
— Но я женат, — ответил Небель.
Смятение и досада отразились на лице сеньоры, на какую-то долю секунды ее разочарование было искренним, однако уже в следующее мгновение она шутливым жестом скрестила руки.
— Женаты, вы! О, какое несчастье, какое несчастье! Ах, простите меня!.. Я сама не знаю, что говорю… А ваша жена живет вместе с вами на плантации?
— Обычно, да… Но сейчас она в Европе…
— Какое несчастье! То есть… Октавио! — воскликнула она, протягивая к нему руки, со слезами на глазах. — Вам я могу сказать, ведь вы были мне почти сыном… Мы едва сводим концы с концами! Почему бы нам не поехать вместе с вами? Я буду по-матерински откровенна, — закончила она полушепотом, с вкрадчивой улыбкой. — Вы ведь хорошо знаете, какое сердце у Лидии, не так ли?
Она ждала ответа, но Небель по-прежнему молчал.
— Да, вы ее знаете. И неужели вы думаете, что Лидия способна забыть того, кого когда-то любила?
И, не ограничиваясь намеком, сеньора подмигнула ему.
Тут только измерил Небель всю глубину пропасти, в которую едва не упал когда-то. Именно такой матерью она и была всегда, а старость, морфий и нищета лишь завершили ее падение.
А Лидия… Когда он снова увидел эту женщину с нежной шеей, им овладело желание… Небелю продавали ее… и он не устоял перед странной победой, которую сулила ему судьба.
— Ты знаешь, Лидия? — засуетилась мать, когда девушка вернулась в комнату. — Октавио приглашает нас погостить у него на плантации, Как тебе это нравится?
Лидия нахмурила брови, но тут же овладела собой.
— Отлично, мама.
— Да, ты еще не знаешь… Он, оказывается, женат. Такой молодой! Ну мы-то ему почти родственники…
Лидия взглянула на Небеля серьезно и печально.
— Давно? — прошептала она.
— Четыре года, — чуть слышно ответил он. У него так и не хватило духа посмотреть ей в глаза.
Ехали они отдельно, поскольку в поезде могли оказаться знакомые. Лишь отойдя от станции, они втроем разместились в присланном с плантации открытом экипаже.
Когда Небель оставался один, за хозяйством присматривала только старая индианка, ибо его жена увозила с собой всю остальную прислугу.
Верной служанке он сказал, что привез с собой старую тетку и ее дочь. Обе они хотят отдохнуть и поправить пошатнувшееся здоровье.
Эта версия была вполне правдоподобна, так как сеньора угасала на глазах. Она приехала совсем больная, ноги у нее дрожали, и она с трудом передвигала их. Она жаждала морфия, который по просьбе Небеля не принимала четыре долгих часа, и теперь все в ней кричало, тоскливо моля о дозе наркотика, который живительной влагой пробежал бы по жилам этого ходячего трупа.
После смерти отца Небель забросил учебу, однако его познания в медицине были достаточны, чтобы предвидеть надвигавшуюся катастрофу; сеньора страдала тяжелыми приступами, во время которых ее почки совсем сдавали, а действие морфия только усугубляло состояние больной.
Еще в экипаже, не в силах больше сдерживаться, она жалобно взглянула на Небеля.
— Если вы разрешите, Октавио… Я больше не могу! Лидия, загороди меня.
Дочь спокойно загородила мать, и Небель услышал шорох подбираемого платья: укол следовало сделать в бедро.
Глаза сеньоры зажглись, и жизнь во всей полноте заиграла на ее лице, скрыв под своей маской печать, уже наложенную смертью.
— Вот теперь мне хорошо… Какое счастье! Я хорошо себя чувствую!
— Вам бы следовало бросить это, — сухо заметил Небель, искоса взглянув на нее. — Когда пройдет действие морфия, вам станет совсем плохо.
— О нет! Лучше смерть…
Весь день Небелю было не по себе. Он решил относиться к Лидии и ее матери, как к бедным больным женщинам — и только! Но с наступлением сумерек хищные звери принимаются точить когти… То же произошло и с Небелем — лишь только стемнело, с такой силой заговорил в нем голос плоти, что благие намерения отступили.
Они рано поужинали, потому что мать, совсем разбитая, хотела поскорее лечь. Невозможно было заставить ее пить молоко.
— Уй! Какая гадость! Я его терпеть не могу. Вы хотите, чтобы я омрачила себе последние годы жизни вместо того, чтобы умереть в радости?
Лидия сидела как ни в чем не бывало. Они перекинулись с Небелем несколькими словами, и только когда допивали кофе, он пристально взглянул на нее, но Лидия тотчас опустила глаза.
Четыре часа спустя Небель бесшумно открыл дверь в комнату Лидии.
— Кто это? — послышался вдруг ее испуганный голос.
— Это я, — чуть слышно прошептал Небель.
Белье зашуршало под тяжестью опустившегося на постель тела, и снова воцарилось молчание.
Но когда в темноте Небель коснулся ее прохладной руки, она задрожала всем телом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А потом, когда, утомленный, он лежал рядом с этой женщиной, которая познала любовь до него, в самых сокровенных глубинах его души пробудилась святая гордость юных лет, гордость за то, что ни одним прикосновением, ни одним поцелуем он не осквернил беспомощное существо, с трогательной наивностью доверившееся ему. Он вспомнил слова Достоевского, которых не понимал до сих пор: «Нет ничего более прекрасного, чем воспоминание о чистом и возвышенном; и ничто другое не в состоянии укрепить дух человека так, как это воспоминание». И Небель сохранил незапятнанным воспоминание о своей непорочной юности…
На шею ему скатились две тяжелые немые слезинки. И она, должно быть, вспоминала… Слезы Лидии падали одна за другой. Она оплакивала постыдное пробуждение от своего единственного счастливого сна,
IV
За десять дней не произошло никаких изменений; жизнь шла обычным порядком, хотя Небель почти не бывал дома. По молчаливому соглашению он и Лидия редко оставались наедине и только ночи проводили вместе. Но даже тогда подолгу молчали.
У Лидии было немало хлопот из-за матери, которая окончательно слегла. Невозможно было восстановить то, что сгнило, однако, желая хоть немного отсрочить неизбежное, Небель уже подумывал отнять у сеньоры морфий. Но однажды утром, неожиданно войдя в столовую, он застал врасплох самое Лидию. Увидев Небеля, она поспешно опустила юбку. Взгляд испуганный, в руке шприц…
— И давно ты этим занимаешься? — вымолвил он после недолгой паузы.
Поделиться книгой: