Черные небеса

В подъезде обыкновенной городской пятиэтажки было темно и пахло сыростью. Держась за перила, Ной поднялся на второй этаж и остановился перед единственной обшарпанной дверью. Тусклая лампочка едва разгоняла тьму, на стенах чернели проплешины, отвалившаяся краска большими кусками валялась на полу и похрустывала под ногами. После аккуратных, ухоженных домов Квартала, жилище Лайлы производило гнетущие впечатление: в Городе предпочитали не демонстрировать благополучие.

Ной постучал. С минуту было тихо, потом за дверью раздались торопливые шаги, звякнул замок, и в лицо ударил сноп яркого света. На пороге стоял невысокий полный мужчина в костюме и очках, со старомодной бабочкой на шее.

— Храни вас Бог, — сказал Ной.

— Храни вас Бог. Вы…

— Ной.

— Ах да! Конечно! Разумеется. Прошу вас, проходите!

Мужчина посторонился.

Контраст между мрачной, загаженной лестничной клеткой и квартирой поражал воображение: вместо старой краски на стенах красивая темно-синяя ткань; резная вешалка для одежды; картины, преимущественно фантастические пейзажи, пропитанные солнечным светом и густой зеленью деревьев; затейливая люстра на потолке, а под ногами — ковер с вышитым синим небом и редкими призрачными облаками. Глядя на него, Ной в нерешительности остановился, не смея топтать такую красоту острыми ледунцами.

— Прошу вас, — раздался голос у него за спиной. — Не смущайтесь. Я вынужден извиниться за Лайлу, она немножко задерживается — общественные обязанности. Она вот-вот вернется.

— Ничего страшного, — поспешно сказал Ной.

— Ледунцы можете оставить здесь, а тапочки я вам сейчас выдам.

Мужчина скрылся в одной из комнат, а Ной стал поспешно раздеваться, чувствуя себя не в свой тарелке — он терпеть не мог играть роль чужака. Кто знает, какие правила приличия приняты в этом доме? Без поддержки Лайлы можно легко сесть в лужу.

— Храни вас Бог!

Он поднял голову. В коридоре стояла невысокая женщина в тяжелом темно-синем платье под цвет стен, как две капли воды похожая на Лайлу. В голове Ноя мелькнула мысль, что именно так та будет выглядеть лет в сорок. Молодая прелесть не померкнет, она только созреет, нальется в спокойную зрелую красоту уверенной в себе женщины.

— Храни вас Бог!

— Меня зовут Руфь, я мама Лайлы.

— Ной.

— Я рада видеть вас, Ной. Прошу меня извинить, я должна ненадолго вас оставить — на мне кухня.

Она улыбнулась и стала еще больше похожа на дочь.

— Илион, пожалуйста, займи нашего гостя!

— Да, милая. Конечно!

Гамов сокрушенно качал головой.

— Ной, извините меня ради Бога — я слишком много времени провожу среди книг и порой забываю о приличиях. Меня зовут Илион Гамов.

— Ной Коштун.

— Очень, очень приятно! Прошу вас, идите за мной.

Они прошли в небольшую комнату, которую Гамов гордо назвал «мой скромный кабинет». Поедая почти все невеликое пространство над вошедшими довлели шкафы с книгами. Возле окна стоял массивный письменный стол, в центре комнаты — два кресла, разделенные столиком поменьше на тонких паучьих лапах.

— Располагайтесь, Ной.

— Спасибо. У вас много книг.

— Да. Эта библиотека — моя гордость. Я всю жизнь собираю книги. Они — единственная настоящая ценность, все остальное только материал для них.

— Никогда не думал об этом так.

Гамов оживился.

— Видите ли, Ной, я историк и на все смотрю с этой позиции. Века стирают все лишнее и незначительное, остается то, что действительно ценно: идеи, мировоззрения, нравственные задачи — книги. Люди стареют и умирают, а они живут.

— В школе я любил историю, — сказал Ной.

— Очень похвально! Школьная история — хороший старт для думающего человека, но, к сожалению, очень многие на ней останавливаются. С одной стороны это удобно — у людей создаются одинаковые ценности и оценки. Школьная история дает нам надежный тыл. Она безопасная и простая. Но, с другой стороны, она — искусственный суррогат, призванный не учить, а служить.

— Я не очень хорошо понимаю. Как может быть одна история и другая история? Это же противоречие, как одна правда и другая правда. История есть история — что было, то было.

— Было. Разумеется. Исторические факты одни и те же, но отношение к ним может быть разным. Если смотреть с этой точки зрения, то никакого противоречия нет. Каждое поколение, каждый общественный строй может иметь — и имеет — свою собственную историю.

Ной поерзал в кресле. Странные вещи говорил Гамов. Странные и спорные.

— Наверное, — осторожно сказал он.

— Если угодно, я продемонстрирую на примере.

Историк все больше воодушевлялся, словно прорвалось наружу что-то долго не имевшее выхода. Не дожидаясь реакции Ноя, он приступил к демонстрации.

— Начнем с самого начала — с истории Армагеддона. Все ее знают. Ее проходят уже в начальных классах, не так ли?

Ной кивнул.

— Могу я попросить вас рассказать то, что вам говорили об этом в школе?

— Ну…

Ной принялся лихорадочно копаться в воспоминаниях.

— Э-э… Мера грехов человеческих переполнила чашу. Настала пора искупления. И послан был Первый Ангел. Он потряс землю и закрыл небо темной пеленой.

Память исправно выдавала зазубренные прописные истины, и Ной оживился.

— Но грешники не желали каяться. В гордыне они противопоставили себя Богу. И послан был Второй Ангел. Он поднял океан и обрушил его волны на земную твердь. И снова не было раскаяния. Тогда сошел Третий Ангел, и небеса стали черными, и каждый нераскаявшийся умер. Праведные остались жить на земле, в смирении и нищете неся свое покаяние. И повелел им Господь созидать новый мир, в котором не будет места греху. И было сказано, что придет день, и небо очистится, и будут теплые реки, зеленая трава и тучные стада.

Гамов энергично закивал.

— Великолепно! А теперь давайте посмотрим на эти же события с другой точки зрения. Существует такая наука — геология. Согласно этой науке, Армагеддон начался с извержения гигантского вулкана Тоба. В учебнике он назван Первым Ангелом. Это извержение спровоцировало целый ряд других, и среди них — вулкан на Камчатке. Это был Второй Ангел. А третий, тот, что уничтожил старое человечество, назывался — Йеллоустоун. Вроде бы то же самое, просто другие названия. Но самое интересное в том, что, по утверждению науки геологии, эти вулканы взорвались вовсе не из-за того, что чаша терпения Божия переполнилась нашими грехами. Они взорвались просто потому, что пришло их время. Понимаете? Грешники жили бы на земле или праведники — Армагеддон был неизбежен. Вот вам и другая история. Только в этом случае, в такой трактовке, вся система общественно-религиозного устройства, принятая сейчас, теряет опору и просто рушится.

Заметив настороженный взгляд Ноя, Гамов поспешно добавил.

— Вы только не подумайте, что я атеист! Я очень верующий человек, и считаю наш Город величайшей нравственной вершиной, на которую когда-либо поднималось людское племя. Я лишь продемонстрировал вам, как может видоизменяться история в зависимости от точки зрения. Факты в ее основе одинаковы, но стоит лишь чуть сместить акценты, изменить терминологию, и перед нами уже иное прошлое, которое, естественно, повлечет за собой и иное будущее, как причина влечет следствие. Вот, о чем я хотел сказать.

— По-моему, я понял. А откуда вы знаете про эту геологию и вулканы? А еще — что такое Камчатка и… Йелоустон? Нам в школе ничего такого не говорили.

— Конечно, не говорили!

Гамов все больше возбуждался. Он уже не отвечал на вопросы Ноя — он ораторствовал.

— Это величайшее достижение системы воспитания в Городе! Нет ничего запретного. Вся информация открыта и, в принципе, доступна. Любой человек может придти в библиотеку и зайти в Архив, а дальше — читай, думай, делай выводы. Но парадокс в том, что это никому не нужно. Не пойдет труженик с завода или милиционер в библиотеку, не будет искать. И высоколобый ученый из Лаборатории — тоже не пойдет. Им в голову не придет это сделать. А потому — в Городе мир и благообразие. И никаких запретов, просто вовремя заданное направление. С молодых ногтей, еще в начальной школе.

Тут он неожиданно помрачнел и умолк. Ной тоже молчал, не зная, что сказать и как относиться к тому, что услышал. Нехорошая повисла пауза — неуютная, тяжелая.

В коридоре раздались шаги, хлопнула дверь. Ной и Гамов, как по команде, подняли головы и нацепили улыбки. На пороге кабинета появилась Лайла.

— Храни вас Бог, — сказала она, улыбаясь. — Извините за опоздание!

Ной встал.

— Мы очень интересно беседовали, дочь, — отозвался Гамов.

— В этом я не сомневаюсь. Ной, надеюсь, папа не утомил тебя?

— Нет! Совсем нет!

— Вот и замечательно. А теперь, я прошу всех к столу!

Они перебрались в большую светлую гостиную. На блюде посреди длинного стола лежала свежая зелень. Ужасно дорогая и восхитительно пахнущая. Возле блюда возвышались две бутылки вина. Тарелки и чашки блестели так, что глазам больно было смотреть.

Гамов, как-то боком, примостился на стуле возле двери и молчал, глядя на гостя. С кухни доносились неразборчивые голоса. Что-то глухо стукнуло, послышались торопливые шаги, и в комнату вошла маленькая худенькая женщина. Одета она была с той тщательной нарядностью, которую можно встретить среди необразованной массы обитателей заводских общежитий, когда у тех возникает необходимость приодеться. Все вещи «почти новые», аккуратно чиненые и яркие. Седые волосы она собрала в пучок на затылке, отчего черты лица, и без того тонкие, неестественно обострились. Она напоминала разодетую мышь.

— Храни вас Бог, — сказала она Ною, распахнула створки двери, потревожив Гамова, и застыла, придерживая их.

Ной набрал в грудь воздуха, чтобы ответить на приветствие, но в этот момент на пороге появилась Руфь Гамова с дымящимся подносом в руках. Ной поспешил к ней, помогая водворить поднос на указанное женщиной-мышкой почетное место. Опуская его, он успел поймать одобрительный взгляд Лайлы. Руфь, оглядев собравшихся, произнесла:

— Думаю, мы можем начать наш торжественный ужин.

Все расселись. Гамов занял место во главе стола, Ноя посадили рядом с Лайлой, а ее мать и маленькая седая женщина устроились напротив.

— Это — Варвара, — шепнула Лайла, указывая на женщину-мышку. — Она нам помогает.

Варвара напомнила Ною об Алоне. Никому в Квартале не пришло бы в голову посадить его за общий стол. Он подумал, что Руфь должно быть человек широких взглядов, если не гнушается слабыми и убогими.

— Я предлагаю выпить за новых друзей! — сказала Руфь. — Ной, поухаживаете за Лайлой?

Ной схватил ближайшую бутылку и налил девушке вина. Едва оно прикрыло донышко бокала, как та остановила его руку.

— За новых друзей! — провозгласил Гамов.

Все выпили.

Варвара едва пригубила свой напиток, встала и принялась накладывать в тарелки горячее мясо.

— Ной, — сказала Руфь. — Пожалуйста, расскажите нам о себе. Нам очень интересно!

— Ну, я недавно закончил школу…

— О ваших успехах мы наслышаны, и они достойны восхищения. Чем вы планируете заниматься?

— Я уже устроился на практику, — нехотя сказал Ной.

— Очень интересно. Куда?

Взгляд Руфи был тяжелый, буравящий; очень захотелось соврать, выдумать что-нибудь благообразное. Но он не стал.

— В Поиск.

Лайла подвинула к нему блюдо с салатом.

— Возьми. Очень вкусно!

— Вот как? — сказала Руфь. — И что же вас там привлекло?

— Там интересно.

— Руфь, милая, дай Ною спокойно поесть, — вступился за Ноя Гамов.

— Дорогой, я думаю, что беседа за столом еде не мешает.

— И практика в Поиске молодому человеку вряд ли повредит. Мне кажется, подобная школа могла бы быть очень полезна.

— Да, пожалуй, — согласилась Руфь. — Она могла бы стать основой для будущей карьеры. Как вы думаете, Ной?

— Да. Наверное, это так.

— Варвара, милая, посмотри, как там пирог.

Женщина-мышка молча встала из-за стола и, не говоря ни слова, вышла.

«Боже мой — пирог! Хлеб!»

Практически весь Город, исключая Квартал, питался концентратами. Мама Ноя тоже покупала их почти всегда. Только в праздники они позволяли себе роскошь натуральной пищи. Сам Ной не видел в концентратах ничего плохого, они были питательными и недорогими. А что до вкуса, то к нему быстро привыкаешь. Но так думали далеко не все.

— Завтра в Совете танцы, — сказала Лайла. — Ной, ты пойдешь на танцы?