По воле Посейдона

Гарри Тертлдав (под псевдонимом H.N. Turteltaub)

«По воле Посейдона»

Стэнли Берстайну, профессору Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, и Норин Дойл в знак благодарности за их дружбу и помощь в моих исследованиях посвящаю я эту книгу

Справка по мерам и деньгам

В этой книге я старался использовать реалии, которые использовали бы и с которыми сталкивались бы мои персонажи во время своего путешествия. Ниже приводятся их приблизительные эквиваленты (точные дать невозможно, ибо меры имели разные значения в разных городах).

1 палец = 1 см 85 мм

6 ладоней = 1 локоть

1 локоть = 46 см

1 плетр = 30 м

1 стадия = 185 м

1 котил = 0,27 л

1 метрет = 39,4 л

1 хус = 3,28 л

12 халков = 1 обол

6 оболов = 1 драхма

100 драхм = 1 мина (436 г серебра)

60 мин = 1 талант

Как уже отмечалось, это приблизительные значения. В качестве примера того, как широко они могли варьироваться, сообщу читателям следующий факт: 1 талант в Афинах составлял около 26 кг, тогда как на острове Эгина, менее чем в 30 км от Афин, он был равен примерно 37,142 кг.

ГЛАВА 1

Менедем и его двоюродный брат Соклей направлялись к «Афродите», стоявшей в главной гавани Родоса. Оба они были облачены в хитоны до середины бедра, а Соклей поверх хитона набросил еще и хламиду. Вообще-то он вполне мог обойтись и без плаща: хотя месяц анфестерий еще не кончился и весеннее равноденствие было впереди, в ясном голубом небе ярко сияло солнце. Как все, кто часто выходит в море, оба двоюродных брата оставались босыми даже на берегу.

С севера дул легкий бриз. Глубоко вдохнув, Менедем нетерпеливо кивнул и заметил:

— Скоро наступит отличная погода для плавания.

Он был невысоким, гибким, очень красивым, с чисто выбритым лицом — такое бритье ввел в моду Александр Великий лет двадцать тому назад.

— Что верно, то верно, — согласился Соклей, возвышавшийся над двоюродным братом больше чем на полголовы.

Он достаточно долго учился в Афинах, чтобы перенять тамошний акцент, более резкий, чем протяжный дорийский выговор, характерный для жителей Родоса. Не интересуясь веяниями моды, Соклей не брил бороды.

Я слышал, некоторые торговцы уже вышли в море.

— Я тоже слышал об этом, но отец говорит, что еще слишком рано, — ответил Менедем.

— Наверное, он прав.

По мнению Менедема, Соклей был слишком уж благоразумным и сдержанным для своего возраста. А он ведь был всего лишь на несколько месяцев старше его самого.

— Уж скорей бы выйти в море, — заявил Менедем. — Мне не терпится заняться делом. Всякий раз, когда мы зимой бьем на берегу баклуши, я чувствую себя пойманным в ловушку зайцем.

— Зимой тоже много дел, — рассудительно ответил Соклей. — Следует заранее хорошенько подготовиться, если хочешь весной благополучно выйти в море.

— Ну конечно, дедушка, — пробормотал Менедем. — Неудивительно, что я командую «Афродитой», а ты следишь за порядком на ее борту.

Соклей пожал плечами.

— Боги даруют разным людям разные способности и склонности. Ты живешь сегодняшним днем и хочешь получить все сразу. И всегда был таким, сколько я тебя помню. Что же касается меня… — Он снова пожал плечами. Хотя Соклей и был немного старше и куда выше двоюродного брата, он привык держаться в тени Менедема. — Я совсем другой. Как ты сам сказал, я слежу за порядком. И, смею надеяться, делаю свое дело хорошо.

— Ну, с этим никто не поспорит! — великодушно согласился Менедем.

Он возвысил голос, чтобы поприветствовать людей на акатосе впереди:

— Ахой, на «Афродите»!

Плотники в хитонах и обнаженные моряки, стоявшие на борту торговой галеры длиной в сорок локтей, помахали Менедему и Соклею.

— Когда выходим в море, шкипер? — крикнул один из моряков. — Мы так долго торчим в порту, что с моих рук уже сходят мозоли!

— Мы это исправим, не беспокойся, — со смехом отозвался Менедем. — Теперь уже недолго осталось, обещаю.

Его зоркие темные глаза взглянули на плотника, стоявшего на корме судна.

— Радуйся, Кхремий! — обратился к нему Менедем с традиционным приветствием. — Как там новые рулевые весла?

— Почти готовы, капитан, — ответил плотник. — Думаю, они получатся еще более гладкими, чем старые. Даже маленький убогий старичок, рассевшись на стуле и подложив подушку под задницу, сможет повернуть твое судно в любую сторону под любым углом. — Он приглашающе помахал рукой. — Поднимись на борт и попробуй весла сам!

Менедем отрицательно помотал головой.

— Пока подождем. Я ведь все равно не могу по-настоящему их попробовать, пока судно не спущено на воду. Вот закончим просушку, тогда другое дело.

Соклей следовал по пятам за двоюродным братом, двинувшимся к носу акатоса. «Афродита» имела по двадцать весел с каждого борта, то есть на ней могло работать почти столько же гребцов, как и на пентеконторе, но она была шире, чем пятидесятивесельная галера, столь популярная у пиратов. В отличие от пиратских судов «Афродита» была предназначена для перевозки грузов.

Соклей постучал ногтем по освинцованной обшивке «Афродиты» ниже ватерлинии.

— Все еще крепкая и звонкая.

— Да уж надеюсь, — проворчал Менедем. — Мы же заменили ее только в позапрошлом году.

Он тоже постучал по одному из медных гвоздей, с помощью которых обшивка и пропитанная дегтем ткань под ней крепились к дубовому корпусу судна.

На носу еще один плотник укреплял на брусе бронзовый таран в форме трезубца. Должно быть, он услышал замечание Менедема, потому что поднял глаза и сказал:

— Держу пари, вы были очень рады, когда наконец-то смогли заменить обшивку в позапрошлом году.

— Он тебя поймал, — заметил Соклей.

— Нет, это мы в конце концов поймали его и его дружков и заполучили их для работ на «Афродите», — ответил Менедем. — Сейчас многие родосцы просто из шкуры вон лезут, пытаясь раздобыть плотников: все строят корабли для Антигона, задумавшего послать их против Птолемея.

— Это ошибка… Помогать Антигону, я имею в виду, — сказал Соклей. — Родос ведет слишком обширную торговлю с Египтом, чтобы нам выгодно было ссориться с Птолемеем.

— Тебе легко говорить, ты же учился в Афинах. Ты не знаешь, как все это выглядит отсюда. — Менедем нахмурился, вспоминая. — Ни у кого не хватит смелости перечить одноглазому Антигону, поверь мне. Недаром его прозвали Циклопом.

Крачки пронзительно закричали над их головами, и Соклей примирительно поднял руку.

— Хорошо. Я и сам не хотел бы перейти ему дорогу, раз ты так говоришь.

И тут раздался еще один птичий крик, более громкий и грубый, да и прозвучал он совсем рядом — обычно крачки летали высоко над морем.

Соклей подпрыгнул.

— Во имя египетской собаки, что это?

— Не знаю. — Менедем трусцой направился прочь от «Афродиты». — Пошли посмотрим!

Соклей протестующе щелкнул пальцами.

— Наши отцы послали нас сюда с иной целью — проверить, готово ли судно к отплытию!

— Это мы еще успеем, — отозвался Менедем через плечо. — Уж не знаю, что за создание издает такие звуки, но оно может оказаться тварью, какой еще не видел ни один эллин в Италии!

Ужасный вопль прозвучал снова. Он больше всего походил на звук сигнального рожка и в то же время звучал по-другому.

— Надеюсь никогда больше такого не услышать, — сказал Соклей.

Но, как это частенько случалось и прежде, все-таки последовал за Менедемом.

Поскольку вопли повторялись через более или менее равные промежутки времени, обнаружить их источник не составило особого труда — во всяком случае, ищейка для этого не потребовалась. Звуки доносились из ветхого пакгауза, стоявшего на волноломе примерно в плетре от «Афродиты». Владелец развалюхи, толстый финикиец по имени Химилкон, выбежал наружу, зажимая уши руками, и буквально наткнулся на Менедема с Соклеем.

— Радуйся, — сказал Менедем. — У тебя там ревет леопард?

— Или какой-нибудь египетский мудрец вызвал злого демона из глубин Тартара? — добавил Соклей.

Химилкон потряс головой из стороны в сторону, что у финикийцев означает «нет».

— Ни то и ни другое, господа, — ответил он на эллинском языке, хотя и с горловым акцентом.

В его ушах поблескивали золотые кольца. Чтобы показать, как он расстроен, финикиец дернул себя за курчавую бороду, которая была куда длинней и гуще, чем борода Соклея.

— Проклятая птица прекрасна, но сводит меня с ума!!!

— Птица? — Менедем приподнял бровь, услышав очередной вопль. — Что же это за птица? Голубь с медной глоткой?

— Птица, — повторил Химилкон. — Я не помню, как она называется по-эллински.

Он закричал в сторону пакгауза:

— Хиссалдом! Тащи сюда клетку, я хочу показать проклятущее создание этим достойным молодым людям!

— По-моему, он рассчитывает, что мы купим эту птицу, какой бы она ни была, — прошептал Соклей Менедему.

Капитан «Афродиты» нетерпеливо кивнул.

Из развалюхи донесся голос Хиссалдома:

— Уже иду, хозяин!

Покряхтывая под весом огромной тяжелой деревянной клетки, раб-кариец вышел из пакгауза и поставил свою ношу на землю рядом с Химилконом.

— Вот она.

Менедем и Соклей присели, чтобы заглянуть между прутьями. Очень большая птица со сверкающими синими перьями и удивительным хохолком уставилась на них бусинками черных глаз. Она открыла бледный клюв и выдала еще один вопль, куда более устрашающий, чем все предыдущие, потому что крик этот прозвучал совсем близко.

Потирая ухо, Менедем посмотрел на Химилкона.

— Такого создания я никогда еще не видел!

Хиссалдом выдал наконец забытое хозяином эллинское словцо:

— Это павлин.

— Правильно, павлин! — подтвердил Химилкон с гордостью, которая выглядела бы куда внушительней, если бы ему не приходилось перекрикивать птичьи вопли.

— Павлин! — хором воскликнули Менедем с Соклеем — и возбужденно, и недоверчиво одновременно.

Менедем покрутил пальцем перед клювом птицы и процитировал Аристофана, своего любимого драматурга:

— «Кто ты, птица или павлин»?

— Это самый настоящий павлин. И мой раб может подтвердить это, — заверил братьев финикийский торговец, который, вероятно, никогда не слышал о комедии «Птицы». — И поосторожней машите руками. Он клюется.

— Откуда он? — спросил Соклей.

— Из Индии, — ответил Химилкон. — С тех пор как божественный Александр двинулся туда во главе эллинской армии, на берегах Внутреннего моря появилось столько этих птиц, как никогда раньше. У меня есть павлин и пять пав — они в клетке в пакгаузе. Самки ведут себя тише самца, хвала Ваалу.

— Неужели из Индии? — Соклей озадаченно почесал затылок. — Но в «Истории» Геродота ничего не говорится о том, чтобы в Индии жили павлины. Он пишет об одеждах, сделанных из древесных волокон, об огромных муравьях, которые добывают золото, о самих индийцах с черными головами; кстати, семя их тоже черное. Но ни слова о павлинах. Если бы павлины водились в Индии, Геродот наверняка бы об этом упомянул.