Стихотворения

такое же тяжелое и множественное,

как полная личинок земля,

где по заданной модели снуют

и кормятся муравьи,

а королева, лишенная подвижности,

изливает в темноте

свои яйца. Мы далеко от дубов и светофоров,

от прохладных классов Англии

и мощеных холмов Тосканы.

Ведь мысль – это стрекот,

жужжание насекомого,

связка ежесекундных заголовков

и комментариев умеренной зоны,

способных жить в развалинах

нашего гнилого образования.

Оно служит крышей там, где сокурсники

экосистематически перекликаются

семами. Сам Великий Господь

слабеет от повышения температуры,

от снижения кислотности грунта,

от нового языка в его

кривляющейся неопределенности.

Иссушенный гул в мозгу слегка оживает

с приходом вечера.

Рейс в лимб

(В том месте, которое

раньше называлось Айдлуайлд)

Очередь не двигалась, хотя народа

было немного. В тусклом свете

одинокий агент терпеливо, бесшумно,

бесконечно занимался

большой ничего не соображающей семьей,

в которой были все

от близнецов в коляске до старой дамы

в кривом кресле-каталке. Весь их багаж

был в картонных коробках. Рейс отложили,

слух разнесся по всей очереди.

Мы пожимали плечами

в наших безнадежных пальто. Авиацию

никогда не понять.

Скучающие дети с бледными лицами

слонялись без дела.

Девушки в беспошлинных

магазинах застыли

посреди обещаний прекрасной жизни

за границей.

Луис Армстронг пел

в каком-то верхнем углу,

струйка незамеченного счастья.

Снаружи, в непостижимой темноте,

поглощающей даже ярко-красные полосы,

крылатые левиафаны рыскали

в поисках выходов,

в которые можно было бы уткнуть

свои коальи носы

и высосать все соки из наших

слабеющих энергогенераторов.

Парни в свободных толстовках

и бейсболках, одетых задом наперед,

нарочито выбивали ритм ногами,

охранники хихикали,

а голос заблудившегося ангела мелодично

повторял инструкции ФАА.

Женщины в сари

и кимоно, словно искупительную кару,

тащили за собой

детей, сжимавших западных

плюшевых мишек,

а в фудкорте скрипели ножки стульев,

пока призраки за грошовую плату

кругами втирали ночь

в неподвижный пол.

Полутени

И у теней свои сезоны есть.

Легкий узор, который почки кленов

отбрасывают на унылую лужайку,

имеет только отдаленное родство

с высокой и тенистой летней массой

с континуумом, на туннель похожим -

цвет черный, вымыт из зеленого,

глубоких луж,

над ними шаром вьется мошкара,

легка, как астролябия.

Истончена тень осени, она

наследственный Восток,

изношенный до розового красный,

изношенный до нити ворс.

Кажутся синими все тени на снегу.

Вот лыжник

ликует на вершине, видит он, как полюса

растягиваются к долине: так