ОСТРОВ ЯБЛОК
(Перевод И. Озеровой)
Хоть море до гор затопило залив, И хижины разнесло, Наш виноград на корню просолив, Хоть ярко луна и опасно плывет, И цикл у нее иной, Чем солнечный цикл, завершающий год, Хоть нет надежды добраться с тобой На остров яблок вдвоем, Но если не буду сражен я судьбой, Зачем мне бояться стихии твоей, И зеркала — полной луны, И яблока с этих священных ветвей? ЗВЕЗДНОЕ ПОКРЫВАЛО
(Перевод И. Озеровой)
Нелегок подвиг подлинных влюбленных — Лежать в молчании, без поцелуя, Без еле слышных вздохов и объятий И только счастьем согревать друг друга. Неоценима ласка рук и губ, Как средство заверенья в постоянстве, Или значенье слов, когда в смущенье Сердца стремятся слиться в темноте. Но только те, кто высший смысл постиг — Уснуть и видеть сны одни и те же, Под звездным покрывалом распластавшись, Любовь венчают миртовым венком. ТЕПЕРЬ УЖЕ РЕДКО
(Перевод И. Озеровой)
Теперь уже редко — достоинство Безудержной нашей любви, Редко — свидание, Вечно — присутствие Без обещаний и клятв. А если б мы были иными, Но птицами общей породы В клетке обычного дня, Смогли бы мы пламени призрак Добыть из земли, как теперь? ПРОЖИВИ ЗДЕСЬ ЖИЗНЬ
(Перевод И. Озеровой)
Взглянув в дорожное окно однажды, Наверно, ты в поездке поражался Благословенным уголкам, манящим: «Останься! Проживи здесь жизнь». И если бы ты был простосердечным, То, может быть, деревня появилась Из бесконечной быстрины пути, А по бокам дороги встал ольшаник, и под ольшаником — золотоцвет, Холмы, покосы, мельницы, сады и неказистый, Но тот самый Дом среди столетних тутовых деревьев. Как чудо, вырос бы — незаселенный! Увы, ты не решился бы сойти, Почувствовать, как тряска беспощадна — Общественный не приспособлен транспорт Для радостных, случайных остановок; Есть жесткий свод особых обстоятельств: Бандиты, оползни, землетрясенье или еще какая-то беда. И смелости не хватит, чтобы крикнуть: «Особый случай, стойте, я сойду!» — Затормозить; но все, что ты увидел Исчезло навсегда. Когда приедешь (Как прошептал бы внутренний наставник), Уже смешно — машину нанимать, К покинутому дому возвращаться… Все запоздало, все вдали: Решительно владельцы в дом вошли… СОЖГИ ЕЕ!
(Перевод И. Левидовой)
Дай-ка сюда свою книжку! То, что без передышки От рождества до весенних дней (Целых полгода!) ты бился с ней, Только особую сладость прибавит Этой свирепой и скорой расправе. Писчей бумаги и перьев пена В цену лишнего опыта ляжет сполна. Не помышляй уберечь от огня Ни строчки. Ты знакам дорожным не внял, Свернул неудачно. Где были глаза? Поздно теперь возвращаться назад. Дай-ка сюда свою книжку! Не бойся, сожги, и крышка! Хотя бы за то благодарен будь, Что все-таки знаешь, где правда и в чем твоя И ты еще что-то лучшее скажешь: По-своему, смело и не для продажи. РУБИН И АМЕТИСТ
(Перевод Ю. Комова)
Две женщины: одна добра, как хлеб, Все делит на двоих; Две женщины: одна редка, как мирра, Все лишь себе берет. Две женщины: та, что добра, как хлеб, Верна своим словам; Две женщины: та, что редка, как мирра, Не произносит слов. Та, безупречна что, украшена рубином, Но ты, прохожий, думаешь — стекло, И взгляд скользит, не задержавшись долго, Невинно так она его несет. Две женщины: той, что добра, как хлеб, Нет выше и знатней; Две женщины: той, что редка, как мирра, Чужды мирские страсти. И бледной розой аметист Расцвел в ее саду, Где взгляд бродить не устает, Смотреть и удивляться. Кружатся ласточки над головой, Движенья мерны их, как будто вечны: О красоте, тревоге этой женщины Еще не знает ни один мужчина. Две женщины: одна добра, как хлеб, В любую непогоду; Две женщины: одна редка, как мирра, В свой — непогожий — день. ПРИЗНАНИЕ
(Перевод Ю. Комова)
Когда над обрывом случайно сошлись, Я вздрогнул, услышав твой голос, А ласточки в танце, как дети, неслись, Чей выбор так прост и недолог. И было все ясно: я рядом с тобою И маску, что носишь, сорву, Рожденье твое снова миру открою, Я снова тебя назову. И все же нежданной была мне награда, Ее поэт заслужил; А ласточки в гневе кричали надсадно, Как будто сжигали их мир. ОТТЕНКИ ЗЕЛЕНОГО
(Перевод Ю. Комова)
Нежной прошвой травы и змеею, Цветом лавра и радугой моря, Изумрудного чистотою Живут оттенки зеленого: Как зеленое — вовсе простое, но, конечно же, неземное — Ты в любви открывай моей новое. ОЖИДАНИЕ
(Перевод Ю. Комова)
С ночи той, когда прокрались, Словно призрак, вы ко мне, Горло сжав, исторгли клятвы, Что я повторял бы век, Здесь, где ребра аркой вздеты, Уголья затлели вскоре, Ветры в них огонь раздули, Выжигая все живое. Кулаки мои, что молот, Лоб широкий мрачен гордо, Мускулы пружинят ноги, Весь я вырастаю словно. Все же то, что час вы ждали, Когда звезды нам лишь светят, Говорит — порыв ваш ярче, Мой — сгорел в надежде меньшей. ИМЕНИНЫ
(Перевод Ю. Комова)
Я от восторга плачу, что на именины
Она не подарила ничего — здесь все наоборот:
Принять она решилась мои дары — отныне
Счастливее меня поэта нет!
ЛЮБОВЬ ВНЕ ВРЕМЕНИ
(Перевод Ю. Комова)
Первое, царственное имя, вырезанное на скале, Означило первую страницу летописи времени; И каждый новый год будет повторять Злые квадратики сброшенной и новой кожи На клетчатой одежде мертвой змеи. Но мы с тобою вместе, вместе, вместе Перенесем все самые страшные лишения, Мы вырвем перо из рук Еноха И вычеркнем наши имена из его черного списка И время будет дважды нетронутым. Любовь наша незаметна; а вся жизнь Так же длинна и коротка, как приключенье. Одиноко или вместе, воскрешая малое и предсказывая еще меньшее, Мы смотрим на змею, раздавленную пяткой И в смертельной агонии чешуйками рождающую радугу. СВИДАНИЕ
(Перевод Ю. Комова)
С тобой мы две части, мужчина и женщина, Сближающиеся с двух разных концов, Я на ветре, что ближе к земле, ты — что ближе к солнцу. И вера, которую мы несем с собой, Одетые слепым множеством сдвоенных миров, Формирует над нами грозовые тучи. Страшны раскаты грома, когда встречаемся, И угловатая молния, и дождь-водопад, Обрушивающийся на пустыни длинной вереницы лет. А что же предсказатели погоды? Они молчат и прячут глаза, Позволяя событию пройти незамеченным. А мы? И мы отвечаем молчанием. О, как прекрасна мечта — не сотрясая воздух, Вызвать непонятное изменение во всемирном климате! НУЖДА
(Перевод Ю. Комова)
Рожденный в беднейшем семействе, в один из голодных дней, Он ныне бредет по дорогам, засохшую ветвь волоча за собой, Завидуя каждой травинке, природе завидуя всей. Нужда ему имя, но если добры вы — За стол посадив, на почетное место, Тарелку до края наполнить его не забыли, Сказав: «Ешь и пей, попробуй от каждого блюда», Он, жадно глотая, в ответ промычит вам хвастливо: «Но я не просил никогда, — и не буду». Унылы одежды на нем, и сам он несчастен и робок, Погас его взор, улыбка поблекла, и ум подаяния просит, И певчую птицу способен разжалобить голос. Но все же открытого сердца его нет светлее — Хоть жадно он рыщет глазами в соседних владеньях — Надежду то сердце дает человеку с петлею на шее. НЕТ ДОМА
(Перевод Ю. Комова)
Дом ее выступал, как в тумане, в конце Беркширлейн, Огромный и уединенный. Она ожидала меня; А я как на крыльях с трепещущим сердцем летел, Еще от садовой калитки успев разглядеть, Как ярок дверной молоточек — так значит готов он В уверенный стук воплотиться? Шаги отдавались так гулко, Бежал я последние метры: ударил и слушал, Ловил звук скользящий ее приближенья… Ни слова, ни шороха. Ждал я три долгих минуты, Потом, удивленный, побрел по дорожке назад, Наверх посмотрел, подравнялись на крыше все трубы, но дыма не видно. А вот занавески: от солнца ль защитою служат они? Быть может — не только от солнца? Я в сад заглянул через стену. За ним здесь следили, клонилися ветви под цветом (Тот год день пасхальный был поздним, весна пришла рано), Садовника там я увидел, склоненного над парниковою рамой. — А что госпожи твоей нет разве дома? — Да, нет. — Но я приглашен ею был. Зовут меня Лев. Быть может записку оставили мне? — Да нет, и записки никто не оставил. — Надеюсь с ней все хорошо? — Ничего не случилось, Хотя госпожа моя, правда, была озабочена чем-то, мы думали, Что по семейным причинам. — Есть разве семья у нее? — Об этом не буду болтать… Но сказать все ж осмелюсь, Обеспокоенной выглядела. И какая-то вся не своя. — И все же записки мне нет. — На словах передать лишь просила, Что будет в отъезде неделю иль две, Быть может и месяц-другой, возвратиться хотела где-нибудь в середине лета, А, впрочем, о том я прошу вас, не говорите нигде. И это было хоть что-то, настойчивости награда. Но спряталось солнце, и ветер холодный раскачивал ветви цветущего сада, И пыль поднялась, и окна сверкали своей пустотою… И все же, когда уходил я, то мне показалось — Рука приоткрыла чуть-чуть занавеску, и вслед мне смотрела она: Глаза не забыли еще, любовь излучали, — насколько это возможно через щелочку. ГОРИЗОНТ
(Перевод Ю. Комова)
В погожий день как тонок горизонт, Граничащий как с морем, так и с небом, Живущий и любовью-небом и любовью-морем; И как неясен он, когда садится солнце И зоркий глаз в себя теряет веру. «Пусть будет так, как хочешь ты чтоб было», — Она сказала, и он сделал так. Луна светила, и свеча светила, Свеча светила, и луна светила, И облака — похожи на подушки — скрывали горизонт от глаз. И зная и не зная, что ничто не вечно, Оплакали влюбленные давно Потерю горькую: однажды ночью убежит она С его же другом, в доброте сердечной Оставив красоту свою на память, любуется пусть ею и тогда, Когда луна на небе светит иль горит свеча, Когда свеча горит иль светит в мир луна. ЗОЛОТОЙ ЯКОРЬ
(Перевод Ю. Комова)
Я разорен: и на открытом со всех сторон пространстве Свободен, словно ветер, если нужны прогнозы. Но почему так горько мне, ведь с нею я не связан? Мое кольцо на пальце у нее, а шею украшает Имеющий чудесный дар нефрит. Потеряно не все, Пока она такие знаки носит; нас не скрепляют Ни клятвы, ни слова — одна любовь. Быть может, якорь золотой приносит ей мученье, Свободу женскую невольно он сковал? Желая страстно Цепь разорвать и по теченью вниз умчаться, Предупредит ль она, что нам грозит несчастье, Сочащееся из уставшей веры? — поэтому ль оно лениво И боится на головы обрушить свой топор, хотя Живет в ладу со злым и безразличным? И как же дальше жить? Она меня нашла, Не я ее. Без счета расточал ей Богатые подарки, она все заслужила. В любви был горд я, как моя природа; Она — таинственна, таков ее девиз. Я горе затаю, Пока ее волненья не увижу, когда сорву ту маску, Мишурою украшенную добродетель, что неумело так она носила. ВОЗЛЮБИВШАЯ ЛЬВА
(Перевод Ю. Комова)
В возлюбленные льва избрала ты — Меня, кто радостно, судьбе идя навстречу, Из ревности посмев жестокие деянья Совершить, заранее предвидя результаты, Теперь ловушку оживил своим же мясом. Но я не променяю сердце льва На менее свирепое другое, Хотя схожу с ума я под луною И над кровавыми останками рычу, Терзая их, лишь облака закроют мне ее луну. Признательность и благодарность презираю, Такой товар на рынке стоит грош: Твои нагие ноги на моих плечах дрожащих, Твои глаза, что дарят мне любовь — Вот без чего с рожденья жить не мог. ИВИК НА САМОСЕ
(Перевод Ю. Комова)
Потеряли женщины Самоса головы от любви ко мне: Изводят мужей своих, хозяйство совсем забросили, Посланья мне тайные шлют, я о том сожалею. Я — Ивик, поэт, что славен везде журавлями, И стройная, бледная, как луна, самианка хотела б Моею невестою стать. Я ж ей отвечаю холодным приветствием или По-братски целую; она мне проклятия шлет: Разве должное я не воздал ее жаркой груди, что миррою благоухает? А та, горжусь которой, на меня смотреть не хочет Уж целый год, в тщеславии своем, что не знаком с пределом, Сердца терзает наши, как одно. Где б ни бродил я, жар во мне пылает, Оливы ветвями касаются и жгут, Мерцают камни на блуждающей тропе. Кто обвинит меня, когда один поэт я, Никто не смеет в дар принять удел Лишь смерти, смерти в храме Музы? Кто обвинит меня, когда мой гибнет волос И череп выглядит горшком, когда глаза сверкают, Как будто молния свой распустила шлейф? ОДЕРЖИМЫЙ
(Перевод Ю. Комова)
Быть одержимым, думает она, — быть не в себе, Хотя уверен ты в какой-то мысли, На ней не строишь ничего. Становишься вдруг безрассудно честным, И обязательно смолчишь, Пусть даже предадут тебя. Надеждою не тщишься, что проникнешь В доверие ты к ней — Ведь женщина она, как все другие. И знает делать что, не — почему: Вот заставляет ждать Желанных клятв И вот уже, ранима так же, Себя терзает за поражение твое, За то, что сдался. КРЫЛАТОЕ СЕРДЦЕ
(Перевод Ю. Комова)
Пытался я читать, когда ушла ты, Но все слова теряли смысл, я их оставил; И тут почувствовал внезапно, что сердце обретает крылья. Один был в доме я, и дождь, собой довольный, Четыре дня отдав во власть сирокко, Гнал пелену через долину — Как он шипел, как сотрясал оливы листья! С апреля первых дней томимы жаждой, Теперь уже мы в октябре. Я больше не скажу ни слова. А что сказал, Уже назад взять невозможно Без отрицания вселенной. Проклятье между нами, «мертвая рука»,[1] Дыханье зла, что поглощает добродетель: Мы крова лишены, с тех пор как отступили Вдруг при первой нашей ссоре, Житейские заботы — где и как — лишь высмеяв: Была уверена во мне ты, я — в тебе. И звездочка, мерцающая в небе, что усыпляет Цепочку скал, и наши лица в каплях дождя — Не перевесит ли все это на весах чашу жизненных невзгод? В УПОЕНЬЕ НА РАССТОЯНИИ
(Перевод Ю. Комова)
Так легко и так просто не первый уж раз В упоенье веду разговор с ней на расстоянии, Убеждаюсь, что слышу те сокровенные вздохи, Что прежде так редко ко мне долетали; Уверенность теперь в едином звуке, биеньи, Что оба сердца рвет, и под одежды Спудом — уверенность в общей наготе. Я к памяти приник, чтоб страх холодный Того, что кануло, не возвратился вновь, Чтоб не вовлечь себя в заманчивую сделку, Придуманную бесами, играющими роль ее В моих мечтах, они копируют Ее походку, легкую как танец, Ее улыбку, голос и ее слова. Но все прошло — а было ль это? — ведь можешь Взять, к себе прижать ее, когда захочешь: Она меж нами стену пустоты воздвигла (Так ясно разве, так понятно — рванувшись в сторону Ты мог пустые капилляры сердца сравнять с землей?) И все же в упоенье не будет ль отрицать она, Что ты — ее, она — твоя, до самой смерти? ВЕНОК
(Перевод Ю. Комова)
То горький год был. Что за женщина тогда За мной ухаживала? Болен ею, болен, Она так близко и так далеко, Так много обещает, выполняет мало, И страшно так свою любовь предать стремится. С тех пор не в силах я отдать ей долг. Неблагодарности царица, в мой смертный час Венок бессмертия возложится на вас, Так не приемлите его, сопротивляйтесь и бегите. В ЕЕ ЧЕСТЬ
(Перевод Ю. Комова)
Они об этом знали: Богиня все еще ждала.
Хоть женщина влюбленная, любая, которою она была,
На шее у которой сидела год, два и три,
Упасть под ношею священной могла от тяжести
И к людям ощупью идти назад, не признавая
Капризной власти, весь путь ее что отмечает
Широким следом клеверным, — покинув вас,
Избранницу свою, удар все ж нанесет не раз
Кинжалом, очистит кошелек, похитит кольца —
Но все равно они зовут тебя, пусть длится дольше
Беседа с непорочной, таинственной и мертвой,
Пусть плач несется над землею дикой стаи волчьей,
И смотрит пусть, влекомая течением ее холодным, луна.
И смертна женщина. И ждет она.
АЛЕБАСТРОВЫЙ ТРОН
(Перевод Ю. Комова)
Амазонка, стройная и гибкая вооружилась Всей хитростью крестьянина-отца, Спешил который из голодавшего Тенарума в Коринф, — Любил ее он, дитя своего нового богатства, Почти как сына. В Коринфе села на корабль она, что направлялся в Пафос, Там голуби слетелись к ней и сели на ладони, И охватило нас внезапное волненье, Желание наполнить жемчугом ее подол, забвению Предав все то, что прежде было. Которая из них богиня, и женщина которая из них? Ломают пусть философы над этим голову! Она уж захватила пустующий — из алебастра — трон, И лета два, почти, могла не вспоминать Тенарум и Коринф. БЕСПОКОЙНЫЙ ДУХ
(Перевод Ю. Комова)
Как жаль упрямое сомненье: боязнь Ошибки, что свободно сердце. В невозмутимости ее — все опасенья! Прекрасны несказанно холмы и берег лучезарный Тем утром ранним, когда, вся плоть и кровь, она идет, И тают восхитительные формы, уходят Сквозь туман садов в любви владенья — Когда она идет, вся плоть и кровь, — Но беспокойный дух ее скользит туманами садов. МЕЖ ЛУНОЮ И ЛУНОЙ
(Перевод Ю. Комова)
В последний час, печальный, ночи Останется полоска света Подтачивать тень убывающей луны. Ее виновность скоро поглотит рассвет. И с этих пор другая Молодая королева засияет дивно; Я утверждаю, красота так не была еще мудра: Луны подобие во всем, хотя различье Мы найдем и в имени, и в свойстве, и в природе Невинный взгляд ее выносит приговор измене, Как будто само Время умерло, исчезло. Всегда так было. Здесь опять она. И я дышу. ОБИДЫ
(Перевод Л. Володарской)
Когда тебе неважно, плохо мне, Моя неправда, что твоя вдвойне, Коль наказать меня решишь ты вдруг, Познаешь тяжесть безысходных мук. Какой же дать мне вечности обет, Чтоб защититься от любовных бед? МАДАМ, ПРЕД ВАМИ…
(Перевод Л. Володарской)
Мадам, пред вами умный дьявол, Великий интриган в плаще поэта И злобный острослов. А вы не Муза ль? Он сказал, Что слепо верит вам во всем, Хоть вас не видно и не слышно. Поэт страдает однолюбьем, Без страха рыцарь и упрека, В аду, глядишь, он гордо сгинет. Дано лишь Музе предавать, Чистейшую слезу пуская, Коль жертве рай ее так мил. Сам дьявол у нее учился Творить мужчину из отребья. Мадам, и вас лишит он чести. Он вашу соблазнит сестру На том же ложе, но ни она, Ни вы не будете внакладе. Ах, если однолюбка вы И слепо верите ему, Не боле Муза вы, чем он — Поэт. КРАЙ ПРОПАСТИ
(Перевод Ю. Комова)
Безумие вам больше не грозит, Невинное то было безрассудство, Заставившее нас поволноваться: и с грязных Жизни войн домой шагают ветераны. Простите наше самомненье и гордыню: мы смущены — Как тот ребенок, что, по краю пропасти ступая, Вдруг повернувшись к побелевшим братьям, их спрашивает: «Думаете вы, что я еще дитя?» МЕЛЬНИК
(Перевод Ю. Комова)
Невозмутимый мельник, К кому взывал о помощи ребенок, Тонущий, течением влекомый мимо мельницы, Хорошим человеком был, и все же он не встал Между речным божком и его верной жертвой. А вскоре и он сам, плывя под солнцем, Был скован судорогой; ребенка дух Из камышовых зарослей над ним глумился. Но молча и без страха он тонул, осознавая, Что это связано лишь с ним, его удел — и никого другого. Не будет уподоблен нами мельник Иуде иль Христу; Сравним его с животным мы, которое выносит все погоды, Иль со скрипящим тупо мельничным колесом, Что безразлично к зерну, лежащему в ларях. АКРОБАТЫ
(Перевод Ю. Комова)
Неправдоподобно повисшие в воздухе на высоко натянутой проволоке Любви, несмотря ни на что, Эти канатоходцы еще сохраняют свое головокружительное равновесие И улыбаются направо и налево, Как будто не знают, в какую сторону падать. ТРИ ПЕСНИ ДЛЯ ЛЮТНИ
(Перевод Ю. Комова)
I Правда — слабое лекарство Дикий зверь, когда он ранен, Лучшее лекарство знает — Корни, ягоды и травы Или соль лизнуть тут надо — И свободен бег усталый. Только знаю, мне поверь, Это лучше я, чем зверь: Если я любви попался, Ветер же к востоку мчался, Правда — слабое лекарство. II Единственная тропка для нее Когда в тебе ей больше нет ни слова, И ищет взгляд утехи в стороне, Не говори ни тонко, ни толково, Ведь сердце не поверит ерунде. Но с добродетелью лгуна и человека Шепни, как не жалея ничего, Любовь ее и боль твоя, все это — Единственная тропка для нее. III И на заборах снег Ни гнева, ни уныния, ни сожаленья, Упреков, что рождают полюса, Был в чаше яд — родится ли сомненье, Чья бросила его туда рука? Ни скорби нет любви умершей нашей, Ни визга бурь, что мчатся в темноте, Лишь горькая улыбка, да пейзажик: Зима и на заборах снег. ЧАС ОЖИДАНИЯ
(Перевод Ю. Комова)
Настанет миг — меня заставит здравый смысл Свой котелок держать на тихом огоньке И опрометчивых не принимать решений, не водить Знакомств случайных и контролировать безудержный язык, И разум содержать в суровом чепчике сомненья — В чем больше трудности, пожалуй, чем сдержать Волны той ярости, которую приходится скрывать. Почти весь высох пруд. Я наблюдаю, как его питает Лишь слабый ручеек. Такие перемены Между луной ущербной и луною полной — всегда луна Владела струнами от сердца моего. Терпенья бы набраться, вспомнить руки. На отмели омыть немеющие пальцы, настанет время — И она нуждаться будет в их прикосновеньи. НЕ ПРОШУ НИЧЕГО
(Перевод Ю. Комова)
Дай — не прошу ничего, ни на что не надеюсь — Крохи существованья, пусть разбросаешь ты их Не для меня, а для птиц (она отвечает улыбкой). Хоть это пища бродяг, голодную смерть Отсрочит она, ты же не раздобреешь На хлебе, крошишь который, пока превозносится Правда любви неразделенной и верное слово ее. НЕТ ПИСЬМА
(Перевод Ю. Комова)
Вини себя, коли захочешь, Но почему ж ее? Она здесь ни при чем, Мечты безумные лишь в твой ворвались дом. Так отчего сжимаешь кулаки и помышляешь Убить беднягу Джорджа, почтальона (обязанность которого Доставить на Рождество подарок — вот и все), И ждешь его прихода словно избавленья От всех сомнений, что не оставляют на мгновенье? РЕШЕНИЕ ПАРИСА
(Перевод Л. Володарской)
А вдруг Парис, подумав на досуге, Решил бы не давать фрукт Афродите, И присудил его бы верной Гере, Защитнице супружеской постели? И вдруг пришлось бы царственной Елене Красу свою дарить лишь Менелаю? Бесславно Гектор умер бы в постели, Цари не взяли б множества богатств, Поэты о других победах пели б! И мы б с тобою, верно, не посмели Вдвоем отправиться на остров греков, На милость сдаться роковой любви. МУЖЧИНА ДЕЙСТВУЕТ, ЖЕНЩИНА ЖИВЕТ
(Перевод Ю. Комова)
Внимательно под светом лампы я изучал Ладонь твою и сердца линию на ней, Тождественную линии рассудка; И изучала ты мои нахмуренные брови. Я карты разложил, открыв их разом, Ты, без сомненья, успокоилась собой. Мужчина действует, а женщина живет — И в силах ли игрок со счастьем своим спорить? ВОРОВСКОЙ ПРИТОН
(Перевод Л. Володарской)
Отобрали Солнце у Жены, Дали ей Луну, Отобрали Луну у Жены, Дали ей Море, Отобрали Море у Жены, Дали ей Звезды, Отобрали Звезды у Жены. Дали ей Деревья, Отобрали Деревья у Жены, Дали ей Землю, Отобрали Землю у Жены, Дали ей Очаг, Отобрали Очаг у Жены, Но воздали ей Хвалу. — О Богиня, от тебя уйдя, Клад свой люди не возьмут с собой. Ты вернешь себе Солнце и Луну, и Море, Звезды и Деревья, Землю и Очаг. Не вернешь лишь, гордая, Хвалу. КУДА ЛЮБОВЬ УХОДИТ
(Перевод Л. Володарской)
— Куда любовь уходит? — Вопрос поставил логик. — Мы называем ее — Омега минус, — Ответил математик. — Что это значит — брак, семья? — Вопрос поставил логик. — Я не стоял пред алтарем, — Ответил математик. — Любовью вертится земля? — Вопрос поставил логик. — Задай вопрос наоборот, — Ответил математик. В СЕМЬДЕСЯТ ДВА
(Перевод Ю. Комова)
В семьдесят два Чуть постарше вас я. Утром встаю, когда захочу, На кухню иду Без шлепанцев, так, босиком, Выбираю на завтрак еду — Джем, помидоры и сыр — В сад выхожу, гуляю, И нет у дорожки границ, Мимо спешу Клумбы, где розовый куст Встал на дыбы; И на качелях вверх вниз Качаюсь, как кроны деревьев, Рот мой бисквитом набит, Шляпа лежит на коленях.
