Помоги проекту - поделись книгой:
— Да ты лежебока, однако! — произнес молодой человек и потянулся ткнуть в бок палкой. В последнюю секунду его остановила мысль, что Светке такое обращение может не понравиться, — может, тебя по пятке штакетиной пощекотать? Да-а, тоже идея — не из лучших.
В конце концов придумалось просто немного стянуть одеяло. Что он и сделал. Зацепил штакетиной одеяло, оно соскользнуло, чуть-чуть. Тогда Вовка подцепил край и прокрутил рейку вокруг оси. Одеяло намоталось и послушно двинулось за штакетиной. Хозяйка кровати засопела сильнее, и неожиданно для гостя потянула одеяло к себе.
— Ах так! — разошелся ночной посетитель, — ну, я тебя!
С этими словами он с силой потянул за штакетину. Ткань затрещала но выдержала. Хозяйку кровати сложило пополам — в сидячее положение. Вовке не понравилось как тяжело заскрипела под ней кровать, да и темная фигура на белых простынях показалась великовата, и совсем ошалел Вовка от чрезвычайно взрослого женского вопля.
— А-а-а, черт!!! Насилу… — женщина присмотрелась, и жалобно спросила, — грабят?
— Света? — автоматически шепотом успел спросить Вовка и сам себе ответил, — нет.
Рефлексы сработали у обоих одновременно. Первая рывком натянула на себя остатки пододеяльника, а второй прыгнул в окно, больно зацепился о раму и с глухим стуком упал за окном.
— Да что же это, второй раз уже, — Вовка стиснул зубы, оглянулся. Во дворе заливалась собака. Прибежала, обнюхала, узнала и стала лаять на соседей. Ночной гость решил боле не испытывать судьбу и, прихрамывая, побежал к себе. Последнее, что он увидел в злополучном окне — растрепанную голову женщины, снимающей у Ирины Константиновны комнату. Вовка знал что ее зовут Людмила Сергеевна. Женщина повернулась на звук и успела разглядеть босую ступню грабителя, тут же скрывшуюся за углом. Подбежавшая собака, продолжая грозно лаять, кинулась следом.
Вовка через окно ввалился в свою комнату. Сиганул рыбкой, прямо не раздвигая занавесок, упал на свою кровать и затих, прислушиваясь. Снаружи продолжалось театральное действие. Все живущие на участке высыпали во двор. Оживленный диалог сопровождался активной жестикуляцией.
— Черный, кудлатый, явно цыган! — выливала эмоции пострадавшая, — и одеяло тянет, украсть хочет.
— А как он влез-то? — спрашивала Ирина Константиновна.
— А кто его знает? Окно открыто было. Я чувствую — одеяло с тела сползает, пытаюсь натянуть на себя. А он прыткий такой, ухватил двумя ручищами и рванул, меня аж над кроватью подняло!
— Как «подняло»? — не поняла Ирина Константиновна.
— Ну, естественно, не в воздух — села я, — Людмила Сергеевна показала, как именно её потянуло и как она села, — смотрим друг на друга. Темень, ни черта не видно! Один силуэт черный, кудлатый и с рогами. Вернее, мне в первую секунду показалось, что с рогами.
— Он думал, что комната пуста?
— Да, наверное. Он даже ругнулся, что света нет и так из-за этого влип. Хорошо, собака спасла. Залаяла. Цыган сбежал через окно, а собака за ним. Надо её кормить хорошенько!
— Защитница! — Людмила Сергеевна наклонилась к собаке и погладила по жесткой шерсти. Собака села и подняла переднюю лапу.
— Знаю, защитница моя, знаю! У-умница!!! — наклонилась к овчарке Людмила Сергеевна и пожала протянутую конечность, — спаси-ительница моя!
Овчарка была не против пообщаться. Она любила внимание, а тут еще намечались особые привилегии, регалии!
Пока у входа шло оживленное общение, Вовка нервно дрожал под одеялом, прислушивался.
— Спаси-ительница, защи-итница, — передразнил он вполголоса. Придвинулся поближе к окну и приготовился слушать дальше, но вместо разговора услышал посторонний шум сверху. Упуская добычу, клацнули «зубами» зажимы штор. Вовка видел, как театрально-медленно на него сверху падает ткань, — обалдеть! — ругнулся он, и был с головой накрыт шторой, из-под вороха шелка обиженно прозвучало: «И все в один день!»
Сейчас Вовка смотрел на свои сиротливо стоящие под окном тапки. Ночные приключения пронеслись в голове в один миг. Ночной гость посчитал за счастье быстро прыгнуть в свою обувку и скрыться, пока виновника происшествия и его тапки никто не видел. Надо добавить, что через двадцать секунд молодой человек вернулся обратно, схватил галоши Ирины Константиновны и, «включив пятую скорость», умчался в известном направлении. С утра Вовку никто не видел, а после полудня он дал о себе знать настойчивым звонком междугороднего телефона.
Вовка торопливо шел по дороге. Он очень боялся опоздать на автобус до городка Ленино, где находилась станция железной дороги «Семь-Колодезей», а соответственно, и билетные кассы. У задержки была вполне понятная причина — Вовка все же решил искупаться перед уходом — раз не получилось ночью, надо наверстать утром. Сказано— сделано! Купнулся, оделся, присел на берегу под навесом. Картина раннего солнца — загляденье одно. Светило уже поднялось, стало тепло и уютно. Синяя гладь отражала небо с легкими облачками, в километре справа осваивал виндсерфинг новичок. Вовка улыбнулся — специально товарищ пораньше встал, чтоб никто видел его кувырканий. Однако прокол, товарищ, прокол…
Как заснул, Вовка не помнил. Очнулся из-за того, что сполз по столбу на бок и начал заваливаться. Огляделся.
Вдоль берега, сгорбившись, шла интересного вида пожилая особа. Про таких говорят «неопределенного возраста». Думаешь, что ей около семидесяти, а бабуле давно «под двести». Узловатые пальцы вцепились в клюку уважаемых размеров. Через плечо висела сумка-сетка, полная пустых бутылок. Вовку поразил красный платок на голове, завязанный, как у бабы-Яги в сказке.
— Полный антураж! — пробормотал он в восхищении.
Бабка вздрогнула, повернулась, пронзительно уставилась на Вовку.
— Все слы-шу! Все! — заскрежетала она, — Ах молодежь п-пошла…
Старуха, сверля глазами, подошла ближе.
— Ты, никак, до книжки умной дотянулся давеча? Вижу! Все вижу! С силушкой хочется побаловать? Не к добру… ай не к добру, а ведь и силушка может с тобой поиграться… ой может. Вот и меня уже бабой-Ягой нарек.
Вовка поежился. Старуха заметила и продолжила:
— А ведь без метлы, без ступы сегодня… — она посмотрела на свои узловатые пальцы и вкрадчиво добавила, — а может взять тебя… за руку, отвести к себе?
Вовка почувствовал, как затвердела спина. Ни вздохнуть, ни пошевелиться и только холодный пот струйкой стекает по позвоночнику. Бабка вдруг посерьезнела. Поправила сумку на плече.
— То-то же! Шу-уточки, баловство п-нимаешь… — она вдруг подобралась, наклонилась ближе и нормальным голосом сказала, — ты, сынок, будь осторожнее и помни главное — всегда будь Человеком! Сейчас ты уснешь, а когда откроешь глаза… когда откроешь глаза, тебе надо будет торопиться. Тебя ждет хорошая ДОРОГА, ты просил о ней. Ты еще не знаешь, что просил, потому что попросишь в пути… и тебя услышали. Да, вот еще, — напоследок добавила бабуля, — нет у меня метлы! И ступы нет! И зовут меня по-другому — Марфа Васильевна, а если все же вспомнишь сказанное мной, то передавай привет своей тетке. Все. Спи!
…………………………………
Пробудил рокот мотора с катера. Вовка вздрогнул, сполз по столбу на бок и начал заваливаться. Огляделся.
Вдоль берега, сгорбившись шла старуха. Узловатые пальцы вцепились в огромную клюку. Через плечо висела сумка-сетка, полная пустых бутылок. Вовку поразил красный платок, как у бабы-Яги.
— Полный анту… — пробормотал Вовка и сразу заткнулся, показалось, что все это уже было. В недоумении смотрел он на бабку. На мгновение их взгляды пересеклись. Вовке, показалось, что он что-то вспоминает, потом старуха отвернулась и продолжила поиски бутылок, а Вовка взглянул на часы, и увидел, что не успевает к автобусу.
Вовка шел быстро, легко, почти бежал. В ногах звенела пружинистая легкость. Окружающий пейзаж за две недели уже стал привычным: солончаки соломенного цвета с зелеными, рыжеватыми и бурыми проплешинами; скалистые основания Казантипского заповедника из спрессованного временем ракушечника — здесь когда-то было дно древнейшего моря (остатки этого моря покоятся в Каспийском озере). Вид открывался обширный. Вдоль дорог стояли линии электропередач, бетонные столбы с провисшими проводами уменьшались вдали по всем законам перспективы — указывали направление этих дорог. За солончаками большим полукругом блестел стеклами городок атомщиков Щелкино. «Смотрится как Манхеттен, — мимоходом отметил Вовка, — за городом стоит так и не запущенная Щелкинская атомная станция — близнец Чернобыльской АЭС. Ведь она уже была полностью готова, а теперь, наверное, жители все растащили. Интересно: полностью, или еще есть на что посмотреть?»
После Чернобыля все были так напуганы, что жители так и не позволили запустить АЭС. А кто-то даже упростил и «расшифровал» аббревиатуру: «Щелкинская атомная станция — ЩАС». Народ так и объяснял в быту: «…брат чернобыльский, название-то какое угрожающее получается — ЩАС ка-а-ак …», — дальше речь состояла из емких русских выражений, добавляемых в любой язык для усиления эффектности фразы. Вовка помнил, что Высоцкий о такой речи писал просто и емко:
Вовка смотрел на сдержанную степную красоту и не воспринимал её. Разные мысли беспокоили: о билетах, старых тревогах Светки, ночном происшествии, и видел ли кто его тапки у бедового окна. Ему надо было понять, прочувствовать свое отношение к Светлане и её отношение к себе. А еще по какому-то наитию он неожиданно остановился, закрыл глаза и попросил:
— Боже, пусть сегодня будет хороший день, насколько возможно, и так, как ты видишь для меня и близких моих, для друзей и врагов моих… Я приму с радостью и согласием ВСЁ, что определишь мне, — вздохнув, почесал краем правой сандалии лодыжку левой ноги. Все было сказано. Вовка не знал молитв, и каждый раз придумывал свою. Он всегда не понимал, почему с молитвой порой желания сбываются, а иногда нет — просишь-то всегда хорошее, и искренне просишь…
В чем же дело? Ответ пришел негласно. Мы всегда что-то просим для себя или для кого-то, просим конкретно и безапелляционно, — это и есть причина несбывшихся желаний. Мы удивляемся, не подумав, что кроме нас есть еще другие люди, что желания могут пересекаться, а кому-то и вообще принести вред: человеку, животному, растению — неважно, все едины перед богом, и всякий творение его.
С тех пор, как Вовка понял это, он стал просить за всех участвующих в проблеме, и не так, как ему, Вовке, того хочется, а как будет лучше для каждого при решении Вовкиной беды — там сверху видно лучше, что возможно, а что нет. Уже два года у Вовки не было ни одного неосуществленного желания, а проблемы исчезали порой самым неожиданным способом.
Налетел ветерок, обдул лицо. Вовка открыл глаза и улыбнулся — маленький пылевой вихрь закрутился вокруг ног и убежал по тропинке в поле. Вовка зачем-то как живому помахал ему вслед рукой.
Шагать по асфальту легко. Незаметно Вовка дошел до магазина. Завернул за угол. На небольшой площади никого не было, на остановке тоже.
— Еще пусто, или УЖЕ пусто? — забеспокоился Вовка, потом решил, что первое лучше второго, а значит, надо ждать!
Прогуливаться в ожидании автобуса скучно, а на пустой желудок вдвойне тоскливо: в животе урчит, в желудке квакает, в ухе чешется почему-то, — разве что в ноге не стреляет, — съязвил Вовка.
Через площадь к магазину прошла женщина, поковыряла ключом в замке и исчезла внутри. Дверь осталась открытой и Вовка воспринял это как Божий знак.
— Ноги в руки и к магазину, — скомандовал он себе. — Ходу, ходу! — слова-то знакомые какие… где же я их слышал?
В помещении царил полумрак, ближние прилавки освещал свет из дверного проема. За стойкой раскладывала товар продавщица.
— Мы еще не открылись, — сказала она, завязывая за спиной тесемки белого фартука. Ранний гость должен был учесть пикантность момента и выйти. Вовка думал иначе:
— Простите! Боюсь, я не смогу дождаться открытия, сейчас придет мой автобус и, если Вы не сжалитесь… над молодым, здоровым организмом…
— Спрашивайте, — улыбнулась она и сразу словно помолодела.
— Что-нибудь из выпечки и бутылку лимонада.
— Есть только чебуреки, выпечку привезут позже. Разогреть?
— Спасибо! — обрадовался он, — у Вас есть чем крышку с бутылки сдернуть?
— Держите, — в тонких, сильных пальцах лежал консервный нож, — приятного аппетита! Это ничего, что бутылка совсем ледяная и без этикетки? — забеспокоилась продавец.
— «Ледяная» наоборот здорово — на улице скоро люди как асфальт начнут «плавиться» от жары, а «без этикетки» — фигня всё это… — Вовка хотел еще что-то добавить, но посмотрел сквозь москитную сетку на улицу. В проеме двери автобуса не наблюдалось, но как-то странно вибрировал воздух у входа..
В следующую долю секунды мир будто дрогнул, показалось или действительно стало немного темнее? Сознание поплыло, раздвоилось. Вовке еще казалось, что он стоит и продолжает разговор с продавцом, однако другая его часть уже неслась к приехавшему автобусу, потому что эта его часть уже успела выйти на улицу и увидела последних садящихся пассажиров. Вовка от раздвоения личности на какое-то мгновение пребывал в полном замешательстве, а потом собрался в единый кокон и со всей силой рванулся к транспорту. Он почувствовал, как возрастает напряжение. Неожиданно прозвучал резкий хлопок — как пушечный выстрел, Вовка даже подскочил на месте и с испугом уставился на выхлопную трубу. Все встало на свои места — вот он сам, вот задний бампер автобуса, вот вошел последний пассажир… «О-ой! Сейчас дверь захлопнется, и транспорт уедет, — мысленно запаниковал Вовка, — успеть бы, быстрей, быстрей!!!» — стучало в висках.
— Хочу есть! Есть хочу! — хотелось ему кричать, столько вокруг вкусных запахов, а еды не видно, — да что же это такое?!
Метаться ранним утром по участку гиблое дело — вся еда убрана с вечера, а разбудить никого нельзя.
— Вон домовой, хитрая бестия! Да у него «в закромах родины» такие богатства, и ведь никто не знает! А тут живешь, живешь, а запасов на зиму… никак не наживешь. Ой здесь чем — то вкусненьким пахнет! Фы-фы… тьфу ты, опять пусто. Вот именно, чтоб тебе пусто было, кошка-вонючка — все съела, под метелку! Вот засажу в тебя пару иголок, будешь знать, как шипеть на меня по ночам. Нет, не засажу, иголок на тебя жалко. Топ-топ-топ… О, наконец-то — яблоко! Зацеплю, потом съем. Ура!!! Мо-ло-ко! Как я тебя люблю! Хлюп-хлюп-хлюп, на шерстку накапало — слизать, срочно слизать! Топ-топ-топ… А, вот и хозяйка пожаловала. Бежим, пусть мелко, но быстро: тип-топ, тип-топ, тип-топ…
Ирина Константиновна вышла из-за угла дома, приставила к стенке веник, тяжело разогнулась. Оглядела участок, увидела, как улепетывает ежик, пошла, прихрамывая, к блюдцу, поставленному пятнадцать минут назад:
— Ах, шалун, все уже вылакал! — посмотрела вслед исчезнувшему и двинулась по своим делам, бормоча под нос, — Ёжики это хорошо — мышек не будет.
Людмилу Сергеевну во сне мучили кошмары. Мокрое одеяло упало на пол, простыня сбилась, и бедная женщина накрылась влажной тканью с головой. Порой ее дыхание учащалось и тогда можно было различить обрывки фраз:
— Мое…, не дам…, цыган…
В какой-то момент она почти взвизгнула: «Ну отстань, пожалуйста!» — и, наверное, ей стало легче. Людмила Сергеевна наконец провалилась в забытье без сновидений. Старая кровать тоже обрадовано перестала жаловаться на свою столь беспокойную временную хозяйку.
У Светки тоже была старая пружинная кровать. Кровать давно знала Свету и всегда берегла сон своей девочки. Кровать ласково поскрипывала и покачивала свою редкую гостью. Светке снился Вовка. Хорошо снился.
Ёжику ничего не снилось, он спрятался в кустах и двумя крохотными лапками торопливо догрызал кусок яблока. Наверное, ему было неудобно с такими крохотными лапками — яблоко периодически выпадало и откатывалось. В конце концов ежик что-то пробурчал и все же догрыз яблоко, прижав его лапками к земле.
От его быстрых глаз колючего жителя участка ничего не могло ускользнуть.
Еж так забавно ел и оглядывался, что я невольно прыснул в кулак. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что мой маленький друг укоризненно смотрит на меня.
— «и ничего смешного!», — прозвучало у меня в голове голосом ёжика по имени Ёжик. Я ошарашено заморгал, а Ёжик добавил — «и вообще хватит на меня смотреть… во время еды! Это неприлично. Лучше за собой наблюдайте, пожалуйста». — Я хотел ему ответить и поперхнулся. Лицу стало жарко, я счел за лучшее перевести внимание на Вовку. Паренек сделал выбор и теперь ехал в автобусе.
Вовка успел. Будто от этого зависела его жизнь, он ворвался в автобус, проскочив мимо двери, сложенной в гармошку. Рукам что-то мешало, Вовка мельком глянул на них и ужаснулся — в одной был полусъеденный чебурек, в другой недопитая бутылка «пива». «Без этикетки, но КТО ЗНАЕТ, что там лимонад, и ЧТО ПОДУМАЮТ ЛЮДИ?!»
Выкинуть невозможно, убрать некуда. Вовка придумал третье: юркнул к окну, пристроил сумку на коленях и, делая независимый вид, стал торопливо доедать и допивать «компромат». Он надеялся, что успеет до появления кондуктора. Щеки пылали. Вовка то и дело прикладывался лбом к стеклу. За окном проносился однообразный пейзаж желто-соломенной крымской степи. Его разморило. Он разумно решил — Ленино пункт конечный, и расплатиться можно при выходе. С этой мыслью Вовка позволил себе провалиться в сон.
Сновидение было цветным и очень реальным. Виделось что Вовка тащил домой продукты, купленные в магазине на площади, устал, ручка сумки вытянулась и режет руку. Он остановился и сел отдохнуть на забытый кем-то бетонный блок. Напротив торчал из земли огромный ноздреватый камень — кусок известняковой скалы. Немного выше по склону таких камней и скал было полно, а здесь среди жилых построек камень неуместно выделялся. Этакий форпост Казантипского заповедника. На верхней точке камня грелась на солнце большая стрекоза, над ней летала её подруга. Та, которая сидела, делала вид, что не замечает летающую, а подруга упорно не хотела садиться ниже самой верхней точки скалы. Вовка с интересом наблюдал представление театра насекомых. Потом ему надоело щуриться от солнца, и пришлось на пару секунд прикрыть глаза.
Когда он поднял веки, скалы уже не было, и бетонного блока не стало, и сумки с продуктами исчезли. Вовка огляделся. Вокруг в креслах сидели люди. Одни читали, другие вентилировали себя импровизированным веером из газеты, третьи слушали музыку — всем было жарко, на лицах читалось «скорее бы уже приехать». Под ногами катался и мешал круглый предмет, Вовка взглянул вниз и увидел пустую бутылку из-под лимонада. В глазах его начало проступать понимание, и он быстро посмотрел в окно. За стеклом лежала степь. Вовка увидел стелу с надписью «Ленино» и мысленно возликовал: «Ур-р-ра!!! Скоро, въезжаем!»
Монумент стоял на въезде в областной городок Ленино — у дороги, посреди степи. Вовка ждал появления домиков. Ждал, ждал, ждал… ждал…А домиков все не было. Только степь вокруг: желтая, рыжая, бурая… Вовка задумался. Тут еще как назло заголосил микрофон. Тетка-кондуктор решила показать свою гордость за боевое прошлое родной местности. Нудным голосом неслось из динамиков:
— … В ходе кровопролитных боев, потерянные позиции…
«Черт! Так ни одна толковая мысль в голову не попадет! А-а, и леший с ней, нехай ее. Приедем все равно, рано или поздно, — Вовка расслабился и улыбнулся: — во вещает, как Левитан со столба! Однако кругозор у билетера отменный», — зауважал Вовка.
— … Справа Вы видите бетонные укрепления времен последней войны. ДОТы — долговременные огневые точки. Фашисты заполонили такими ДОТами всю территорию Крыма, особенно много их осталось на горе Митридат и Арабатской стрелке. Мы проезжаем место, где развернулись в прошлом ожесточенные бои. Наши моряки с кораблей Черноморского флота, ставшие в те тяжелые дни морской пехотой, бесстрашно шли на врага. Фашисты называли советскую морскую пехоту черной смертью. Когда моряки шли на врага в своих черных бушлатах, фашисты испытывали состояние, близкое к панике. За каждую пядь земли здесь пролиты реки крови. ДОТы несколько раз переходили из рук в руки — никто не готов был уступить. Один раз наше контрнаступление захлебнулось, бойцы залегли под шквальным огнем противника. Тогда один матрос вскочил, скинул бушлат и, закусив зубами ленточки бескозырки, с гранатой наперевес молча пошел на врага. Он был тут же срезан пулей.
Немцы, упорно державшиеся на своих позициях, уверенные, что придет подкрепление, и привыкшие к своему победному шествию по всей Европе, оказались абсолютно не готовы к такой встрече.
Фашисты боялись «Черной смерти», но еще больше они испугались, когда увидели, как из-за одного срезанного пулей матроса весь берег, только что усыпанный «Черной смертью», превращается в «Полосатую смерть», молча и стремительно, как шквал, несущуюся навстречу пулям, и что-то в немцах сломалось. Они дрогнули и были выброшены со своих позиций. Так впервые во время Великой Отечественной Войны у моряков появилась традиция — в особо опасных, смертельных случаях показывать свою матросскую душу — обнажив тельняшку и закусив зубами ленточки бескозырки, чтобы не потерять свой головной убор, свою гордость, свою память о родном корабле.
Рассказ закончился. Женщина опустила микрофон и некоторое время смотрела на пробегающую за окном равнину, потом повернулась к слушателям и добавила:
— Я предлагаю почтить память наших предков минутой молчания.
В нависшей в первую секунду ватной тишине стали различимы звуки дороги: ровный гул мотора, тихий скрип покрышек о дорогу. Слышно также было ровный шорох ветра из окон запутавшегося в занавесках, порой звонко хлопавшего материей. Эти хлопки воспринимались как выстрелы давно ушедших дней, долетевших к нам сквозь время. Люди молчали, смотрели в окна… Кондуктор подняла микрофон:
— Я забыла добавить, что в результате той атаки было захвачено много орудий, удержать позиции не удалось, вывезти артиллерию не успели, поэтому просто изуродовали или сняли орудийные замки. Да… была еще одна военная история. Обнаружили на оружейном складе пушку без прицела — образца тысяча девятьсот пятого года. Её, случайно так и не списанную с баланса, вначале хотели выкинуть. Артиллерии недоставало, и когда выяснилось, что у неё калибр семьдесят шесть миллиметров, а таких снарядов пруд пруди, артиллеристы задумались, как эту штуковину использовать. Наверное, все же и выбросили бы. Но тут началось немецкое наступление, орудия вышли из строя, танки прорвались… В общем выкатили её, милую, и прямой наводкой стали лупить по немецкой бронетехнике. И точнехонько, надо признать, попадали. Вы скажете: «Как это возможно без прицела?», — отвечу: целились в прямой видимости, с близкого расстояния, через дульное отверстие. Более того, эту пушку немцы боялись не менее обычных, а может, и более: снаряды противника часто выводили из строя прицел, а порой ствол или орудийный замок — требовался сложный ремонт. А с этой пушкой все было просто: стенки ствола намного толще обычных, защитного броневого щитка нет, а стрелять она и без колес может — замаскировался заранее на вероятном направлении движения противника, подбил танк с первого выстрела и прыг в укрытие. Противник отутюжил квадрат артобстрелом, камня на камне не оставил, а как только стихло, артиллеристы ствол с орудийным замком поднимут из воронки, куда пушку забросило, на телегу — и на новое место фрицев бить. «Мировая пушка», — смеялись они, — с Ушаковско-Суворовским характером!»
Женщина переложила микрофон в другую руку, вздохнула и добавила:
— На этом наш экскурс в историю я временно прекращаю, через двадцать минут мы будем проезжать Феодосию, оттуда без остановок мы проследуем мимо Коктебеля на Карадагскую биостанцию. Посмотрим дельфинарий и разделимся для дальнейшей экскурсии на две группы…
Вовка смотрел на кондуктора квадратными глазами. Как пулеметные очереди проносились мысли: «Что значит «проезжать Феодосию?», К-какой Карадаг? Дельфинарий? Экскурсия? — Вовка захолодел, — Елки-зеленые, так это что же, не рейсовый автобус, а экскурсионный… и кондуктор, значит, не билетер, а экскурсовод?! Ой, попал… в историю! Как же теперь быть?»
Вовку накрыло той самой волной ужаса, под действием которой немцы в сорок первом драпали со своих позиций, побросав орудия. Вовка понял, что откройся он сейчас, его заставят заплатить за экскурсию. Экскурсия стоит дорого, значит, он не сможет сегодня купить билеты на поезд. А еще могут просто высадить прямо здесь. Один в степи, на дороге между городами — на такси никаких денег не хватит! Нет, это еще хуже!
«Что же теперь делать? — Вовка уткнулся лбом в прохладное от ветра стекло. Мысли вязли в отупении, — вот бы стать стеклом. «Стеклом» — то есть «зайцем»? Но я и так, получается, «заяц»… Точно, вот и выход — надо до дельфинария оставаться зайцем, выйти с группой из автобуса и… по-те-ряться!!! Как я сразу не догадался! У-ура!!!»
По дороге на Карадагскую биостанцию рассказали про: городок Коктебель, ставший в советское время Планерным, а потом вернувший себе родное название; про гору Планерную, давшую название городу. На пологом склоне этой горы, больше похожей на большой холм, осваивали планера будущие советские авиаторы.
Не забыли вниманием и Карадагские горы. Экскурсовод сказала:
Поделиться книгой: