С порога ничего не было видно. Я подобрала палку, осторожно вошла в избу и тронула хвост, неподвижно висевший на том же месте. Он безжизненно качнулся от прикосновения. Тогда мы осмелели. Эмма недрогнувшей рукой ухватилась за «хвост» и сдернула вниз с клубами пыли и копоти… целую связку колбас. Эти тонкие, копченые колбаски носят название охотничьих. Найденные нами на балке, отличались удивительно темным цветом и замечательной твердостью.
Я с сомнением рассматривала их, прикидывая, насколько велика будет опасность отравления, если пустить их в дело. Вошел директор.
— Что вас смущает? — спросил он, доставая с той же балки котел в ведро величиной.
— Только их возраст, — сказала я, принюхиваясь к черным, сморщенным предметам, напоминавшим все что угодно, кроме продуктов питания.
— Не знаю, сколько времени они лежали в магазине, пока их не купили, а здесь, в избе, они с начала апреля. Вполне можете пускать их в дело, — заключил Александр Георгиевич.
— Мы с Зиной захватили десяток яиц, — объявила Эмма, доставая пакет из рюкзака.
— Ну, действуйте, — поощрил нас Александр Георгиевич, и мы начали действовать.
Через самое короткое время в котле была приготовлена яичница с кусками копченых колбасок. Их пришлось превратить в крошку при помощи топора, так как ни тупой нож, найденный в хижине, ни перочинный нож Николая не могли справиться с окаменелым лакомством. Это было изумительно вкусно. Когда мы покончили с яичницей, котелок внутри блестел, как новый. На второе были толстые ломти хлеба с тонким слоем консервированного мяса и ведерный чайник с тем знаменитым чаем, который пьется только в лесу у костра. В букет этого напитка обязательно входят ароматы разогретой на солнце хвои, горьковатого дыма и свежей листвы.
Александр Георгиевич, расправившись с третьей кружкой чая, блаженно щурился, привалившись к стволу кедра. Было самое подходящее время приступить к нему с расспросами.
— Где обещанные звери? — спросила я.
— Я же предупреждал, что с такой многочисленной и шумной компанией вряд ли можно кого-нибудь увидеть, — возразил он.
— Да есть ли они здесь, крупные животные?
— Вы же видели бурундука, что вам еще нужно?
— Косули ходят в кустах у самой конторы, — сказала Зина. Она ломала тонкие сухие прутики и бросала в потухавший костер,
— Вы слышали, как кричат косули? — спросил меня Александр Георгиевич.
— В зоопарке слышала, — отвечала я.
— Помните, как они гавкают хрипловатым басом. Вот так. — Он приложил руки ко рту и рявкнул очень похоже. Затем прислушался, склонив голову. Издали донесся ответный крик. Александр Георгиевич рявкнул еще раз, но косуля больше не отвечала.
— Во время гона легко можно подманивать самцов. Прекрасно идут на вызов. Сейчас они отвечают неохотно и скорее угадывают подделку. А вот у нас в заповеднике был один случай. Рассказать?
— Конечно, рассказывайте! — закричали мы.
— Очень часто косуль называют козами. Название неправильное, ведь это олени, а не козы. Однако многие над этим не задумываются и, мало зная о животных, так и считают косулей дикими козами. И вот как-то приехали сюда два гражданина. Они по служебным делам были рядом с нашим заповедником. До отъезда у них оставалось свободное время, и они решили немного погулять и посмотреть наши места. Однако без кого-нибудь из сотрудников заповедника я их в тайгу отпускать не имел права. А в тот день, как нарочно, мы все были очень заняты. Выло это во второй половине дня. Договорился я с приезжими так: они пойдут по той же дороге, по которой мы шли сегодня, до первого ручья, а потом вернутся назад.
Часов в шесть приезжие должны были быть уже дома. В восемь часов их все еще не было. Начало темнеть. Я пошел по дороге до ручья — никого нет. Кричал, звал — они не откликаются. Уже совсем стемнело, когда я вернулся домой. Ночью искать людей в тайге — дело нелегкое. Я посоветовался с сотрудниками заповедника, и мы решили так: ночью эти туристы дальше не пойдут, а на рассвете соберем всех наших людей и пойдем на поиски. Я волновался всю ночь. Мало ли что могло случиться. Люди городские, лес знают только но книгам да по пригородным дачным поселкам.
Еще только начало светать, как мы собрались в тайгу, У самой реки вдруг видим — идут. Бледные, мокрые и очень сердитые. Сразу же накинулись на нас, почему мы их не предупредили, что в тайге ходят леопарды. Я не понял, какие леопарды. «Да полноте, — говорю им, — откуда вы взяли, что здесь были леопарды», — «А мы, говорят, всю ночь от них отбивались». Тут наши сотрудники, которые тайгу знают как свои пять пальцев, начали смеяться. Туристы рассердились Не па шутку. Когда мы их немного успокоили, они рассказали, что, дойдя до ручья, решили прогуляться чуть подальше. Тропу было видно хорошо, и заблудиться они не боялись. Только что прошли метров триста, как в кустах заревел леопард. Наши туристы остолбенели. Что делать? Леопард, вероятно, ходил вокруг, так как ревел то с одной, то с другой стороны. А уже начинало темнеть. Тут и пришла им спасительная мысль о костре. Они читали, как люди спасались От нападения диких зверей при помощи огня. Начали собирать хворост и разжигать круговой костер, а хворост сырой, едва горит! Стал накрапывать дождь. В довершение всего сдало ясно, что это не один леопард ходит вокруг, а несколько и они перекликаются между собой. Туристы всю ночь сидели у дымящегося костра и каждую минуту ждали нападения. Но, видимо, огонь отогнал зверей. Их голоса слышались уже немного дальше, а потом и вовсе замолкли. Тогда наши путешественники решили, что можно начать отступление. Да и костер совсем погас, а за хворостом надо ныло идти в кусты. Стало светать, и они пошли обратно, к поселку заповедника.
Мы стоим, слушаем все эти необыкновенные приключения и просто не знаем, что думать. Ведь не станут же два солидных, почтенных человека сидеть более полусуток в тайге голодные и мокрые только для того, чтобы нас мистифицировать неправдоподобным рассказом. И в этот момент в кустах за конторой как рявкнет самец косули… «Ага, — закричали с торжеством наши туристы, — слышали?! А вы нам не верили. У вас здесь леопарды прямо рядом с поселком ходят!» Тут, разумеется, поднялся смех. Мы им говорим, что косуля кричала, а они сердятся: «Вы, говорят, нам сказок не рассказывайте, мы не маленькие, знаем, как козы кричат». — «Да это ведь не козы, а косули». Все равно не верят. Так и уехали очень сердитые и даже обещали на нас жаловаться.
— А как обстоит дело с настоящими леопардами? — спросил Николай директора заповедника, когда утих смех.
— Барсов, или, как их еще называют, — леопардов у нас три. Живут они в самой глуши, высоко над долиной реки. У них свой район, и они его не покидают. Один из леопардов совсем старый. Вообще за все время существования заповедника, то есть с 1916 года, не было ни одного случая нападения на человека. И вот что интересно — за пределами заповедника все звери боятся человека, скрываются от него. А как только переходят границу запрета и входят в наш заповедный район, становятся менее осторожными и реагируют на присутствие людей куда спокойнее. Разумеется, они не лезут на глаза и не любят шума, как и вообще все звери. Но разница в их поведении очень заметна. Впрочем, о животных поговорим после, — закончил Александр Георгиевич. — Уже три часа. Давайте решать, что будем делать дальше. Можно сразу идти домой, а если вы все не очень устали, то я предлагаю пройти немного в сторону, поглядеть, как растет женьшень. Это несколько лишних километров пути.
Ну кто же откажется от возможности поглядеть на легендарный женьшень, растущий в тайге!
Вымыв посуду и залив костер, наша небольшая компания тронулась в путь. Сначала поднялись по пологому склону, где подлеска было мало, только отдельные небольшие кусты почти тонули в высоком папоротнике. Деревья-великаны стояли здесь во всей своей красе, не скрываемые промежуточными ярусами растений. Мощные стволы поднимались из зарослей папоротника на некотором расстоянии друг от друга. Деревянистая лиана толщиной в ногу человека всползала по громадной пихте на головокружительную высоту и свисала оттуда причудливо изогнутой петлей, как серый удав. Снизу видны были кисти белых цветов. Это одна из самых больших лиан приморской тайги — актинидия аргута. Ее плоды величиной с крупный садовый виноград — слегка сплющены с боков. Они еще слаще, чем плоды актинидии коломикты, и, как говорят, напоминают по вкусу инжир, но обладают еще и особым нежным ароматом.
На этот раз не было и следов тропинки. Александр Георгиевич вел нас таежной целиной, находя дорогу по каким-то известным ему приметам.
Мы спустились в небольшой распадок. В крутых глинистых берегах летел горный поток. Под корявым выворотнем на склоне темнело отверстие. Слабые отпечатки когтистых лап и несколько волосков, прилипших к влажной земле у входа, указывали на то, что нора принадлежит барсуку.
— Смотрите, там он рылся, добывая земляных червей или насекомых, — сказал Александр Георгиевич, приглядываясь к раскиданной земле на другом берегу ручья.
— Почему вы так уверены, что это был барсук, а не кабан? — спросила с недоверием Зина. — Отсюда ведь не видно следов,
— Для этого нет необходимости подходить вплотную и разглядывать следы, — ответил директор, — Поглядите, земля отброшена назад, значит зверь рыл под себя, — так роет барсук, А кабан бросает рылом землю вперед, от себя. Ясно?
Нам было ясно, но мы не поленились проверить его утверждение. По стволам упавших деревьев ничего не стоило перейти на другой берег. Действительно, на мягкой земле отчетливо виднелись следы барсучьих лап,
— Здесь по ручьям и в реке много выдры, — говорил Александр Георгиевич, прокладывая путь в рослом папоротнике. — В основном она питается раками, мелкой рыбой и лягушками.
Вскоре опять появился густой подлесок. Мы шли очень медленно, с трудом пробираясь сквозь колючие заросли кустарника элеутерококка, аралии, жасмина и лещины, каждую минуту ожидая увидеть, наконец, знаменитый женьшень.
О женьшене написано много прекрасных поэтических строк, и, вероятно, ни об одном растении не складывалось столько легенд, сколько сложено о нем. Ему же посвящены и серьезнейшие работы ученых.
Женьшень занимает в китайской медицине особое место. Да и в других странах Востока — Корее, Японии, Индонезии — корень этого растения употребляется как мощное целебное средство при многих заболеваниях.
Но самое любопытное, что во всех этих странах на протяжении многих веков женьшеню приписывали удивительное свойство — продлевать человеческую жизнь, восстанавливать утерянные силы, свежесть и молодость.
Тщательно изучив химический состав и лечебное действие этого корня, его начали с успехом применять и в европейской медицине. Дикое растение давно стало редкостью и ценится очень высоко. В 1958 году Приморским краевым Советом депутатов трудящихся было вынесено специальное решение, запрещающее выкапывание молодых корней, вынос семян из тайги, скупку и продажу женьшеня частными лицами. Запрещено выкапывать женьшень до созревания его семян, то есть до первых чисел августа. Семена должны быть посеяны в тайге.
Во Владивостоке продавалась специальная брошюра, посвященная женьшеню. На внутренней стороне обложки напечатано: «Женьшень — ценнейшее лекарственное сырье. Все заготовительные пункты потребительской кооперации принимают корень и оплачивают его от 300 до 5000 рублей (в новом исчислении) за килограмм. Охотники, рабочие, служащие! Добывайте в установленные сроки и разрешенным способом дикорастущий корень женьшень».
В этой брошюре подробно описаны корни различных классов и сортов, даны инструкции, где и когда искать это растение, как его выкапывать, хранить и т. д.
Непрерывно растущий спрос на женьшень давно навел на мысль разводить его в нужном количестве. Сейчас в Приморье есть специальные плантации женьшеня. Но поиски дикорастущих корней продолжаются из года в год.
Александр Георгиевич остановился на пологом склоне и осторожно раздвинул высокие травы в одном месте, потом в другом. Затем выпрямился и, поглядев на наши любопытные лица, засмеялся.
— Вот вам и женьшень, — сказал он. — Ну, кто его увидит? Только очень осторожно, не помните его.
Зина первая опустилась на колени, раздвигая траву. Мы глядели на стебли, медленно расступавшиеся под ее пальцами.
— Ничего здесь нет, — недовольно сказала Зина, все еще разглядывая путаницу листьев и травинок,
— Да вот же он, — рассмеялся Александр Георгиевич, присаживаясь рядом с ней и показывая на крошечный трехпалый листик. — Посеяно прошлой осенью.
— Вот еще один, — подхватила Зина.
— Э! Да их здесь порядочно, — заметил Николай, близоруко вглядываясь в травяные дебри.
Я не скрывала своего разочарования. Невзрачный листик
на тонком стебельке совсем не был похож на рисунки женьшеня и его описания.
— Сейчас покажу вам и взрослое растение, — сказал Александр Георгиевич, все еще шаря в траве. — А всходы хорошие. Видимо, выбрано подходящее место для высева семян.
Спустя некоторое время он не без торжественности подвел нас к краю маленькой полянки. Невысокий стебель с тремя лапчатыми листьями и бледно-зеленым соцветием ничем не выделялся среди тысячи окружавших его трав. Мы прошли бы в двух шагах от него, не подозревая, что рядом с нами женьшень, если бы не были подготовлены к этой встрече. Осенью его увидеть легче. Вместо зонтика из зеленоватых мелких цветков у него появляются ярко-красные ягоды.
Наши попытки сфотографировать растение были заранее обречены на неудачу. Высокий куст жасмина, усыпанный цветами, надежно прикрывал тенелюбивый женьшень от солнечных лучей. Николай сделал набросок его в альбоме.
Потом опять мы продирались через подлесок, где нас хватали за ноги петли вьющихся растений, камни подставляли острые углы и, как живые, шевелились под ногами. В высокой траве гнили громадные стволы. Наконец, когда уже казалось, что зарослям не будет конца, в траве мелькнула та самая тропа, по которой мы проходили утром. За девять часов, истекшие с тех пор, пауки снова развесили поперек нее свои тенета.
Мы порядком устали за весь этот долгий день. Шли молча, почти не глядя по сторонам. Напрасно Александр Георгиевич пытался привлечь наше внимание к особо интересным растениям. Мы смотрели на них равнодушными глазами и шагали дальше.
На повороте, где тропинка спускалась в небольшую ложбину, раздался треск ветвей — и из-за куста жимолости выскочила рыжая косуля. Она кинулась в глубину леса быстрыми короткими прыжками, перемахивая через бурелом и невысокие кусты, мелькнула раза два в зарослях ольхи и исчезла. Директор повернулся к нам, торжествуя.
— Ну, что скажете? Есть крупные звери у нас в заповеднике?
— Мы ни разу не видели кабанов и медведей, — сказала Эмма, — а косули действительно встречаются часто.
— До конца вашей практики сможете встретить и медведя, и кабанов, — улыбнулся Александр Георгиевич. — Вам, вероятно, тоже не приходилось видеть кабана вне зоопарка, — добавил он, обращаясь к нам.
— В этом году в Астраханском заповеднике мы видели кабанов совсем близко, метрах в пяти от нашей лодки, — ответил Николай. — Мы плыли бесшумно, отталкиваясь шестом, по узкому и извилистому ерику. Берега там низкие, заросшие высоченным камышом и ивой. За поворотом вдруг видим — у самой воды стоит штук восемь полосатых кабанят. Они нас сразу заметили, но не проявили ни малейшего страха. Кабаниха рылась в груде сухого камыша и не подозревала о нашем присутствии, пока не щелкнул затвор фотоаппарата. Тогда из зарослей появилось длинное рыло с подслеповатыми глазками. Кабаниха как-то ухнула, и вся семейка мгновенно исчезла в камышах.
— Это вам здорово повезло, — сказал Александр Георгиевич с некоторой завистью. — Вероятно, ветер был с их стороны, и кабаниха вас не почуяла. Когда у них поросята, кабаны очень осторожны.
Домой мы добрались уже в темноте. Два с лишним десятка километров по тайге давали себя знать. Ныли ноги, в голове стоял смутный гул, в котором слышался и напев реки, и шум леса. Засыпая, я все еще шла по зарослям. Перед закрытыми глазами мелькали ветви, листья папоротника и чуть заметная тропинка в высокой траве.
* * *
Машина, покачиваясь, как судно, плыла по узкой дороге среди высоких трав. Они шелестели о кузов и крылья, касались колес венчиками цветков. Заросли ивы на низких берегах многочисленных ручьев и речушек отмечали извилистый путь потоков от подножия сопок к морю. Это луга заповедника.
Директор стоял, придерживаясь за крышу кабины. Встречный ветер трепал ему волосы. Всем остальным, находившимся в машине, он строго-настрого приказал сидеть на скамейках и держаться покрепче, чтобы случайный толчок не выкинул кого-нибудь из нас за борт. Машина, кренясь то в одну, то в другую сторону, завывая мотором, ныряла в невидимые под травой ухабы или подскакивала так, что мы невольно щелкали зубами, рискуя откусить себе язык. Впрочем, опьяненные солнцем и ветром, мы забывали об этой опасности и болтали напропалую, осыпая Александра Георгиевича градом вопросов, указывая друг другу то на красавца ужа с коралловой шеей, то на мелькнувшего в траве грызуна.
Николай и Зина с тоской провожали глазами пролетающих бабочек и жуков. Александр Георгиевич обещал нам скорый привал у кордона, где, по его словам, нашим энтомологам предстояла богатая охота. Здесь, над лугами, где сильный ветер гнал волны по озеру трав, бабочек было немного.
Мелкая, но широкая речка с галечным дном догнала дорогу и поглотила ее. Машина, разогнавшись с пригорка, смаху влетела в воду и, как по мостовой, покатила по твердому руслу, вымощенному мелкими камнями. Два крыла сверкающих на солнце брызг поднялись по сторонам машины. Иногда мы выезжали на отмель, иногда объезжали глубокие бочаги, до краев налитые прозрачной, быстро бегущей водой. Стайки рыбешек кидались из-под колес, спасаясь от громыхающего чудовища. На крутом повороте русла шофер дал предупреждающий гудок, — будто мы ехали по обычному шоссе с оживленным движением. Но за кустами ив расстилались только пустынные луга. Громадная черно-белая птица медленно парила у самой земли, почти касаясь травы широко распростертыми крыльями. Она не обратила на нас ни малейшего внимания и, когда мы, застучав в крышу кабины, остановили машину и нацелились фотоаппаратами, птица неторопливо проплыла мимо нас, внимательно оглядывая расстилающиеся под ней травяные джунгли в поисках грызунов.
То был чернопегий лунь, обычная птица этого района. Чернопегие луни приносят большую пользу, уничтожая в громадных количествах полевок и полевых мышей, кобылок И крупных жуков. Сарыч и чернопегий лунь, пустельга и маленький амурский кобчик вправе рассчитывать на защиту и охрану их человеком. Они деятельно охотятся на вредных грызунов и насекомых, охраняя наши луга и посевы. Но, к сожалению, некоторые из охотников, которых мы встречали, не знали, что, убивая этих полезных птиц, они приносят вред самим себе.
Помню, в одну из экспедиций мы увидели двух таких «знатоков природы», которые, сбив пустельгу, подкрадывались ко второй и были уверены, что совершают нужное и полезное дело, убивая хищную птицу. С их точки зрения, любой хищник был вреден и подлежал уничтожению. Не знаю, убедило ли их то, что, не поленившись, Николай вскрыл убитую ими пустельгу и показал содержимое ее желудка. Там были остатки полевых мышей и саранчи.
Чернопегих луней было много над заповедными лугами. Они были очень хороши, эти крупные птицы, то медленно взмахивающие крыльями, то плывущие в парящем полете, блестя на солнце пестрым оперением.
Река повернула направо. Машина выехала на низкий берег и сразу сбавила ход, осторожно пробираясь по заросшей травой луговой дороге.
Не знаю, как описать великолепие лугов Дальнего Востока в пору их цветения.
Те цветы, которые привычно видеть чинно сидящими на клумбах поодаль друг от друга, чтобы каждый из них мог покрасоваться перед зрителем, здесь, на Дальнем Востоке, цвели так яростно, так обильно, как никогда, кажется, не цветут они в изнеживающей атмосфере тщательного ухода.
Расталкивая стебли трав, к солнцу тянулись, пылая в его лучах, как языки пламени, красные, оранжевые, лимонно-желтые крупные лилии и огненные цветки дремы с вырезными лепестками. Ирисы, бледно-лиловые, темно-синие и пурпурные, как бы сделанные из фиолетово-красного бархата, развертывали языкастые цветки под охраной острых зеленых клинков-листьев, собранных в узкие пучки. Пионы поднимали вверх розовые и темно-красные венчики величиной с чашку и тугие шарики бутонов. Оранжевые купавки, похожие на маленькие розы из червонного золота, стояли на высоких стеблях, возвышаясь над травами. Мелкие лиловые цветки орхидей были собраны в длинное соцветие, похожее на початок рогоза. У другой орхидеи необыкновенно нежные розовые цветки гирляндой обвивались вокруг мясистого стебля. Сиреневая валерьяна и розово-белые раковые шейки, лиловые хвосты вероники и кремовый василистник, белые с крапинками колокольчики и голубая герань, пушица, чина и мышиный горошек — столько же их было здесь этих диких цветов, соперничающих в яркости окраски и пышности цветения!
Иногда среди травы появлялись приземистые кусты шиповника, алеющие крупными цветами. Эти дикие розы своим размером, окраской и ароматом могут посрамить многие садовые сорта, носящие звучные названия.
В глубокой низине нам преградил путь мутный поток с болотистыми берегами и илистым, вязким дном. Машина, ринулась в темную воду. По течению поплыли клубы потревоженного ила. Вода поднималась все выше. Казалось, вот-вот заглохнет мотор. Радиатор взрезал воду, как нос судна. И когда, осыпая нас комками жидкого ила и брызгами воды, машина выбралась на берег, все весело и облегченно зашумели.
Дорога свернула к купе деревьев у подножия пологой сопки. В колеях скопилась мутная вода, прогретая солнцем. Здесь перед радиатором машины поднялся рой бабочек — махаонов Маака и рыжих лесных перламутровок. Шелестя крыльями и рассыпая в солнечных лучах золотые искры, они закружились у нас над головами.
Николай сорвался с места и молча перемахнул через борт. Прежде чем мы опомнились, он уже мчался по дороге, размахивая над головой сачком. Зина тоже кинулась к борту, но Александр Георгиевич успел ухватить ее за плечо и весьма выразительно погрозил пальцем. Минута-другая и, обогнув кусты, машина остановилась у избы — кордона заповедника «Золотой ключ».
Звеня цепью, захрипел мохнатый пес, поднимаясь на дыбы у своей будки. Из-за избы вышел егерь, вытирая ветошкой руки, перепачканные в земле. Здесь, в затишье, где не было свежего ветерка, особенно ощутимо палило солнце. Лица наши горели. Очень хотелось умыться и напиться холодной воды. Первое Александр Георгиевич одобрил, а второго рекомендовал не делать. Вместо этого нам обещали горячего чая, о котором не хотелось даже думать в эту жару.
Хозяин повел нас по узкой тропке, обегавшей крепь — кусты шиповника и аралий, обвитые колючими лианами. В небольшом распадке лежала глубокая, прохладная тень. Под густым навесом раскидистого молодого бархата выбивался ручей. Он бежал по ложу, выстланному мелкими камнями, и наполнял бочажок. С «противоположного берега», до которого свободно можно было дотянуться рукой, папоротник свешивал к воде резные листья. А дальше стеной стояли кустарники непроходимой густоты, деревья и высокая трава, оплетенные вьющимися растениями.
Пока мы умывались, егерь рассказывал директору последние новости. Старая кабаниха устроила логово на прежнем месте. Вчера она перешла с поросятами в соседний распадок. Поросят шесть штук, все крупные, здоровые. Дневник наблюдений за самками пятнистых оленей и косуль с телятами пополнился новыми записями. Только что перед нашим приездом на картофельном поле нашли в земле чьи-то яйца. Интересно, кто их отложил? И еще вопрос: что делать дальше с косуленком? Ему уже месяц с лишком. Может быть, следует сделать для него загон. А в избе ему жарко и тесно.
Прежде всего мы отправились на картофельное поле. Около невысокого куста картофеля егерь присел на корточки. Мы окружили его, глядя с любопытством, как он осторожно разгреб землю и показал нам два белых яйца в матовой, будто пергаментной оболочке. Они были величиной в крупную горошину.
Александр Георгиевич сказал, что это яйца ящерицы корейской долгохвостки. Зарывая их в взрыхленную землю на поле, ящерица предусмотрительно выбрала участок под кустом картофеля, где даже в самые жаркие часы дня почва остается затененной, чтобы не пересушили яйца прямые солнечные лучи.
Кладку снова засыпали землей и поставили колышки, чтобы не повредить ее, когда будут окучивать картофель.
В избе нас встретила жена егеря. Как и следовало ожидать, холодная вода ручья не утолила жажду. Мы с Эммой отказались от горячего чая, но с жадностью накинулись на тепловатый, пронзительно кислый квас.
За столом у самовара сидел уже наш молчаливый, загорелый шофер в выгоревшей голубой тенниске. Он раскраснелся, и мелкие бисеринки пота покрыли его лицо. Перед ним стоял стакан чая, видно, уже не первый. Директор присоединился к нему и, прихлебывая чай, проглядывал одновременно записи в дневнике наблюдений.
Мы попросили показать нам косуленка.
Хозяйка принесла бутылку молока с натянутой на горлышко резиновой соской и заглянула под высокую детскую кроватку, откинув свисавшее почти до пола одеяло. Там, в душной темноватой пещерке, зашевелилось маленькое тельце.
В избу вбежала девочка лет десяти.
— Ой, мама, — закричала она, — я же его только что кормила!
— То-то я смотрю, он не выходит, — засмеялась хозяйка. — Наташа, ты его вымани, гости хотят поглядеть, какой он у нас красавчик. — Она передала девочке бутылку с молоком.
Наташа залезла под кровать и вытащила оттуда своего питомца. Очутившись посередине комнаты, косуленок проворно вскочил на ноги. Он в основном и состоял из четырех длиннейших тонких ног. У него было кургузое, худенькое тельце и длинная грациозная шея, увенчанная маленькой крутолобой головкой. Влажный черный нос и большие темные глаза с пушистыми ресницами обратились к нам, незнакомым ему людям, с настороженным и вопросительным выражением. Но тут Наташа поднесла ему бутылку с соской, и косуленок мгновенно забыл про нас. Хотя он недавно ел, соска сразу же исчезла между черными мягкими губами. Он припал немного на полусогнутые передние ножки и, упираясь в пол скользящими, напряженными задними ногами, начал с упоением сосать молоко, время от времени поддавая снизу бутылку, которую Наташа держала у него над головой.
Александр Георгиевич заглянул в комнату.
— Хорошо выкормился, — сказал он, присаживаясь перед косуленком.