Мой город

Сказал тихо:

— Подвезите девушку, пожалуйста. Она очень устала.

И мужик сразу слез, ворча в том смысле, что, мол, так бы сразу и сказали, а то руки вверх, руки вверх… Даже сесть мне помог. На лошади я очутилась впервые в жизни и теперь тряслась, как мешок с говном. Рядом, держась рукой за седло, скоро шагал Шельга. А впереди почти трусцой двигался мужик.

С километр прошли и проехали молча. Потом мужик, не оборачиваясь, сказал:

— Там впереди пост, ребятки.

— А как вас пропустили?

— Лошадка вот у меня убежала, искать пошел. Что ей, твари, зона не зона… А правда, что вы там, в городе, все зараженные?

— Правда-правда, дядя, — успокоила я, — больные, нервные, зараженные, вооруженные. Чуть что — стреляем без предупреждения.

— Дина шутит, — тихо сказал Шельга. — Мы вполне здоровы.

— Вот и я смотрю — шутливая у вас подружка… Вон пост.

Шельга молча протянул мне руку — помог слезть с лошади. Сказал мужику:

— Идите.

— А вы? — спросил тот, счастливо засуетившись. — Вы что же, не пойдете?

— Пойдем. Но сначала вы предупредите.

— Он их предупредит! — сказала я, глядя на чесавшего от нас мужика с лошадью. — Он им такого наговорит! Слушайте, а когда мы обратно?

— Не знаю, — сказал Шельга.

А я знала. Он жмурился и отворачивал от меня свою твердую морду. Этот, с позволения сказать, херой, мечтал меня сплавить. Со всеми моими нравами и потрохами. Ну-ну, сказала я. Попытайтесь. Я теперь на вас, Шельга, села и ножки свесила.

Мужик уже вовсю на посту руками размахивает. Пост… Ну что там. Будка. Военный грузовик-броневик. И четыре рожи, на нас таращившиеся.

— Идемте, Дина.

Шельга делает шаг вперед и… И я не сразу понимаю, что линия пыльных фонтанчиков у его ног — очередь. Я даже не испугалась. Я смотрела в это время на Шельгу и видела, как он оторопел.

— Оружие на землю! — заорал громкоговоритель. — Оружие — на землю!

Не люблю я, когда на меня орут.

— Женщина! Оружие на землю!

— Дина…

Да подавитесь вы! Бросила я им автомат. Тем более, что нет там больше патронов. А эти орут-надрываются:

— Отойти на пять метров! На пять метров отойти!

Спасибо, рук не заставили поднять. Ну попятились мы с Шельгой… На пять, не на пять… Тот, я вижу, уже взбодрился: нравится, видать, когда все параграфы устава или чего там у них еще выполняются.

А потом эти субчики вот что проделали: залезли в свою бронированную и на нас потихоньку двинулись. Едут, значит, и вещают:

— В целях предотвращения распространения инфекции вы сейчас пройдете дезинфекцию!

Стихами кроют.

— Мы просим вас соблюдать полное спокойствие, не препятствовать осмотру наших специалистов…

Во! Да они нас, и, правда, за какую-то заразу принимают! Ну идиоты! И тут меня стукнуло — это кто идиот-то? Я же ведь первая идиотка и есть! Это, значит, меня сейчас сгребут, дезинфицируют, обследуют, может, куда запрут… А Быков? А воля-свобода? На фиг-на фиг такой график!

И я с лету ринулась в леса. Ох, мама, подарила ты мне субтильное сложение и быстрые ноги! И благодарна я буду тебе за то по гроб жизни, потому что словить меня в ту пробежку никто не смог.

Хотя, может, никто и не пытался.

В общем, удрала. Удрала, вылезла из этого деруна-лесочка, села на обочине и призадумалась. Удрать-то я удрала. А дальше что? Ой, врешь, не дальше что, а дальше — с кем? Избаловалась, в одиночку уже ходули не ходят. А бедолагу Шельгу они явно сцапали… Во психи, а?

И тут меня скрутило.

Перво-наперво стало не хватать воздуха — словно на грудь кто-то давил, не давая подыматься. Я испугалась. Я всю жизнь была здорова, как бельгийская телка, а сейчас валялась на обочине, зажимала дико трепыхавшееся сердце и уговаривала:

— Ну, чего ты, а? Ну хватит, а?..

В таком виде меня обрел возвращавшийся Шельга. Этот действовал безо всяких уговоров — сунул мне чего-то в пасть, положил под голову сумку, да еще оттянув ворот свитера, ляпнул на грудь что-то влажно-теплое…

И я быстренько пришла в норму. И обнаружила, что здоровье мое по-прежнему непоколебимо, Шельга по-прежнему со мной и жизнь по-прежнему прекрасна. Гаркнула:

— Приветствую помешанно-зараженных сограждан!

Шельга заметно вздрогнул.

— Отлегло?

— Ну. Возьмите от меня… энто мокрое. Что вы мне приклеили?

— Платок из термоса намочил.

Я оттянула прилипший свитер.

— А как вы удрали?

— Я не удрал, — поправил Шельга, — я ушел.

— И вас отпустили?

— Сначала — нет, а потом…

Он замолчал, рассеяно подкидывая платок.

— Ясно, — сказала я, — военная тайна. Да бросьте вы платок! Что вам новенького сказали?

Шельга уставился на платок, точно видел его впервые.

— Новое… — сказал медленно, — да, интересное новое…

И сунул мокрый платок в карман.

Шельга двигался по своим только ему известным делам, ну и я, естественно, с ним.

Пришли мы на Центральную. Ну да, на ту, по которой раньше демонстрации шествовали. Где Ленин показывал в одну сторону, а народ шагал в другую.

Пошли через площадь, а меня как застопорило. Стою и смотрю на нее, как баран на новые ворота. Оглянувшись, Шельга тоже притормозил.

— Что случилось, Дина?

— Давайте в обход.

— Зачем? Здесь ближе.

— Ну и пусть ближе! Пойдем в обход, правда!

Шельга повертел стриженной башкой, словно принюхиваясь.

— Шельга, не ходите!

Шельга пошел. Он пересек дорогу. Я, словно меня кто-то отпустил, побежала за ним.

И, едва ступив на первую плиту, почувствовала, что идти становится труднее — ноги наливались тяжестью, словно я шла по непролазной грязи или глубокому снегу. Ступни тянуло вниз, просто приковывало к серым плитам.

— Шельга! — позвала я тихо

Он оглянулся. Рожа напряженная, глаза — как щели.

И вдруг — треск! Это разламывались, вставали стоймя под ногами плиты. Шельга молча балансировал на одной из них. Я прыгнула вперед — плиты мягко, зыбко, как болото, заходили под ногами.

— Дина, быстро!

Мне защемило носок кроссовки. Шельга схватил и так дернул меня за руку, что едва не выдернул ее из плеча.

Мы выпрыгнули на полосу неподвижного асфальта и, пятясь, смотрели, как площадь ходит ходуном. Со стороны это выглядело интересней.

— Что вы почувствовали? — спросил Шельга, не отрывая глаз от сошедшей с ума площади. — Почему сказали идти в обход?

— Да так… сама не знаю.

— А вы не находите, что для природы это как- то все… нецелесообразно? То дома рушатся, то…

— Так закон же новый! Природа сама не знает, что с ним делать. А может, это вовсе не природа! Может, это город. Я где-то читала, что города на какой-то стадии развития становятся разумными…

— Фантастика? Не люблю. И, кроме того, зачем разумному самого себя разрушать?

— Люди тоже вроде разумные — а пьют, колются, жрут че не попадя, мечтают о чем попало!..

— Я не пью и не курю. Не колюсь. И твердо стою на своих ногах, — сказал Шельга.

— Ну, вы! — сказала я, махнув рукой, — Вы, вообще, какой-то правильный. Ангел прямо!

— Я не ангел, — тихо возразил он, — и я это знаю.

— Вы вообще, как я посмотрю, все знаете. Скучно, да?

— Знание не может быть скучным, — ровно возразил Шельга. — И, кроме того, я не могу знать все. Я не знаю, например, что творится в этом городе. Но я хочу это узнать. А вы, Дина, вроде бы и не хотите. Не думаете об этом, правда?

Я засунула руки в карманы. Оглядела чистенького, подтянутого Шельгу — от ботинок до светлой головы.

— Не хочу, — кивнула. — Нет, вернее, хочу, но не так, как вы. Мне и так здесь нравится. Он — как я. А вы… вы, наверное, с ума сойдете, если не поймете. Вам все надо по полочкам.

— Это плохо? — спросил Шельга спокойно.

— Просто все по полочкам не получится. Я вот, например, не войду. Ясно?

— Я для вас заведу целый шкаф, — засмеялся Шельга, разом смахивая с меня раздражение. Смех у него был славный.

А потом мы встретили веселого человека. Странника. Шел он нам навстречу по улице, а параллельным ему курсом двигалась здоровенная красивущая псина. Сближались потихонечку, приглядываясь. Странник нам шибко не возрадовался, но уклониться от встречи не пытался. Был он лохмат, бос и бледен.

— Добрый день, — сказал Шельга.

— Я Странник, — быстро, словно упреждая наши вопросы или действия, сказал тот.

— Простите?.. — вежливо переспросил Шельга.

— Ну странник он, — объяснила я. — Странник и все тут. Пес чей?

Пес был здоровый, породы неизвестной и глядел на нас, присев в сторонке. Я подошла — он подобрал длинный язык и искательно ткнулся мокрым носом в мою руку.

— Он сам по себе, — равнодушно сказал Странник.

Я похлопала по густой пыльной шкуре.

— Жарко, да?

Пес улыбнулся. Шельга меж тем вел светскую беседу.