Помоги проекту - поделись книгой:
В самолете все было по-прежнему: объявления на двух языках и прочий комфорт, но Тани не оказалось. Там был другой экипаж. Там были девушки, такие же юные, такие же красивые, похожие на Таню, но все они не были первыми, Таня была первой, это после нее пошла вся эта порода, серийное производство, так сказать.
Утром Кирпиченко оказался в Хабаровске и через час снова вылетел в Москву, уже на другом самолете. Но и там Тани не было.
Всего он проделал семь рейсов туда и семь обратно на самолетах марки Ту-114, на высоте 9000 метров, на скорости 750 км в час. Температура воздуха за бортом колебалась от 50 до 60 градусов по Цельсию. Вся аппаратура работала нормально.
Он знал в лицо уже почти всех проводниц на этой линии и кое-кого из пилотов. Он боялся, как бы и они его не запомнили.
Он боялся, как бы его не приняли за шпиона.
Он менял костюмы. Рейс делал в синем, другой в коричневом, третий в сером.
Он распорол кальсоны и переложил аккредитивы в карман пиджака. Аккредитивов становилось все меньше.
Тани все не было.
Было яростное высотное солнце, восходы и закаты над снежной облачной пустыней. Была Луна, она казалась близкой. Она и в самом деле была недалеко.
Одно время он сбился во времени и пространстве, перестал переводить часы, Хабаровск казался ему пригородом Москвы, а Москва – новым районом Хабаровска.
Он очень много читал. Никогда в жизни он не читал столько.
Никогда в жизни он столько не думал.
Никогда в жизни он так первоклассно не отдыхал.
В Москве начиналась весна. За шиворот ему падали капли с тех самых высоких и чистых водопадов. Он купил серый шарф в крупную черную клетку.
На случай встречи он приготовил для Тани подарок – парфюмерный набор «1 Мая» и отрез на платье.
Я встретил его в здании Хабаровского аэропорта. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и читал Станюковича. На ручке кресла висела авоська, полная апельсинов. На обложке книги под штормовыми парусами летел клипер.
– Вы не моряк? – спросил он меня, оглядев мое кожаное пальто.
– Нет.
Я уставился на его удивительное внушающее опасение лицо, а он прочел еще несколько строк и снова спросил:
– Не жалеете, что не моряк?
– Конечно, досадно, – сказал я.
– Я тоже жалею, – усмехнулся он. – Друг у меня моряк. Вот прислал мне радиограмму с моря.
Он показал мне радиограмму.
– Ага, – сказал я, а он спросил, с ходу перейдя на «ты»:
– Сам-то с какого года?
– С тридцать второго, – ответил я.
Он весь просиял:
– Слушай, мы же с тобой с одного года!
Совпадение действительно было феноменальное, и я пожал ему руку.
– Небось в Москве живешь, а? – спросил он.
– Угадал, – ответил я. – В Москве.
– Небось квартира, да? Жена, пацан, да? Прочие печки-лавочки?
– Угадал. Все так и есть.
– Пойдем позавтракаем, а?
Я уже было пошел с ним, но тут объявили посадку на мой самолет. Я летел в Петропавловск. Мы обменялись адресами, и я пошел на посадку. Я шел по аэродромному полю, сгибался под ветром и думал:
«Какой странный парень, какие удивительные совпадения».
А он в это время взглянул на часы, взял свою авоську и вышел. Он взял такси и поехал в город. Вместе с шофером они еле нашли эту горбатую деревенскую улицу, потому что он не помнил ее названия. Домики на этой улице были похожи один на другой, во всех дворах брехали здоровенные псы, и он немного растерялся. Наконец он вспомнил тот домик. Он вышел из машины, повесил на штакетник авоську с апельсинами, замаскировал ее газетой, чтобы соседи или прохожие не сперли это сокровище, и вернулся к машине.
– Давай, шеф, гони! На самолет как бы не опоздать.
– Куда летишь-то? – спросил шофер.
– В Москву, в столицу.
Таню он увидел через два дня на аэродроме в Хабаровске, когда уже возвращался домой на Сахалин, когда уже кончились аккредитивы и в кармане было только несколько красных бумажек. Она была в белой шубке, подпоясанной ремешком. Она смеялась и ела конфеты, доставая их из кулька, и угощала других девушек, которые тоже смеялись. Он обессилел сразу и присел на свой чемодан. Он смотрел, как Таня достает конфеты, снимает обертку, и все девушки делают то же самое, и не понимал, отчего они все стоят на месте, смеются и никуда не идут. Потом он сообразил, что пришла весна, что сейчас весенняя ночь, а луна над аэродромом похожа на апельсин, что сейчас нехолодно, и можно вот так стоять и просто смотреть на огни и смеяться и на мгновение задумываться с конфетой во рту…
– Ты чего, Кирпиченко? – тронул его за плечо Маневич, инженер с соседнего рудника, который тоже возвращался из отпуска. – Пошли! Посадка ведь уже объявлена.
– Маневич, не знаешь ты, сколько до Луны километров? – спросил Кирпиченко.
– Перебрал ты, видно, в отпуске, – сердито сказал Маневич и пошел.
Кирпиченко поймал его за полу.
– Ты же молодой специалист, Маневич, – умоляюще сказал он, глядя на Таню, – ты ведь должен знать…
– Да тысяч триста, что ли, – сказал Маневич, освобождаясь.
«Недалеко, – подумал Кирпиченко. – Плевое дело». Он смотрел на Таню и представлял себе, как будет он вспоминать ее по дороге на перевал, а на перевале вдруг забудет, там не до этого, а после, в конце спуска, вспомнит опять и будет уже помнить весь вечер и ночью, и утром проснется с мыслью о ней.
Потом он встал со своего чемодана.
Поделиться книгой: