Помоги проекту - поделись книгой:
— Тогда давайте к Глашке зайдем, — возвращаясь к тому же, умоляюще сказал Сенька. — Она хоть при вас не крысится и, может, разговаривать станет. Да и я при вас меньше злюсь…
Глашка, вытянувшись, лежала на кровати и смотрела в потолок.
— Здравствуй, Глаша, — ласково поздоровался с ней Воронцов.
— И вы здравствуйте, — ответила Глашка и села, подтянув колени к подбородку.
— Мы вот с Сенькой зашли тебя навестить…
Глашка глянула на Сеньку с откровенной враждебностью, но промолчала.
— Скучно вам тут? — спросил Андрей у Глашки и Сеньки одновременно и, не дожидаясь ответа, предложил: — Сходили бы когда погулять. Город посмотреть…
— А можно? — загорелся Сенька.
— Отчего же нельзя?
Андрей притворился удивленным, а Сенька вспомнил, что за все время пребывания в клинике он ни разу и не пытался никуда выбраться из нее. «И в самом деле… — изумился он сам себе. — Мне же никто никогда не говорил, что нельзя выйти… Почему же я?..»
На Глашку предложение Андрея не произвело никакого видимого впечатления.
— Так и сходите. Проветритесь, — утвердил Андрей. — А я еще вот о чем хотел вас спросить… Давно уже, да все как-то не складывалось… Вы чего собираетесь делать-то в жизни? Кем хотите быть? Ты, Глаша?
— Никем не хочу, — сразу же откликнулась Глашка. — Все равно мне.
Андрей вздрогнул, помолчал, потом вопросительно глянул на Сеньку:
— А ты?
— Я бы хотел… — потупился мальчик. — Только не выйдет, конечно… Я понимаю, кто меня возьмет…
— Ну, ну, — подбодрил Андрей.
— Я бы в цирке хотел работать, — наконец выговорил Сенька.
Даже Глашка взглянула на него с удивлением, а Воронцов, подумав, спросил:
— А кем же работать? Дрессировщиком? Фокусником? Или, может, клоуном?
— Не, что вы! — замахал руками Сенька. — Что ж я — придурок, что ли? Не понимаю, что ли? Это ж на артиста учиться надо и вообще… Куда мне! Я бы этим хотел быть… Ну, которые выносят все, расставляют… В форме такой…
— Униформистом, что ли?
— Ну, наверное, — нерешительно согласился Сенька.
— Да-а, чудеса. — Воронцов задумчиво поскреб затылок. — А отчего же так?
— Ну, хочется мне, — попытался объяснить Сенька. — Там красиво все, и люди вокруг красивые. Артисты… Делать для них все… А эти, униформисты, они иногда и сами… С клоунами там или подержать чего. И всегда скажут, чего делать… А еще, может… — Сенька мечтательно закатил глаза. — Я так думаю: вот они там всегда внизу стоят, когда те наверху номера крутят. Страхуют, значит. А там — музыка, свет такой таинственный. И вот бывает же, что у нее не выйдет там чего, или веревка оборвется, ну…
— И чего тогда? — подалась вперед Глашка.
— Ну, тут я ее и поймаю, — скороговоркой докончил Сенька, глядя на носки своих ботинок.
— Ха! Поймаешь, как же! — мстительно усмехнулась Глашка. — Так и шмякнется об эту, об арену. И в лепешку! И так ей и надо!
— Да ну тебя, Глашка! — отмахнулся Сенька, а Воронцов испытующе глянул на девочку и сказал:
— Ну, кто знает, Сенька! Может, и сбудется…
Глашка ничего больше не сказала, демонстративно вытянулась на кровати и снова уставилась в потолок,
Гулять Сенька пошел на следующий же день. Один.
Глашка отказалась, а Роман боялся машин, так что Сенька ему даже и не предлагал. Побродил по улицам, поглазел на афиши, соскучился, вернулся, уткнулся носом в очередную книжку. Вечером сказал Глашке:
— Все! Без тебя не пойду. Тоска одному. Так и считай: коли я зачахну без свежего воздуха — ты одна виновата.
Глашка улыбнулась саркастической бледной улыбкой, однако качнула головой:
— Ладно. Пойду с тобой. В другой раз.
Сенька обрадовался, принялся соображать, чем бы таким Глашку в городе развлечь. В голову, как назло, ничего не лезло. Отложил на потом, пошел на второй этаж, к телевизору.
Телевизор, про который Сенька спрашивал у Романа в первый день знакомства, в клинике был. Воронцов велел всем смотреть его. Особенно всякие новости.
У Романа — свое кино, Глашка иногда смотрела фильмы с убийствами. Сидела в кресле, свернувшись крендельком, и глаза у нее горели зеленым кошачьим огнем. А так к телевизору ходили больные с четвертого, с пятого этажей, а из воронцовских — Сенька, один. Да и то не совсем понимал — зачем?
«Чтоб знать, чего делается», — отвечал Воронцов. «Да они все про что-то не про то показывают!» — хотел было возразить Сенька, но не решался, потому что сам чувствовал: коряво и непонятно.
Смотрел одинаково тоскливые новости, слушал сытых, хорошо одетых мужчин, которые, сплетая толстые пальцы, говорили с полированных трибун про то, что народ голодает и льется кровь. Сенька слушал их вполуха и с тревогой вспоминал мать. Как там сейчас в Сталеварске? Отчим в смены работает — не помощник.
«Сволочи мы все же с Коляном! — мысленно каялся Сенька, бездумно рассматривая депутатов, сменяющих друг друга на экране. — Бросили мать одну. Нет чтоб жратвы промыслить. Дите ж дома не кинешь… Отчим после смены спит — пушкой буди, не разбудишь… Ну ничего, вот вернусь я…» Как это будет и когда, Сенька не знал и не загадывал, но совесть, словно больной зуб, заговаривал обещаниями.
Как-то раз сходили в цирк. Воронцов, видно, рассказал Зине про Сенькину мечту, она подсуетилась где-то, принесла широкую розовую ленточку — пять билетов. Пошли: сама Зина, Глашка, Сенька, Роман и еще Вера — худенькая черноглазая девочка лет восьми, которая появилась уже после Сеньки и про которую никто, даже Глашка, ничего не знал.
Зина очень старалась, чтобы все было хорошо, и даже в перерыве побежала очередь за мороженым занимать, но все равно как-то не склеилось. И мороженого не хватило — невеличку Зину оттеснили из очереди.
Роман что-то бормотал себе под нос, Глашка словно пропускала сквозь себя окружающее, как будто была прозрачна, как оконное стекло, Вера вдруг заплакала в середине представления, когда на арену выбежали тигры и дрессировщик защелкал бичом, рассаживая их по тумбам. Не то испугалась, не то тигров пожалела — никто не понял. Сенька пожирал глазами веселых, ладных униформистов, которые удивительно быстро и ловко таскали коробки, ящики, раскатывали и скатывали ковры, собирали диковинные цирковые конструкции, и дико, до ломоты в затылке, завидовал им.
Глашка, конечно, угадала его чувства, скроила на своей физиономии крысиную гримаску и прошептала на ухо:
— Как же! Как же! Так тебя в цирк и взяли!
Сенька хотел было стукнуть ее по загривку, но сдержался (не затевать же в цирке скандал!), отвернулся и стал смотреть под купол, туда, где медленно, рассыпая по всему цирку снежные искры, вертелся большой шар, выложенный зеркальными квадратиками.
В один из четвергов Сенька полчаса напрасно прождал Воронцова под дверьми физкультурного зала.
Сначала даже обрадовался, как в школе, когда учительница заболеет, потом встревожился — Андрей никогда не опаздывал, а тут вообще не пришел. Стало так неуютно, что даже ладони зачесались. Сенька поскреб их ногтями и, перепрыгивая через две ступени, побежал наверх, к Зине, — спросить.
Воронцов и был наверху. Сенька разлетелся, стукнул ладонью в Зинину дверь и, не дождавшись ответа, распахнул. Застыл на пороге, раскрыв рот.
Андрей сидел за столом, уронив голову на сложенные руки, и глухо не то стонал, не то всхлипывал. Зина, вровень с ним, сидящим, стояла рядом и маленькой короткопалой ладошкой гладила Воронцова по волосам. Заметила Сеньку, и такая несусветная злоба отразилась на ее обычно ласковом круглом личике, что Сенька даже головой затряс: не примерещилось ли?
— Уйди! — прошипела Зина.
Первая мысль у Сеньки такая и была: уйти поскорее и дверь закрыть. Вторая — другая. Что-то такое страшное приключилось — это ясно. И Воронцова в беде бросать нельзя. Зина — что? Баба, к тому же недомерка, как Глашка говорит. Чего она может! А он, Сенька, может, и сгодится на что…
— Не уйду, — спокойно, но решительно сказал мальчик, выдерживая яростный Зинин взгляд. — Скажите, чего случилось?
Зина вновь зашипела, бессильно, как раздавленная змея, последний раз провела рукой по смоляным Андреевым волосам.
Воронцов поднял голову, не вдруг узнал Сеньку. Лицо у него было серое, как бумага, в которую рыбу в магазинах заворачивают.
— Андрей, чего?! — задохнувшись от жалости, спросил Сенька. — Может, подсобить? Вы скажите только…
— Гаянэ… — тихо сказал Андрей. Зина предостерегающе подняла руку, но он отмахнулся от нее. — Пусть знает все…
— Умерла?! — ахнул Сенька, и словно из пустоты глянули на него лучистые ласковые глаза.
— Нет… Не знаю… — сморщившись от боли, Андрей тряхнул головой. — Украли ее… У тех, у грузин… Зачем?.. Боже! Милиция розыск объявлять не хочет. Говорят, раз со странностями, могла сама уйти… Они спрашивают… — Андрей повернулся к Зине, глянул ей в лицо огромными, полубезумными глазами. — Они спрашивают: не является ли Гаянэ социально опасной? Гаянэ!! — Андрей снова уронил голову, стукнулся лбом об крышку, пробормотал глухо: — У меня даже фотографии ее нет — показать. Я боялся…
— Я знаю! — завопил Сенька.
Андрей и Зина разом вздрогнули от его крика.
— Я знаю! Это уборщица! Она! Подговорила кого. Ей Гаянэ алмаз подарила! Уборщица — точно!
— Что за вздор? Не болтай попусту, — поморщилась Зина, — без тебя тошно!
Однако Андрей снова поднял голову, в глазах его блеснула отчаянная надежда.
— Какая уборщица? Расскажи! — потребовал он.
Сенька рассказал, что знал, и добавил еще немного — для достоверности. Андрей вскочил, заметался по тесному Зининому кабинету, опрокинул горшочек с папоротником. Сенька едва успел поймать его.
— Да, да, это хоть что-то, — бормотал Воронцов. — Это хоть какая-то ниточка, за которую можно ухватиться. Надо позвонить… Нет, надо ехать! Я поеду!
Мальчик смотрел на Воронцова с испугом и надеждой, Зина — с выражением, которое Сенька не сумел бы обозначить словами.
Пометавшись по комнате, Андрей выскочил в коридор. Сенька вышел за ним. Андрей присел на корточки у стены и, казалось, успокоился, задумался о чем-то. Потом вдруг вскочил, вскрикнул:
— Идиот! Не уберег! — и со всего размаху саданул кулаком по стене. Отлетевшие куски краски посыпались на пол. На содранных костяшках выступила кровь.
Из двери по-звериному осторожно выглянула Зина, с болью взглянула на Воронцова, с ненавистью — на Сеньку. Снова скрылась.
«Чего сделать-то?!» — ошалело подумал Сенька. Как всегда в неясных случаях, припомнил брата, порылся в памяти.
«Запомни, Сенька, — всплыли слова. — Клин — его клином вышибают. Коли хреново тебе, жми еще дальше, глядишь, про первое-то и позабудешь…»
— Андрей, где Вальтер? — громко спросил Сенька. — Тот, который с крысами… Который в моей комнате жил…
— Вальтер? — удивленно переспросил Андрей и снова присел у стены. — С Вальтером все в порядке. Его лесничий забрал, в Смоленскую область. Недавно письмо прислал. Хорошо все. Звери за ним ходят, из рук едят. Бабки местные за святого считают…
— Нормально. — Сенька облегченно вздохнул. Судьба никогда не виденного им Вальтера почему-то тревожила его. Совет Коляна, как всегда, помог.
Андрей пришел в себя, собрался, затвердел лицом.
— Я пойду, Сенька, — сказал он. — Попробую сделать, что смогу… На Зину не злись. Она… У нее свои проблемы…
— Угу! — кивнул Сенька и пошел к Глашке. Решил, что будет трясти ее до тех пор, пока не узнает, где Гаянэ и как ее найти. Знал, что это бесполезно и Глашка все равно ничего не знает. Но все же — хоть на ком сорвать накопившиеся напряжение и злость.
Когда шли по улицам, Глашка шагала поодаль, словно Сеньку и не замечала. Смотрела себе под ноги, головы не поднимала. Сенька, раскрыв рот, глазел по сторонам. Выглядел, должно, глупо, ну да не он один в Москве такой.
Однако когда переходили широкую улицу, всю сплошь запруженную машинами, которые пронзительно сигналили кому-то, Глашка не сдержалась, уцепилась вдруг за Сенькину руку… «Как в детском садике!» — усмехнулся про себя Сенька, но сжал Глашкину ладошку своей пятерней и больше не выпускал. Так и шли дальше.
Сенька сам ни черта не знал, однако все порывался Глашке что-то объяснить. Спросить в Москве не у кого. Это Сенька помнил.
Злился на Воронцова. Зина как-то хотела свозить их на экскурсию, Андрей отмахнулся: «Чепуха! Жизнь снаружи. Им, чтобы выжить, изнутри смотреть надо. Появится потребность — сами на экскурсию съездят…»
«Может, у меня уже есть потребность! — сердито думал Сенька, пересчитывая этажи на высотной башне центрального гастронома. — Почем он знает?..»
Сенька сам додумался: Москва больше всего похожа на муравейник. Люди носятся быстро, поодиночке или группами. И каждый что-нибудь тащит. У каждого своя цель. Лица бесконечно разные и в то же время в чем-то одинаковые, повернутые внутрь.
Обернулся к Глашке, заговорил вдруг на запретную тему:
— Глашка, а ты чего, про всех про них будущее знаешь? Как так?
— Нет, что ты! — вроде бы испугалась Глашка. — Я их не пускаю. Затопчут…
— Правильно! — успокоился Сенька. — А вон глянь — памятник…
— Ну и черт с ним… — равнодушно откликнулась девочка.
— Пошли поглядим?
— Зачем? — удивилась Глашка. — Вон сколько живых бегает. И ничуть не интересно. А в железном какой интерес?
— И правда — какой? — сообразил Сенька.
Многие Глашкины вопросы ставили его в тупик. Как-то шли они вразрез с тем, что он читал, с тем, что слышал в школе, от Воронцова, от Зины… «Потому и не сойтись им…» — с сожалением подумал он.
— В кино бы сходить… — мечтательно сказал Сенька, таращась на огромную афишу с обвешанным автоматами Шварценеггером.
Поделиться книгой: