Помоги проекту - поделись книгой:
– Ты хочешь, чтобы мы с тобой сделали ребенка Миши?
Он так рисковал быть изгнанным из этого дома, из жизни этой обезглавленной семьи, что его пробила нервная дрожь.
– Марк, да, ты все правильно понял… Никто же не узнает! Ни Рита, ни Миша. Но у меня будет ребенок, и я назову его Мишей. Я остаюсь совсем одна. Я не готова к этому. Если ты не сделаешь этого, то я очень скоро последую за Мишей. И мы исчезнем… Все. И мой нерожденный малыш.
– А если ты беременна?
– Не думаю… Кроме Миши, у меня никого не было. Никогда. Марк, ну же! Пока не пришел Ильин…
Она подошла к нему совсем близко, и он обнял ее, почувствовал, что она вся дрожит. Маленькая хрупкая Маша, во всем черном. Прозрачная черная косынка, скрывающая волосы, завязана узлом на затылке. Он нежно провел ладонью по ее голове, стянул косынку, погладил ее по волосам. Потом взял ее лицо в свои ладони, приблизил к себе и поцеловал. Как выпил глоток сладкой воды… Потом, пользуясь тишиной, тем, что Ильин еще не пришел, он легко подхватил Машу на руки и отнес ее в угол комнаты, на диван, понимая, что в спальне они не смогут не думать о Мише. На ровном упругом диване они словно продолжили свой разговор о Мише, о продолжении жизни – да, о том, что жизнь продолжается, и невозможно допустить, чтобы семья исчезла. Марк почувствовал в себе силу, он был настолько возбужден, что даже если бы в эту минуту раздался звонок в дверь, он все равно бы не остановился. Он хотел ни о чем не думать, но не получалось, он пытался проанализировать свои ощущения в тот момент, когда он задирал подол черного тесного платья Маши, хотел понять, что он чувствует – приближающееся наслаждение, граничащее с безумием, или же он просто выполняет ее просьбу и не видит в ней источник нестерпимого удовольствия… Он окончательно запутался, он постанывал на ней, чувствуя под собой ее нежное хрупкое тело, стремящееся ему навстречу; он чувствовал, как она терзает его плечи, как царапает шею, судорожно хватается за ворот свитера… Когда все закончилось, Марк с горечью подумал, выпуская ее из своих объятий, что он только что исполнил роль своего погибшего друга, что примерно такие же ощущения испытывал и Миша, держа в своих руках жену.
– Иди, Марк, в ванную, а я не пойду… – Маша, разрумянившаяся, с растрепанными волосами, торопливо приводила себя в порядок, повязывала косынку. Затем она легла на живот и вытянулась, плотно сдвинув ноги. – Мне надо как-то так лечь, чтобы все получилось…
Марку стало, как это ни странно, даже обидно, что она не восприняла его как мужчину, что она подошла к этой неожиданной близости по-женски деловито и теперь ее больше всего заботило положение ее тела, при котором может произойти оплодотворение.
– Тебе надо встать на руки, – усмехнулся он.
И тут она словно что-то поняла, встала, подошла к нему, присела перед ним и положила голову ему на колени. Потерлась о них, затем поднялась, нашла губами его губы, поцеловала.
– Прости… – слезы полились из ее глаз. – Прости… Я не должна была так… Но и ты пойми, ведь если ничего не получится, тогда все то, что мы с тобой сделали, будет отвратительным по отношению к Мише!
– Ты – прелестная женщина. – Марк усадил ее к себе на колени. – И ни о чем плохом не думай. Я уверен, что у тебя все получится.
– Можно, я буду звонить вам с Ритой… иногда?
– Конечно… О чем ты говоришь?!
Марк, успевший почувствовать себя больным, но так и не сумевший прийти в себя, на ослабевших ногах вышел из ванной, чистый, с закружившейся головой, и как раз в эту минуту позвонили в дверь. Пришел Ильин. Маша, так и не избавившаяся от яркого румянца во всю щеку, вздохнув и как-то нервно оглядываясь на Марка, пошла открывать. Пальцы рук ее сухо перебирали шелк плотно обтягивающей голову косынки.
– Марк? Привет! Рад тебя видеть! – сказал, широко улыбаясь, Ильин.
Они пожали друг другу руки. Иван Ильин был парнем невысокого роста, с мелкими чертами лица, какой-то невзрачный, во всем сером. Скромный, неразговорчивый и очень серьезный человек, Ильин работал по двадцать четыре часа в сутки, от него по этой причине ушла жена. У него не было практически ни одного не раскрытого убийства. И Марк был рад, что расследовать убийство Миши поручили именно ему.
– Кажется, ты был знаком с Михаилом?
– Да. Он был моим другом, – проговорил Марк и закашлялся, вспоминая, как несколькими минутами раньше он неслыханно подло делал ребенка его вдове.
– Вот и хорошо, ты расскажешь мне то, что знаешь о семье погибшего… – тихо проговорил Ильин, решительно направляясь в комнату. И уже громче: – Ваш муж, Маша, был отравлен ядом…
Марк, сидевший рядом с Машей во время ее разговора с Ильиным, думал о том, что в его жизни это уже второй случай, когда он вот так, потеряв разум, изменяет Рите. Когда он не может совладать со своими чувствами. Когда его желание настолько сильно, что происходит помутнение рассудка, и все доводы женщины кажутся ему единственно верными. В такие минуты он всегда вспоминает тех мужчин, которых с его помощью находят и осуждают за изнасилование. Они тоже не сдержались, сорвались, потеряли голову. Преступники ли они? Да, отвечает суровый следователь прокуратуры Марк Александрович Садовников. Нет, я их понимаю, отвечает опьяневший от сорванного (как срывают сладкий сочный плод, как срывают цветок) наслаждения Марк.
В тот момент, когда он, уже не слыша, о чем говорят Ильин с Машей, оправдывал свой поступок тем, что спас жизнь Маше, раздался звонок. Он машинально взял телефон. На дисплее высветилось имя «Рита».
– Слушаю тебя, Рита… – произнес он, мгновенно вспотев от волнения. Словно Рита могла каким-то невероятным образом узнать о его измене. – Алло… Рита, ты слышишь меня?
Но в трубке молчали. Он не отключал телефон, вышел из комнаты и все ждал, ждал, когда же Рита проявится, когда она скажет что-то. Ему бы взять и перезвонить самому, но он почему-то не захотел прерывать этот звуковой тоннель, ему показалось даже, что он слышит ее дыхание. Ему не пришло в голову, что Рита не может говорить потому, что – просто не может. В другое время он, помешанный на своем страхе за свою семью, предположил бы все, что угодно, начиная от похищения Риты или дочери и заканчивая самыми страшными версиями. Сейчас же этот ее звонок показался ему чуть ли не волшебным, мистическим, словно его жена, прочувствовав, что ей изменили, набрала его номер и вот теперь не знает, что сказать, как поступить…
Еще он боялся, что сам скажет какую-нибудь глупость, каким-то образом выдаст себя. Или же его выдаст виноватый тон. Словом, он долго молчал в трубку, потом все же отключил телефон и вернулся в комнату.
– Может, в прошлой жизни вашего мужа было что-то такое, за что ему сейчас пришлось таким вот ужасным образом расплатиться?
Марк, услышав этот вопрос, подумал, что Ильин со временем и пришедшим опытом стал циничен и жесток, что он, задавая подобные вопросы, причиняет боль людям. Вот и Маша взглянула на Марка так, словно искала у него поддержки. Но что он мог ей ответить, когда Ильин смотрел в корень, когда он спустя каких-нибудь сорок минут нащупал основную причину убийства Миши Семенова.
По-хорошему, Марк должен был достать присланную ему сегодня утром фотографию Татьяны, показать ее Ильину и рассказать ему все, что случилось тогда, давно. Но разве такое возможно, чтобы Маша об этом узнала? К тому же все события и факты после всего того, что недавно произошло между ним и Машей, сейчас представлялись ему совершенно в другом свете. Он стал относиться к ней с большей нежностью и ответственностью, чем прежде. И, в отличие от Ильина, Марк не мог причинить ей боль, всколыхнув прошлое ее погибшего мужа. Пусть она продолжает жить с чувством, что она была у него единственной.
Какой сегодня ужасный день, подумал Марк, представляя себе свое возвращение домой. А что, если у него на лице будет написано, что он изменил Рите? Или от него будет пахнуть как-то по-особенному? Конечно, можно переночевать в городской квартире, тем более что он так и сказал Рите, предупредил ее, что не приедет в Пристанное. Но почему-то ему хотелось к ней, туда, где она, поближе, прижаться к ней и рассказать обо всем, что произошло… Понятное дело, что ничего такого он ей не скажет, но как хочется поделиться! И про фотографию тоже рассказать, и про Киру.
Даже смерть Миши отодвинулась на второй план из-за его невыносимых переживаний по поводу того, что произошло между ним и Машей. Может, нужно просто сделать вид, что ничего не было? Притвориться перед самим собой? Почему бы и нет?
Зазвонил телефон. Рита! Он судорожно схватил трубку. Напрягся.
– Марк, между нами все кончено. Можешь оставаться в городской квартире, я куплю себе другую, а может, и вовсе уеду жить в Испанию. Или в Италию. На развод я подам сама. Да, картины из мастерской заберут мои друзья – Мира и Дима Караваевы. Все, больше мне не звони.
Марк похолодел.
11
На свидания Саша собиралась обычно по вечерам, точнее, когда Гарашин уже спал. Раскладывала на стуле одежду, доставала из шкафа чистую простыню, туго сворачивала ее, укладывала в пакет и прятала на дне своей объемной сумки. В сумке ее крылся от глаз мужа целый мир: маленькое мыльце, украденное из французского отеля, с глубоким штемпелем – маленькой однокрылой птичкой, флакончик розовой воды, большой носовой платок, презервативы, пудра и даже маленький тюбик крема, не говоря уже о косметике…
Друг Ванечки, Вадим, часто бывал в командировках и оставлял ему ключи от своей холостяцкой квартиры, где они в основном и встречались.
– Вот почему мужчины – такие свиньи? – возмущалась Алекс всякий раз, переступая порог квартиры и зажимая нос. – Воняет старым табачным дымом, пылью и еще какой-то гадостью. Повсюду грязь, немытая посуда, нечищеные ковры, – причитала Саша, – паутина на потолке, продавленный диван, старые сваленные одеяла, серая непростиранная постель…
Саша деловито шла в кухню – варить кофе. Время от времени пробуждавшаяся же в ней Алекс требовала красного вина.
Ванечка был молчалив, он лишь смотрел на нее и ждал, когда же она утихомирится, когда ее можно будет уложить в постель. Больше ему от нее ничего не было нужно. Ни разговоров, ни особых чувств, ни тем более планов на будущее. Она это отлично понимала, но все равно, разыгрывала перед этим какую-нибудь прелюдию. Не могла же она, войдя в спальню, сразу же раздеться и лечь! Женщины так не поступают, считала она. Это мужчины, это пылкий и страстный Ванечка готов, переступив порог чужого дома и даже не осмотревшись (и уж тем более не обратив внимания на грязь и вонь), взять ее уже в передней.
С этими мыслями она доставала из сумки сложенную туго, отглаженную простынку и стелила ее на постель. Это был знак, и Ванечка, понимая, что и она тоже не расположена сейчас пить кофе или вино, принимался ее раздевать, целовать.
– Я не хочу встречаться с тобой в этой грязной квартире! У меня чудесная квартира, ты знаешь, и широкая удобная кровать. А еще – чистая постель. Для меня это важно. Я не могу спать на этом прокуренном диване. Здесь, в этой квартире, все прокурено, все изгажено одиноким и запутавшимся в себе мужиком, который не знает, что ему нужно от жизни… Постой, я сама расстегну замок, ты же его сейчас вырвешь с корнем…
– Но я не могу оплачивать гостиницу и не могу заставить Вадима убираться в своей квартире. Терпи, если хочешь со мной встречаться. Ну же, быстрее…
– Ты правда так хочешь меня?
– Что за вопрос? Стал бы я встречаться с тобой, если бы не хотел?
– Да, может, тебе просто нужна женщина, любая, а со мной – удобно? Раз – позвонил, два – я уже пришла по первому зову.
– Так и нужно. А как же иначе? Саша, хватит уже разговоров… – Он опрокидывает ее на постель, подминает под себя. – Не люблю, когда ты разговариваешь в это время…
– Я хочу избавиться от Гарашина, – шепчет она, закрывая глаза. – Понимаешь? И тогда наша жизнь будет просто сказочной! Ты бросишь свою жену и переедешь ко мне. Если уж ты такой сердобольный, то наймешь ей сиделку. Ты пойми, у меня будет много денег. Очень много! И с каждым днем их будет все больше и больше. Ты знаешь хотя бы, сколько магазинов у моего мужа?
– !!!
– Ладно-ладно, потом поговорим, извини…
Все качалось вместе с ними – и люстра над головой, и сама квартира, и весь город двигался в такт биению ее сердца, переместившегося в низ живота, куда, рыча и постанывая, рвался Ванечка.
Мысли об убийстве мужа мешали и ей самой сосредоточиться на любви, и она, в который уже раз, разыгрывала перед Ванечкой высшее блаженство, на самом деле испытывая при этом досаду и неудовлетворенность.
Он рухнул рядом с ней, потный, тяжело дышавший, продолжавший свое ритмичное постанывание, как если бы пробежал, не останавливаясь, несколько километров. Саша в который раз назвала его про себя животным.
– Ты что, всерьез намерена убить Гарашина? – спросил он, не поворачивая головы, словно обращался к люстре. Алекс же склонилась над ним и рассматривала выступившие на его лбу капли пота.
– Да, а ты что, думал, что я шучу? – возмутилась она, задетая тем, что он не воспринимал ее слова всерьез. – Каждый человек должен сам устраивать свою жизнь.
– Но это же убийство! Убийство, понимаешь?
– Ну и что? Он и так уже довольно много пожил. К тому же прекрасно пожил! Всего достиг. Он был счастлив так, как тебе и не снилось. Он никогда и ни в чем себе не отказывал. К тому же ему потрясающе везет! За что бы он ни принимался, у него все получается. Он просто купается в положительных эмоциях. Он живет ими! Вот ты, к примеру, как встаешь, так с самого утра думаешь об одном: как себя чувствует жена и где раздобыть денег? У тебя серьезные проблемы, понимаешь? А у него все прекрасно. Он с самого утра уже счастлив. Стоит ли он под душем, намыливаясь душистым гелем, вытирается ли мягким полотенцем, пьет ли самый дорогой кофе, ест ли свежайшие, экологически чистые яйца, которые нам специально присылает его тетка из деревни, – все словно создано для его удовольствия. Весь мир служит ему! На работу он едет в роскошной машине, а там, в кабинете… О, ты бы видел, как он отремонтировал свой кабинет, какая там мебель, ковры… Поработает немного, затем едет в ресторан – обедать. Ладно бы в одиночестве обедал, так нет – с любовницей! Потом они едут куда-нибудь, чтобы провести время вдвоем… А когда он возвращается в офис, то спит себе в комнате отдыха. Вот. Спрашивается, где это он так устал? Что такого сделал, что ему требуется отдых?
– Устал не устал, но вот я же сейчас лежу… И мне тоже поспать хочется. Ты закругляйся со своими бреднями об убийстве и давай, солнышко, поспим. А то мне от твоих разговоров не по себе становится. Страшновато как-то…
Саша покорно положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Нет, все это несправедливо, думала она. Мы лежим тут, в этой чужой берлоге, а Гарашин привозит свою любовницу в какую-нибудь чистенькую, уютную квартиру… И мурлычет с ней, нежничает, позволяет ей жить беззаботно, бездельничать. Она ему не готовит наверняка и не стирает (зачем, когда у него есть я, жена?). У них совершенно другой образ жизни. Они – белые люди, а все остальные на них работают. Кто-то делает мебель, продает ее, а денежки, причем немалые, получает Гарашин. Дома его ждут тишина и покой, относительно верная (он ведь ничего не знает!) жена, еда, глаженые сорочки, мягкая постель. Хорошо устроился, ничего не скажешь!
– Я же говорю тебе, что его надо убить, – шепчет Алекс. – Вот только руки не хочется марать, – развивает она свою мысль уже вслух. – Вот если бы нашелся такой человек… Я бы ему хорошо заплатила… Очень хорошо…
Она вдруг вздрогнула, словно придя в себя. Ванечка широко, раскатисто храпел на всю комнату.
12
Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он купил квартиру. Он сделал это с легким сердцем: подписал нужные бумаги, перевел на счет продавца кругленькую сумму, причем действовал по доверенности. Таким образом, Женя, сидя у себя дома за чашкой чая, не прилагая ровно никаких усилий, стала обладательницей этой пусть не очень-то респектабельной с виду, но расположенной в отличном месте, с видом на парковый пруд, квартиры. Понятное дело, что ее требовалось отремонтировать. Гарашин нанял бригаду, сам лично ездил с мастером выбирать плитку, ванну, обои… Он радовался, как ребенок, которому купили новую игрушку. Он был счастлив, как не был никогда счастлив с Сашей. Хотя они ведь тоже в свое время обставляли новую квартиру, и они тоже ездили выбирать паркет и прочее, но все это происходило как-то иначе, более пресно и неинтересно. Ему тогда почему-то было все равно, какого цвета окажется плитка в кухне или ванной, какие они купят светильники, ковры… Сейчас же все то, чем он занимался, наполнилось особым смыслом. Он делал это для любимой женщины, вернее, девушки, которая, получив в подарок всю эту красоту, поверит наконец в искренность его чувств и никогда уже не упрекнет его в том, что он добивался от нее только физической любви.
Он жил в последнее время как в угаре. Он словно проснулся, оглянулся и понял, как же прекрасно все вокруг, как хочется жить! Больше того, он почувствовал себя молодым, сильным, интересным для любой, самой взыскательной и роскошной женщины. И – что его успокаивало где-то глубоко внутри – после покупки квартиры и прочих связанных с этим расходов он оставался так же богат, как и прежде, – деньги плыли к нему в руки каждый день… Продажи шли полным ходом. Они делали копии изделий таких известных итальянских фирм, как «Mussi», «Vibieffe», «Formerin», его мебельные салоны уже ничем не уступали миланским! Особенно хороша получалась мягкая гламурная мебель в стиле «Creazioni»!
Вся мебель, которой он обставил квартиру, была, можно сказать, произведена им лично, чем он, несомненно, гордился. Шторы, покрывала на кровать и прочий текстиль ему прислали из Италии. В квартире не хватало разве что византийских колонн.
Наконец настал тот день, когда он собирался показать уже готовую, отремонтированную и обставленную квартиру будущей хозяйке. Гарашин так нервничал, что у него поднялось давление. Кроме того, ему приснился дурной сон. Словно его жена, Сашка, входит в эту квартиру и с хозяйским видом начинает заполнять шкафы своими вещами, варит какую-то дурацкую фасоль (почему именно фасоль?) в кухне, в новой кастрюле, на новой плите… Это было так отвратительно, что Гарашин схватил ступку и ударил Сашку по голове. Причем он отлично знал, что это сон. Не всегда знаешь во сне, что ты спишь, а потому некоторые сны особенно тяжелы, и все в них переживаешь, как в реальности. Вот и первая часть сна была как реальная – словно на самом деле Сашка знает о существовании этой квартиры и воспринимает ее как свою. Вторая же, более короткая и ужасная часть сна оказалась все же не такой страшной. Он убил ее. Убил свою жену. Ступкой – по голове. И расхохотался! Возможно, что он рассмеялся и ночью, когда ему этот сон снился. Однако наутро, когда Сашка подавала ему кофе, он по ее кроткому и забитому виду понял, что ничего-то она, дура, не знает, живет своими сериалами и радуется тем мелким его подачкам, которые так скрашивают ее убогую жизнь. Хоть бы любовника себе завела, дурища! И ему спокойнее станет, вроде как она чем-то занята, увлечена, и самой приятно.
…Женю он привез в новую квартиру в обеденный перерыв. Они молча поднимались по лестнице на третий этаж. Дом – старинная купеческая постройка – был без лифта. На следующей неделе должны были отремонтировать фасад, выкрасить в бледно-желтый, с белой отделкой, цвет.
– Ты хочешь, чтобы я увидела эту квартиру еще раз? – Женя казалась чем-то испуганной. Она была бледна, под глазами проступила чернота. Она выглядела просто больной!
– Подожди… Не торопи события. Скоро ты все поймешь! – Гарашин и сам так разволновался, как если бы ему сию секунду предстояло доказать Жене свою любовь. Вот если, к примеру, Женя сейчас, узнав, какой подарок она получила, бросится к нему на шею, станет его целовать, то есть окажется готова в знак своей благодарности или даже любви (а почему нет?) отдаться ему, он сам не будет способен взять ее. У него словно все онемело.
С другой стороны, когда она подписывала у нотариуса доверенность, то есть она доверяла ему покупку квартиры, разве она не допускала того, что это все правда, а не пустые обещания и что он всерьез собирается это сделать? Нет, она надеялась и ждала этого подарка, а потому наверняка понимает, что квартира уже куплена. Но тогда почему же она выглядит так, словно ее ведут на казнь?
– Что-то мне нехорошо… – проговорила она слабым голосом уже возле самого порога – и лишилась чувств. Гарашин едва успел ее подхватить.
– Господи, девочка моя, да что с тобой?!
Он понимал, что она перенервничала и что теперь, когда она догадалась, что он все же купил ей квартиру, ей придется расплатиться с ним, грубо говоря, переспать с ним! В прошлом, когда она крутила перед его носом хвостом и ставила свои требования, она не верила, конечно, что он способен сделать ей такой царский подарок. Теперь же, когда это свершилось, она уже не сможет ему отказать. Вероятно, это и есть причина ее обморока. Она просто испугалась его!
– Женя, Женечка, возьми себя в руки, очнись… Ты же не хочешь, чтобы я вызвал «Скорую помощь»?!
Поддерживая ее одной рукой, второй он открывал многочисленные замки. Но одной рукой сделать это было очень сложно, поэтому он ужасно обрадовался, когда Женя все же пришла в себя.
– Вот, – он осторожно прислонил ее к стене, – стой спокойно, а я открою двери. Их две, и здесь куча замков… Ты не бойся меня, не бойся… Я же не вампир! Но это действительно теперь твоя квартира. Проходи, я помогу тебе…
Он, открыв двери, помог ей войти. В квартире пахло свежей краской, безрадостное декабрьское солнце окрасило светлые стены в сумеречные тона.
– Господи, как же красиво… – прошептала Женя побелевшими губами. Она выглядела совсем больной.
Белая ее шубка, поголубев от сумерек, делала ее вообще похожей на покойницу.
– Нехорошая шуба… Цвет – отвратительный. Мы купим тебе другую, более теплого тона. Все купим тебе другое, новое, жизнерадостных цветов! И сапожки, и колечко с брильянтом, мне для тебя ничего не жалко…
– Неужели эта квартира теперь моя? – Гарашин увидел, как на землистом ее лице выступила испарина.
– Так, все, хватит разговоров, быстро в постель…
– Нет! – вдруг вскрикнула она. – Не подходите ко мне!
– Да ты не так поняла меня! Не стану я тебя трогать, глупая! Я же не насильник! Да я еще хоть пять лет готов тебя ждать… пойдем, приляжешь… Я же люблю тебя и никогда в жизни не причиню тебе боль!
Он взял ее на руки, отнес в спальню и, испытывая стыд от мысли, что не столько хочет ее уложить в постель, как желает показать ей саму спальню, положил Женю на новую, со вкусом убранную широкую кровать. Он ждал от своей возлюбленной проявлений восторга, радостного блеска в глазах, благодарной улыбки, ведь он так старался, ему так хотелось, чтобы она была счастлива в своей новой квартире, что, когда она вся сжалась на кровати, подобрав колени к подбородку, и затихла, он понял, что с ней происходит что-то нехорошее. Что она больна! Он мысленно уже уложил ее в самую лучшую клинику, оплатил все лечение… Мысли его неслись вихрем, опережая реальные события. Он понял вдруг, как же дорога ему эта девочка и какой же он был дурак, что женился на Саше, не испытывая ничего подобного! Что он, по сути, столько лет был лишен счастья любить.
– Женечка, родная моя, что с тобой? – Он гладил ее по волосам, бледным щечкам, наклонялся, чтобы поцеловать в холодные бледные губы. – Ты больна? Ты только скажи, что с тобой, и мы быстро поднимем тебя на ноги!
– Я не больна… Я сама не знаю, что со мной, – вдруг произнесла она как-то особенно нежно – и даже взяла его руку в свою маленькую прохладную ладошку и легко сжала. – Видимо, я на самом деле не верила, что ты меня действительно любишь. Я вообще не верила в любовь. Сколько я знаю женщин, в том числе и свою маму… мужчины обращались с ними, как с существами низшего сорта. Мужчины постоянно унижают женщин, оскорбляют их, бьют! Поэтому, когда я встретила тебя и ты сразу начал говорить мне о своей любви, конечно, я не поверила. Больше того, я захотела тебя помучить, потому что желала таким образом отомстить… кому-то… тебе… им… за все те страдания, что испытала на себе моя мама, к примеру… Я понимаю, что после моих слов, когда я просила тебя доказать свою любовь, ты начал воспринимать меня как девушку корыстную, нахальную и циничную. Но мне тогда было все равно. Я же знала, что ты все равно никогда не купишь мне эту квартиру. Тем более что я выбрала самую дорогую и престижную в этом районе… Когда же мы пошли с тобой к нотариусу и там я подписала доверенность на покупку квартиры, я и тогда еще сомневалась, думала, что это просто еще один обманный шаг, чтобы получить мою любовь… Но где-то внутри я ждала, что скоро что-то произойдет… То время, что мы проводили с тобой вместе… я со страхом и ужасом ждала, что ты возьмешь меня силой. Что ты, все время не получая своего, однажды не выдержишь, разозлишься на меня, обзовешь… как-нибудь гадко, а то и ударишь… Однако твоему терпению, казалось, не было границ. И я в душе была благодарна тебе за это. Но сегодня утром я почувствовала, что в моей жизни произошло что-то важное. И когда ты позвонил мне и сказал, что заедешь за мной, у тебя даже голос был какой-то странный, не такой, как всегда… Я почувствовала твое волнение и подумала: сейчас он либо сделает мне предложение, либо мы поедем с ним снова посмотреть эту квартиру. Когда же ты сказал, что это теперь моя квартира… Господи, у меня так кружится голова…
– Успокойся уже. Все хорошо! Все просто прекрасно! К сожалению, я забыл документы на квартиру, они у меня на работе, я забыл их на столе в комнате отдыха… Но поверь мне, эта квартиру я оформил на твое имя!
Она посмотрела на него, как ему показалось, с недоверием.
– Ты не веришь мне?
Поделиться книгой: