СЕМЕН ДЕЖНЕВ

Выйдя из Якутска в августе, отряд Стадухина проделал основную часть пути по снегу и достиг Оймякона глубокой осенью, когда реки сковало льдом, а земля была покрыта толстым снежным покровом. На верхней Индигирке в то время обитал эвенкийский род князца Чона. Ясак с князца и его «родников» собрали без затруднений. Между Чоном и русскими установились добрые отношения. Это было результатом того, что казаки, собирая ясак, не прибегали к насилиям и дарили эвенкам «государево жалование», подарки: одекуй, медную утварь, ножи и т.п. Все эти предметы пользовались у эвенков большим спросом. Правительственная инструкция требовала не допускать при сборе ясака никакого насилия. Собрав ясак, Стадухин смог послать воеводе в Якутск отписку о том, что ясачная казна с местных якутов и эвенков собрана вся «сполна и с прибылью».

Стадухин стремился раздвинуть границы края, обследованного землепроходцами. К югу от верховьев Индигирки лежала обширная и малонаселенная горная страна, о которой русские не имели никаких точных сведений. И вот начальник отряда принимает решение снарядить несколько казаков во главе с Андреем Горелым на «Ламунские вершины». Это название, очевидно, произошло от названия народа «ламутов», или эвенов, родственных эвенкам, обитавших там. Возможно, что в составе этого маленького отряда находился и Дежнев. Перед Горелым ставились разведывательные цели, сбор сведений о новых неизведанных землях и захват аманатов из необъясаченных племен.

Горное плато, простиравшееся к югу от Оймякона пересекал в широтном направлении Верхоянский хребет. С северных отрогов хребта стекали Индигирка и ее левые верхние притоки. А в южных отрогах начинались реки, впадавшие в Охотское, или Ламское как его тогда называли, море. Здесь Верхоянский хребет смыкался с хребтом Джугджур, протянувшимся вдоль Охотского побережья. «Ламунские вершины» - это очевидно обобщенное название всей горной местности между Ламским морем и верховьями Индигирки, которую и должны были обследовать Андрей Горелый и его товарищи.

Край этот населяли «ламунские тунгусы» - эвены (ламуты). Во время этого похода казаки захватили аманата, ламунского князца Чюна. Отряд Горелого вышел в долину реки Охоты, немного не дошел до Охотского побережья, едва не встретившись с отрядом Ивана Москвитина. Их разделял всего лишь двух-трехдневный переход. Но дальнейшему продвижению Андрея Горелого и его спутников к морю помешали враждебные действия эвенов. Все же поход Горелого нельзя считать неудачным. Казаки открыли новые земли, через которые можно выйти к Ламскому (Охотскому) морю.

К апрелю 1642 года маленький отряд возвратился в Оймякон с ценными сведениями, доставленными в Якутск с одним из казаков. Горелый сообщал о реке Охоте, которая «пала в море». Перед русскими вставал вопрос - не является ли Ламское море естественным продолжением Студеного моря или оба моря разделяет суша? Ответить на этот вопрос можно было, только открывая новые и новые земли, совершая все новые и новые плавания на восток, расширяя свои географические познания.

Ламунские неясачные тунгусы, желая освободить своего князца, собрали крупный отряд и двинулись по следам Горелого. Достигнув Оймякона, они напали на стадухинский отряд. Физически выносливые, прекрасно владевшие своим оружием, эвены доставили русским много бед, особенно же летучими стрелами. Прежде всего они постарались лишить казаков их средств передвижения, перестреляв у них почти всех коней. В отряде не оказалось ни одного человека, кто не получил бы легкого или тяжелого ранения. Дежнев был дважды ранен - в локоть правой руки и в правую ногу. «И мы. холопи твои, с ними бились, из оружия стреляли», - напишет впоследствии Семен Дежнев в своей челобитной о событиях на Оймяконе.

Долго ли сможет продержаться горстка израненных, измотанных многодневным боем казаков, - окруженных пятисотенным отрядом воинственных эвенов? Приуныли было, отчаялись стадухинпы. Шептали слова молитвы. И вдруг пришла неожиданная подмога. К Оймякону подошла толпа ясачных тунгусов и якутов, вооруженных луками и пальмами. Это якутский род князца Удая и род эвенкийского князца Чона пришли на выручку русских, попавших в беду. В нападавших эвенов полетели тучи стрел. Дрогнули их ряды.

Казаки смогли убедиться на своем опыте, что путем доброжелательного отношения к соседним племенам они приобрели надежных друзей, которые не оставили их в беде и вовремя пришли на выручку. Дружеская помощь ясачных якутов и эвенков помогла отряду Стадухина отбить нападение эвенов и удержать у себя аманата. Нападающие понесли большие потери, но велики были потерн и у русских и их союзников. Среди убитых были князец Удай н многие ясачные. Им эвены мстили, разоряя их становища, разрушая юрты, угоняя оленей. Поражение, нанесенное воинственным аборигенам, заставило их отойти. Среди казаков наиболее легкими ранениями отделались Денис Ерила н Иван Кислой. Их с трудом посадили в седла и отправили на уцелевших лошадях с ясачной казной в Якутск. В случае нападения каких-либо немирных людей вряд ли два израненных казака могли защититься и защитить ценный груз.

Но приходилось рисковать, так как больше послать было некого. Остальные казаки страдали от ран, а некоторые из них были совсем плохи. К счастью, все обошлось благополучно. Ерила и Кислой добрались с казной до Лены.

Эвенский князец Чюпа остался и аманатах. Впоследствии Стадухин доставил его в Якутск. От аманата якутская администрация получила ценные сведения о реке Охоте, впадавшей и море. Сведения эти заинтересовали воеводу, видевшего необходимость освоить путь с Лены к Ламскому морю и создать там русский опорный пункт. В 1646 году туда, как мы видели, был направлен отряд Семена Шелковинка (Шелковникова), построивший в устье реки Охоты Охотское зимовье, ставшее впоследствии портовым городом Охотском.

Задиристые эвены убрались восвояси, на юг, к Ламскому морю. Казаки залечивали свои раны, прибегая к целебным травам, пользоваться которыми научили их якуты и эвенки. А больше полагались на могучее свое здоровье, да на жаркую курную баню. У Дежнева и его товарищей постепенно заживали раны, затягивались рубцы. А тем временем эвенки с Оймякона ушли на Охоту в поисках новых оленьих пастбищ. Край почти обезлюдел. Дальнейшие возможности сбора ясака свелись здесь почти на нет. Возвращаться ли назад в Якутск почти с пустыми руками или проведывать новые земли, заселенные еще не объясаченными племенами? Такой вопрос встал перед стадухинским отрядом. Но куда тронешься без лошадей, побитых «ламуцкими мужиками». Без коней не преодолеешь безлюдные таежные просторы, горные перевалы меж каменистых круч. Оставался единственный путь - водный, вниз по Индигирке, а затем Студеным морем на восток, к устьям неведомых рек.

Семен Иванович и другие казаки принялись расспрашивать якутов, тех, которые еще оставались на Оймяконе, об окрестных землях, о реках, которые находились к востоку от Индигирки. Вели неторопливые беседы в якутских жилищах, рассевшись вокруг камелька на оленьих шкурах. Обходились без толмача. Многие из служилых людей благодаря постоянному общению с якутскими женами и родичами свободно владели их языком. Якуты встречались с кочевыми юкагирами, приходившими с востока, вели с ними меновую торговлю. От юкагиров они знали, что к востоку от Индигирки реки тянется каменный пояс. А за ним простирается широкая долина, вся в болотах и озерах. Летом на тех озерах много всякой птицы: гусей, лебедей, уток. И текут там в Студеное море реки Алазея, Мома, Анюй. Самая большая и полноводная среди них Мома. И стойбищ по ней много, и всякое зверье водится там в изобилии. А за теми реками есть другие. Но там уже живут не юкагиры, а другой народ.

В челобитной, подписанной Стадухиным, Дежневым и другими казаками стадухинского отряда, в которой речь идет о тяжелых условиях службы на Оймяконе, об уходе якутов и эвенков из этого края, есть упоминание о том, что «сказывал нам, холопем твоим государевым, якут Увай, что де есть река большая Мома, а на той де реке живут многие люди…».

Стадухин принял решение идти на Мому, спустившись вниз по Индигирке до ее устья, а затем идя на восток Северным Ледовитым океаном. Об этом решении казаки сообщали в той же челобитной. «А нынечи мы, холопи твои, впредь не хотя твои, государевы службы не отбить, и слышачи про ту реку и про те многие люди, и с того тунгускаво разорения пошли на ту реку Мому, и тей людей сыскивать…», Мому русские стали называть рекой Ковымой (Колымой).

Принялись за строительство коча. Добротного корабельного леса, ели и лиственницы, было вокруг предостаточно. Многие из поморов были искусными корабельными плотниками. Начальник отряда, отправлявшегося дальний поход, всегда старался предвидеть возможность строительства коча и запасался необходимым инструментом. Он также подбирал в свой отряд опытного корабельного мастера, который мог бы организовать строительные работы. Вероятно, такой мастер был и среди стадухинцев. Мастерили коч прочный, способный выдержать плавание по бурному океану, столкновение со льдинами. Парус шили из оленьих шкур, якорь изготовили из тяжелого лиственничного комля

И вот под дружные возгласы спустили просмоленный, проконопаченный коч на воду. Отряд из четырнадцати человек покинул негостеприимное, студеное зимовье. Небольшое судно спустилось по Оймякону и вышло в Индигирку. В верхнем течении эта река прорезала ряд поросших лесом горных хребтов. Неоднократно приходилось преодолевать пороги и перекаты. Ниже последних порогов река становилась шире и глубже, и, наконец, она входила в широкую заболоченную долину, растекаясь местами на рукава и образуя островки.

В низовьях Индигирки стадухинцам встретилось много казаков и промышленных людей. Среди них оказался отряд Дмитрия Зыряна. Он намеревался пойти с Индигирки морем на дальние реки, в земли неясачных юкагиров. Зырян оказался товарищем Дежнева по походу на Яну. Обрадовались встрече старые сослуживцы, вспомнили верхоянское зимовье.

Дмитрий рассказал о своем недавнем походе. Он ходил со своим отрядом на кочах на Алазею, прихватив с собой «вожа» (проводника) из юкагиров. Алазея впадает в Ледовитый океан несколько восточнее индигирского устья. Там произошла встреча отряда Зыряна с неясачными юкагирами, которые до этих пор никогда не видели русских и никому не платили дани. На Алазее же русские впервые увидели неведомый доселе народ - «чухчей», «чухоцких мужиков» (чукчей). Старания Дмитрия Зыряна объясачить местное население, призвать его «под государеву руку» встретили яростное сопротивление. Алазеи (один из юкагирских родов) окружили казачьи кочи, «учали нас стрелять», как сообщал начальник отряда. Значительная часть казаков пострадала от ранений стрелами. Все же русские отбили нападение, «алазеи от нас убегом ушли, избиты и изранены». Во время столкновения был убит алазейский князец Невгоча в числе других нападавших. Казаки захватили в плен одного из алазейских предводителей, «доброго мужика» Мамыка.

Русские поднялись по реке до того места, где тундра сменяется лесом, и там построили острожек. Через некоторое время к стенам острожка подъехал главный алазейский шаман Омоганей и принялся поносить русских - зачем-де они пришли на алазейскую землю. Казаки за «невежливость» схватили шамана и посадили в аманатскую избу. Это вызвало нападение алазеев, вознамерившихся освободить Омоганея. Нападавшие ломились в острожек и выпускали стрелы в русских, стоило только кому-нибудь показаться из-за стен. Но что могли сделать лучники против казаков, вооруженных пищалями? Несколькими залпами осажденные рассеяли нападавших, которые отошли от острожка. Алазеи согласились платить ясак. В первый же год русские напромышляли здесь 4 сорока 20 (то есть 180) соболей, да 20 «собольих пластин» (то есть спинок соболиных шкурок).

По поручению Дмитрия Зыряна казаки Чукичев и Алексеев отправились на Лену морем с пушниной, собранной на Алазее. Летом 1643 года они благополучно достигли Якутска. Федор Чукичев рассказал воеводам о походе отряда Зыряна на Алазею, построившего перед тем на Индигирке два коча, о кровопролитных схватках с алазейскими юкагирами и о замирении. Далее он передал рассказ местных алазеев о том, что «де с Алазеи реки на Ковыму реку аргишем переезжают на оленях в три дня, а до них (до отряда Дмитрия Зыряна. - Л.Д.) де никто русских людей у них не бывало и про них они русских людей не слыхивали… А аманатов за безлюство поймать было не уметь И сказывают они (юкагиры. - Л.Д.) про себя, что-де их бесчисленно людей много, а в то место про людей показывают у себя на головах волосы, столько-де много, что волосов на голове, а соболей де у них много, всякого зверя и рыбы в той реке много».

Рассказ Чукичева вызвал большой интерес в Якутске. Слухи о Ковыме-реке разнеслись и среди нижнеиндигирских казаков. Они подтвердили те сведения, которые стадухинцы получили от якутов Оймякона.

Дмитрий Зырян не решался продолжать поход за Алазею, на Колыму из-за малочисленности своего отряда. Когда же произошла встреча с отрядом Стадухина, прибывшим на коче с верховьев Индигирки, то возникла простая мысль - а не объединить ли силы обоих отрядов и не отправиться ли на поиски Колымы вместе? С идеей объединения согласился и Стадухин. И с его небольшим отрядом казаков, из которых кое-кто еще не вполне оправился от ран, было бы рискованно выступать. По-видимому, не без затруднений и далеко не сразу удалось договориться об объединении обоих отрядов и о выборе предводителя. Каждый из отрядов претендовал на роль первооткрывателя, и оба начальника отрядов высказывали личные амбиции. Отношения между ними складывались недружественно, натянуто. Скорее всего роль примирителя взял на себя Дежнев по праву сотоварища Зыряна по янской службе. В конце концов удалось договориться об объединении. На Колыму вызвались пойти не все. Новый поход возглавил Михайло Стадухин, поскольку большинство оказалось все же из его отряда.

Так продолжалось открытие и освоение обширной территории Северо-Восточной Азии. Нижнеиндигирское зимовье и острожек на Алазее становятся опорными пунктами, откуда русские землепроходцы уходили все далее и далее на восток.

9. НА КОЛЫМЕ

Летом 1643 года начинается колымский период жизни я деятельности Дежнева. Отряд достиг морем устья Колымы. Протяженность этой реки 2600 километров. В низовьях Колыма течет по Колымской низменности, покрытой болотистой тундрой и испещренной многими озерами. К правому берегу реки близко подходит Юкагирское нагорье. В среднем и особенно в верхнем течении много стремнин и перекатов, местами Колыма суживается до сотни метров, стиснутая каменистыми кручами хребта Черского.

Казаки были поражены суровой природой и богатствами Колымского края, обилием пушного зверя. На речных озерах и старицах водилась всякая водоплавающая птица. Впоследствии Стадухин восторженно рассказывал воеводе Пушкину о своих наблюдениях - «Колыма де река велика, есть с Лену реку, идет в море также, что и Лена, под тот же ветр, под восток и под север, а той де Колыме реке живут иноземцы колымские мужики, свой род оленные и пешие и сидячие люди, и язык у них свой». На Колыме водятся соболи «добрые», черные, а также лисицы и песцы, много всякой рыбы, «потому что те реки рыбные».

Чтобы закрепиться в земле воинственных юкагиров, предстояло создать опорные пункты, укрепленные острожки. Среди исследователей долго бытовало мнение, что, достигнув морем Колымы, Стадухин с Зыряном и их спутниками поставили невдалеке от устья ясачное зимовье, огороженное частоколом и получившее название Нижнеколымского острожка или Нижнеколымска. Оно и считалось самым первым русским селением на Колыме.

Найденная Б.П. Полевым в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА) челобитная М. Стадухина и его товарищей об открытии Колымы в 1643 году позволяет нам внести серьезные уточнения. Из этого важного исторического документа видно, что 15 июля где-то в низовьях реки отряд Стадухина и Зыряна столкнулся с «оленными людьми», предводительствуемыми князцами Пантели и Ралю. Неясно, что это были за люди - чукчи или юкагиры. «Оленные люди» воспрепятствовали русским обосноваться в низовьях Колымы. Стадухинцам пришлось прорываться вверх по реке. «Оленные люди», по-видимому, обладавшие большим численным превосходством, преследовали русских на лодках. Только через три дня стадухинский отряд смог оторваться от погони. Русские подымались вверх по реке до 25 июля, достигнув селения оседлых юкагиров-омоков, во главе которых стоял князец Алай. Здесь, «на его Олаевых житьях», Стадухин и его товарищи поставили острожек.

Анализ стадухинской челобитной и других документов позволяет установить, что речь идет об основании Среднеколымска, который и следует считать первым русским поселением на Колыме. Там поселились первые колымские «начальные люди», хранилась до отправки в Якутск собранная на Колыме соболиная казна. В ближайшие годы были основаны Верхнеколымское и Нижнеколымское зимовья, и таким образом русский контроль охватывал весь Колымский край.

Выбирая местоположение для русского поселения на Колыме, пока еще единственного, Стадухин и его товарищи руководствовались несколькими весомыми соображениями. По среднему течению реки обитало оседлое население, с которого легче было собирать ясак, тогда как в низовьях Колымы пришлось бы сталкиваться с кочевниками, которые в любой момент могли откочевать в иное место. К району Среднеколымского зимовья сравнительно близко подходила верхняя Алазея, до которой, как сказывали местные юкагиры, можно было добраться за три дня. Предводители казачьего отряда рассчитывали по-прежнему собирать ясак с алазейских юкагиров. Для этой цели местоположение Среднеколымского зимовья было наиболее удачным. В ранних колымских ясачных книгах можно найти упоминание о получении ясака с юкагиров, обитавших на Алазее. На Индигирку первые сведения об успешном походе Стадухнна и Зыряна на Колыму были доставлены алазейскими юкагирами, ходившими «по вся годы на Ковыму реку к ковымскнм мужикам, к пешим и оленным в гости».

Наконец, в выборе места для поселения на Колыме, когда на ней еще не было других зимовий, немаловажную роль сыграло и то, что до Среднеколымска могли свободно подниматься морские кочи. Зимовье это находилось примерно на равноудаленном расстоянии от устья до верховьев реки, и это давало возможность посылать экспедиции для сбора ясака по всему Колымскому краю.

Среднеколымские юкагиры-омоки, состоявшие из трех родов: Калянина, Аливина и Алаева, попытались было оказать сопротивление установлению русской власти. Стадухин и Зырян были вынуждены предпринять поход против «юкагирских мужиков-омоков». Завязался бой. Русские отвечали на юкагирские стрелы залпами из пищалей, сходились врукопашную.

Дежнев отличился в бою, убив «лутшево мужика Алаева брата». Сам Алай считался одним из самых влиятельных юкагирских князцов на Колыме. Русские смогли взять в плен Алаева сына Кениту и другого юкагира - Каляну. Их содержали в качестве аманатов в Среднеколымском зимовье. В бою Дежнев снова был серьезно ранен. «А меня, - писал он, - холопа твоего, в левую руку по завити железницею насквозь прострелили».

Юкагирские князцы признали свое поражение и согласились платить ясак. Между русскими и юкагирами наладились мирные отношения. В Среднеколымском зимовье шла оживленная меновая торговля. Сюда съезжались окрестные юкагиры, чтобы выменять шкурки на домашнюю утварь и другие полезные в хозяйстве предметы. Пополнялась мягкой рухлядью ясачная изба. Собирая ясак, казаки посещали ближние и дальние поселенья и кочевья юкагирских родов.

Так продолжалось три года. Пообносились казаки, истосковались по хлебу, питаясь рыбой, олениной, грибами да ягодами. В 1645 году Стадухин и Зырян решили с половиной отряда и собранным ясаком плыть морем до ленского устья, а далее Леной до Якутска. На Колыме осталось всего тринадцать человек во главе с Семеном Дежневым и Вторым (Втором) Гавриловым.

Проведал злопамятный князец Алан, тот самый, брата которого убил собственноручно Дежнев, что опустел острожек и осталась в нем лишь малая горстка защитников. Целая орда, человек пятьсот, под предводительством Алая, ринулась на штурм острожка. Не остановили их натиска защитники и «огненным боем». Падал один из нападавших, а десятки устремлялись вперед. Пока успевали русские перезарядить пищали, Алаевы воины карабкались на частокол и врывались вовнутрь острожка, испуская воинственные возгласы. Положение защитников становилось критическим.

С отчаянной отвагой бросились русские в рукопашный бой. Все они были ранены, а Дежнев получил ранение в голову железной стрелой. Но и истекающие кровью продолжали сражаться. Один из казаков, пробивая себе дорогу сквозь толпу нападавших, сошелся с самим князцом Алаем и «твоим, великого государя, счастием, изменника Алайка не съемном бою копьем сколоти до смерти», - как сообщал позже Дежнев.

Гибель князца вызвала в рядах нападавших замешательство. Дрогнули их ряды. Не устояли перед отчаянной отвагой защитников и «убояси смерти, отошли прочь от острожку».

Дмитрий Зырян не доехал до Якутска. На море он встретил кочи с большой партией ленских торговцев и промышленников во главе с целовальником Петром Новоселовым. Воевода Петр Головин отсылал с Новоселовым на имя Зыряна наказную память о назначении его целовальником (правительственным приказчиком) на сдальние реки». Дмитрии Зырян был вынужден возвратиться на Колыму, тогда как Стадухин с пушниной добрался до Лены.

Возвращение Зыряна на Колыму в роли приказчика-целовальника поставило Семена Дежнева под его начало. Об этой службе Дежнев пишет: «И он приказной Дмитрий Михайлов и целовальник Петр Новоселов тебе, государю, радели с великим радением - посылали нас, холопей твоих, на непослушников, неясачных иноземцов, и голов своих не щадили, и кровь свою проливали… и голод терпели и всякую нужу принимали, и твой, государ, ясак мы, холопи твои, с неясачных людей збираем с великим раденьем».

Дежнев становится во главе отряда численностью более тридцати человек, который по приказу Зыряна и Новоселова выступил в поход против непокорных юкагиров. В результате боя был взят в аманаты некий Аливин, сын Черма. В бою Дежнев вновь был ранен: «а меня, холопа твоего Сеньку, на той имке те юкагиры ранили в левую руку под мышку». Из этого сообщения самого Семена Дежнева видно, что он, не обладая в то время никакими начальственными чинами, занимал положение далеко не рядового казака. Выделяясь среди товарищей боевой доблестью, он получает командование над крупным отрядом. Выносливый, дерзкий и отважный в бою, но не безрассудно-отчаянный, готовый протянуть руку противнику, чтобы избежать ненужного кровопролития, Дежнев завоевал среди казаков заслуженный авторитет.

Тем временем Колыма привлекает торговых и промышленных людей, которые толпами устремлялись сюда. В июле 1647 года якутская таможня выдала проездные грамоты «вниз по Лене и морем на Колыму и Индигирку для торгу и промыслу» 404 человекам Среди них были приказчики крупных московских купцов, монастырей, например Аитониева Сийского монастыря под Холмогорами, а также близких к царю знатных вельмож, таких, как боярин Романов. Каждый приказчик располагал вооруженным отрядом, состоявшим из покручеников и наемных людей, которые занимались непосредственным промыслом, управляли кочами, охраняли имущество.

Торговые люди отправлялись в поход с большим запасом разнообразных товаров, служивших предметами обмена на пушнину. Это были сукна, холщовое полотно, домашняя утварь, топоры, ножи, сети для рыбной ловли и ловли соболя, одеяла, свечи, овчины, обувь, одекуй, бисер, разного рода украшения. Покупателями этих предметов были не только аборигены, но и русские служилые люди. Пообносившиеся за долгий поход, казаки могли поразжиться у торговцев необходимой одеждой или припасами, расплачиваясь пушниной. Расширение торговли русских с аборигенным населением способствовало заимствованию аборигенами некоторых черт русского быта. В юртах можно было встретить металлическую утварь, посуду, инструменты, свечи русского происхождения.

Поселения русских на Колыме растут, обстраиваются, становятся оживленными центрами торговли. С 1647 года здесь регулярно устраивались ярмарки обычно в конце лета, когда промышленники возвращались с промыслов, а с Лены приходили новые партии торговцев с товарами. На ярмарки съезжались и окрестные юкагиры. Все более оживленным становится морской путь от устья Лены на восток. Мореходов не страшили льды и ветры Северного Ледовитого океана. Только летом 1647 года из Лены прошли к Индигирке и Колыме не менее 15 кочей с торговыми людьми.

Трудной была дорога из Якутска на Колыму. С немалыми опасностями и риском было связано плавание Северным Ледовитым океаном. Далеко не все кочи добирались до места своего назначения. Бывало, сталкивались с ледяными заторами и возвращались обратно ни с чем Бывало, и гибли, затертые и раздавленные коварными льдами, И все же торговые люди рисковали и смело отправлялись в опасный путь. Уж очень соблазнительной представлялась выгода от торговли на дальних реках Пуд хлеба, например, стоивший в Якутске 3 алтына, удавалось продать на Колыме за 5-8 рублей, а в некоторые годы даже за 10 рублей. М.И. Белов приводит характерный пример, основанный на документах и характеризующий прибыли торговых людей. В 1645- 1648 годах небольшая группа ленских торговцев вывезла на Колыму товаров на 5997 рублей 12 алтын 2 деньги, а выручила пушнины на 14401 рубль 9 алтын 2 деньги. Таким образом чистая прибыль выразилась в 8403 рубля 21 алтын 3 деньги. Ради таких барышей люди рисковали и шли в дальнее, полное опасностей плавание. Итак, Колыма становится местом скопления русских торговцев, которые начинают помышлять о том, а не раздвинуть ли границы освоенных земель, не устремиться ли далее на восток, в поисках новых рек и пушных промыслов. С жадным вниманием выслушивали казаки, торговые и промышленные люди противоречивые и сбивчивые рассказы аборигенов о землях, лежавших к востоку от Колымы.

Мы мало знаем о географических представлениях русских Восточной Сибири накануне великого морского похода вокруг Чукотки. Задумывались ли они над проблемой существования прохода из Ледовитого океана в Тихий, которым можно выйти в Ламское море и амурское устье? Несомненно, что в этих представлениях было много фантастического, неопределенного. Бытовала, например, ошибочная убежденность, что Новая Земля, посещаемая поморами с Мезени, Мангазеи и Енисея, представляет собой гигантский гористый остров. Он будто бы тянется длинной полосой вдоль всего северного побережья Сибири. Эта точка зрения легко объяснима неосведомленностью русских мореплавателей, обычно не удалявшихся далеко от берега Азиатского материка и не бывавших на островах, расположенных далеко от берега. Если же они видели вдалеке южное побережье того или иного острова, например Большого Ляховского из группы Новосибирских островов или один из Медвежьих островов, то ошибочно считали его частью все той же Новой Земли. Впрочем, «Новой Землей» мореходы могли называть и всякую вновь открытую и неизвестную доселе землю. Поэтому, если такой термин встречается в документе, мы должны в каждом конкретном случае разобраться, о чем может идти речь.

Еще до своего возвращения на Лену Михаил Стадухин организовал поход на реку Чукочья. Река эта протекает по тундровой местности и впадает в Восточно-Сибирское море несколько западнее колымского устья. На Чукочьей обитал один небольшой чукотский род, оказавшийся обособленным и удаленным от основного ареала расселения чукчей. Подробности этого похода не были запечатлены в известных нам документах. Но известно, что Стадухин привез на Колыму с Чукочьей чукотскую женщину по имени Калиба, показавшуюся ему смышленой и располагавшей ценными сведениями. Калиба показала, что к северу от устья Колымы в море находится большой остров. Возможно, чукчи не раз посещали его. Сообщение чукчанки вызвало большой интерес у казаков и промышленников, высказавших на этот счет свои догадки. Они пришли в конце концов к единому мнению, что речь идет о Новой Земле, давно известной поморам, о ее восточной части. Ошибочность этого суждения очевидна. Кстати, среди географов XVII века была распространена версия о соединении Новой Земли с Американским континентом, вряд ли известная Стадухину, Дежневу и их товарищам.

Что же имела в виду чукотская женщина под большим морским островом? Скорее всего остров Айон, расположенный при выходе из Чаунскои губы, или Крестовский из группы Медвежьих островов и вряд ли остров Врангеля. Последний находится слишком далеко от Чукочьей и отделен от материка широким проливом и поэтому не мог быть известен чукотскому роду, к которому принадлежала Калиба.

Дмитрий Зырян оставался представителем русской власти на Колыме в течение года, до своей смерти или гибели. Его преемником казаки избрали Второго Гаврилова, продолжавшего собирать сведения о новых землях, настойчиво расспрашивать местных жителей. От юкагиров русские получали противоречивые известия о реке Погыче, или Ковыче, находящейся где-то к востоку от Колымы за Юкагирским нагорьем. По одной версии эта река впадает в большую бухту Ледовитого океана, которую можно отождествить с современной Чаунской губой. Погыча появляется на карте Сибири 1687 года, известной в копии С.У. Ремезова под названием реки Чаун, а также на карте Спарвенфельда 1689 года, составленной на основе русских чертежей.

Несколько позже русские услышали от колымских юкагиров о другой реке, называвшейся также Погычей, или Ковычей. Об этих сведениях Второй Гаврилов сообщал якутскому воеводе: «А за хребтом, за Камнем (Анюйским хребтом. - Л.Д.) есть большая река, а лесу-де по ней мало, а люди-де по ней оленные живут многие и по той-де реки соболи есть же». Речь в данном случае не могла идти о реке Чаун, впадающей в Чаунскую губу. Чаун - тундровая река с безлесными берегами - никак не может быть названа соболиной рекой. Гаврилов писал об Анадыри, впадавшей в Анадырский залив Берингова моря.

Сведения о землях и реках крайнего северо-востока Азии, полученные от аборигенов, вызвали серьезный интерес у служилых и промышленных людей Колымы. Предпринимаются дальнейшие попытки проникнуть на восток от Колымы морским путем. В 1646 году промышленник Исай Игнатьев Мезенец и Семен Алексеев Пустозерец отправились с шестью спутниками на коче в восточном направлении от колымского устья. Примечательно, что во главе этого похода стояли поморы, один из них уроженец Мезени, а другой - Пустозерска с нижней Печоры. Для обитателей этих мест дальние морские походы на Новую Землю и Грумант были делом обычным.

Коч Исая Мезенца и Семена Пустозерца плыл по морю двое суток и достиг губы, на берегах которых оказались поселения чукчей. Очевидно, речь шла о Чаунской губе. Дальнейшему плаванию помешали заторы льдов. С чукчами мореплаватели завязали меновую торговлю, выменивая на котлы и ножи «рыбий зуб», то есть моржовую кость. Она высоко ценилась. Пуд моржовой кости оценивался в 15-25 рублей и выше. От чукчей мореходы узнали, что к востоку от губы встречаются лежбища моржей, на которых местные жители охотились ради ценной кости. Вот что рассказывали сами мореплаватели об этом плавании: «бежали де они по большому морю, по зальду, подле Каменю двои сутки парусом и доходили до губы, а в губе нашли людей, а называются чухчами, а с ними торговали небольшое место потому, что толмача у них не было, и съезжатся к ним с судна на берег не смели, вывезли к ним товару на берег, положили, и они в то место положили кости рыбья зуба немного, а не всякий зуб цел; деланы у них пешни да топоры и с той кости, и сказывают, что на море до тово зверя много, ложится де он на место».

Моржовая кость, точнее моржовый клык, как и пушнина, стала той притягательной силой, которая влекла русских первопроходцев все дальше и дальше на восток. Изделия из кости моржа пользовались большим спросом среди московской знати, посылались в качестве подарков иностранным государям, охотно покупались иноземными купцами. В Оружейной палате Московского Кремля сохранились тронные кресла московских царей, отделанные резной моржовой костью. Сведения о «рыбьем зубе», приходившие с Колыми, естественно, заинтересовали и якутского воеводу, и Сибирский приказ.

Доходили до казаков слухи и о том, что в тундре находят иногда костные останки каких-то неведомых крупных животных, которые ныне уже не водились. А в слое вечной мерзлоты встречаются изредка и хорошо сохранившиеся их туши, покрытые рыжевато-бурой шерстью. Самое удивительное в них - огромные изогнутые клыки-бивни. "Конечно, речь шла о вымерших мамонтах. Бывало, юкагиры привозили в острожек для обмена желтоватую мамонтовую кость, которая также высоко ценилась. В целом, однако, кость мамонта добывалась крайне редко, и добыча эта носила случайный характер. Спрос на моржовую кость возрастал. И это заставило якутские власти и наиболее состоятельных торговых и промышленных людей задуматься об организации большой восточной экспедиции. Перед ней должны были ставиться широкие задачи, которые далеко не ограничивались поисками новых соболиных промыслов и лежбищ моржей и приведением в подданство Московского государства народов, живущих к востоку от Колымы. Мореплаватели должны были убедиться в доступности для плавания восточного отрезка Северного морского пути, отыскать загадочную реку Погычу - Анадырь и убедиться в том, можно ли из Студеного моря выйти в Ламское (Охотское), к тому времени уже известное русским. Мы не знаем, доходили ли до русских через аборигенов какие-либо смутные слухи о существовании пролива, разделявшего два материка, и «каменного носа», за которым береговая линия резко поворачивала на юг. Скорее всего, что нет. Если бы доходили, то следы о таких примечательных слухах можно было найти в отписках землепроходцев. Стало быть, и конкретная задача - выяснить существование пролива - вряд ли могла быть поставлена якутскими властями перед экспедицией. В географических представлениях русских касающихся крайнего северо-востока Азии, было еще много «белых пятен». И их предстояло восполнить в ходе дальнейших открытий.

Инициативу в организации большой восточной экспедиции взял на себя Федот Алексеев, с которым суждено было связать судьбу Семену Дежневу.

10. ФЕДОТ АЛЕКСЕЕВ - ОРГАНИЗАТОР ЭКСПЕДИЦИИ

Выявлено мало биографических сведений пол крепленных документами, об этом человеке; значительно меньше, чем о Семене Дежневе. Причина этого состояла вероятно, в том, что Семен Иванович находился на государственной службе, и все значительные факты его деятельности фиксировались отписками, челобитными записями в книгах Якутской приказной избы. Федот Алексеев был частным лицом, промышленником а не служивым человеком.

Мы уже упоминали выше имя Федота Алексеева по прозвищу Попова, а также Холмогорца. Быть может первое прозвище указывает на его происхождение из семьи церковного служителя. Можно не сомневаться в грамотности Федота, иначе он не оказался бы на службе у богатого московского купца Алексея Усова, доверившего ему большие партии товаров и значительные денежные суммы. Усовы имели своих торговых агентов на Урале, в Мангазее, Енисейске, Илимске, Якутске, на Селенге, в Нерчинске и даже Китае. Это говорит о широких масштабах их торговой деятельности. Заинтересовала их и Северо-Восточная Азия. Алексеев был направлен сюда Алексеем Усовым как человек энергичный, деятельный, смелый, знакомый, вероятно, и с мореходным делом.

Из документов известно, что еще в середине 1641 года по царскому указу «отпущены из Енисейского острогу к Ленскому волоку москвитнна гостиной сотни Олек-сея Усова, приказчики его, Федотко Алексеев да Лучко Васильев, а с ним русского товару». Среди товаров, которые везли с собой усовскне приказчики, были сукно английское, двести аршин холста, двадцать концов сукон сермяжных, шила, иглы, кафтаны, сапоги, кожа колокольцы и прочие товары. Все это оценивалось вместе с хлебным запасом, который везли доверенные люди московского купца, в «две тысячи пятьдесят рублев восемнадцать алтын и две с половиной деньги». По тем временам это была огромная сумма. Таких представителей московских, устюжских и других купцов появилось в Восточной Сибири немало. И действовали они с размахом.

В Якутск Федот Алексеев прибыл летом 1642 года Столица воеводства уже была наводнена приказчиками других именитых купцов. Федот принял решение уйти в какую-либо отдаленную часть воеводства и выбрал Оленек, выправив для этого в Якутской таможенной избе проезжую грамоту. Собрав покручеников, то есть наемных лиц, не имевших собственных средств для промысла, и в сопровождении племянника Омельки Степанова он отправился «на низ по Лене реке и в стороннюю реке по Оленеку». С ним же отправилась на Оленек группа промышленных и торговых людей. Несколько лет Федот Алексеев вел там торговлю с эвенками и занимался промыслами пушнины. Лука (Лучко) Васильев Сиверов отделился от своего компаньона и остался на Лене. Позже он принял пострижение в монахи «в немощи» Но надежды Федота, как и других промышленников не оправдались. Дела на оленекских промыслах шли плохо. Эвенки встретили русских недружелюбно. Многие из спутников Алексеева разорились и ушли на другие реки. Кое-кто собирался уйти в Мангазею. Покинут Оле-нек и Холмогорец, пройдя через Яну, Индигирку и Алазею на Колыму. Но здесь пришлось столкнуться с сильными конкурентами. Лучшие промыслы уже прибрали к своим рукам приказчики купцов Светошникова, Гусельникова, Ревякина и др. В этой неблагоприятной обстановке Федот Алексеев узнал о противоречивых слухах о реке Погыче-Анадыри, на которой еще не бывали русские. И он принял решение идти морем далее на восток, вплоть до устья этой загадочной реки.

С ведома и при содействии властей Федот Алексеев принялся за снаряжение и подготовку экспедиции, заготовку леса для сооружения кочей. Холмогорец спешил, так как опасался, что его опередят другие торговые люди, которых также привлекали неведомые края и их пушные богатства. Трудности и опасности плавания, сопряженные с большим риском, не пугали Алексеева. Неудачное пребывание на Оленеке принесло ему убытки. С большими расходами был сопряжен и его переход на Колыму. Федот Алексеев рассчитывал, что в случае удачи экспедиции он сможет поправить свои дела и принести торговому дому Усова немалые прибыли, из которых солидная доля достанется и ему.

Он сознавал трудности похода, возможность военных столкновений с чукчами и иными необъясаченными племенами. Нужна была вооруженная охрана казаков во главе с опытным служилым человеком. Такая охрана как бы узаконивала официальный характер экспедиции, пользующейся поддержкой и покровительством властей. И Федот Алексеев обращается к колымскому приказчику Второму Гаврилову с просьбой выделить в его распоряжение надежного и наделенного определенными полномочиями казака. Просьба эта была уважена. Второй Гаврилов назначил в помощь Федоту Семена Ивановича Дежнева.

Назначение это совпало с желанием самого Дежнева, стремившегося принять участие в открытии новых земель. Узнав о том, что Холмогорец снаряжает экспедицию, Семен Иванович сам обратился к властям с просьбой назначить его в отряд Федота Алексеева, давая при этом обязательство собрать для казны определенное количество пушнины. Назначение Дежнева в новую экспедицию можно расценивать как признание его заслуг, опыта и авторитета, хотя он и оставался рядовым казаком, не имея даже чина десятника.

Вот как описывает события колымский приказный человек Второй Гаврилов: «В нынешнем во 155 (1647) году, нюня в … день пошли на море москвитина гостиной сотни торгового человека Алексея Усова Федотко Алексеев Колмогорец с покручениками двенадцать человек а иные вбирались промышленные люди своеуженники, а сверх их собралось пятьдесят человек, пошли на четырех ночах той кости рыбья зуба и соболинных промыслов разведывати. И тот Федотко Алексеев с товарищами к нам в съезжую избу словесно прошали с собой служилого человека. И бил челом государю Якуцково острогу служилой человек Семейка Дежнев ис прибыли, а челобитную подал в съезжей избе, а в челобитной явил государю прибыли на новой реке на Анадыре сорок семь соболей И мы, его Семейку Дежнева, отпустили для тое прибыли с торговым человеком с Федотом Алексеевым и для иных новых рек проведовать и где бы государю мошно прибыль учинит И дали им наказную память…»

Кроме Федота Алексеева и Дежнева, в состав экспедиции входило шестьдесят два человека, в том числе двенадцать покручеников, не имевших собственного снаряжения и поэтому нанявшихся к Холмогорцу, и пятьдесят своеуженников - промышленников, имевших свои капиталы и товары. Последние, по-видимому, выступали в роли пайщиков Федота Алексеева, самого состоятельного среди них, внося свои доли в организацию экспедиции. Из наказной памяти видно, что Холмогорец был назначен целовальником, то есть получал официальный чин и принимал на себя некоторые обязанности перед властями. Это указывает на то, что частная экспедиция принимает до известной степени правительственный характер.

Кто был фактическим руководителем экспедиции - Алексеев или Дежнев? На этот счет среди исследователей нет единого мнения. М.И. Белов, автор наиболее капитального труда, посвященного Семену Дежневу, весьма категорично считает главой экспедиции его, а не Холмогорца. По его мнению, Федот Алексеев, как самый богатый среди компаньонов-своеуженников, «очевидно, считался главным после Дежнева».

Эта точка зрения не нова и высказывалась многими предшественниками М.И. Белова не только в нынешнем, но и в прошлом веке. Так, например, В.А. Перевалов в своей книге «Русские мореплаватели», изданной Воениздатом в 1953 году, утверждает: «В экспедиции Дежнев как представитель государственной власти, сразу же занял руководящее положение. Свою задачу он видел в том, чтобы найти морской путь в неизведанные реки на востоке Сибири, в частности в реку Анадырь, привести, народности, живущие на берегах этих рек, в подданство Московского государства и обложить это население ясаком. Этим самым Дежнев брал на себя ответственность за успех экспедиции. Он по праву должен быть призван первым лицом в этом морском путешествии».

По существу, признает за Дежневым роль главы руководителя похода и писатель Сергей Марков, автор интересной книжки «Подвиг Семена Дежнева», издававшейся Географгизом в 1948 году. По мнению этого автора, Федот Алексеев ведал в походе лишь торговыми делами.

В.И. Греков, автор книги «Из истории русских географических исследований 1725-1765 гг.» (М., 1960), также считает главой экспедиции Семена Дежнева, а Федота Алексеева называет лишь его спутником. «В 1648 г. С.И. Дежнев проплыл на кочах от устья р. Колымы к устью р. Анадырь, доказав раздельность Азиатского и Американского материков Его спутник Федот Алексеев (Попов) был занесен на Камчатку.

Ряд исследователей, например Н.Н. Зубов, называет экспедицию, о которой идет речь, экспедицией С. Дежнева и Ф. Алексеева, ставя на первое место все-таки Семена Ивановича.

Подобные высказывания можно было бы привести в изрядном количестве. Но ограничимся вышеприведенными. На несостоятельность этой точки зрения обратил внимание выдающийся советский географ В.Ю. Визе в своем труде «Северный морской путь», который увидел свет в 1940 году. «Дежнев был прикомандирован к экспедиции по просьбе самого Алексеева, -писал ученый. - Притом для выполнения вполне определенной задачи - сбора ясака. С просьбой взять на себя командование экспедицией Алексеев к Дежневу не обращался. Роль начальника только впоследствии была навязана Дежневу некоторыми историками».

Версия, что Дежнев был начальником похода 1648 года, стала выдвигаться лишь в более позднее время. Историки же XVIII века довольно определенно утверждают, что руководителем похода являлся Алексеев. Так, академик Г. Миллер, разыскавший в архиве Якутской воеводской канцелярии документы о плавании Алексеева-Дежнева, говорит, что Алексеева «можно числить между прочими его товарищами главным». И среди современных историков и географов есть разделяющие точку зрения В.Ю. Визе. Так, например, А.И. Алексеев, автор многих книг, посвященных русским географическим открытиям на Дальнем Востоке, подчеркивает: «Несомненно, роль Семена Дежнева в этом походе и заслуги его перед географической наукой огромны, но истины ради следовало бы считать, что говоря современным языком, начальником этой исторической экспедиции был Федот Алексеев… Судьба распорядилась таким образом, что Федот Алексеев, как и другие участники плавания, погиб. Но погиб, уже пройдя пролив, разделявший Азию от Америки. Между тем именем начальника экспедиции, впервые разрешившей загадку Анианского пролива, ничего не названо ни на Чукотке, ни на Камчатке. Пора бы подумать чтобы исправить эту несправедливость».

Кто же все-таки прав, сторонники первой точки зрения или второй? Кого же мы можем с полным основанием считать начальником экспедиции?

Обратимся к тем немногим документам которые проливают свет на поставленный вопрос, и прежде всего к отписке Второго Гаврилова, которую мы приводим выше. Колымский приказный очень определенно пишет: «И мы его, Семейку Дежнева, отпустили для тое прибыли с торговым человеком с Федотом Алексеевым…» Заметим, ничего не говорится о назначении Семена Ивановича начальником отряда. Выражение «Семейку Дежнева отпустили… с торговым человеком с Федотом Алексеевым» следует истолковать только так - Семена Ивановича командировали в распоряжение Холмогорца. Федот Алексеев выступает здесь как главное лицо.

Обращает на себя внимание соотношение служебных рангов этих двух людей. Федот Алексеев целовальник. Это чиновный ранг, возвышающий его над другими. Как подчеркивает М.И. Белов, по существовавшим тогда правилам, торговец, отправлявшийся в поход, становился целовальником, то есть таможенным чиновником, в ведении которого находился сбор пошлин с заготовленной пушнины и другие денежные операции. А Семен Дежнев лишь рядовой казак, на которого возложены сбор ясака и, вероятно, военная охрана экспедиции, помощь ее начальнику. Экспедиция снаряжается за счет участвующих в ней промышленных людей, причем основную долю вносит Федот. По-видимому, небольшую долю участия в снаряжении экспедиции берет на себя и Семен Дежнев. Он правительственное должностное лицо при руководителе. Как состоящий на военной службе, он помощник главы экспедиции по военным делам, второе лицо.

В.Ю. Визе приводит убедительные доводы того, что царским властям было выгодно приписывать роль руководителя похода правительственному должностному лицу, а не частному. Отсюда и рождалась легенда о главенствующей роли Дежнева, а не Алексеева. На это еще обращал внимание Ю.М. Шокальский: «В качестве представителя правительственной власти, Дежнев был главным начальником экспедиции». Не находим никаких прямых или косвенных указании на то, что экспедиция выходила в море под его, а не Алексеева началом, ни в челобитных самого Дежнева, ни в его отписках.

Все эти доводы, которые мы приводили выше, заставляют нас присоединиться к убежденному мнению тех исследователей, которые видели в роли организатора и руководителя экспедиции Федота Алексеева

Судьбе было угодно, чтобы довел до конца героический поход и оповестил потомков о подвиге мореплавателей Семен Дежнев, а не Федот Алексеев. И поэтому славное имя Семена Ивановича по праву вошло в историю привлекло многих исследователей, оказалось увековеченным на географической карте наряду с именами Хабарова, Атласова, Пояркова и других землепроходцев.

Но не будем забывать и его сподвижника Алексеева, инициатора и организатора похода. Исследователи выражают чувство горечи по поводу того, что имя Холмогорца не то чтобы забыто совсем, но известно более узкому кругу читателей и никак не запечатлено на карте.

Открытие восточной оконечности Азии и пролива, отделяющего Азиатский материк от Американского, - это и его заслуга. После того, как буря отнесла коч Федота Алексеева на юг от анадырского устья, а он сам вскоре погиб, Семен Дежнев принял начальство над остатками экспедиционного отряда. Ему принадлежит слава первооткрывателя Анадыри. Уже одного этот было бы достаточно, чтобы его имя вошло в историю географических открытии. Дальнейший его путь полный лишений и героических подвигов, был связан с новыми открытиями. Дежнев оставил документальные свидетельства о славной экспедиции, которые дошли до нас Он лично информировал правительство в лице руководителей Сибирского приказа о восточной эпопее участником которой довелось ему быть. В последние голы жизни он совершил две долгих поездки из Восточной Сибири в Москву, а между этими поездками продолжал нести службу в отдаленных частях Якутии.

Летом 1647 года экспедиция в составе четырех кочей вышла из устья Колымы в Студеное море и взяла курс на восток. Ледовая обстановка на море в этом году оказалась исключительно неблагоприятной Плавучие льды затрудняли поход. Их становилось все больше и больше на пути кочей. Наконец мореплаватели встретили сплошную массу непроходимых льдов, переходивших на горизонте в нагромождения торосов. Дальний путь на восток был закрыт. Алексеев и Дежнев приняли решение повернуть обратно, проклиная негостеприимную Арктику.

Неудача не остановила неутомимых первопроходцев. Зазимовали мореплаватели на Колыме, стараясь более тщательно подготовиться к выходу в море будущим летом. Подготовкой экспедиции к новому походу занимался Федот Алексеев. Увеличение числа ее участников заставило Холмогорца вложить в организацию дела новые средства. А Семен Дежнев зимой 1647/48 года промышлял на верхней Колыме «для ради великие своея ножа», то есть из-за того, что испытывал большую нужду. Об этом мы узнаем из двух неизвестных ранее челобитных, обнаруженных Б.П. Полевым в ЦГАДА. В целом эти челобитные касаются малоинтересного частного дела - тяжбы С.И. Дежнева и красноярского казака Михаила Семенова Глазуна из-за заклада. Дежнев обратился к колымскому приказчику Второму Гаврилову с жалобой на Глазуна, не возвращавшему заклада! Но из челобитных мы узнаем, что Семен Иванович, не надеясь на участие в повторном походе, собирался возвращаться в Якутск и передать тяжбу на суд воеводы. Лишь в последний момент Дежнев отказался от этого намерения и решил участвовать в новом плавании на восток. Мы видим, что в период подготовки он был еще на промысле.

К экспедиции присоединялись все новые и новые участники - торговые и промышленные люди со своими покручениками. В конце июня 1648 года в плавание выходило уже не четыре, а шесть кочей. Караван судов выходил не из Нижнеколымска, как до недавнего времени было принято считать, а из Среднеколымского зимовья, служившего базой экспедиции и местом ярмарочных торгов. Дата выхода в плавание известна - 20 июня. Обычно морская навигация начинается на месяц позже. Поэтому вышеуказанная дата вряд ли могла относиться к Нижнеколымску. От Среднеколымского зимовья до устья Колымы предстояло пройти около шестисот километров, да при господствующих здесь ветрах. Вероятно, кочи сделали остановку в Нижнеколымском зимовье. Так что в Студеное море мореплаватели выходили не раньше середины июля, как раз в начало морской навигации.

Где-то в районе колымского устья к экспедиции присоединился на своем коче беглый казак Герасим Анкудинов (Анкидинов) с ватагой из тридцати человек. Он принадлежал к числу тех непокорных лихих людей, бунтарский дух которых никак не мог смириться с произволом воевод и их подручных. Это могли быть и обиженные служилые люди, и задавленные долговой кабалой покрученики, и просто отчаянные головы, провинившиеся перед законом. Из таких-то беглых и сколотил ватагу сообщников Анкудинов, начав самостоятельный промысел на удаленных от Лены реках, а порой не брезгуя и разбоем. За год до выхода экспедиции Алексеева - Дежнева в море анкудиновская ватага ограбила служилых и промышленных людей в Нижнеиндигирском зимовье. Потерпевшие подали на имя царя «изветную» челобитную, но она не возымела никакого действия. Всякая попытка властей вести борьбу с такими разбойными ватагами оказывалась малоэффективной. Ватаги терялись в лесах и тундре необъятной Восточной Сибири, словно иголка в стоге сена. Бывало, что беглые после долгих скитании и приключений возвращались на государеву службу. Испытывая постоянный недостаток в служилых людях, власти готовы были сквозь пальцы посмотреть на их прежние прегрешения - лишь бы служили.

Не следует переоценивать личность Герасима Анкудинова как носителя целенаправленного протеста. Скорее это был по своему духу бунтарь, разбойный атаман типичный для своего времени. Из документов Якутской приказной избы видно, что анкудиновцы грабили как богатых промышленников и купцов, так и рядовых казаков и вызвали своими действиями поток жалоб в воеводскую канцелярию. Жалобщики неизменно называли Анкудинова «вором».

И вот Герасим Анкудинов, отчаянная голова совершивший немало прегрешений перед законом, пожелал стать участником экспедиции Федота Алексеева - Семена Дежнева. Этим самым он как бы заявлял от имени своего и своих сообщников о готовности покончить с прежним разбойным образом жизни и вернуться на государеву службу. Более того, атаман пытался связывать свое решение с некоторыми условиями. Он обратился к колымскому приказному Второму Гаврилову назначить его в экспедицию на место Дежнева, снабдив соответствующей наказной памятью. Честолюбивый Герасим Анкудинов, руководствуясь своими корыстными побуждениями, стремился стать представителем власти при Федоте Алексееве, его правой рукой.

Второй Гаврилов отказался удовлетворить эту дерзкую просьбу беглого казака и подтвердил права и полномочия Дежнева, которому имел более оснований доверять «В нынешнем во 156 (1648) году тот же Семейко Дежнев бил челом государю… на ту новую реку Анадырь ис прибыли государю - явил с той новой реки с ыноземцев семь сорок пять соболей. И с того Семейку по той челобитной на новую реку Анадырь с Ковыми реки отпустил и наказ ему, Семейке, вместе с Федотом Алексеевым, торговым человеком, дал».

Анкудинов попытался оказать на Гаврилова давление, он обратился к колымскому приказчику с челобитной, обещая собрать соболей больше, чем обязывался собрать Семен Иванович. Но Второй Гаврилов не изменил своего решения. По-видимому, главную роль сыграло то обстоятельство, что Дежнева поддерживали влиятельные Федот Алексеев и его торговые компаньоны. Тогда Анкудинов делает еще одну попытку добиться своей цели. Один из его подчиненных, Пятко Неронов, подает Гаврилову жалобу на Дежнева, обвиняя его в неблаговидных действиях и требуя над ним «царского суда», чтобы таким путем помешать отъезду Семена Ивановича. Но обвинения носили голословный, неубедительный характер, и Гаврилов не дал хода жалобе.

Герасим Анкудинов был вынужден примириться с неудачей своих планов, но от участия в экспедиции все же не отказался. Не ясно, отправился ли он вслед за Алексеевым и Дежневым с ведома и согласия колымского представителя якутских властей, либо присоединился к экспедиции самочинно, на свой страх и риск. Как бы там ни было, теперь к шести кочам Алексеева - Дежнева присоединился седьмой коч, анкудиновский. И это было проявлением дерзкой смелости.

Можно согласиться с той оценкой весьма противоречивой фигуры Анкудинова, которую дает М.И. Белов. «Несмотря на ряд отрицательных сторон в поведении Анкудинова, надо отдать должное этому неспокойному, разгульному, но вместе с тем смелому человеку, отважному русскому мореходу, невольному противнику Семену Дежневу. По собственной инициативе он предпринял морской переход вдоль всего северного берега Чукотки. Мореходы XVII века наряду с Семеном Дежневым всегда вспоминали имя Герасима Анкудинова».

Всего в походе участвовало около девяноста человек. Из них тридцать человек составляли команду седьмого коча, которая держалась обособленно. Сам Анкудинов, человек властолюбивый и с авантюристическими замашками, по-видимому, претендовал на особую роль - роль хотя бы второго помощника главы экспедиции.

Далеко не все имена участников великого похода известны нам по скупым документам, дошедшим до современников. Среди них выделялись приказчики московского гостя Василия Гусельникова Афанасий Андреев и Бессон Астафьев. Федот Алексеев принял к себе на службу новых покручеников, и теперь их было не 12, а 29. Их имена известны по таможенным документам. К Холмогорцу также присоединился его племянник Емельян Стефанов.

Приказчики Гусельникова возглавляли фактически свой отдельный отряд в составе экспедиции. Они везли большую партию товаров, оцененную таможней в большую сумму - 1073 рубля. Среди этих товаров было двести пудов ржаной муки, а также различное промысловое снаряжение, холст, рыболовные сети, инструменты, утварь и пр. Гусельниковы, начав торговые операции в Сибири еще в XVI веке, накопили к середине XVII века большой предпринимательский опыт. По свидетельству М.И. Белова, приказчики этого богатейшего купеческого дома лишь за восемь лет, с 1641 по 1649 год, предъявили ленской таможне товаров на сумму 15 тысяч рублей, что в переводе на деньги конца XIX века составило 225 тысяч рублей золотом. Люди Гусельникова, предприимчивые, оборотистые, одержимые стремлением к наживе проникали в самые отдаленные уголки Восточной Сибири, отважно пускались в рискованные плавания.

Группа Андреева и Астафьева стала серьезным пополнением экспедиции Алексеева - Дежнева, усилила ее материально. К участникам похода присоединялись опытные мореходы.

Дежнев в составе экспедиции непосредственно возглавит один из отрядов, составивший экипаж отдельного коча. Он состоял из 18 промышленных и служилых людей. В снаряжении этого отряда Семен Иванович принимал личное участие. Впоследствии он писал, что поднимался на новые реки (в данном случае на Анадырь) «на свои деньги» и «от морского розбою (то есть гибели судов во время бури) обнищал и одолжал великими неокупными долги». Некоторой суммой денег он к тому времени обладал, так как выходу экспедиции в море предшествовали его удачные промысловые поездки по Колыме. В результате Дежнев смог продать большую партию соболей (около сотни) частично правительству, а частично приказчику купца Светешникова. Часть вырученных денег он ссужал под заемные кабалы. Об этом говорят документы о долговой тяжбе заимодавца с его должниками, среди которых оказался и Герасим Анкудинов. Вероятно, тех средств, которыми располагал Дежнев, не хватило на покрытие всех расходов, связанных с паевым участием в экспедиции. И снова он вынужден был залезать в долги, прибегая к услугам купцов-заимодавцев.

Федот Алексеев отправился в плавание вместе с женой - якуткой, имя которой осталось нам неизвестно. Это была первая в России женщина, участница полярного похода. На этот примечательный факт обращает внимание С.Ю. Визе в своей книге «Северный морской путь», что обычно как на первую женщину, принимавшую участие в полярной экспедиции, в литературе указывают на Марию Прончищеву, зимовавшую вместе с мужем в устье Оленека. Однако, как мы видим, почти за сто лет до этого женщина уже принимала участие в полярной экспедиции, причем в одной из наиболее замечательных в истории исследования Арктики. Это была спутница Федота Алексеева, имя которой до нас не дошло.

11. НЕ ТОЛЬКО МОРЕХОДЫ, НО И КОРАБЕЛЫ

Плывут по Студеному морю быстроходные поморские кочи, с надутыми парусами, подгоняемые холодным ветром. Плывут к Новой Земле, Груманту, вдоль северного побережья Сибири, к новым, неизведанным землям. Выдерживают столкновения с льдинами, бури и штормы. Каким же запасом прочности должен был обладать старинный русский коч, чтобы могли мореходы смело пуститься в дальнее полярное плавание. Каким же искусством должны были обладать корабелы, чтобы построить судно крепкое, выносливое, надежное!

Наш рассказ о великом полярном плавании Алексеева - Дежнева был бы неполным, если бы мы не попытались рассказать о средствах передвижения отважных мореходов. Что представляли из себя кочи, на которых отправились в опасный путь первопроходцы? Что нам известно о снаряжении кораблей такого типа? Пользовались ли в середине XVII века русские мореходы навигационными приборами?

Среди исследователей, особенно зарубежных, долго бытовало ошибочное мнение, что русские кочи, применявшиеся для полярных плаваний, были утлыми плоскодонными и ненадежными суденышками, которые плохо выдерживали удары бурных волн и столкновения с льдинами. А поэтому причины нередких кораблекрушений объяснялись не столько суровыми погодными условиями, неблагоприятной ледовой обстановкой, сколько слабостью и ненадежностью судов, на которых плавали русские мореходы. Эту ошибочную версию поддерживал, в частности, знаменитый полярный путешественник и исследователь, швед, уроженец Финляндии А.Э. Норденшельд, прошедший в 1878-1879 годах на паровом корабле «Вега» весь Северный морской путь, включая и Берингов пролив. По словам этого мореплавателя, Дежнев и его спутники совершали плавание на слабых ночах, законопаченных мхом и сшитых ивовой лозой; при малейшей зыби эти суда якобы давали креп н течь, а при значительной качке гибель их была неизбежна, если мореходы не успевали вовремя укрыться в спасительной бухте. Подобная точка зрения начисто опровергается более поздними исследователями.