СЕМЕН ДЕЖНЕВ

Пути-дороги Дежнева не раз скрещивались с другими известными землепроходцами. Некоторые из них прибыли на Лену вместе с ним в составе бекетовского отряда. Другие уже находились в Якутске под началом Парфена Ходырева к моменту прибытия Бекетова и его спутников. Третьи появились здесь позже. Так постепенно в Восточной Сибири собралась целая плеяда замечательных людей, смелых, неугомонных, пытливых. Упомянем здесь некоторых из них.

Среди соратников Дежнева Михайло Стадухин был одной из самых ярких и колоритных фигур. Он участвовал в многочисленных сухопутных походах и морских плаваниях с 1630 года. Свой первый поход Стадухин предпринял в составе отряда сына боярского Парфена Ходырева пришедшего из Енисейска на Лену. Здесь произошли военные столкновения русских с якутами, которые в конце концов признали царское подданство н обязались выплачивать ясак. Перейдя в Якутск, Стадухин участвовал в 1633 году в походе небольшого отряда Посника Иванова на Вилюй «для прииску неясачных тунгусов». На Вилюе взяли знатного аманата из «Калтакульского роду» и в первый же год собрали с него три сорока соболей.

В 1641 году якутский воевода Петр Головин отправил Стадухина во главе отряда из 14 человек на студеный Оймякон (Елюкон) на верхнюю Индигирку для сбора ясака с тамошних якутов и эвенков. В составе стадухинского отряда был и Семен Иванович Дежнев. Отправляясь в поход, Стадухин приобрел двух лошадей и различное снаряжение - все это обошлось ему в 60 рублей. Проделав тяжелый путь через перевалы Верхоянского хребта и достигнув Индигирки, землепроходцы узнали от местных жителей о существовании к востоку от индигирского бассейна большой неведомой реки Ковымы (Колымы). Собрав сведения об этой реке, Стадухин поставил перед собой задачу во что бы то ни стало достичь ее. Построив надежный коч, стадухинцы спустились вниз по Индигирке и морем дошли до устья Колымы. Таким образом Стадухину принадлежит честь первого морского плавания на Колыму и открытия этой реки. Поймав в аманаты трех юкагиров, Михайло собрал за два года пребывания на Колыме восемь сороков соболей ясака. Во время поимки аманатов он был ранен стрелой в грудь.

За период этой дальней службы первооткрыватель Колымы проявил себя не только как энергичный и усердный служилый человек, наделенный и отвагой но и оборотистый предприниматель, который никогда не забывал и о собственной выгоде. Он ссужал промышленных людей оружием, свинцом, порохом из собственных запасов. Должники обычно расплачивались с кредитором пушниной. Это дало возможность Стадухину собрать для себя четыре сорока соболей, богатство немалое. Когда он возвращался в Якутск с ясачной казной собранной за время колымской службы, воевода Василий Пушкин отобрал у него и собственную пушнину «неведомо за что». Объяснение этого поступка воеводы можно найти. Возможно, небескорыстная предпринимательская деятельность Стадухина вызвала жалобы на него со стороны завистников и людей, им обиженных. Крутой и властный характер Михаилы постоянно создавал почву для обид. Жалобы, дойдя до воеводы, давали ему хороший предлог поживиться за счет служилого с Колымы.

В 1649 году Стадухин пытался, уже после знаменитого похода Алексеева - Дежнева, пройти морским путем вокруг Чукотки на Анадырь. Но эта попытка закончилась неудачей, хотя она и демонстрирует смелость и дерзкую отвагу землепроходца.

Вскоре Стадухин, как мы увидим, ходил на Анадырь уже открытую Дежневым. На некоторое время эти два ярких человека становятся товарищами по анадырской службе, и между ними складываются сложные отношения соперников. Увидев вблизи устья Анадыря моржовое лежбище, уже открытое дежневским отрядом, Стадухин доносит якутскому воеводе: «За Ковымою рекою на море моржа и зубу моржового добре много», что от сбора моржовой кости «будет многая прибыль». Двум отрядам на Анадыри, не слишком богатой пушниной, оказалось тесно. И Стадухин со своими людьми уходит на Пенжину и Гижигу, в местность, населенную воинственными «коряцкими людьми», с которыми не раз сражается, а потом перебирается на Охотское побережье.

За время своих походов и плаваний, продолжавшихся двенадцать лет, Стадухин не получал хлебного и денежного жалованья. В челобитной грамоте на имя царя он жаловался, что «всякую нужду и бедность терпел и всякую скверность принимал, и душу свою сквернил…» и просил «пожалуй меня за мое службишко, за кровь и за раны, и за многое терпенье своим государевым прибавочным денежным и хлебным жалованием…». Подобные жалобы часто встречаются среди документов Якутского воеводства. На челобитной Стадухина нет никакой пометы, которая свидетельствовала бы о том, что просьба землепроходца принята во внимание.

Заметный след в освоении Восточной Сибири оставил казак Иван Ребров, ходивший по Лене, Вилюю, Алдану, Яне, Индигирке и другим рекам, а также Северному Ледовитому океану. Реброву принадлежит заслуга первооткрывателя рек Яны и Индигирки (Собачей). Рассказ о походах на эти реки мы находим в его челобитной 1649 года. Не получая государева жалованья в течение девятнадцати лет, с 1632 по 1641 год Ребров во всех этих походах «нужду и бедность и голод и холод терпел, и душу свою сквернил - ел всякое скверно… А поднимаючись на те службы, суды и судовые снасти и паруса, и для ясачного сбора товары - одекуй и олово, иноземцем в подарки давать, покупал и в дом кабалы займовал, в большую цену, и одолжал великими кабальными неокупными долгами». Как мы видим, Ребров жалуется на то, что был вынужден снаряжаться за свой счет и попал в кабалу к заимодавцам, вынужденный подписать долговые расписки - «кабалы» на крупную сумму.

В 1641 году Ребров возвратился из дальних походов в Якутск, где и был оставлен воеводой Петром Головиным на «ленской службе». При этом воевода выдал ему жалованье только за один будущий 1642 год, а за предыдущие годы ничего не дал. Ребров жалуется, что не смог окупить тех подъемных денег, которые занимал для снаряжения в плавание. В 1642 году он отправляется на реку Оленек, где служил пять лет, а впоследствии, по приговору Сибирского приказа, был поверстан пятидесятником. Дежневу не раз приходилось ходить по следам Ивана Реброва и служить на открытых им реках.

Заметной фигурой был и Елисей Юрьев Буза. Как и другие выдающиеся служилые ленские люди, он начинал службу на Енисее. В 1637 году он вместе с каким-то промышленным человеком Друганкой вышел из Якутска, спустился вниз по Лене и вышел в море, намереваясь достичь Яны. Однако быстрое наступление зимы и неблагоприятная ледовая обстановка помешала дойти до устья Яны. Елисей Буза с Друганкой смогли добраться только до устья «Омолевы реки» (Омолоя), впадавшей в губу Буорхая к западу от Яны. Здесь мореплаватели смастерили нарты и, оставив коч, двинулись далее сухопутным путем по заснеженной тундре. Товары и припасы они вынуждены были «пометать» на берегу из-за трудностей дальнейшего пути. Отряд Бузы и Друганки перешел через Камень (очевидно, кряж Кулар) и достиг верховьев Яны. Подробностей этого перехода мы не знаем, но можно предположить, каким он был трудным. Отряд двигался в лютые морозы по открытой нежной пустыне, где не укроешься от ветра, потом преодолевал каменистый кряж. Обессиленные люди тащили нарты с самой необходимой поклажей. Весь этот путь от губы Буорхая до Яны занял восемь недель.

На Яне Буза собрал ясак в расположении якутского рода князца Тузлука. Князец пытался было уклониться от уплаты ясака и спровоцировал военное столкновение. «И они-де с Елескою с товарищи с теми якуты бились во многие времена, а я якуты-де их в осаду осадили и сидели-де они от них в осаде шесть недель И те якуты на выласках убили у них служилых людей два человека». Но в конце концов «тех якутов войною смирили, и под их государеву руку привели и ясаку с них взяли вновь…» Непокорный князец Тузлук смирился.

К весне Буза с Друганкою построили кочи и, «выплыв на море на усть Чендона реки (Чондон), захватили здесь трех юкагирских князцей в аманаты» и здесь собирали ясак в течение трех лет. Речь шла о реке Чондон, впадавшей в Янский залив несколько восточнее устья Яны. В 1641 году Елисей Буза отправился с ясачьей казной в Якутск, а Друганко, по-видимому, остался на Яне для соболиного промысла.

В следующем году Буза был направлен воеводой в Москву для сопровождения «государевой казны».

Иван Родионов Ерастов (Ярастов), достигший на ленской службе звания сына боярского, плавал под начальством других и самостоятельно по Северному Ледовитому океану, Яне, Индигирке, собирая ясак и участвуя в кровопролитных схватках с непокорными якутскими и юкагирскими князцами, уклонявшимися от уплаты ясака. Сведения о его походах мы находим в пространной челобитной ленских служилых людей Ерастова, Чукичева, Терентия Алексеева и Стефанова за 1646 год.

В 1644 году Ерастов вместе с Т. Алексеевым и Кайгородцевым вывезли с Индигирки на Лену собранную ими соболиную казну. Шли они с индигирского устья морем, затем Леной. Во всех этих дальних походах Ерастов и его товарищи «холод и голод терпели, нужи и бедность принимали, и всякую скверну ели, и душу свою сквернили». А отправлялись в поход, снаряжаясь на собственные средства, «всякий походный «завод» (снаряжение. - Л. Д.) покупали на свои деньги, дорогою ценою». Каждому подъем обошелся по сто рублей и более, а всех коней потеряли в походе.

И Иван Ерастов жаловался в челобитной что не получал хлебного и денежного жалованья (сам он не получал в течение девяти лет), - «обнищали и задолжали великими долги, и стоим на правеже. А долгу на нас рублей по сто и больше».

В 1645-1646 годах Ерастов с товарищами (40 человек) совершил второе морское плавание. Воевода В. Пушкин сообщает об этом плавании в своей отписке. «Что-де они отведали ныне новую землю: вышед из Ленского устья, итить морем в правую сторону, под восток, за Яну, за Собачью (Индигирку), и за Алазейку, за Кавыму реки - новую Погычу реки. А в той же Погычу реку впали иные сторонние реки, а по той Погыче и иным сторонним рекам живут многие иноземцы разных родов, неясачные люди, а ясаку никому нигде не платят. И на перед-де сего и по ее число на той реке русских людей никого не бывало. А соболь-де у них самый добрый черной».

Название «Погыча», упомянутое воеводой В. Пушкиным, имело в документах середины XVII века двоякое значение. Так называли Анадырь в период ее поисков и на первых порах после ее открытия И этим же названием обозначали какую-то небольшую тундровую реку, впадавшую в Ледовитый океан к востоку от устья Колымы, которую и достиг Ерастов с товарищами. Возможно, речь шла о реке Чуван или какой-то еще более восточной реке, впадавшей в Чаунскую губу. Мы достоверно не знаем, какого пункта на побережье Северного Ледовитого океана достигла ерастовская экспедиция. Но несомненно что она побывала в устье какой-то реки к востоку от Колымы. Так расширялись маршруты полярных плаваний русских первопроходцев, продвигавшихся все далее и далее на Восток.

Возвратившись в Якутск с ценными сведениями, Иван Ерастов «со товарищи» просил воеводу отпустить их на реку Погычу, выдав им оклады денежного и хлебного жалованья за два года вперед. По каким-то причинам просьба служилых людей не была удовлетворена сразу. Но позже Ерастов вновь отправился по знакомому маршруту. Из отписки воеводы Ивана Большого Голенищева-Кутузова 1662 года узнаем, что в этом году сын боярский Иван Ерастов и целовальник Степан Журливой возвратились с Колымы с «костяной казной».

Судьба свела Семена Ивановича Дежнева с Ерастовым в последний период его службы. В 1662 году Иван Ерастов отправился, по поручению воеводы, в Москву, сопровождая соболиную казну. В его конвойный отряд был назначен и Дежнев. Несколько позже они встречались во время службы на Чечуйском волоке.

Заметной фигурой был якутский казак Иван Беляна, совершивший три морских плавания, а также подымавшийся по рекам Индигирке, Алазее и Колыме. Об этих плаваниях дает сведения его челобитная 1650 года.

Сын тобольского стрельца, он был поверстан после смерти отца в отцовский стрелецкий оклад, но в 1639 году был переведен в ленские казаки. В 1642 году он ходил на Индигирку сухопутным путем в составе отряда Посника Иванова. Отправляясь в поход, Беляна купил двух коней за пятьдесят рублей. Достигнув Индигирки, Посник Иванов послал Беляну в Олюбенское зимовье на смену казака Кирилла Нифонтова. Собравши здесь ясак, Беляна ходил морем на реку Алазею, впадавшую в Ледовитый океан несколько восточнее индигирского устья. На Алазее произошло столкновение с юкагирами, не хотевшими платить ясак. В столкновении было убито двое русских, все остальные казаки из небольшого отряда получили ранения. Но юкагиры несколько поутихли после того, как Беляна захватил в качестве аманата их князца Манзитина.

Поднявшись по Алазее с шестью товарищами Беляна миновал пояс тундры и достиг тайги. Здесь он поставил зимовье и острожек. Осенью 1643 года юкагиры подходили к стенам острожка с намерением вызволить Манзитина. Беляна вступил с юкагирами в переговоры, призывая их принять русское подданство, и захватил еще двух аманатов, в том числе брата князца. Это заставило юкагиров заплатить ясак и откочевать на Колыму. На Алазее Беляна и его спутники провели около двух лет.

Весной 1645 года казаки построили коч, спустились по реке и морем пришли к устью Колымы и затем в течение двенадцати дней шли вверх по этой реке. Здесь также произошло столкновение с воинственными юкагирами, во время которого Беляна был ранен. На Колыме русские поставили зимовье и острожек. Весной 1646 года к его стенам подошли «многие люди» юкагиры и ворвались в острожек, намереваясь отбить аманатов и разграбить соболиную казну. Нападающих удалось выбить. У русских, при всей их малочисленности, было неоспоримое военное преимущество - огнестрельное оружие, «огненный бой». Но Беляна снова получил ранение, а двое его товарищей были убиты. Пользуясь малочисленностью русских, юкагиры держали острожек в осаде в течение двенадцати дней. Русские страдали от голода и уже не надеялись на спасение. Но спасение неожиданно пришло - подошел отряд русских торговых и промышленных людей, заставивших осаждавших острожек юкагиров рассеяться.

Спустившись по Колыме, Беляна вышел морем обратно к устью Алазеи и поднялся по этой реке к своему старому зимовью. Здесь он собирал с юкагиров ясак.

Сохранились краткие сведения о морском плавании на Колыму и, вероятно, далее на восток якутского сына боярского Василия Власьева и целовальника Кирилла Коткина Из воеводской отписки известно, что в 1650 году они прислали в Якутск «6 костей рыбья зубу», из которых они пять костей купили у «чухоцких мужиков» (то есть у чукчей), а шестую кость нашли на морском берегу на пути к Колыме.

Неоднократно Семен Дежнев встречал на своем пути Юрия (Юшка) Селиверстова. Участник морских плаваний Михаила Стадухина, он в 1651 году обращается к воеводам с челобитной: «…был он на море, и есть-де в то море выпали реки многие - Чухча река, Ковыма река, а за Ковымою рекою есть четыре реки, а от тех рек есть река Нанандара (т. е. Анадырь), да Чондон. А люди по тем рекам живут многие, а языки разные - чукчи, ходынцы, коряки, неняули (т. е. анаулы), а иные роды есть и языки многие. И то иноземцы тебе государю наперед сего не плачивали» ясака.

Селиверстов предлагал свои услуги набрать «охочих промышленных люден» и привести упоминавшиеся выше народы и племена «под государеву руку», чтобы получать с них ежегодно по 50 пудов кости вместо ясачного соболиного сбора в первое время, а в дальнейшем получать в качестве ясака и кость, и пушнину. С разрешения якутских воевод Селиверстов собрал в Якутске отряд из пятнадцати человек. Воевода Францбеков дал ему «государев коч со всей судовой снастью», а также ссудил его деньгами. В июле 1651 года Селиверстов со своим небольшим отрядом отправился «на государеву службу на море, за Ковыму реку, на новые на Анадырь и Чондон». Мореплаватели дошли до устья Колымы, поднялись по ней и ее правому притоку Анюю и далее сухим путем вышли на верхнюю Анадырь. Дальнейшая деятельность отряда Селиверстова на Анадыри переплетается с судьбой дежневского отряда.

Среди казаков, оставивших свой след в истории освоения Восточной Сибири, нельзя не упомянуть и Курбата Иванова, служившего сперва в Тобольске. Его пути будут не раз скрещиваться с путями Семена Дежнева Курбат был участником верхнеленского похода 1640 года пятидесятника Василия Витязева, а затем уже самостоятельно отправился с тремя спутниками до верховьев Куленги, притока верхней Лены. В начале 1641 года Курбат Иванов представил якутскому воеводе чертеж с текстовым пояснением-росписью, содержащим сведения о верхней Лене от впадения в нее Куты до верховьев. Часть сведений была внесена в чертеж. Роспись составлялась отчасти на основе личных наблюдений, а отчасти по опросам местных жителей. Оба документа были отправлены воеводой в Сибирский приказ.

В отличие от многих казаков Курбат Иванов был грамотным. Об этом свидетельствуют его собственноручные подписи под разными документами. Очевидно, среди грамотной части служилых людей он выделялся уровнем грамотности и общим кругозором. Неоднократно Курбат выступал в качестве составителя чертежей различных районов Восточной Сибири. После составления им первого чертежа воевода привлек его к составлению нового, охватывающего на этот раз более обширную территорию - Лену с ее основными притоками: Витимом, Киренгой, Алданом и Вилюем, а также Оленек и путь к Охотскому морю, на побережье которого к тому времени побывал Москвитинов.

В 1642-1643 годах Курбат Иванов осуществил поход с Лены на Байкал, достигнув ленских истоков и перейдя через Байкальский хребет. Он не только побывал на западном берегу озера, но и посетил остров Ольхон. Ленинградский исследователь Б.П. Полевой обнаружил архивные свидетельства того, что этот замечательный первопроходец, вероятно, является составителем еще двух чертежей - верхней Лены с Байкалом, а также Анадыря, где ему довелось сменить Семена Дежнева в качестве государственного приказчика. Все чертежи Курбата Иванова пока не обнаружены, и об их содержании мы ничего не знаем. Но сведения об этом его роде деятельности весьма любопытны. Ведь речь идет о первых пусть еще несовершенных, наивных зачатках сибирской картографии. Возможно, чертежами Курбата пользовался составитель первого чертежа Сибири тобольский воевода Петр Годунов.

Несколько особняком среди этих люден благодаря необычной своей биографии стоит Василий Бугор. Как казачий десятник, он впервые упоминается в челобитной енисейских служилых людей 1637 года, просивших о выдаче жалованья за поход на Ангару. Впоследствии он переходит на службу на Лену и в 1646 году участвует в походе в Братскую землю уже как ленский казак. Вернувшись из этого похода, Бугор участвует в заговоре группы якутских служилых людей. Бросив государеву службу, они составили ватагу гулящих людей и бежали вниз по Лене. Вероятно, это событие было вызвано конфликтом с воеводой Пушкиным и приобретало характер социального протеста против воеводы и его окружения. Среди беглых, кроме Василия Бугра, было два казачьих пятидесятника - Иван Реткин и Шеламко Иванов и еще девятнадцать рядовых казаков. К беглым служилым людям присоединились и некоторые промышленные. Из отписки воеводы В. Пушкина 1648 года узнаем, что заговорщики покинули Якутск, захватив коч, принадлежавший торговому человеку Василию Щукину, и пограбив у промышленных людей хлебные запасы и малые суда.

Спускаясь вниз по Лене, ватага беглых грабила служилых, промышленных и ясачных людей. Повстречав дощаники с казаками, возвращавшимися с Алдана, беглецы обобрали с них паруса и снасти. У ясачных людей они отбирали имущество, коров, рыболовные сети, собак, «чем соболи промышлять». Так что в тех местах, где проходила ватага Бугра, у местных жителей остановился соболиный промысел, и они перестали вносить в казну ясак.

Около Жиган ватага встретила коч Матвея Акинфиева и Тихона Колупаева, казанских торговых людей, плывших с покручениками и товарами. Беглецы забрали судно со всеми товарами и имуществом принадлежавшими как хозяевам, так и их покрученикам и оцененным в сумму более чем в 1200 рублей Так вятага Бугра из группы людей, выражавших социальный протест против несправедливости, превратилась в разбойную ватагу, промышлявшую грабежами.

Из ленского устья Бугор с сообщниками, располагая двумя хорошо снаряженными кочами, с большим запасом съестного и всяких товаров, необходимых для торгового обмена с аборигенами, вышли в океан и на правились на восток.

Реакция Сибирского приказа на отписку воеводы В. Пушкина о случившемся была сравнительно мягкой как будто произошло самое заурядное, обыденное происшествие - «Отписать в якутский острог - будет те казаки вперед объявятся, и про то роспросить и про грабеж всякими сыски сыскать, а по сыску, взятое без прибавки доправя на них, отдати истцам». Мы видим что власти подходили к делу как к обычному случаю ограбления частных лиц казаками. На сам факт бегства с государевой службы внимание не акцентировалось, а лишь предлагалось «роспросить» беглецов, если те объявятся. Очевидно, центральные власти не хотели раздражать суровыми репрессиями служилых людей далекого края, считаясь с суровыми условиями их службы и постоянной нехваткой людей в Якутии.

Василий Бугор проявил себя как смелый полярный мореход, хотя его плавание по Ледовитому океану и закончилось неудачно. Он с отрядом присоединился к экспедиции Стадухина, потом в составе стадухинского отряда пришел сухопутной дорогой на Анадырь. От Стадухина, с которым он, видимо, не поладил, Бугор перешел к Дежневу и нес вместе с ним анадырскую службу уже не как беглый, а служилый человек. О его прежних прегрешениях и разбоях, похоже, власти забыли.

Итак, Михайло Стадухин, Иван Ребров, Елисей Буза, Иван Ерастов, Иван Беляна, Василий Власьев, Юрий Селиверстов, Василий Бугор - вот далеко не полный перечень имен известных землепроходцев, современников и сотоварищей Дежнева, оставивших свои след в утверждении власти Российского государства в Северо-Восточной Сибири. Наряду с этими именами мы вправе еще назвать Посника Иванова, Дмитрия Зыряна, Ивана Рубца, Семена Шелковникова и многих других. Все эти землепроходцы и мореплаватели изведали немало горьких лишений, испытали голод и нужду великую вступали в схватки с воинственными князцами, получали раны тяжкие, мерзли в дальних зимовьях, попадали в морские бури и штормы. Если отбросить одного Василия Бугра, снарядившего свою экспедицию разбойным путем и превратившегося из служилого человека в гулящего, атамана разбойничьей ватаги, все остальные снаряжались и снаряжали экспедиции за свой счет. Снаряжение, как мы видели, было сопряжено с большими расходами. Если служилые люди, отправлявшиеся в поход, и получали при подъеме часть жалованья, то его обычно не хватало, чтобы покрыть все подъемные расходы.

Сохранилось немало выразительных документов - челобитных служилых людей, выдержки из которых мы приводили выше. В них горькие жалобы на трудности и лишения, на вынужденную долговую кабалу, на дороговизну. Все это обычно служило аргументами, чтобы настаивать на выдаче «сполна» недоданных хлебного оклада и денежного жалованья. Воеводы на эти слезные просьбы обычно никак не реагировали, однако пересылали челобитные в Москву, поскольку по традиции они адресовывались на царское имя. До царя они, естественно, не доходили, а оседали в бумагах Сибирского приказа. В большинстве случаев никакой положительной реакции на челобитные со стороны приказных чиновников не следовало. На сохранившихся в архивах челобитных грамотах можно встретить пометы - «чтена в столп» то есть прочитана и приобщена к делу, вот и все

И Дежневу не раз приходилось подавать челобитные в которых он описывал свое бедственное положение и молил выплатить ему то, что полагалось по праву Эти дежневские документы дают наглядное представление о тех трудностях и лишениях, с которыми приходилось постоянно сталкиваться и Семену Ивановичу и его товарищам.

В 1638 году учреждалось самостоятельное воеводство в Якутске с непосредственным подчинением Сибирскому приказу в Москве. Этого требовали интересы управления огромной территории Сибири. Но и новое воеводство оказалось трудноуправляемым из-за обширности своих просторов. Оно охватывало весь ленский бассейн кроме верховьев Лены, Оленек и все земли к востоку от Лены, открытые и еще не открытые. Но приезд первых воевод задерживался. Временно областью продолжал управлять Парфен Ходырев, а после его отстранения - письменный голова Василий Поярков.

Что нам известно о якутской службе Семена Дежнева? Документальные свидетельства на этот счет скудны. Дежнев упоминается среди служилых людей, допрошенных 1 марта 1640 года по делу Ходырева, временно управлявшего Якутским острогом, но к тому времени видимо, отстраненного от управления. Обвинения его в различных злоупотреблениях и лихоимстве, видимо имели под собой серьезные основания. Злоупотребляя своим служебным положением, Парфен за два года присвоил 3200 соболиных шкурок, составлявших целое состояние. Он занимался незаконной торговлей через подставных лиц - служилых и торговых людей, а также широкими ростовщическими операциями. В роли обвинителей корыстолюбивого администратора выступали Михаил Стадухин и Юрий Селиверстов. По их настоянию в ходыревском доме был произведен дотошный обыск, во время которого были обнаружены огромные запасы пушнины и долговые кабалы (расписки) на сумму 4156 рублей.

Вероятно к этому времени относятся две недатированные челобитные служилых людей Якутска на имя царя Михаила Федоровича об отпуске их на службу в якутские волости. В первой из них речь идет о Яульской волости, во второй - Нюриптетской. В числе многих казачьих десятников и рядовых казаков, от имени которых подавались обе челобитные, упоминается и Семейка Дежнев Примечательно, что обе челобитные заканчиваются припиской: «К сей челобитной поп Федорише Андреев вместо служилых и промышленных людей, кои в грамоте не умеют, по их велению руку приложил». Далее упоминаются персонально грамотные лица, которые оказались в состоянии сами поставить свои подписи. Среди их имен Семена Дежнева нет. Он упомянут в общей массе казаков, от имени которых приложил руку - поп Федорище. Перед нами явное свидетельство неграмотности Дежнева, свидетельство документальное. До конца дней своих он так и не овладел грамотой. Под всеми его последующими документами подписывался за него кто-либо из грамотеев.

Но неграмотность не суть отсутствие недюжинного ума, пытливости, любознательности, острой наблюдательности. Не об этих ли качествах свидетельствуют отписки, донесения, челобитные, писавшиеся безвестным грамотеем под диктовку Семена Ивановича.

В середине 1640 года Семен Дежнев был командирован на Татту и Амгу, левые притоки Алдана, замирить непокорных батурусских якутов. В этой местности, расположенной к югу от Якутска, давно уже промышляли грабежами Каптагайка и Немнячек Очеевы, располагавшие вооруженными отрядами зависимых от них людей. Они нападали на мирных ясачных якутов, грабили у них скот, другое имущество. Однажды разбойные братья угнали пятьдесят голов скота. Когда якуты подвергнувшиеся ограблению, попытались было вступить с грабителями в мирные переговоры, чтобы убедить их вернуть скот, братья и их люди подвергли избиению ясачных людей и отняли у них коней, копья и луки со стрелами. Обиженные пожаловались якутским властям. В ответ на жалобу и были направлены Семен Дежнев с двумя казаками Львом Губарем и Богданом Сорокоумовым.

Отыскали ли они Каптагайку и его брата и вернули похищенный скот пострадавшим, нам неизвестно. Сам Дежнев нигде об этом не упоминает, считая видимо, поход на Амгу и Татту заурядным и обычным для него делом. Не сохранилось и других каких-либо документов об этом походе. Надо полагать, что если бы произошло серьезное военное столкновение, оно привлекло бы внимание властей и нашло бы отражение в документах. Дежнев следовал инструкции атамана Осипа Галкина, наказывавшего действовать «без порчи, без драки» и лишь в самом крайнем случае применять силу. Видимо, столкновения удалось избежать, действуя мирными средствами увещевания, проявляя к якутам дружелюбие и такт. Быстрое возвращение Дежнева в Якутск (в начале сентября 1640 года) свидетельствовало, казалось бы, об успешном завершении его миссии.

Среди документов Якутской приказной избы за 1640 год сохранилось еще несколько упоминаний имени Семена Ивановича Дежнева. 29 февраля в книге таможенного сбора порублевых и пошерстных пошлин с продажи скота по Якутскому острогу сделана запись о том, что Дежнев продал коня тазовскому служилому человеку Гришке Васильеву Киселю за пятнадцать рублей. «С продавца взято порублевые пошлины, 5 алтын, с рубля по 2 деньги, а с купца пошерстного взято алтын…»

Из записи в книге выдачи денежного жалованья и боеприпасов служилым людям мы узнаем, что в октябре 1640 года, очевидно, после возвращения с Амги, Дежневу были выданы два рубля с полтиной, сумма, составлявшая половину его оклада к прежней его доле, а также полный оклад в пять рублей за текущий год и еще половина оклада за будущий 1641 год.

Осенью 1640 года Дежневу пришлось выполнять второе, более ответственное самостоятельное поручение - ходить на мятежного князца Сахея. Еще летом жители центральной Якутии, недовольные ясачным обложением, осадили Якутский острог. Осада оказалась безуспешной, и в конце концов князцы заключили мирное соглашение с русскими властями и согласились платить ясак. Однако несколько князцов-тойонов кангаласского рода и в их чисте Сахей Отнаков отвергли соглашение. Парфен Ходырёв тогдашний управляющий острогом послал двух казаков - Федота Шиврина и Ефрима Зипунка для сбора ясака с непокорного Сахея и его рода. Воинсвенный князец напал на сборщиков ясака и убил их, откочевав со всем родом в дальние земли Оргутскую волость на среднем Вилюе. Против Сахея был выслан отряд служилого человека Ивана Метленка. Но якуты сумели заманить отряд в засаду и нанести ему тяжелые потери. Сам Метленк был убит сыном Сахея Тоглыткой. Вот тогда-то якутские власти и послали для умиротворения непокорного тойона и ясачного обложения его рода Семена Дежнева.

Перед ним встала сложная задача смирить Сахея, но не руководствоваться чувством мести и избегать кровопролития. Сборщики ясака допускали немало злоупотреблений и жестокостей и нередко сами провоцировали якутов на оказание сопротивления. По-видимому, Дежнев стремился лишь припугнуть Сахея, но больше действовал словесным воздействием, стараясь наладить с ним добрые отношения и его от «государевой милости не отогнать».

Подробности похода Дежнева в Оргутскую волость нам, к сожалению, неизвестны. Не знаем мы и что заставило Сахея смириться. Но сложное поручение было выполнено Дежневым успешно Его отряд возвратился в Якутск, не понеся ни малейших потерь. Дежнев проявил себя как терпеливый и гибкий политик, не только замирившись с Сахеем, но и взыскав ясак спална и с самого князца, и его детей и членов его рода. Весь этот взысканный с Сахеева рода ясак составил 3 сорока 20 (то есть 140) соболей.

7. НА ЯНЕ

Успешное выполнение Дехневым первых самостоятельных поручений заставило обратить на него внимание. И на Амге и Татте, и Оргутской волости он проявил себя не только исполнительным и расторопным казаком, но и осторожным гибким политиком предпочитавшим доброе слово и увещание силе оружия. Как показал опыт, эти его качества позволяли легче достичь взаимопонимания и доверия с аборигенами. Они оказывались более эффективным и действенным оружием, чем казацкая сабля или «огненный бой»

В конце 1640 года письменный голова Василий Поярков, продолжавший управлять Якутским острогом после отстранения Парфена Ходырева, набирал два отряда для сбора ясака на Яне и Индигирке, недавно открытых реках. Яну русские знали уже за восемь лет до этого. Мы видели, что честь первооткрывателя этой реки принадлежала Ивану Реброву. «А преж меня на тех тяжелых службах, на Янге и Собачьей (Яне и Индигирке. - Л.Д.) не был никто, проведал я те дальняя службы», - писал он в своей челобитной.

Еще в начале 30-х годов Ребров с Мангазеи прошел по Нижней Тунгуске и Вилюю на Лену. Перезимовав в Жиганах, Ребров вместе с енисейским служилым человеком Ильей Перфильевым вышли морем на Яну, где захватили в аманаты юкагирских князцов и собирали ясак. По уверению Реброва, янские соболя были лучше всех, которые он видел до тех пор. «На великой реке Лене и в сторонних реках таких добрых соболей нет», - докладывал он. Собранный ясак Перфильев отвез в Енисейск, а Ребров в сопровождении служилых и промышленных людей отправился далее на восток, на Индигирку, «Собачью тож» для «прииску новых землицу».

Вслед за Ребровым на Яну пробрались Елисей Юрьев Буза, казачий десятник, и с ним с десяток казаков и до сорока промышленных людей. Вести о богатствах северных рек Яны и Индигирки доходили до Якутска вместе с партиями ясачной пушнины. Прокопий Кулов Плехан, приплывший от Елисея Бузы, заявил: «с падучих рек в море будет тебе, государь, прибыль в ясачном сборе». Василий Поярков набирал в поход на Яну охотников - не более пятнадцати человек. Охотников набралось немало, и служилых, и промышленных людей, писавших самолично или диктовавших грамотеям челобитные с просьбой отпустить «в новые землицы». Подал челобитную и Семен Дежнев. Челобитчиков манили неизведанные земли, возможность выбиться из постоянной нужды, да и уйти подальше от тяжкой опеки администрации. Хотя Поярков еще не был наделен воеводскими правами и лишь временно управлял острогом, он не раз давал подчиненным почувствовать свою тяжелую руку и крутой характер. В дальних походах можно было вдохнуть полной грудью, почувствовать себя вольной птицей.

Из охотников сформировались два небольших отряда. Во главе их были поставлены Посник Иванов и Дмитрий Михайлов Зырян, Прозвище второго указывало, вероятно, на его происхождение с Печоры, края, заселенного коми-зырянами, и, возможно, и коми-зыряновскую принадлежность. Оба были людьми опытными и предприимчивыми. Их имена неоднократно упоминаются в документах Якутской приказной избы середины XVII века. Отряд Иванова отправлялся на Индигирку, Зыряна - на Яну. В составе зыряновского отряда находился и Дежнев.

В поход казаки снаряжались за собственный счет Дежнев не составил исключения. Ему, как и его товарищам, приходилось покупать на свои деньги лошадей продовольствие, снаряжение, одежду, обувь. За лошадь которая на «Руси» стоила обычно 3-4 рубля, в Якутске приходилось переплачивать по меньшей мере вдесятеро, за лыжи платили два рубля, за нарты рубль, шубный кафтан - три рубля, «шубы одеванные» - четыре рубля. Это были непомерно высокие цены, если вспомнить, что годовой денежный оклад рядового казака достигал всего лишь пяти рублей. За лошадь приходилось потратить несколько годовых окладов. Одного оклада не хватало, чтобы одеться. Как пишет сам Дежнев в своей челобитной 1662 года: «И я, холоп твой, для твоей государевой службы купил две лошади, дал 85 рублев, и платьишко, и обувь и всякий служебный завод, покупаючи в Якутском остроге у торговых и у промышленных людей дорогою ценою: стал подъем мне, холопу твоему, больши сто рублев».

Итак, снаряжение в поход обошлось Дежневу более чем в сто рублей. Вспомним, что за 1640 год он получил денежное жалованье сполна - пять рублей, и в счет жалованья будущего года два рубля с полтиной. Хлебный оклад, «для янской юкагирской службы» был им получен за год вперед - «пять четвертей с осминою муки ржаной, да за крупу и толокно две четверти муки ржаной, да за соль за полтора года дана осмина муки ржаной…».

Возникает вопрос, за счет каких источников мог казак собрать весьма значительную по тому времени сумму, необходимую для подъема? Очевидно, Дежнев, как и его товарищи, располагал собственной пушниной. Отправляясь на Амгу и на Вилюй, он не только собирал государев ясак, но и выменивал у якутов шкурки на пользовавшиеся спросом товары.

А возможно, и сам иногда охотился. Это было общепринято. Пушнину всегда можно было выгодно сбыть торговым людям, обратив ее в деньги. Можно было и расплачиваться с продавцами непосредственно шкурками, приобретая у них снаряжение в дорогу. Пушнина, в первую очередь соболь, имела хождение в качестве денег. Если же своей пушнины не хватало, к услугам казака оказывались заимодавцы - торговые люди и ближайшие к воеводе служилые, промышлявшие ростовщичеством. Ссужая казаков, они рассчитывали, что те рано или поздно возвратятся с богатой добычей и вернут долги с немалыми процентами. По-видимому, Дежнев исчерпал на подъем все свои сбережения и еще наделал долгов.

Яну отделяют от Лены сотни верст горной, почти безлюдной тайги, расстилающейся по склонам и отрогам Верхоянского хребта. Сотни - это еще не тысячи. По местным сибирским понятиям путь от Якутска до Яны не столь уж и далек - каких-нибудь пять недель пути. В Восточной Сибири расстояние исчисляется не верстами, а «днищами» - днями или неделями пути. Неделя пути от Якутска до алданского перевоза по сравнительно обжитой Центрально-Якутской равнине. И еще четыре недели пути по горным тропам, ущельям, перевалам ленско-янского междуречья. Летом здесь не проедешь. Таежные чащобы сменялись топкими болотами, быстрыми речушками, стиснутыми крутыми склонами долин и ущелий, каменистыми осыпями. Да и гнус покоя не дает ни людям, ни лошадям.

Вышли в путь зимой. Зима в Якутии ранняя. В сентябре уже сильные заморозки и первые снегопады. К началу зимы снег плотным слоем застилал землю, а реки и озера сковывало прочным ледяным панцирем. Шли по снежной целине, придерживаясь речного русла, подымаясь по Тумарху, притоку Алдана, вверх до перевала, за которым уже уходила на Север долина Дулгалаха, одного из янских истоков. Ночевали у костра, выставляя дозорных. Не ровен час - медведь-шатун заявится или немирное бродячее племя порешит напасть. Корм лошадям добывали в якутских селениях. У какого же якута не заготовлен с лета добрый зарод сена. Когда кончились селения, тратили запасец своего сена, который везли на нартах. А кончилось оно, положились на выносливость якутских лошаденок, способных от нужды и тальниковые ветки глодать и мох из-под снега, подобно оленям, копать.

Базой отряда стало Верхоянское зимовье, поставленное еще в 1638 году при слиянии рек Дулгалаха и Сартанга, стекающих с Верхоянского хребта и образующих Яну. Река эта протекала по широкой долине. В русле было много островов, заросших тальником, и галечных отмелей, а в пойме встречалось много озер и стариц, изобилующих рыбой, щукой, хариусом, нельмой, налимом. Сейчас все это было покрыто ослепительно чистой снежной толщей, сверкающей в солнечные дни серебри стой белизной. Здесь, по верхней Яне, жили якутские роды, занимавшиеся скотоводством, охотой и рыболовством.

Русских якуты встретили дружелюбно и стали регулярно выплачивать ясак соболями и лисицами. Они нередко подвергались набегам со стороны воинственных кочевых оленеводов, юкагиров и эвенов, обитавших к югу и юго-востоку от верховьев Яны. Поэтому якутские тойоны охотно соглашались на русское подданство, рассчитывая, что русские защитят их от нападений беспокойных соседей.

Ничто не беспокоило так русских в Верхоянском зимовье, как лютые холода. К суровой ленской зиме казаки привыкли, но в верховьях Яны они столкнулись с еще более крепкими морозами. Если не считать Оймякона, полюса холода в нашей стране, Верхоянск заслужил репутацию самого холодного места в Якутии. Здесь речная долина, стиснутая горными массивами, продувается студеными ветрами. В зимние месяцы жалобным стоном трещат деревья, звери прячутся по насиженным норам. Бывает, на лету замерзают птицы. Лишь в избе зимовья тепло у раскаленного камелька.

Но служба есть служба. Осваиваются служилые и в студеном Верхоянске. Привыкают к лютым морозам. Облачаются в теплые дошки оленьего меха, унты, шапки-ушанки, мажут личины салом, чтобы не поморозить, и отправляются по якутским селениям за сбором ясака на лыжах, на нартах. Закуржавелые, седые от инея лошаденки трусят по снежной целине, спрессованной в плотную массу.

Лай собак возвещает о близости селения. Первым делом нужно обогреться с дороги у очага, в теплом балагане, скинув промерзлые дошки. Якуты подносят гостям теплый кумыс, вареное мясо. Завязывается неторопливая беседа. Многие казаки понимают якутскую речь, расспрашивают хозяев, хороша ли ныне охота на соболя, хорош ли мех.

Якуты выносят ясак, извлекая из сундуков и коробов шкурки соболей, лисиц, расхваливают их на все лады. Казаки не верят на слово, придирчиво разглядывают каждую шкурку, проводят ладонью по серебристым ворсинкам, выносят мягкую рухлядь на волю, чтобы разглядеть ее на дневном свету. Остались довольны ясачной казной. Теперь дело за подарками. Якутов одаряют бисером, бусами-одекуем, ножами, медными котелками - «государевыми подарками». А потом идет индивидуальный торг. Казаки вытаскивают из дорожных сум свои собственные припасы, те же самые предметы, а еще слитки металла, из которых умелый якутский кузнец выкует наконечники для стрел, ножи, и выменивают на них ценные шкурки. Обе стороны довольны торгом. Расстаются друзьями. На прощание хозяева одаряют гостей гостинцами - льдинками замороженного коровьего молока.

Выходил Семен Иванович с товарищами и на соболиную охоту, Охотились с собаками, коренастыми пушистыми лайками сибирской породы. Тонким своим чутьем собака отыскала нору под корневищем старой толстоствольной лиственницы и суетливо заметалась Охотник утихомирил собаку, осторожно разгреб снег открывая глубокую дыру, уходящую под корневище и раскинул перед ней сеть. Потом он надрал бересты, высек огнивом огня и воспламенил сухой мох. От мха разгорелась сырая береста, чадившая и дымившая перед входом в соболиную нору. Выкуренный из норы дымом шмыгнул грациозный серебристый зверек, забился в сети. И вот он уже в руках охотника, сдавившего мертвой хваткой тонкую шею соболя. Теперь твоей шкурке, бедняга, суждено красоваться на оторочке кафтана московского боярина, а может быть, и самого царя.

Деятельность ясачных сборщиков на Яне была успешной. Отряд Зыряна собрал здесь восемь сороков двадцать (340) соболей и черно-бурых лисиц. Напромышляли служилые немало пушнины и для себя. Весной 1641 года, вероятно, еще по зимнему пути Дежнев по поручению Дмитрия Зыряна отправился в сопровождении трех казаков с ясачной казной в Якутск. Эта миссия, возложенная на Семена Ивановича, говорит нам о том, что в отряде Зыряна он занимал не рядовое положение, а, возможно, был вторым после начальника лицом. Сам Дмитрий Зырян решил с остальным отрядом идти дальше на восток в поисках новых земель, «где б на которой реке государю прибыль учинить».

О передвижении небольшого отряда русских с грузом пушнины через Верхоянский хребет проведали кочевавшие здесь эвены (ламуты), решившие поживиться богатой добычей. По сообщению самого Дежнева, «сорок ламуцких мужиков, а может и больше», устроили засаду и внезапно атаковали отряд. Но Семен Дежнев проявил достаточную выдержку и военный опыт. Четверо казаков встретили нападавших «огненным боем» и рассеяли их после непродолжительного боя. Метким выстрелом Дежнев свалил предводителя нападавших, «лутшего мужика» Но и сам он был дважды ранен стрелой в левую ногу. Ясачную казну удалось сохранить и доставить в Якутск в целости и сохранности.

Незадолго до возвращения Дежнева на Лену прибыли первые якутские воеводы, стольники Петр Петрович Головин и Матвей Богданович Глебов. Это произошло лишь в начале 1641 года, хотя назначение воевод состоялось в мае 1639 года. Около двух лет добирались воеводы из Москвы до Якутска, не утруждая себя спешкой. Надолго остановились в Тобольске, бражничая с тамошней чиновной верхушкой, запасались здесь казной, припасами, привлекли на службу в Якутск 302 тобольских казака. Потом состоялась продолжительная остановка в Енисейске. Там к ленскому отряду присоединились еще 43 енисейских казака. Последнюю длительную остановку воеводы сделали в Усть-Кутском остроге.

Якутские власти были давно предупреждены о том, что едут стольники со свитой и большим отрядом казаков. Василий Поярков распорядился рубить просторные воеводские палаты и избы для служилых людей, согнав на плотницкие работы всех свободных от службы казаков и даже промышленных людей. Ожидалось большое пополнение, и острог становился тесен. Немощных и увечных заставили засыпать песком колдобины и ямы на дороге, что шла от пристани к воротам острога. Поярков выслал также навстречу воеводам наряд казаков на лодке на расстояние дневного перехода. Строго наказал им - как заметят на Лене приближающийся караван дощаников, пусть спешат незамедлительно к острогу с донесением.

И вот воеводы Петр Головин и Матвей Глебов с дьяком Евфимом Филатовым, с пышной многолюдной свитой, состоявшей из подьячих, лиц духовного звания, детей боярских, казаков, прибыла в Якутск в начале 1641 года. К берегу причаливала длинная вереница людей, стругов, лодок. Воевод встречали торжественно с хлебом-солью, с почетным караулом казаков. Поярков суетился больше всех, чтоб в грязь лицом не ударить. Заставил казаков начистить до блеска пищали, принарядиться, а тех, у кого нет новых кафтанов залатать и почистить старые. Торговые люди приготовили для воевод подарки - лучших соболей и моржовую кость. В стороне от казаков толпились любопытные якуты Им хотелось своими глазами увидеть больших русских тойонов.

Первым вышел на берег Головин в длиннополом кафтане на меху, в высокой боярской шапке. За его спиной как-то потерялись Глебов и Филатов. Хмуро оглядел Головин толпу, строй казаков, острог. В угодливом поклоне склонился перед ним Поярков, охваченный тревожными думами. Будет ли благоволить к нему воевода оставит ли его в прежнем его качестве письменного головы, управителя якутской канцелярии? От воеводской свиты отделился гривастый протопоп и осенил толпу на берегу крестным знамением. Начинался новый период в истории Якутска. Его жители еще не догадывались, с какими для них бедами будет связан этот новый период.

Семен Дежнев и его спутники увидели в Якутске много перемен, много незнакомых лиц. Острог выглядел людным, оживленным. Не хватало изб, чтобы разместить всех служилых людей. На каждом шагу Дежнев улавливал слухи, передаваемые шепотом. Главный-то воевода Петр Головин нравом крут, своенравен, заносчив, жесток, с Матвеем Глебовым, напарником своим, не ладит. С неугодными людьми расправляется лихо - чуть что, и угодил в тюремную избу. При упоминании имени воеводы служилые опасливо крестились.

Не вникая в справедливость этих слухов, Дежнев поспешил сдать привезенную с Яны соболиную казну первым якутским воеводам. Он и его спутники привезли и собственную пушнину, которая была по распоряжению письменного головы Василия Пояркова конфискована в пользу казны. Не чувствуя свое положение прочным, Поярков всячески старался выслужиться перед воеводами и в своем служебном рвении переступал черту законности. Это заставило Дежнева и его товарищей обратиться на имя царя Михаила Федоровича с челобитной. «В нынешнем, государь, во 149-м (1641. - Л.Д.) году мы, холопи твои, на твоей государевой службе на Янге реке для твоего, государева, ясачного збору. И как твой, государев, ясак с якутов собрали, и после твоего, государева, ясаку купили мы, холопи твои, у твоих же, государевых, ясачных якутов соболишек на свой товар. И в нынешнем во 149-м году как мы, холопи твои, пришли в Ленский острог с твоею, государевою, ясачною казною, и у нас, холопей твоих, те наши соболишка письмяной голова Василей Данилов Поярков запечатал… пожалуй нас, холопей твоих, вели, государь, те наша соболишка распечатать и нам отдать долги свои платить, чтобы нам, холопам твоим, в своих долгах, на правеже стояв, в конец не погибнуть и твоей бы царские службы впредь не отбыть…»

На этот раз челобитная возымела свое действие. На ней сохранилась помета - «По сей выписке Ивашке Иванову, Сеньке Дежневу, Гришке Простокише соболи их, для государевы дальние службы и их нужы, и дорогово подъему, соболи выдать и написать в приговор».

Пребывая по возвращении с Яны в Якутске, Дежнев стал невольным свидетелем того, как деспотизм главного воеводы вызвал всеобщий ропот. На Ленском волоке был схвачен с награбленным добром Парфен Ходырев в то самое время, когда туда прибыли воеводы. Головин занялся делом о корыстных злоупотреблениях Парфена, а старожилы Якутска старались выгородить прежнего начальника острога. На этой почве и окружение Головина раскололось на две партии. Учинилась «рознь» даже между главным воеводой и Матвеем Глебовым, на стороне которого оказался и дьяк Евфимий Филатов. Дело дошло до драки в приказной избе. Но это была еще только прелюдия кровавой усобицы, охватившей несколько позже Якутск.

Головин приехал на Лену с широкомасштабными планами. Он задумал осуществить реформу системы ясачного обложения с целью значительного увеличения поборов с местного населения, а для этого провести перепись якутов. Представители якутской администрации и преданные ей тойоны отговаривали воеводу от этого шага, опасаясь, что это вызовет сопротивление якутов. Самоуверенный Головин не пожелал прислушаться к благоразумным советам и приходил в раздражение, встречая противодействие своим планам.

Реакцией местного населения на политику воеводы стало широкое восстание, охватившее многие якутские волости. Восставшие отказывались платить ясак. Они подходили к Якутску и были уже в нескольких верстах от его стен. Это вызвало растерянность Головина, лихорадочно стремившегося переложить ответственность за события на других, «злохитроством своим покрываючи вину свою». Он стал обвинять в случившемся Глебова, Филатова и других, называя их изменниками. Многие лица были схвачены и брошены в тюрьму. Дьяк Евфимий Филатов оказался под домашним арестом, и к его дому был приставлен караул. Вскоре по наговору Головин засадил под арест на его дворе и второго воеводу Матвея Глебова, не отпуская его ни в съезжую избу для вершения дел, ни в церковь. С величайшей жестокостью воевода вел следствие, выбивая показания свидетелей против своих противников и их действительных и мнимых сообщников. Головин обвинил своих противников в том, что «учили де они якутов… служилых людей побивать, и под острог, собрався, притти и пушки в воду побросать и острог зажечь», а также подстрекали ясачных людей не платить никакого ясака, избивать промышленных людей, уходить в отдаленные места. Нелепость этого обвинения была очевидна.

Весть о событиях на Лене дошла до Москвы только в августе 1644 года через енисейского воеводу Аничкова который располагал свидетельствами служилых людей, приезжавших из Якутии. По предписанию московских властен Аничков направил в Якутск сына боярского Ивана Галкина, возглавлявшего первый поход на Лену, для освобождения Глебова и других узников. Головин встретил Галкина враждебно, бранился непотребно, называл его царскую грамоту поддельной, «воровской». В конце концов строптивый воевода вынужден был подчиниться содержавшимся в грамоте распоряжениям. Уступить же Головину пришлось потому, что с приездом Галкина копившееся подспудно возмущение людей против произвола воеводы прорвалось наружу. Служилые люди сами освобождали заключенных и проявляли откровенную ненависть к воеводе. Раздавались недвусмысленные угрозы перебить воеводу и всех его приближенных. Еще долго Головин пытался плести интриги, подстрекая своих сторонников к тому, чтобы не допустить освобожденных из заключения Глебова и Филатова к исполнению служебных обязанностей.

В феврале 1644 года в Якутск были назначены новые воеводы - Василий Пушкин и Кирилл Супонев. Казалось бы, карьере Петра Петровича Головина пришел конец. Слишком много беззаконий натворил он. Слишком много людей, среди которых были лица и далеко не рядовые, пострадало от его произвола. Но царская феодальная администрация оказалась неспособной эффективно бороться с такого рода злоупотреблениями. Она отнеслась к бывшему якутскому воеводе сравнительно мягко. После кратковременной опалы Головин вновь привлекается к службе. Возможно, сыграли свою роль связи с влиятельными вельможами и щедрые взятки. Через шесть месяцев после возвращения из Якутска Головин был уже окольничьим, носителем одного из самых высоких придворных чинов.

Затронули как-либо драматические якутские события Семена Дежнева? Непосредственно как будто бы и не

затронули. События эти разворачивались в то время, когда он пребывал, в дальних походах и в Якутске не находился. Но Дежневу пришлось немало натерпеться от своего начальника по последующему походу Михаилы Стадухина, пользовавшегося расположением всесильного воеводы и поэтому позволявшего себе многое. Об этом речь пойдет впереди.

В период своего кратковременного пребывания в Якутске между янским и последующим, индигирским походами Дежнев был уже женатым человеком. Об этом имеется упоминание в его челобитной относящейся к этому времени. Его первой женой стала якутка Абакаяда Сичю. От этого брака у них был сын Любим. Возможно, Сичю была привезена с Яны, а, возможно происходила из ленских якутов. Никакими данными на этот счет мы не располагаем. Перед уходом мужа в новый поход она была крещена местным священником, приняв православную веру. «Семейки Дежнева жонку крестить», - вывел якутский подьячий своим витиеватым почерком на листе пергамента. Каким православным именем нарекли новокрещеную якутку, мы не знаем.

8. НА ИНДИГИРКЕ

В августе 1641 года Семен Иванович Дежнев получил новое назначение на реку Оймякон, левый приток Индигирки. Не получив на этот раз ни хлебного, ни денежного жалованья, он был вынужден снаряжаться, вновь залезая в долги. «И мы, холопи твои, покупаючи кони дорогою ж ценою и платьишко, и обувь, и всякий служебной подъем стал нам, холопем твоим, по сту по пятидесяти рублев», - жаловался Дежнев в своей челобитыой. Однако расходы не остановили его. Видимо, сам он, наблюдая воеводский произвол и гнетущую обстановку в городе, не хотел засиживаться в Якутске.

Взял ли Дежнев семью, жену и малого сына Любима с собой на Оймякон или оставил на Лене? Документальные свидетельства на этот вопрос ответа не дают. Но есть основания предполагать, что семья оставалась в Якутске. Семен Дежнев надеялся возвратиться из похода через год. Однако его странствия по морю и по суше затянулись на целых два десятилетия. И ни в одном документе, относящемся к этому периоду, мы не встречаем упоминания о его семье. По-видимому, Дежнев располагал в Якутске небольшим хозяйством - коровами, сенокосными угодьями. В одной из челобитных Дежнева содержится просьба к властям разрешить передать его корову с теленком якуту Борогонской волости, некому Мамякаю, с которым у Семена Ивановича были какие-то деловые отношения. Возможно, он выменял у этого якута на корову с теленком что-то, необходимое для похода.

В новый поход Дежнев выступил в составе отряда из шестнадцати человек во главе с Михаилом Стадухиным, ставшим таким образом его непосредственным начальником. На Индигирку можно было попасть через Яну, дорога на которую уже была освоена первопроходцами. Далее шли на восток, вдоль правого янского притока Толстока (Туостаха) и, перевалив через хребет Тас-Каяптах, попадали в бассейн Индигирки, или Собачьей реки. Весь путь от Якутска до конечной цели занимал восемь-девять недель. Существовал и второй путь на Индигирку, минуя Яну. В этом случае подымались по Алдану, затем по его правому притоку Восточной Хандыге, преодолевали хребет Сунтар и выходили на Оймякон. Второй путь был короче, но им пользовались реже. Каким из них шел отряд Стадухина, сказать затруднительно.

Русские уже побывали на Индигирке до стадухинского отряда. В 1636 году сюда проник, двигаясь сушей из Якутска через Алдан и Яну, казачий отряд Посника Иванова. В среднем течении Индигирки казаки поставили Подвишерское зимовье. Низовья этой реки были открыты два года спустя Иваном Ребровым и его спутниками, отделившимися от отряда Перфильева, который нес службу на Яне. Поставив Нижне-Индигирский или Уяндинский острожек, казаки Реброва прожили здесь три года.

Отряду Посника Иванова пришлось столкнуться с нападениями беспокойных юкагиров, которых не сразу удалось объясачить. Выше верхних индигирских порогов - шивер было поставлено Верхнеиндигирское зимовье, получившее впоследствии название Зашиверского, или Зашиверска. Через некоторое время здесь была возведена церковь с шатровой главкой, яркий образчик русской деревянной архитектуры XVII века, напоминающий церковные постройки русского Севера. Давно заброшенная, она постепенно разрушалась и дошла до нашего времени в самом плачевном состоянии. Некоторое время тому назад органами культуры было принято решение зашиверскую церковь разобрать и перенести ее в район Иркутска с целью воссоздания в первоначальном виде в качестве замечательного архитектурного памятника. Он напомнит нам о славных землепроходцах.

Район Оймякона известен как полюс холода. По суровости климатических условий он превосходит даже верховья Яны. Верхняя Индигирка с ее притоками протекает по впадине, прорезающей Оймяконское плоскогорье. В зимнее время здесь накапливается холодная масса воздуха, и температура порой падает до -70°. Суровый климат, студеные пронизывающие ветры, низкая температура делали службу на Оймяконе тяжелой, изнурительной. Местные кочевые племена неохотно заходили сюда. Лишь изредка можно было встретить кочевье алданских якутов или эвенков с Момы и эвенов с верхней Охоты, которые только по случайности могли забрести в это царство стужи и ветров. Поэтому надежды казаков на щедрый ясак, который удалось бы собрать здесь, никак не оправдывались. Более чем скромными были и личные успехи стадухинцев, понадеявшихся на меновую торговлю с якутами и тунгусами.

Служба Дежнева и его товарищей осложнялась и тяжелым деспотическим характером начальника отряда. О Михаиле Стадухине и о его ссорах с Дежневым написано немало. Вряд ли справедливо при его характеристике сгущать темные краски и видеть в нем закоренелого злодея, как это сделали, например, создатели в целом интересного фильма «Семен Дежнев», поставленного Свердловской киностудией. В этом фильме образ Стадухина незаслуженно окарикатурен и предстает перед зрителем чуть ли не наемным убийцей.

Справедливости ради следует еще раз сказать, что и Михаиле Стадухин был незаурядной личностью в славной плеяде русских землепроходцев XVII века, осваивавших просторы Северо-Восточной Сибири. Он внес свой немалый вклад в русские географические открытия в этом крае. Что же касается далеко не безгрешной личности Стадухина, малосимпатичного его характера, он был сыном своего века. Убедительное, на наш взгляд, объяснение социальных причин его нелегкого нрава и его постоянных ссор с казаками дал М.И. Белов. И причины эти заложены отнюдь не в каких-то из ряда вон выходящих задатках злодея.

Стадухин был уроженцем Пинеги, возможно, земляком Дежнева. Если это так, то они могли встречаться еще в дни своей ранней молодости. На Лену Михайло прибыл целым семейным кланом, с двумя братьями Тарасом и Герасимом, а также сыном Яковом. В отличие от Дежнева и подавляющего большинства якутских казаков Стадухин принадлежал к казачьей верхушке и имел прямые связи с торговыми людьми. Вместе с приказчиком купца Василия Федотова Михаилом Гусельниковым они вели крупные торговые операции на северо-востоке Сибири. Так что нелегкий характер Михаилы Стадухина во многом объяснялся его чувством социального превосходства над другими. Отсюда и его непомерная заносчивость, высокомерие.

Связи с богатым купечеством обеспечивали Стадухиным также связи с властями. Михайло пользовался расположением воеводы Петра Головина. Он выезжал встречать его и второго воеводу, Глебова на Ленский волок и там оказал Головину некоторые услуги, а в дальнейшем выступал с наветами против его недругов. Это угодничество Стадухина главный воевода смог оценить. Михайло, как и Василий Поярков, оказался в числе тех немногих людей, которые составляли опору Головина и встречали с его стороны благоволение. «Воевода был неровен в обращении - одним он покровительствовал, других притеснял, - писал М.И. Белов. - Михаил Стадухин, племянник московского купца Василия Гусельникова, пришелся ему по нраву. Влиятельный казак мог ему пригодиться в борьбе с завистниками и врагами». Назначение Стадухина командиром отряда можно объяснить расположением к нему всесильного воеводы, заинтересованного в поддержке со стороны стадухинской семьи. Поддержка влиятельного воеводы убеждала Михайла в возможности действовать безнаказанно, не считаясь с интересами своих подчиненных. Властолюбивый воевода-деспот, благоволивший ему, подавал ему пример своим поведением.

Можно согласиться с оценкой М.И. Белова - «Стадухин принадлежал к казачьей верхушке, тесно связанной с купечеством, а через него и с царскими властями. На этом основании он свысока смотрел на всех своих товарищей. Не случайно, что непримиримыми противниками Стадухина оказались как раз те казаки, которые служили под его началом на Оймяконе и Колыме».

Семья Стадухиных могла считаться по тем временам состоятельной. В Якутских актах, хранящихся в Отделе древних рукописей Института истории СССР, можно найти запись Ленской таможни за 1643 год. Из этой записи явствует что Михаило Стадухин совершил торговую сделку на крупную сумму - 296 рублей 4 алтына. Видимо, эта сделка была далеко не единственной. Дежнев в отличие от Стадухина хотя и занимался меновой торговлей, но никогда не совершал таких крупных сделок и постоянно нуждался в деньгах. Об этом свидетельствуют его слезные челобитные.