Помоги проекту - поделись книгой:
– Да? – заинтересовался я. – Отличная новость.
Тут на тактической карте появились метки, которые быстро приближались. Похоже, бойцы НКВД нашли где-то машину и гнались за мной, свежие следы от танка замаскировать сложно. Так что я поторопился покинуть деревню.
– Ладно, детвора, пора мне, служба ждет. А шлемофоны оставьте себе, это подарки.
Тут чуть ли не драка началась, кому они достанутся, так что, рассмеявшись, я нырнул в танк, его уже освободили, и стал кидать им только что купленные шлемофоны. Точно по количеству голов, после чего заведя движок, поехал вниз по улице. Деревню перерезала небольшая речушка, по колено, дно песчаное, так что, перебравшись на другой берег, погнал дальше, а вот и посадка с самолетом. Подкатил. Пожилой участковый, встав с травы, отряхивал галифе – старший сержант. Я покинул танк, осматривая У-2, и сообщил ему:
– Извините, но мне нужна эта машина.
Взяв его на прицел, заставил отбросить наган, после чего связал и оставил в стороне. Танк отъехал в сторону чтобы мне не мешать, летчик особо не солгал, говоря, что топливо закончилось, но не сообщал, что вытекло оно от пулевых пробоин. Если проще, то обстреляли связника, явно «мессеры» постарались. Так что я достал десяток канистр с авиационным танковым бензином, стал лить в горловину, а как потекло, срезая ветки, делал чопики и забивал в баки. Три раза проверял, капало, но уже не текло, шесть пробоин. Весь бензин перелил в баки, а когда от деревни «полуторка» показалась, что мчалась во весь опор, то мотор уже работал, а я сидел в кабине. Разогнавшись, к счастью, система управления и мотор не пострадали, оторвался от дороги, потрясло, но взлететь можно, и полетел в сторону передовой. Кстати, в кузове грузовичка и летчик был, по шлемофону опознал, который что-то орал и грозил мне кулаком. Там же увидел двух механиков, бочку, инструменты какие-то и тех самых бойцов НКВД. Пересчитал – обнаружил, что четверых нет. Значит, у того склада с медикаментами остались.
Я улетел. Танк немного сопровождал меня, но потом отстал и самоуничтожился, это, чтобы никто не пострадал.
Полет был тяжелым, чопики от тряски выдавливало. Бензин вытекал, приходилось садиться, новые забивать, заправлять и лететь дальше. А это все время. Авиационный танковый бензин к нашим самолетам вполне подходил, в отличие от нежной германской техники. В общем, такое дело – не добрался я до передовой, не успел, прошли данные мне два часа. Вообще, мне кажется, задание невыполнимым было в таких условиях, даже если потраченное на детей время взять, не успел бы, так что когда таймер закончил работу, а я был в воздухе, то пришло сообщение. Открыв, вот что увидел:
Времени мало, но я все равно пошел на посадку. А вообще фронт близко, тыловые подразделения стало видно, автоколонны, что доставляли к передовой все необходимое. Где-то впереди ухали крупнокалиберные орудия, но я до них пока не долетел, значит до передовой тридцать – тридцать пять километров, вряд ли больше. Сел на поле и, пока проверял затычки в баках и заправлялся, размышлял. Что-то мне это все не нравится. Времени поразмыслить хоть немного есть. Вообще, мне такие подставы не нравятся, а то, что это подстава, ясно как день. Не успел бы я за два часа все сделать, значит, модераторам нужно, чтобы я или перестрелял всех в самолете и угнал его сразу, или продул и нарвался на штраф или отработку. Именно эту отработку мне и хотели подсунуть, но что это такое? Если так подумать, могли и раньше подсунуть, все задания для меня как кот в мешке, узнаю после согласия.
Значит, это что-то такое, что к игре не относится и отчего я точно могу отказаться, и на меня можно будет надавить штрафом, а то и выбыванием из игры. М-да, мысли как-то меня не туда уводят. Однако выбираю однозначно штраф, к черту задание. Я, не особо терзаясь сомнениями, отказался от задания и подтвердил, что выбираю штраф за срыв квеста. Почти сразу пришло новое сообщение, которое я не без интереса открыл для изучения. Даже если меня снова на дно кинут, все отобрав, то это будет мое осознанное решение. Я игрок, но играть под дудку модераторов не хочу, что и показал своим решением.
Мигнув, все, что было вокруг, исчезло, и я оказался босой в своем командирском обмундировании, не опоясанный, без головного убора, без всего. Стоял перед столом, за которым сидели трое, причем я отметил, какими они были безмерно уставшими. В помещении витал дух табака, кто-то недавно курил. А за столом, застеленным красной материей, сидели трое: военюрист второго ранга, политработник в звании батальонного комиссара и командир в звании капитана. Если на армейские звания переводить, судить меня будут два майора и капитан.
– Так, кто у нас тут? – пробормотал военюрист, получая папку с личным делом, подозреваю моим.
Пока он с интересом листал несколько листов в деле, там же мои документы скрепкой прикреплены были, я сам с немалым любопытством осматривался, потирая кисти рук. Судя по следам, с них, недавно сняли веревки, что стерли кожу до крови. Стоял я явно не в доме, это амбар какой-то, вон в потолке открытый люк, и оттуда несло запахом прелого сена. В стороне щелями обозначились закрытые ворота, а завели меня, похоже, через открытую калитку в боковой стене, на столе горела керосиновая лампа, что добавляла свет, хотя все равно полутемно было. А судя по перестуку на крыше, снаружи шел ливень, даже не дождь. Да это и так понятно, я был мокрым насквозь. Позади меня стояли двое конвоиров с винтовками на ремне, штыки блестели остриями. Парни тоже были вымокшими, но особо на это не обращали внимания. Ну и последний кадр, политработник в звании младшего политрука, в мокрой плащ-палатке, накинутой на плечи, что видимо, привел меня с конвоем и передавал папку с личным делом военюристу. Скорее всего это особист. Интересно, в чем меня обвиняют? Надеюсь, сейчас узнаю.
– Что это такое? – недовольно спросил военюрист, что тут явно был старшим, у особиста. – Сколько еще вас учить правильно оформлять документы?
Особист явно был опытным, потому промолчал, застыв в ожидании, а председатель трибунала, продолжая изучать документы и с интересом подглядывая на меня, задумчиво пробормотал:
– Шестаков… Шестаков… Что-то знакомое. Капитан, мы с тобой нигде не встречались?
– Да, я тоже где-то эту фамилию слышал, – подтвердил комиссар, силясь вспомнить где.
– Вряд ли, – пожал я плечами. – Я бы запомнил.
– Значит, показалось. Интересное у тебя обвинение.
– Вы бы мне объяснили, товарищ военюрист второго ранга, в чем меня обвиняют. Мне уже самому любопытно. А то попросили пройти, разоружили, руки связали, вон следы на запястьях, закрыли в сарае и потом сюда, к вам привели.
– Ты, сука, акт допроса подписал! – взвился в ярости особист. – Ты подписал признание.
– Что-то я такого не припомню. Никак поддельными делами занимаетесь, а, товарищ младший политрук? Так тут вам не тридцать седьмой, чтобы по оговору сотнями людей под расстрельную статью подводить. Хотя для тех времен вы возрастом не вышли. Брат научил, как дела фабриковать? Сам-то служит или уже шлепнули? Ладно, там по навету, занять место начальства или жилплощадь расширить, писали анонимки и людей пачками расстреливали ни за что. Я-то чем вам не угодил? Меня орденом наградили, а вас нет? Или девушка понравилась, а та мне предпочтение отдает? Или какой трофей, что у меня есть, а вам не подарил, так вас возмутило, что до трибунала дошло? Нет, тогда что?..
– Афанасьев, опять за свое?! – зло прошипел военюрист заметно стушевавшемуся особисту, что злобно поглядывал на меня. – Я тебя предупреждал? Так вот, это дело будет изучать особая комиссия. Слишком много расстрельных приговоров на нашем фронте производится. В штрафбаты мало осужденных уходит. Позже поговорим… Теперь с тобой, капитан…
– Можно изучу? – попросил батальонный комиссар и, забрав мою папку, стал читать ее, пытаясь стряхнуть усталость и сосредоточиться на акте допроса и признании.
– Так вот, о тебе, капитан, – повторил военюрист. – Здоровая наглость – это, конечно, хорошо, однако обвинение на тебе серьезное. Уничтожение немецкого военного госпиталя. Что на это скажешь?
– О как? – усмехнулся я. – А в признании нет, что я младенцами по утрам завтракаю, а каждый вечер мне в постель новую девственницу кладут для утех? Слабо, товарищ младший политрук, слабо. С фантазией у вас не густо. Я надеялся, что ваш полет мысли мне припишет что-то посущественнее.
Однако он сдержался, поиграл скулами и отвернулся, явно строя мысли, как меня наказать. С интересом на него покосившись, военюрист продолжил общение со мной:
– Обвинение, капитан, действительно серьезное. Об этом случае, что произошел меньше суток назад, уже весь фронт наслышан. Найти, кто его уничтожил, не удалось, но там отчетливо видны следы танковых гусениц, причем КВ и «тридцатьчетверок», а в вашем батальоне, несмотря на то, что осталось всего восемь машин, такие танки есть. Тем более именно вы наступали в этом направлении. Ваши танкисты отказались давать показания, но вот ваш заместитель написал признание, что именно вы приказали уничтожить госпиталь.
– И вас ничего не настораживает? Этот зам давно о должности комбата мечтал. Обычный оговор. Воспользовался моментом. Товарищ военюрист, давайте без протокола.
– Хм, – тот переглянулся с другими представителями трибуна и, посоветовавшись с ними, кивнул. – Хорошо.
– То, что я скажу, останется между нами, и, если даже кто-то попытается сообщить, что это я сказал, отвечу, что они больны головой и я такого не говорил. Так вот, немцы наших раненых не жалеют, и стоит отметить, что наши бойцы всегда равняют счет. Немцы наш медсанбат побили, так наши в отместку немецкий. Всегда равняют счет. По тому госпиталю, в чем меня обвиняют, я не помню, мы вообще в другом месте наступали, да и случаев, где немцы недавно наши раненых побили, не припомню. Кстати, мой зам брал пять танков и мой командирский КВ, чтобы выбить из какой-то деревни немцев, уж извините, вылетело из головы название. Вон шишка какая на голове. Возможно, там госпиталь и стоял. В это время я с тремя танками работал по отходящей артиллерии противника.
Ересь я нес страшную, вообще не понимал, где нахожусь, что за часть, кто мои танкисты и что вообще происходит. Ну, кроме того, что я стою перед представителями трибунала. Это не тройка, просто так получилось, что их трое на этом военно-полевом суде. Тут главное – говорить с уверенным видом. А вообще на результаты трибунала мне плевать, все равно сбегу, запрета на это нет. Перейду линию фронта и займусь своими делами, меня вот эти крысиные дела только забавляли. Да, вы не ослышались, я откровенно веселился, попав под суд, и, похоже, военюрист это понял, видимо по глазам, что мне тут все до одного места и мне весело.
Меня отвели в сторону, к воротам, под дождь, к счастью, не выводили, и довольно долго они советовались, причем младший политрук в этом принимал активное участие, тряся какой-то бумажкой. Хм, судя по тому, как тыкал в меня пальцем, он на что-то напирал в моем лице. Почти полчаса я стоял на месте, пытаясь подслушать, но не получалось, шум дождя мешал. Кстати, за воротами, похоже, стояла полевая кухня, дымок доносился и запах приготовленного борща, его ни с чем не спутаешь, еще доносился аромат свежего хлеба. Да так, что, нюхая, я слышал бурчание у себя в животе.
Наконец меня позвали, и тот же военюрист, что был сильно хмурым, стоя зачитал решение военно-полевого суда. Никакого пересмотра дела, похоже, не будет, все уже было решено, еще до того, как меня привели.
– …лишить воинского звания и приговорить гражданина Шестакова, Валентина Егоровича, к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
– Ну, вы и твари, – с усмешкой сообщил я. – Языки не сильно стерли, вылизывая зад этому
– Конвой, вывести приговоренного! – резко приказал военюрист.
– А вы запомните, ответ всегда бывает, – все же я оставил за собой последнее слово.
Меня вывели из сарая и стали вязать руки. Я заметил, что рядом терся военюрист, и он вдруг сообщил:
– Против члена Военного совета фронта я идти не могу. А тут приказ, дело должно быть громким, мы с ранеными не воюем. Чтобы все это поняли.
– А какая разница, кому задницу лизал, язык-то все равно в дерьме, – спокойно ответил я, а он, резко развернувшись, ушел.
Мне связали руки и повели куда-то в сторону, особист и будет командовать расстрельной командой. Вон, какая рожа довольная. Что интересно, мне пришло сообщение с предложением нового задания. Пока без согласия – не знаю какое. Видимо, вернулись к старой схеме. Похоже, опять подстава. Так что я отказался. Сам поработаю, идите к черту с подставами и наградами. Сработал я чисто, продал в магазин веревки, освободив руки, вырубил обоих конвоиров, те и среагировать не успели, купил наган с глушителем, после чего выстрелил в особиста. Тот судорожно пытался достать оружие из кобуры, он замыкал процессию и видел, что происходит. Конвоиры, получив по голове, осели, а он, схлопотав две пули в живот, упал. Подойдя, я похлопал его по щекам. В сознании был, скрежетал зубами. Наклонившись к его уху, я сказал:
– Надеюсь, ты очень болезненно издыхать будешь. Не люблю оставлять долги.
Оставив его валяться на грязной размокшей земле какой-то улицы неизвестной мне деревни, стараясь не повредить босые ноги, я вернулся к ангару. Вырубив часового у входа, что под навесом стоял, только до сапог капли долетали, аккуратно положил, чтобы не грохнул ничем, получилось уложить вверх лицом, и вошел в ангар. Тут была та же тройка трибунала. На столе ополовиненная бутылка водки да закусь. Военюрист, что сидел спиной ко мне, заметив, как его напарники замерли, выпучив на меня глаза, тоже обернулся, а я сообщил на немой вопрос присутствующих, поднимая ствол револьвера, увенчанный глушителем:
– Долги надо отдавать.
Глава 20
Как управляется мир и разгораются войны? Дипломаты лгут журналистам и верят своей же лжи, читая ее в газетах.
«Тридцатьчетверка», ревя дизелем и покачиваясь, шла на тридцати километрах в час по дороге, что вела откуда-то куда-то. Впереди катила ее копия, но с китайскими тактическими знаками. Деревню я покинул четыре часа назад, но дождь и не думал стихать, даже сейчас лил как из ведра. Передовую я проскочил на скорости, наши и немцы постреляли из пулеметов вслед, больше с испугу, и на этом все. Ушел я тоже не тихо, расстрелял из танковых пушек две германские гаубичные батареи, что попались, пока я дорогу искал, и обстреливал тыловые службы, даже детонацию небольшого дивизионного склада боеприпасов случайно вызвал, но сейчас до передовой километров пятнадцать, она удалялась, так что тут тылов фактически нет, и катили танки спокойно. Грязюка страшная, максимальную скорость держу, и двигатели греются. Сверху через люк капает, но главное – удаляюсь. По плану ищу немецкий аэродром, уничтожаю, не забыв прихватить самолет себе, надежда на «шторьх», ну а дальше отдых. Достало все. Ничего не хочу, свалить и отдохнуть, сил поднабраться. Настроение пасмурное.
По поводу представителей трибунала… Кожа в синий цвет у меня не окрасилась. Да и не убивал я никого. Уроды, но свои уроды. Поэтому отправил каждому по подарочку в ногу. Причем в колено, пусть всю жизнь помнят. Может, я и избавил их от военной службы, а тут стопроцентное списание по ранению, однако, если ноги им сохранят, это точно будет напоминанием на всю жизнь. Причем не только им, но и всем, если информация разойдется. Чтобы все знали – неправомерные действия будут наказаны. Меня за какого-то комбата судили. Вот я и перевернул ситуацию, осудил их за подлог и сфабрикованное дело. Хотели громкую историю, так получите. С особистом, может, и жестковато поступил, но ведь явно я у него не первый, так что за загубленные жизни других парней и кинул ответку. За всех нас. Ну и убежал из амбара. Метров сто пробежал к выходу из деревни, у меня на тактической карте ее схема была, как сзади раздались хлопки пистолетных выстрелов, и поднялась тревога. Кто-то из раненых до оружия дотянулся и привлек внимание. Хотя, разоружая их, я отбросил пистолеты и один револьвер подальше, в угол амбара. Ну а дальше добежал до окраины, купил две «тридцатьчетверки» шестого уровня и рванул в сторону передовой. Дальше – знаете. Вот такая история. Купив шлемофон, я также приобрел плащ-палатку, завернувшись в нее, пытался согреться. От моторного отсека тянуло теплом и слегка отработанными газами, но все же просохнуть я не успел.
– Нет, переодеваться надо, – решил я и стал с некоторым трудом снимать с себя все мокрое и липнувшее к телу, пока танки ехали дальше по дороге.
Двигался я больше на ощупь, вокруг ничего не видно, так что вся надежда на тактическую карту. Кстати, впереди мост, скорее даже мостик через небольшую речушку, мои танки должен выдержать, его охраняли, и там готовились к бою, видимо, охрану предупредили о моем появлении. А мост не обойти, мало того, что берега топкие, так река разлилась. Правда в восьми километрах карта отметила брод, не понятно охраняют его или нет, тут поближе подъехать нужно, но главное запасной маршрут, если что, имеется. От немцев станется мост рвануть. Подойдя почти вплотную, танки замерли в ста метрах от моста, они меня не видели, тут видимость метров двадцать, только слышали, а я их видел на тактической карте. Что мне нравилось в прицеливании, я мог связывать карту с прицелами танков, и они, наводясь, стреляли точно. Мне не надо видеть самому все, я потому так ночью и работаю результативно. Я успел раздеться, когда синхронно хлопнули восьмидесятипятимиллиметровые пушки, и осколочные снаряды рванули на противоположном берегу, вынеся больше отделения немцев. Они, не видя меня, повылезали, кутаясь в плащи, прислушивались, остальные попрятались, так что я стал прицельно выбивать противника, попадая в противоположную стенку окопа, отчего снаряды выносили всех. Долговременных сооружений тут не было, по бревенчатому доту с каждой стороны с пулеметами, и все. Я их уже расстрелял и теперь добил охрану. Мостик простенький, но охранял его целый взвод с одной автоматической двуствольной зениткой. Убедившись, что даже подранков нет, там, где были, легли дополнительные снаряды, все шпигуя осколками, экономить мне, как это делают настоящие танкисты, нужды не было, я покатил дальше. Сначала китаец на тот берег перешел, мост выдержал, потом мой, расстреляли опоры моста, отчего тот рухнул, и поехали дальше. Особо я на этот бой не обратил внимания, одно из мгновений войны, я тут о другом хотел вслух поразмыслить.
Я же переодевался, пока пушка моего танка била. Шумовой эффект на меня не производил никакого впечатления, привык, как и к пороховой гари. Гудел вентилятор, вытягивая дым и вонь. А дело в том, что купил чистое нательное, но главное сухое, и стал покупать форму. Вот тут-то и произошли заметные изменения. Форма командирская, но без петлиц и знаков различия. Я, когда форму покупаю, то там все автоматически на месте. Форму я надел, согреваясь, портянки накрутил и сапоги тоже натянул, после этого, застегивая ремень с тяжелой кобурой «кольта», решил проверить свои догадки.
Заказал замену документов, то есть всех, они у меня отсутствовали, и догадки подтвердились. Решение трибунала игра засчитала. Партбилета не было, расстрелянному бойцу он не положен. Из документов мне выдали лишь справку, что я, Шелестов Валентин Егорович, бывший командир отдельного танкового батальона, был разжалован и расстрелян по решению военно-полевого суда Южного фронта, на этом все. Все подписи и печати стояли. Любопытная бумажка. В принципе, особых проблем я не видел. В магазине все те же отделы открыты, ничего не изменилось. Потом стал покупать танки, точнее доставал пять первого уровня, они бесплатные, решил проверить, сколько танков могу держать. Да все так же, семь, как и было. Хотя я тут подумал, если бы военюрист, зачитывая постановление суда, а на самом деле фарса, сообщил: «
– Внимание, идет Шестаков. Тревога, идет Шестаков.
Хорошо знать немецкий, так что, слушая, представлял, как все расползаются в стороны, а тут такое дело, я повернул, вызывая еще пять танков, те же первого уровня, их погоняю, и двинулся прямо по пашне в сторону аэродрома. Поле, танки вязли, но упорно шли, датчики перегрева движков резко подскочили, но все же прошел, поленился объехать по дороге, да и опасался, что там заминировать могли успеть, и выкатился на границу аэродрома. Пушки заработали, выбивая зенитчиков, и с семью танками я выдавливал всех на другой край аэродрома, работая по основной и самой рабочей схеме. Там и закончил дело. Выживших не было. Вернувшись к штабу аэродрома, я накинул плащ-палатку, завернувшись в нее, и, посмотрев на ливень снаружи, решил, что плащ не спасет, разделся донага, купил резиновые сапоги, сверху уже плащ-палатку, выбрался и стал убирать все трофеи в магазин, пополняя свой счет. На аэродроме оказалось три «шторьха», один явно разведчик или корректировщик, если по мощной рации судить, другой – связник, а третий в санитарной версии. Все три я и прихватил, закинув хвосты на кормы трех танков первого уровня, привязав их крепко, но так, чтобы не повредить. Топливо заливал в канистры из бензовоза, покупал их в магазине и убирал в салоны. Ну и канистру моторного масла не забыл. А почему с тремя вожусь, так мало ли что в пути произойдет, в запасе другие будут.
Прежде чем покинуть аэродром, я посетил штаб. Снаряд тут рванул от легкого танка, особых повреждений не было, рация разбита, ну и ладно. Я стал собирать карты и документы, перешагивая через трупы, в два портфеля все ушло, закрыл тщательно, чтобы не промокло, добежал до танка и, забравшись на свое место, оно уже промокшее было, разделся и перебрался на место механика-водителя. Тут уже надел свою одежду, сапоги, и, пока танки не спеша месили грязь, двигаясь по полевой дороге, я держался подальше от трасс, то включив освещение в боевом отсеке, положив второй портфель на сиденье стрелка-радиста, изучал документы и карты. Отлично, повезло, тут нашлась свежая карта местоположения всех частей вокруг. Те, что получили до дождя путем воздушной разведки. И главное, я смог определиться, где нахожусь. То, что тут у Союза стоит Южный фронт, я уже понял, раз его представители меня судили, значит, тут и группа армий «Юг» воюет. Карты это подтвердили.
Вторая приятная новость. Судя по моему местоположению, до финского батальона СС было не так и далеко, километрах в сорока от меня стояли. Я изучил рапорты и нашел, что разведчики немцев, наконец, после двух дней воздушных поисков нашли, где встал батальон польских карателей. Они так драпали, когда узнали, что я рядом, что их найти смогли только через четыреста километров, да и то топливо к машинам закончилась и они его найти не смогли. Километров пятьдесят не доехали до Житомира, встали в небольшом селе. А вообще войск СС хватало, тут и боевые, и тыловые, разные специальные подразделения, странно маркированные, я не сразу понимал, что именно такое отмечено. Будет возможность, и их прихвачу.
Изучая трофейные документы, я катил дальше. Много интересного узнал. Прикинул, стоит поляков нагонять или нет? А я не собирался отказываться от квеста по уничтожению этих частей, если даже мне задание отменили. Я не бездушная машина, а сам принимаю решения, что и как делать. Если решил, что всех уничтожу, то так и сделаю. В общем, план такой: двигаюсь к финнам, уничтожаю, после чего ухожу подальше и дожидаюсь, пока погода изменится и подсохнет, чтобы взлететь мог, лечу к полякам. Решаю вопрос с ними и возвращаюсь к Черному морю, тут как раз начало бархатного сезона, – отдохну. Найду дикий пляж, поставлю палатку, оборудую все хорошо для отдыха и жизни и отдохну наконец. А то модераторы своими заданиями все гонят и гонят, а я не стальной стержень, хотя согласен, машины быстрее ломаются, чем люди. Так и я не отпуск беру, а небольшую передышку, нужда в которой подошла к красной черте.
Финнов я уничтожил, сразу как стемнело. Причем тут проблема была в том, что стояли они не вместе. Языка взял, немца из постовых, оказалось, что две роты в селе стоят, карта не лгала, а еще рота дальше в тылу в двенадцати километрах, в деревне расположилась. Так что я побил немцев в селе, вместе с финскими карателями, а потом и до тех доехал. А ведь они убежать пытались, но грузовики застревали. В трех километрах от деревни их нагнал. На своих двоих пробежали немного, такие «лепешки» грязи на обувь набрали, что «издохли» вскоре. Так что пулеметы урожай отличный собрали. Один самолет мне повредили ответным огнем, хотя они в тылу тащились, подальше, чтобы не зацепило, продал в магазин вместе с финскими грузовики и машины тех частей, что в деревне стояли и также от меня драпали.
Ночью дождь прекратился, но сырости было много. Я закончил с этими делами и катил прочь, раздумывая, открыть или нет новое послание от модераторов, которыми они забросали меня, пока я за финским батальоном охотился. Уже пять получил. Проверил, все идентичные. Вот что там было:
Что это за опция – понятия не имею. Баллами меня тоже особо не соблазнишь, я за ночь могу столько же заработать. Если повезет с плотностью войск противника, конечно. Однако, в отличие от других, к предложению о награде было прикреплено краткое пояснение, что это такое. Читая, я чувствовал, как у меня расширяются глаза от удивления. Хочу-у. Пофиг на отдых и поляков, их и пододвинуть по времени можно, меня нашли, чем соблазнить, так что я активировал согласие, и вскоре, через три минуты, пришел файл с пояснением по квесту. Что мне требуется выполнить?
Задача – проникнуть в Германию, освободить из особого концентрационного лагеря Заксенхаузен военнопленного. Старшего лейтенанта Якова Джугашвили. На задание дается пять дней. Отсчет пошел с этой минуты. Почесав затылок и поморщившись, пригладив шишку, что не сошла, хотя я дважды аптечками пользовался, это что же за приклад такой был, после которого аптечки не работают? Я задумался, не скажу, что был недоволен заданием, наоборот, оно мне очень даже понравилось, даже сам о нем думал. Но есть один момент. Я танкист, а не диверсант. Где я и где этот лагерь? Где связь? Там без пехоты делать нечего. И я бы выполнять начал немедленно, если бы не одна проблема. После дождя тут черта с два взлетишь. А теперь по награде. Это что-то с чем-то, если я правильно понял описание. Если, одним словом, – это безразмерный карман, как в фэнтезийных книжках. Было дело, читал. Правда, в данном случае он как раз размер имел, в сто пятьдесят квадратных метров объемом, но главное сам факт наличия. Я задрался каждый раз у немцев тот же самолет угонять, а тут убрал в личный карман – и носишь при себе. Надо – достал. А в принципе, почему и нет? Это тот же магазин, только покупать не нужно, и вызываешь что и когда нужно. Тем более там можно держать именно то, чего в магазине и нет. Авиационное топливо, немецкий «шторьх». По объему таких самолетов туда штук десять уйдет, ну и мелочовка всякая. Легкие мотоциклы, легковые машины, чего я также лишен и постоянно брать у противника нужно. А не всегда требуются танки, где по-тихому проскочить, так что вещь нужная, да и планам моим все соответствует, будем освобождать Якова.
Дождь закончился, однако сырая погода все так же действовала против меня, а найти место для взлета я никак не мог, но мне повезло. Проезжая рядом с железной дорогой, отметил карьер, и там для удобства накатанная дорога из щебени. Вполне ровная. Это по карте, но нужно убедиться лично. Свернув и подъехав, выбравшись наружу, я постоял на корме, вдыхая свежий воздух, выхлоп уже осел, осмотрелся. Подсвечивая фонариком, метров сто прошел, изучая возможную полосу. Не особо ровная, если честно, но самолет взлетит, так что осмотрел обе машины, выбрал санитарную версию, она более свежая, снял с буксировки и запустил двигатель. А пока мотор прогревался, баки полные, занялся вторым самолетом. Просто продал его. После этого купил в магазине немецкую форму, летной не было, выдавали только для танкистов, так что ее и взял, с шевронами танковой дивизии СС «Адольф Гитлер». Буду изображать отпускника после госпиталя. На обер-лейтенанта удостоверение получил, на гауптмана почему-то не выдавали. Видимо, сказывалось решение военно-полевого суда. Звание капитана любого танкиста в ветке страны мне явно недоступно. Да и вообще, Шестаков расстрелян, меня нет, так что я могу спокойно пользоваться документами офицеров любой другой страны. Вот так получается.
Устроившись в кабине, держась под низко висевшими тучами, полетел в сторону Берлина. Среди разных карт, взятых на фронтовом аэродроме, были и крупные, включая земли Германии. Чистые карты, без отметок. Я нашел на карте Берлин, подсчитал, как мне долететь от Воронежа до Берлина; кстати да, Воронеж был в ста километрах за спиной. Так вот, получается, нужно четыре полных заправки. Две у меня уже есть, и буду экономить, мешая с авиационным танковым топливом, должно хватить. Тем более лечу с полной загрузкой, что тоже на расходе сказывается. Да тут много что сказывается, включая встречный ветер, однако если мешать пополам, то хватит. Там от самолета избавляюсь, узнаю, где находится лагерь, в котором сына Сталина держат, подготовлю все к отходу, в лагерь лезть не следует, если нет возможности уйти, а дальше уже буду ориентироваться по освобождению.
И вот, пока летел до первой заправки, прикидывал, как освобождать Якова. Лихой танковый наскок я отмел сразу, пока буду освобождать, его расстреляют, так что без пехоты даже соваться не стоит. Совершить диверсию, проникнув на территорию? Я, конечно, тренировался, кое-что могу, но это не то. Приехать, угнав легковую машину, и внаглую пройти в лагерь, имея отличные документы, купленные в магазине? Идея неплоха, только есть один момент: немцы педанты, если их о моем приезде заранее не предупредили, то прежде чем допустить, созвонятся с начальством, от кого я якобы прибыл, так что тут тоже не все так просто, но именно эта идея мне нравилась больше всего. Нужно подключиться к телефонной линии и сообщить дежурному о моем прибытии, например… М-м-м, кажется, в этом лагере и Степан Бандера содержался, это единственно, что я о нем помнил. Вот и отмечу, что к нему, например, выяснить кое-что по националистам. Этого урода уберу и Якова заодно освобожу. Охранника возьму в качестве языка, ключи при мне будут, и схему камер узнаю, кто где сидит. Дальше выбираемся, достаю танк, и прорываемся, круша все вокруг. А прорываемся к самолету, чтобы уйти воздухом. Вот такой план, но без подготовки его не выполнить, подготовка на мне, что тоже займет время, а его не так и много.
Совершил первую посадку, когда уже светало, причем здесь никакого дождя, похоже, не было, все сухо. Да и туч не было, звезды последние полчаса виднелись. Это не мешало мне совершить посадку и заправить самолет. Как я и планировал, половина авиационный бензин, другая – авиационный танковый. Пустые канистры продал. Нечего ими разбрасываться. Проверил уровень масла, доливать не стал и, вернувшись в кабину, запустив еще теплый мотор, заправка сорок минут заняла, снова поднялся в воздух и на бреющем полетел дальше к Бугу. Там сделав вторую заправку, где задержался на два часа, в стороне какой-то самолет крутился, после этого спокойно Буг и перелетел. Пока я внимания не привлек, самолет небольшой, летел, прижимаясь к деревьям или степной траве, внимательно глядя вперед, на предмет препятствий. Днем лететь было опасно, я это понимал, поэтому, когда пошли густонаселенные районы Польши, то решил переждать и лететь дальше как стемнеет, так оно вернее будет. Нашел удобное место для стоянки, опушку небольшой рощи, рядом городок. Я посмотрел по карте, назывался он Седельце, имелась железная дорога, и, чтобы не терять светлое время суток, я решил побывать там. Может, что узнаю? Сначала я сделал круг, убедившись, что свидетелей нет, после чего снизился. Посадка прошла штатно, закатил самолет под прикрытие деревьев, так как полбака осталось, заправил машину до полного. Накрыл маскировочной сетью, убедился, что маскировка идеальная, и, поправив мундир, получил в магазине документы на выздоравливающего офицера-танкиста. Проверил «вальтер» в кобуре. Сорвав ветку и обломав как стек, помахивая ею, направился к городку. Надеюсь, кто подвезет, до него было километров восемь. Ближе садиться опасно, увидели бы.
До полевой дороги метров восемьсот, но тут рядом к ней вилась тропинка, кто-то натоптал, так что прошел к дороге, и вскоре рядом остановился грузовик. Выглянувший ефрейтор поинтересовался, не заблудился ли я. Сочинив тому сказочку, что ночевал у одной польской красавицы на хуторе и теперь возвращаюсь в Седельце, мол, друг почему-то опаздывает, согласился прокатиться с солдатом. Он меня высадил у центральной площади, тут была гостиница. Грузовик укатил, а я направился в кафе, решив пообедать. Марки у меня были, трофейные, набрал на аэродроме в штабе. Ко мне сразу подскочила официантка и сопроводила к свободному месту, ресторанчик, который я принял за кафе, был полон, но тут за столом сидел только один офицер, причем интендант, если я не напутал. Пока мы обедали, разговорились, он с уважением отнесся к офицеру, тем более фронтовику, о гибели дивизии, в которой я якобы служил, знал, об этой трагедии в газетах писали, пусть наград на кителе не было, но нашивка за ранение имелась. Так общаясь, я помянул, что мой отец, мол, работает в лагере Заксенхаузен, и вот сюрприз, офицер живет неподалеку и многих офицеров знает, тут же начав расспрашивать об отце. Я чуть не спалился. Однако, так как мой отец якобы работает там всего месяц, перевели на новую службу, он не мог его знать, в общем, удалось соскочить. Упускать такого языка не хотелось.
Я закончил обед раньше и уже знал, что интендант поезд ждал, так что, прогулявшись по городку, я приметил легковой автомобиль, обычный «опель», который намывал солдатик. Дальше произошла экспроприация авто, труп водителя сунул в багажник и с шиком подкатил к входу в ресторан, где курил интендант. Предложил в бордель съездить, мол, тут рядом. Девушки – настоящие мастерицы. Успеем до отправки, тем более по легенде я на тот же поезд садился. Мол, автомобиль у знакомых одолжил. Он легко согласился, и мы покинули площадь. На улице я нанес ему ребром ладони удар в горло и, когда он, задыхаясь, клюнул вперед, уже по затылку, вырубая. Приостановившись, связал руки за спиной, разоружил и покатил к выезду из города. Там поста на въезде не было, видел, когда заезжали. Выехав на дорогу, направился в сторону, где оставил самолет. Опрошу языка, заодно время пройдет. Приметив у столба связистов, я только улыбнулся и остановился. Везет так везет, как по заказу. Трое поляков телефонной компании, горели оранжевым, но в данном случае свидетели мне не нужны. Зачистил всех троих, забрал «когти», монтерский пояс, трубку и сумку с инструментами.
Как стемнело, я вылетел в сторону концентрационного лагеря. Где он находился, я теперь знал, недалеко от Берлина, в окрестностях фактически. Внимательно допросил интенданта и за то, что тот честно на все вопросы отвечал, как и обещал, позволил отойти в мир иной безболезненно, выстрелив в голову. Тело ветками забросал и, дожидаясь темноты, машину продал.
Еще две посадки на дозаправку, в салоне только канистра с моторным маслом осталась, едва хватило, но я совершил посадку на краю леса в шести километрах от городка Ораниенбург. Карта показала, что рядом никого, все спят, и стал маскировать машину, спрятав на опушке. До наступления рассвета осталось два часа, так что, поправив форму, я побежал в сторону городка. Там с другой стороны находился небольшой аэродром, как мне и сообщил тот интендант, там я планировал достать топливо. Вообще я не торопился, собираясь очень тщательно подготовиться к побегу. Так как побег должен быть массовым. Оказалось, в лагере было около тридцати тысяч пленных, поэтому стоило бы наделать побольше шума. Значит так, этот день я трачу на горючее. Найти и доставить к самолету. Неподалеку, закупив в магазине, расположу тысяч десять карабинов Маузера, пару сотен МГ-34 и тысячи две пистолет-пулеметов МП. С боеприпасами и гранатами. Оружие немецкое, чтобы проблем с боезапасом не было. Это для освобожденных, куда бежать за оружием – я им сообщу. Желательно одежду или форму им дать. Вот форму и закупил, красноармейцев, гимнастерки и шаровары. Пятнадцать тысяч. Пусть знают, кто им помог, в лагере интернационал и русских не так и много. Сам на танке с Яковом к самолету, и взлетаем. По его похищению… Тут по-другому это не назовешь, то эти сутки подготовка, утром следующего дня поищу, где можно подсоединиться к телефонной линии лагеря, и сообщу дежурному, что вечером должен прибыть офицер из Берлина с особыми полномочиями, его задача пообщаться с одним из заключенных. А там вылетаем в сторону наших. Ну, или их, после «расстрела» мне как-то совсем туда не хочется. Да, пусть импровизация, но я был уверен, что все сработает.
Надо сказать, я был прав, сейчас, сидя в кресле пилота, самолет гудел мотором, ночь вокруг, и пусть, снова в эфире меня поминают, я был расслаблен. Столько часов в напряжении, и вот, лечу обратно, по факту все, что я спланировал, получилось от и до. Даже и рассказывать нечего. И топливо добыл, тупо купил двухсотлитровую бочку у интенданта на аэродроме, тот мне и машину одолжил, пикап, на которой я емкость доставил до самолета. Сказал ему, что я местный и у меня личный самолет, да топливо закончилось, и купил у него. Дальше скатил бочку по доскам, все перелил по канистрам через шланг, убрав в салон, заполнить бак не забыл, и вернул авто. Оружие и форму закупил в магазине и складировал, накрыв маскировочными сетями. Без ящиков, грудой все свалено, включая ремни с подсумками и боеприпасы. Ранцы были из телячьей кожи. Медикаменты немецкие, а вот продовольствия нет, пусть местных грабят. А часов в десять я поднялся на столб и позвонил в лагерь. Прошло все благополучно, мой приезд внесли в журнал учета. Так что добыл авто, пассажиров и водителя я вырубил, используя снотворное, это были гражданские, горели оранжевым, пожалел, тем более они мне помешать не могли. Так на красном «Альфа-Ромео» в идеально сидевшей форме офицера СС, пусть и танкиста, доехал до лагеря, где меня встретили, сопроводили в комнату для разговоров и привели Бандеру. С этим я даже разговаривать не стал, шлепнул из пистолета («вальтер» с глушителем купил сразу перед применением) и направил еще дымящийся ствол на конвоира. Тот руки поднял. Я его связал и жестко допросил. Где содержат Якова, я узнал, одна из камер для особых заключенных. Мне бы уйти Якова освобождать, но я спросил, кого еще тут содержат из важных людей? Он и сообщил – генерал Карбышев меня заинтересовал. Я так и сел, ладно хоть на стул. А генерал тут каким боком оказался? Разве он тут тоже сидел? Для меня это было сюрпризом. Может, пресловутая бабочка, которую я в пыль растоптал, тому виной?
Я забрал ключи, пообещав конвоиру жизнь, смог убедить поработать на меня. В паре мест придется на виду побывать, и гулящий без присмотра офицер привлечет внимание, а вот с местным конвоиром – уже нет. Он честно выполнил наш уговор, знал, что если что, я ему пару пуль в живот вгоню, успею, о чем я его предупредил. А если поможет, деньги получит. Боялся до дорожи, но сопроводил к нужному блоку. Кстати, Бандера тут тоже сидел, и, открывая двери, конвоир провел на второй этаж к шести камерам. Он их открывал, а я стрелял в узников. Всех наповал. Это были националисты украинские, самые известные. А потом он провел и к камере Якова. Эти заключенные не выпускались, только на прогулки в огороженном дворе, так что он был на месте. Яков встал, когда в замке заскрежетал ключ, и внимательно посмотрел на нас, ненависти в его глазах на десятерых хватит. Ухмыльнувшись, в спину толкая в камеру конвоира, я поинтересовался у него на русском:
– Ну что, не надоело отдыхать на заграничном курорте с иностранными красотками? Как насчет вернуться к родным осинам и березкам?
Он недоверчиво посмотрел на меня, а в глазах разгоралась надежда, но все же спросил с твердостью в голосе:
– Вы кто?
– Уже никто, – продолжая ухмыляться, ответил я. – По приговору военно-полевого суда Южного фронта был приговорен к расстрелу за уничтожение немецкого госпиталя. Был капитаном-танкистом, комбат. Бежал до расстрела, отомстив и особисту, и тем, кто приговор вынес. А потом получил задание найти и вывезти тебя. Исполняю. Идем, заодно генерала Карбышева захватим с собой. Насчет него ничего не говорили, но это уже моя инициатива.
Конвоира я заставил выпить снотворного, пообещав, что тот очнется, тот понимал, что мне легко его застрелить, чем поить каким-то средством, вот и выпил. Десять тысяч марок я ему отдал заранее, как и обещал, пока мы шли сюда, он, присев поправить что-то, убрал сверток в небольшую водосточную трубу. Умный. Я запер камеру и спустился на первый этаж. Генерал тут сидел, мы выпустили его, уговорив идти с нами. Якова я уже вооружил двумя «вальтерами» с глушителями и генерала тоже. Мы открыли пару камер, передав ключи узникам, это французы были. Я им рассказал, где оружие складировано в лесу, сообщив, что русские танки уничтожат охрану и завалят часть ограждения, и выдал десяток МП-40 и двадцать карабинов Маузера для начала, с боеприпасами. Так что они начали камеры открывать, вооружаться. А мы вышли из здания, и я достал ИС-7, в который мы шустро заскочили. Как раз люки закрыли, когда завыла сирена. После того, как я оружие из воздуха доставал, на появление танка Яков и Карбышев отреагировали спокойнее. Дальше сидели, пока я вел бой, уничтожая охрану и выпуская на волю узников, даже полтора десятка на броне так и довез до места, где оружие находилось. Остальные тоже сюда спешили, у кого силы на это были. Шли по следам танковых гусениц. Быстро стали там все разбирать, а мы покатили дальше. Самолет в километре стоял. Пришлось часть канистр убрать, продав, по весу не хватало грузоподъемности из-за появления дополнительного пассажира, а уже темнело. Мы выкатили самолет, я запустил мотор, прогревая, и взлетели. С некоторым трудом, все же перегруз был. Я пилотировал, а эти двое сзади жадно насыщались. Купил им котелок вареной картошки с чесноком, заправленной сливочным маслом, хлеба душистого и молока двухлитровый бидон. Надеюсь, не пронесет, а не то садиться придется. Пока не до разговоров было, но чую, скоро придется отвечать на многие вопросы, больно уж они взгляды на меня характерные кидали.
Глава 21
Кадровый офицер – человек, которого мы кормим в мирное время, чтобы в военное время он нас послал на фронт.
Наконец топливо подошло к концу, я присмотрел удобное место и совершил посадку. Пусть ночная дорога, полевая, но рядом опушка рощи и берег довольно большого озера. Мы закатили самолет под деревья, маскировка для ночи не особо нужная, но скорее дань привычки и для самоуспокоения. Мало ли кто по дороге проедет. Закончив, я сообщил спасенным:
– Вот что, товарищи командиры. Метров через сто будет озеро. Там правее песчаный берег, отличный пляж. Держите по бруску мыла, мочалки и полотенца. Заправка самолета у меня минут сорок займет, поэтому можете не торопиться, и чтобы духа в вас лагерного не осталось. Свою одежду бросите там, я вам тут новую выдам. Лучше притопите на дне, чтобы следов не оставить.
Яков с генералом были в полосатых лагерных робах с номерами, и я занялся покупками. Сыну Сталина красноармейскую форму, фурнитуру старшего лейтенанта-артиллериста, сам пришьет и закрепит. Пилотку со звездочкой. Два комплекта исподнего и сапоги яловые, а то у них какие-то боты. Портянки. Не забыл и вещмешки обоим. Не в первый раз оснащал, набор обычный. Бритвенные принадлежности, мыло, еще одно полотенце, сухпай на три дня, армейский плоский котелок с крышкой. Портупеи с ремнями, пистолеты ТТ обоим, подсумки с магазинами для МП-44, как и сами автоматы. Что-то я решил их немецкими автоматами вооружить, пусть изучат и оценят. Якову еще и каску в комплекте. Патронов по пятьсот штук на каждого и по четыре гранаты Ф-1. Генералу форму старшего комсостава, с фуражкой, и фурнитура, которую нужно пришивать. Готовой в магазине не было почему-то. Купил нитки и иголки. Пусть шьют. Да, обоим наручные часы, трехцветные фонарики и бинокли с планшетками. Если уж оснащать до конца, то делать это добротно. Даже блокноты с карандашами купил. Они вернулись, обнаженные, когда я уже начал заправку, указал кому какая куча, нашли фонарики, оделись и, сидя на траве, работали иголкой и ниткой. Генерал, не чинясь, сам пришивал себе фурнитуру. Закончили одновременно со мной. Оружие с интересом изучали, оно им незнакомо, это я про МП-44. Снарядили и приготовили к бою, горловины вещмешков завязали, все убрав внутрь и сложив как им надо. Убрали их внутрь самолета, но я еще не закончил, последняя канистра осталась, так что услышал вопрос:
– Скажи, капитан, а кто ты такой?
Вопрос задал Карбышев. Не оборачиваясь, пролить мимо не хотел, сообщил:
– Я Бог. Просто Бог.
– Шутим?
– Да. Извиняйте, не мог удержаться. Вы такие серьезные. Если проще, то я обладаю магическими способностями. Сын ведуна из русской линии, вот и помогаю нашим. Хотя какое тут наши, взяли и расстреляли меня. Кстати, вот справка о результате работы военно-полевого суда. Можете себе на память оставить.
Они, подсвечивая фонариком, изучили справку, пока я закрывал горловину, продав канистру в магазин. И спрыгнув, отряхивая руки, услышал следующий вопрос:
Поделиться книгой: