Помоги проекту - поделись книгой:
– Разбегайтесь, бандиты. – Учительница Татьяна должна была прочитать им лекцию – заученную отповедь для всех, кто отсиживался после уроков, но сегодня она решила просто довести Адриана тишиной, а Влад и не виноват вовсе был – так, за компанию.
Влад поднялся, закинув рюкзак за плечо, вышел из кабинета. Адриан выждал. Секунду. Две. Три.
– Сука!
Он перевернул парту и вылетел из класса.
– Адриан! Отцу скажу! Все скажу! – снова всколыхнулась учительница Татьяна.
Адриан ее уже не слышал. Его смыло из обветшалых коридоров, он прыгнул в пыль школьного двора, мимо длинного обеденного стола, побежал за забор, в Кварталы. Маленький Король.
– Стой, мразота! – Он выплюнул эти слова Владу в спину, прежде чем успел заткнуться.
Влад не оборачивался, только болезненно ежился, словно выжидая, хватит ли у Адриана совести заговорить. Адриан не умел мириться. Он неловко замер, хотел выдохнуть во Влада всё-всё, но не получалось, и они молчали. Время неохотно ворочалось между ними, и Адриан не решался заговорить первым. Влад все же был виноват. Он не дал Адриану выполоскать очки Варлама в толчке, отжал разваливающиеся стекляшки и вернул задроту. Макс и Бурый все видели, пришлось вломить Владу по морде. Адриан, может, и не хотел, но иначе никак, а извиняться не получалось.
– Пошли. – Влад запросто пропускал мимо ушей оскорбления и упреки Адриана. Если слушать все, что говорят близкие, долго оставаться друзьями не получится, и Влад ждал, когда Адриан перебесится.
Они не разговаривали. Адриан взял вбок, подальше от Влада. Нескладные мальчишки, они шагали по улицам Кварталов, не опуская головы, не пряча под ногами взгляд, как это делало большинство местных детей. Вокруг правой штанины у обоих была повязана красная лента. Лента связывала их со Свитой, с Королем. В первую очередь при нападении срывали цацки, верхнюю одежду, ботинки, а со штанами редко возились, поэтому ленту привязывали к ноге. Впрочем, лента автоматически делала Адриана и Влада неприкосновенными. Дети Свиты. Дети избранных. Дети тех, кто близок к Королю. Неприкосновенность порождала безнаказанность, и, если Влад умел ее дозировать, Адриан в ней тонул. Так было с детства, с тех самых пор, как они научились выползать из-под материнских юбок. Юбка, правда, была одна, мамы Влада.
Адриан казался естественным продолжением облупленных квартальных районов. Сложно представить кого-то более органичного в мире, где границы нравственности стерлись, человеческая жизнь уступала в цене дури или увесистой пушке, а единственное истинное слово давно не было Божьим – оно принадлежало Королю.
Мать Адриана была другой. Она росла в многодетной семье, поэтому с малых лет привыкла жертвовать и быть жертвой ради общего благополучия. Она выхаживала вечно больных братьев и сестер, рыла неглубокие могилки на заднем дворе жилой многоэтажки, когда самые слабенькие не выдерживали. Тела сжигали – практически никто не мог позволить себе место на кладбище, – но мать Адриана старательно притаптывала ямки, надеясь, что никто не обратит на них внимания. Детские трупики напоминали ссохшихся синюшных червяков, и ей не было их жаль, она верила, что смерть – избавление. Мать Адриана была старшей в семье и чувствовала ответственность перед младшими, перед родителями, которые были беспомощными, когда их накрывала ломка, и тоже требовали жалости и внимания. Дети хотели есть, а взрослые хотели дозы, и она старалась, чтобы денег хватало и для тех и для других, добиться чего на заработок поломойки удавалось с трудом, пускай полы она драила во Дворце.
Красота, приобретенная с усилием, была более живучая. Природная красота, воздушная и трепетная, с годами ссыхалась, как изюм. Мать Адриана превратилась в изюм, когда ей только-только исполнилось тридцать. Она перестала распускать длинные мышиные волосики, прикрывала шерстяными свитерами уголки плеч, узловатые локти и плоскую грудь. Ей нечего было предложить мужчинам Кварталов, у которых имела успех кричащая привлекательность. Тем не менее у нее оставалось то, чего большинство женщин (да и не только женщин, вообще людей) в здешних местах были лишены, – катастрофическая потребность оберегать и заботиться. Бульдогу, овчарке из Свиты, нужна была именно такая спутница. После ее смерти Бульдог свободными вечерами протирал ее фотографии в рамках и расставлял их в новом порядке – в зависимости от настроения. Бульдог мало про нее говорил, часто многозначительно молчал, и Адриан быстро понял: Бульдог скучает, он заморозил воспоминания о матери и с тех пор облизывал их, как нетающее мороженое.
В Кварталах выскочить за кого-то из Свиты – большая удача; неприкосновенность и удивительная свобода, регулируемая королевскими указами, были ценной разменной монетой. Овчарки и их семьи составляли крепкий костяк Свиты, ее опору и буфер. Под овчарками ходили охрана и вся обслуга, над ними – ближайшее окружение Короля. Для местных овчарки были про защиту и достаток. Этого мать Адриана и хотела.
Она правда мечтала о такой жизни – безопасной и сытой, но, когда та наступила, оказалась к ней не готова. Привычка и стремление жертвовать были сильнее. Мать Адриана так и не приучилась к еде, которую готовили во Дворце, и постоянно тайком таскалась в «Жгучий котик», набирала острого мяса и крысохрустиков, и после от нее сильно пахло специями, а Бульдог делал вид, что не замечает. Она не носила одежду от Паучихи, сшитую по индивидуальным меркам, не любила сидеть за общим ужином и никогда не трогала пышки от мамы Влада. Бульдог привел мать Адриана во Дворец, как та и хотела, но она не торопилась в нем обживаться. Такое непоследовательное упрямство досталось и ее сыну, и Бульдог то и дело вылавливал материнские черты в выходках Адриана.
Ей удалось принести еще одну жертву, самую значимую. Девять месяцев мать Адриана мучилась, беременная. Ей снились мертвые дети, слишком много она успела их перехоронить. Однажды Бульдог нашел ее на заднем дворе Дворца – перепачканную грязью и с огромной лопатой. Она вырыла маленькую могилку и тихонечко сидела рядом. Да, она считала смерть избавлением, и, если оно ждало ее собственного ребенка, мать Адриана хотела подготовиться. Потом родился Адриан, маленький и крепкий, его мать наконец-то вздохнула с облегчением и умерла.
С тех пор Бульдог заботился о сыне изо всех сил, но разве угонишься за малолетним пацаном, которому ни выговоры, ни трепка не прибавляли благоразумия. Адриану любые неприятности что с гуся вода, наверное, поэтому он раз за разом дорывался до мест, где быть ему совсем не положено.
Бз-з-з-з-з-з… Адриан сдул со лба обвисшую челку, бурчание тату-машинки лезло в уши. Он огляделся. Целая куча людей – черно-зеленых, с яркими вспышками цвета. Красный. Желтый. Адриан улыбнулся. Эти люди заполнили свои тела посланиями, зашифровали на коже мечты, обещания – не миру, самим себе.
Тату-салон «Грызло» был самым крутым в Кварталах, здесь забивались Свита и всякие богатеи, которые все-таки решались на звезду где-нибудь на видном месте. Адриан всегда с завистью поглядывал на «Грызло» с его закрашенными эскизами окнами, тяжелыми черными шторами. Зачем Влад притащил их сюда – непонятно. Клык и Бульдог в это время еще наверняка во Дворце или на выездах, но таскаться по излюбленным местечкам отцов вот так запросто – так себе затея. Ошиваться в «Грызле» одним мальчикам не разрешали – но вот они, топчут запыленными берцами порог.
– Болит? – Адриан дотянулся до Влада, тот увернулся, весь сжался – то ли от боли, то ли от недовольства.
Адриан уже потух как спичка, бешенство схлынуло и растворилось в воздухе. Ему было капельку стыдно, а Влад еще долго будет приходить в себя, ему требовалось время, чтобы оттаять, – настоящая льдинка. Вот и сейчас он по-прежнему не смотрел на Адриана: зацепил пальцами поврежденную руку, застыл на одном месте. Еще несколько дней он будет с каменным лицом сидеть в классе, возвращаться во Дворец один.
– Да здравствует Король! – вразнобой закряхтели посетители салона, машины бз-з-з-зыкнули еще немного и затихли.
Кто-то молчал заинтересованно, а кто-то – через силу, необходимость выказывать знаки уважения малолеткам застревала крысиной косточкой поперек горла. Буч придумал это дурацкое правило, Королем он все-таки был претупейшим. Буч пришел к власти, зарезав Саву, предыдущего Короля, за игрой в карты, но об этом сначала узнали во Дворце, до местных донесли позже. Только наутро Буч подвесил труп Савы перед Дворцом и даже речь не толкнул. Волнения быстро улеглись. Адриану не нравилось, что всех членов Свиты с тех пор приветствовали фразой «Да здравствует Король!» якобы из уважения. Многие цедили ее сквозь зубы, а в глазах – тихое презрение, но Буч воцарился из Свиты, и никто не поднимал шум.
– Чё хотели-то?
Варвара Воронская, хозяйка и бессменная управляющая «Грызла», сидела за большим столом посреди салона. Кожа – белый лист, без единой татуировки, лицо – вырезанное тупым ножом, шероховатое и неровное. Адриан не мог смотреть на нее слишком долго, хотелось отвести взгляд. И все же, Адриан знал, что именно Варвара однажды набьет ему на предплечье терновый венок. Иначе быть не могло.
Варвара поправила круглые очки на носу и улыбнулась практически искренне.
– Нужны татухи. – Влад вдруг вытянулся, распрямился, стал больше в два раза. Адриан покосился на него.
Варвара выждала минуту-другую, разглядывая Влада, то и дело цепляясь глазами за его правую штанину с красной лентой. Адриан раздраженно вздохнул. Влада и хозяйка «Грызла» ни капельки не смущала, и даже ее шероховатое и неровное лицо было Владу по силам.
– Маловаты вы для татуировок, – заметила Варвара, но подозвала одного из мастеров и указала на мальчиков.
Она осторожничала. Дети Свиты – это всегда про риск, столько власти у еще не окрепших умов.
– Это уже нашим решать. – Влад специально ударил на это слово, с усмешкой нажал на «нашим». Вряд ли Варвара ждала, что они явятся с разрешением от родителей, и Влад решил блефовать – показать хозяйке, что Свита в курсе.
Варвара пожала плечами: проблем только прибавится, если щенки растреплют, что к ним в ее тату– салоне отнеслись неправильно. За неправильное отношение можно в лучшем случае лишиться бизнеса, в худшем – жизни. Еще хуже – сдохнуть медленно и мучительно. В Кварталах действовала своя рулетка.
– Ну да… – Варвара кивнула. – Забивайтесь на здоровье. Но не дай Прогресс «ваши» не в курсе этих похождений.
– Не проблема.
– Эй, ты чё, с ума сошел? – влез Адриан.
Обычно Влад цеплялся к нему, тянул назад, пытаясь удержать от очередной неразумности. А сейчас сам подбивал их обоих на серьезное нарушение родительских запретов. Татуха – это важно, но еще важнее, что от трех с половиной родителей им на двоих прилетит невообразимо.
– Просто пошли и сделаем это.
– Нас прибьют.
– Ты чё, зассал, я не врубаюсь? – Влад завелся неожиданно и поспешно, Адриан растерялся, стыд все еще посасывал над желудком, и Адриан колебался, он ненавидел, когда его брали на понт.
– Завали, – буркнул Адриан. Он был бесстрашным, но при этом боялся многих вещей. Страх легко прятать за злостью и вспыльчивостью – так никто и не догадается, что он есть. Влад знал: если нажать посильнее, страх полезет у Адриана соплями из носа.
Даже звук машинки, и тот царапал кожу. Остро пахло спиртом и потом. Варвара усадила их на козырные места, недалеко от своего стола, и внимательно следила за процессом из-под очков в тоненькой золотистой оправе, явно дорогих, явно подаренных благодарным посетителем из Дворца. К некоторым вещам в Кварталах раз и навсегда привязывался почерк Свиты.
Раньше Адриан и Влад часто рисовали вместе. Сначала придумывали историю и выводили на листках черный контур. Животных, которых они видели в фильмах (мама Влада включала проектор и подолгу смотрела, как разные-разные звери жрут друг друга, спариваются и воспитывают малышей, она называла это чудесным кругом жизни, простым и понятным, а люди – люди всё усложняют). Чудовищ, которых мальчики выдумывали на ура. Когда контур устаканивался и обретал форму, они на разные голоса болтали друг с другом. Их персонажи общались, дружили, воевали тоже. Рисование превращалось в целый спектакль, который Влад контролировал со всей строгостью: нельзя пририсовывать рога льву, а чудовищу – можно, он проводил черту между реальностью и фантазией, по этому же принципу он потом выстраивал всю свою жизнь. Они заполняли пустоты контура карандашными огрызками, и их истории тоже обретали краски. Иногда эти истории переползали на них, мальчики цепляли друг друга по-волчьи, боролись, катаясь по комнате, могли целый день не разговаривать, потому что обидно. Они примеряли и животных, и чудовищ на себя, словно пытались стать кем-то другим. Адриан вспомнил об этом, пока Влад усаживался в кресло. Теперь контуры краски впитаются в их кожу, это уже насовсем.
– Вот здесь. – Влад задрал здоровой рукой футболку и выставил заборчик ребер. – Спалят не так быстро, – пояснил он Адриану.
У Влада была тонкая кожа. Он моментально обгорал на солнце, все синяки подсвечивали его тело буро– синими разводами. Кости ребер проступали так явно, будто там не было кожи совсем. Влад молча дергался, пока машинка вгрызалась ему в бок, не смея даже пискнуть. Адриан сидел на табуретке, ждал, когда и его покусанные ребра будут гореть, обмотанные пленкой. Татуировщик выводил две скрещенные кости. Влад сам придумал эскиз, татуировщик нахмурился, но спорить не стал.
Тогда между ними натянулась ниточка – ниточка из чернил и костей. Влад и Адриан тащились обратно во Дворец с заклеенными под футболками ребрами. Рыжеватое небо опустилось и смешалось с пылью, летящей из-под берцев. Из бара «В морду» на мальчиков вывалилась парочка веселых пассажиров, и Адриан едва успел отскочить в сторону. Официантка Элечка стояла в дверях, уперев руки в бока.
– Надоели, лапочки, все надоели! Башляйте, а не штаны просиживайте! – выкрикнула Элечка.
Кварталы весело галдели, вечерело, Адриан устал. Они с Владом шли рядом, почти стукаясь руками и все равно не глядя друг на друга.
– И зачем мы это сделали? – выпалил Адриан.
Улица начала растягиваться, и вот они вышли на дворцовую площадь. В окнах Дворца почти везде горел свет, и решетчатые окна отбрасывали красивые узоры на брусчатку, вечерний Дворец накидывал на себя тени. Адриан разглядывал овчарок, стоящих у резных дверей, машинально выискивая фигуры Бульдога или Клыка, высокую лестницу, ведущую к центральному входу, что угодно, но не Влада. Он и без этого знал, что тот улыбается.
– Просто так.
ИЗ ЛЕТОПИСИ КВАРТАЛОВ
Мотор Гончаров правил Кварталами с *088 по *089 пака Марфа Лопухина его крысам не скормила. Загадачная женщина была Марфа. Когда захватывают трон обычно мочат по системе а она Мотора засунула в ящик напустила туда крыс и закалотила гвоздями. Гаварят крысы его несколько дней жрали пока Марфе не надаели визги. Хер пробей Моторины или крысячьи.
В любом случае интересный тип был этот Мотор. Он Каролем прохадил всего годок. Савсем не успел ни поправить ни пожить зато это евойное нововедение до сих пор в Кварталах живет и працветает. О как можна оказывается сдохнуть в ящике с крысами а по факту заработать жизнь вечную. А старый Лука с летописями возится.
Я отвлекся.
И приказал Мотор Гончаров закрипить за татухами значение священое. У нас же тут народ суеверный. Местные друг другу харошего дня не желают и на ночь отраву для крыс на кухне не оставляют шоб крысы их не прокляли. Гаварят крысы что мрут от отравы могут на челавека наговор наслать. Так вот. Татухи эта про тож самое. Многа кто в Кварталах с татухой ходит потому что татухи как талисманы или абереги. У меня перо орла на жопе не просто так а по причине. Сила и мужество у меня в подкорку записались.
Короче чем больше на теле человека татух тем больше в нем смысла и внутренних горестей. Мучит его чего– то. У нас есть с ног до головы забитые. И мне жаль этих человеков потому что тяжело жить с таким грузом. Они вгоняют под кожу иголки и вбивают смысл. Боль под кожу смекаете. Мысли чуства. Такая история. У нас даже шутят мол если труп на улице найдешь по татухам можна всю жизнь его пересказать. Всю можна да. Нынче ток Варвара Воронская хозяйка «Грызла» без единай татухи ходит. Ей можна. Она эти смыслы и без рисунка впитала она главная их укратительница. Ей можна.
Собсна Мотор шо хотел. Он хотел шоб некатарые татухи были не просто как знаки или шифры но как опазнавательные метки. Поняли да? У Мотора то на всю грудь вот такенный терновый венок был. И с тех пор терновые венки бьют себе ток Короли. Если какая шавка еще нахерачит терновый венок и узнают – прибьют ваще без базаров. Причем казнь должна быть гадливейшей. Мотор еще утвердил татуху Короны для членов Свиты. Но тока он решал кому можна а кому не можна ее бить.
Так короч и зарадилась традиция.
Марфа Лопухина кстати решила поржать немнога над нововедением Мотора. Она его не отминила но приказала всем в Свите набить татухи костей и сделала эту татуху очень филасофской. Людей запутала хотела постебаться. А она возьми да и приживись. Так вот кости это про время. Да трупы сейчас сжигают потому что харанить дорога. Только Королей и Свиту закапывают. Меня может тоже закапают. Надеюсь на это. Но если труп закапать то кости долго в земле лежать будут. И татуха костей значит что время над вами власти не имеет. Еще до того как вся эта упопея с душами началась считали что душа в костях живет. Не все считали но кто-то. Вот вам и вместилище души. Гаварят Марфа поэтому себе ее и набила на лопатках шоб даже время после смерти ее к рукам не прибрало. Шо за женщина.
Так вобщем потихоньку и стали Кароли друг за дружкой вводить новые смысла для татух. Звезду как признак богатства и зажиточности ввел для торгашей и вот этих всех прочих Кароль Дмитрий Теребкин шо правил через два Кароля после Марфы с *097 по *099. Перстни утвердил Кароль Арсений Попов в *103 каторый обожал бои и хотел своих помечать шоб случайна не казнить.
Эта к тому все што каждый Кароль посвоему важен. Мотор Гончаров всего за год палажил начало традиции которая до сих пор Кварталы движет. Эта традиция позваляет читать людей. О как. История в Кварталах пишется каждый день. Помаленьку. Каждый Кароль приходит и старый Лука думает эх шо будет.
Нарядный зал, обернувшийся, как шалью, большими окнами без штор, мог бы завязнуть в свете, если бы солнце хоть изредка сюда заглядывало. Вместо этого окна хмуро пялили стекла на подвесную люстру и кровать с балдахином. Отсюда только что закончили вывозить вещи Буча, и комната осталась пустой и растерянной. Новые Короли основательно переделывали свое жилище. Они надеялись выскоблить, выкинуть, закрасить и отодрать все напоминавшее о том, что их предшественник вообще существовал. Они подвешивали за ноги труп соперника у входа во Дворец – демонстративно, первый властный жест, – но в собственных комнатах не перенесли бы и забытого носка, тени чужой жизни. Как и все жители Кварталов, Короли верили, что вещи покойника подрежут и здоровье, и время, отведенное у власти. А так как Короли взаправду часто умирали, осторожность не казалась излишней.
Весь верхний этаж Дворца принадлежал Королю, принадлежал Адриану. Он стоял, разглаживая ботинком ворсистый ковер, осматривался и не решался вздохнуть полной грудью. Сделать глубокий вдох и выдох. Ощутить наконец-то: он смог. Мать гордилась бы. Адриан не помнил ее, вернее, не знал совсем, и все равно она бы точно гордилась. Мать Адриана, привыкшая хоронить младенцев, оторвала его от себя, отдала себя всю – на смерть, потому что не сомневалась, что Адриан сможет. Она верила. Влад тоже верил.
Адриан подошел к окну, всмотрелся в людей на ступеньках у входа и не заметил белоснежной макушки. Он до сих пор оглядывался на двери, ловил чужие силуэты на улицах и оборачивался в сторону стройки. Адриан понимал, что Влад не придет. Он есть – где-то в Кварталах, на ринге, но не за спиной Адриана. Адриан машинально потер пальцами ребра, где под джинсовкой темнели скрещенные кости. Он привык, что Влад рядом. Они срослись не только костями, еще кожей, внутренностями, и Адриан чувствовал себя выпотрошенным. Когда дохлый Буч завалился в пыль стройки и растекся по полу лужей крови, Адриан мельком подумал:
Он давно уже ощущал себя подтекающей кучкой дерьма. Кучкой дерьма, которая поселилась на верхнем этаже Дворца. Адриан ухмыльнулся. Плевать. Ему больше не нужно было цепляться за друга. Ему больше вообще никто не нужен.
– Ты идешь? – Данте стоял у входа в комнату, спрятав руки за спину. Жест покорности и уважения в Свите.
Адриан удивился, но ему понравилось.
– Ты серьезно?
– Ты Король, малой.
Кажется, Данте на самом деле радовался их победе. Он выглядел довольным, и у Адриана сердце запрыгало, внутри приятно потеплело, и Влада вымыло из мыслей.
– Ага, погнали. – Адриан пихнул Данте в плечо, когда пронесся мимо и побежал к лестнице.
Данте по привычке едва не отвесил новому Королю затрещину вдогонку. Наверное, они еще долго будут от этого избавляться – от оплеух и подначиваний, крысиных какашек, которые Адриан подбрасывал Данте в кофе. Адриан думал, между ним и Данте все так и останется прежним, но, когда Буч громыхнул о землю стройки, он понял: не выйдет. Каждый шажок к короне неизбежно менял его, и Адриан смирился, что за плечами придется оставить не только Влада, трех с половиной родителей, но и себя прежнего. Адриан залез жопой на перила и покатился вниз. Да, такого Короля Кварталы еще не видели.
Усиленную охрану у Дворца держали всю инаугурацию и еще неделю после. Иногда местные почти не психовали, иногда уличные стычки и набеги на Дворец затягивались. Адриану вроде как повезло, потому что никто не торопился всадить ему пулю промеж глаз. Все в Кварталах просто не поняли, как такое могло произойти. Совсем сосунок. Неугомонный засранец. Публика затихла и выжидала. Возможно, никто и не верил всерьез, что из этого переворота что-то выйдет, но Адриан планировал прилипнуть к трону надолго.
Они сели в автомобиль. Адриан прошелся рукой по мягкой обивке, все здесь пахло ядреной свежестью. Он еще не ездил на машине, ему привычней и понятней было гонять на байках, но статус теперь не просто требовал – обязывал. Машина напоминала целый дом на колесах: можно сесть, можно лечь развалившись. Салон был вытянутый, с одной стороны составлены контейнеры с едой, блок «Кома-Тозы», бокалы (позже Адриан узнает, что хрусталь настоящий), сменная одежда, оружие. Адриан изо всех сил делал вид, что все это скучно, ведь Король не должен удивляться закономерным атрибутам власти, а личный комфорт, конечно, к ним относился. Но когда он тянулся руками к контейнерам, татуировка змеи, обвившаяся вокруг его запястья, подрагивала, благо что гремучка. Адриан обложился коробками с тушенкой. Мясо пахло непривычно – животным, оно было не крысиное, не пропитанное специями и маринадом, чтобы сбить легкую протухлость. Мясо распадалось во рту на кусочки и отдавало теплом, Адриану показалось, он впервые в жизни прикоснулся к корове и она замычала у него в голове. Данте сел напротив. Его ничуть не смущала озабоченность Адриана едой. Едой (настоящей, из продуктов, которые гнали из Окраин в Город) в Кварталах баловали Короля и некоторых из Свиты. Данте лично следил за диетами для избранных, но сам он с детства питался по-городскому, и местные диковинки его даже привлекали – Данте уплетал жареные шкварки за обе щеки. Шкварки готовили из сала – любого, лишь бы удалось раздобыть; особенно жирненькие бока были у королевских мышей. Адриан как ребенок из Свиты тоже ел толково и сытно, практически не по-местному, но такая роскошь, чистое мясо коровы, ему не светила. Один раз они с Владом обокрали дворцовую повариху, за что Бульдог и Клык публично их отметелили, и красные ляхи стыдно горели еще несколько часов.
Адриан запихивал в рот большие куски и боялся, что скоро лезть перестанет. Ему было плевать, что его ждет парочка несварений желудка. Привыкнет.
– Я проверил копию Договора, которую прислали из Города. Все стандартно. Проблем быть не должно.
– Я в курсе.
– Ты читал Договор?
– Данте, я знаю, ты не привык, чтобы хоть кто-то, кроме тебя, шарил в делах, но не держи меня за дебила, – пробубнил Адриан с набитым ртом.
Он только и успевал двигать челюстями и заливать еду «Кома-Тозой», добавляя сладости, корова в его голове извалялась в сахаре. Данте ждал, пока Адриан договорит, а он методично мусолил куски тушенки и нервы Данте. Он жевал долго, кисловатый мясной сок смешивался со слюной.
– Но к Договору поправочка у меня найдется. – Адриан шумно всосал остатки «Кома-Тозы» через трубочку, хорошо, что для него оставили целый блок.
Он точно знал: вот сейчас Данте и треснет, растеряет свое спокойствие из-за того, что Адриан с ним не переговорил, не посоветовался – выдумал какую-то «поправочку».
Сначала Адриан думал, от городской девчонки Данте толку не будет: хамовитая, самодовольная. Оказалось, с Лисой им легко ладить, они друг друга понимали.
«Еще для операций существует особый порядок», – сказала Лиса однажды, когда Адриан вез ее к посту. Данте пришлось срочно сняться – пытались грабануть лавку Паучихи. Лавку отбили, успели вынести только несколько рулонов ткани.
Адриан переспросил: «Особый порядок?»
«Ага. Пересадки проводят в порядке очереди по графику. Но гости со специальным допуском идут сразу после торгов. Я не знаю деталей, точно знаю, что у меня допуск будет».
«Наша важная городская штучка?» – фыркнул Адриан, и Лиса закатила глаза.
Тогда он и решил, что со специальным допуском шансов больше.
– Какая поправочка, Адриан? – Голос Данте выровнялся и чуть стих, как случалось всегда, когда он злился, когда собирался разозлиться.
Адриан не смотрел на Данте, с невозмутимым видом ковыряясь в пакетах. С тушенкой покончено, вязкие волокна застряли в зубах, и Адриан посвистывал, пытаясь достать их языком.
– О порядке проведения операции.
– Сначала обсудим.
– Нифига. Я так-то не обязан докладывать тебе о каждом своем решении. Никому не обязан. Так что потерпи, и узнаешь. Да я же просил положить пышки? Где блядские пышки?!
Мама Влада принесла Адриану целую кастрюлю пышек, как только во Дворце подуспокоилось. Они обнялись и долго простояли так, прижавшись. «Ты можешь носить пышки, как раньше? Раз в неделю или типа того».
Мама Влада потрепала Адриана по щеке: «Хоть каждый день. – Ее глаза были такие же прозрачные, как у Влада, но теплее, не отдающие морозом. – Да здравствует Король». Адриана передернуло, и он стушевался.
Поэтому сейчас он так настойчиво рыскал по машине, пышек нигде не было. Данте вздохнул и запихнул поглубже под сиденье пакет с пышками. Между ними было около полуметра. Данте не мог дотянуться до шеи нового Короля, зато вполне мог проучить его по старинке, со смаком, как делал все эти годы.
Северный пост отличался от других, Адриан никогда не бывал здесь, он прежде видел только западный, и то всего пару раз. На северном была такая же огромная стена, но без ворот. Вместо них – хромированная дверь. Дверь переливалась голограммами с видами Города. Машина на секунду затормозила, затем голограммы вспыхнули зеленым, и ворота отворились.
Поделиться книгой: