Помоги проекту - поделись книгой:
— …и на Севере, когда он был в особом отделе флота, — добавил Сергей, проявляя осведомленность в моем прошлом.
— Вопрос можно? Что лежит в основе выбора именно меня на это дело? С нами ведь едет еще один сотрудник органов?
— Исполнитель должен быть с опытом работы с людьми, в том числе в сложной ситуации. А что касается второго сотрудника вашей группы, то он из оперативно-технической службы.
В течение нескольких последующих дней был разработан план конкретных действий с определенной степенью свободы принятия решений в деталях на месте, то есть в момент общения с объектом нашего интереса. Предполагалось, что в поле нашего зрения на конгрессе появится некий великовозрастный студент Лондонского университета, специалист в области использования новейших методов исследования нефтепродуктов. Мы понимали, что благодаря этому направлению работы он был вхож в любые группы специалистов от нефтепереработки до химии, причем это делалось в интересах английских контрразведчиков, одной из задач которых была попытка вербовки в среде ученых невозвращенцев на родину.
Нужно было сделать так, чтобы он потерял доверие своих хозяев из МИ-5 и его вынуждены были убрать от работы с советскими людьми. В общих чертах я должен был осуществить следующие действия: заинтересовать агента собой, получить от него сведения о возможной работе на какой-либо частной фирме и предать гласности такое предложение со стороны агента, который в угоду контрразведке должен был превысить свои полномочия.
С деталями плана предлагалось сориентироваться на месте.
Сергей показал мне фото, на котором среди троих наших ученых был и «мой подопечный».
— Его звать Дворянов Глеб Петрович. Обычно англичане его зовут Габриель. Его родные — выходцы из России: они потеряли аристократические привилегии во время революции. Глеб ненавидит все советское из-за пропавших дворянских благ. Он наш идейный противник, коварный и жестокий, но в жизни — веселый, гибкий, острый на язык. Прекрасно говорит по-русски, знает нашу историю и литературу. Его конек — мало известный у нас Булгаков…
Дня за три до отъезда план работы с «Дряновым», как он теперь назывался в оперативной переписке, был утвержден у контрразведчиков и моего руководства. Естественно, все должно было проходить в строгой секретности, даже внутри нашей службы для связи мне давали условия в лондонской «точке». Частично для выполнения задания я мог открыться перед Виктором Сергеевичем — главой нашей группы на конгрессе.
Последнее напутствие со стороны Сергея выглядело несколько неожиданным.
— Ну, Максим-Бутаков, — назвал меня Сергей по школьному псевдониму и на «ты», — хочу обратить твое внимание на два важных момента. Первое: я убежден сам и убедил мое начальство доверить тебе это дело — ты разведчик с контрразведывательным опытом. Второе: не проколись, а действуй без кавалерийского наскока, как это бывало в разведшколе в силу твоей запальчивости… Нужно быть уверенным в себе, но без самомнения в свою непогрешимость. А запальчивость может быть только внешней, но контролируемой внутренним холодным огнем рассудка.
И тут Сергей сделал совсем невозможное для его внешне холодной натуры — он привлек меня к себе и на ухо прошептал: «Удачи тебе, моряк…»
Я был растроган и твердо решил «разбиться в лепешку», но не подвести никого: ни Власа, ни контрразведку, ни Сергея, ни самого себя.
В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот именно эти дни пришлись на мое пребывание в этом историческом городе с мирового значения цивилизацией. Меня покорило все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по городу, посещал музеи и картинные галереи — Национальную, в Тауэре и Британский музей. Моей мечтой было увидеть картины мариниста Тернера, и я увидел их в Тейт-геллари.
Мне нравились пабы и таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность — да. Достоинство — да. Немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы — да. Юмор — да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в этой стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковые и пятидесятые годы наша столица еще не стала одним «большим вокзалом» для приезжих.
В эти дни в вестибюле посольства меня встретил мой коллега по разведке, который работал под прикрытием именно по химической тематике.
— Максим, едем в таверну. Есть повод отметить кое-что… И немедленно.
Коллега выглядел типичным англичанином. За внешнее сходство с герцогом Эдинбургским, супругом королевы Елизаветы Второй, коллегу в совколонии звали «Дьюк». Когда он ехал в Лондон, то сменил фамилию: она была на английском языке слишком неблагозвучная, более того, звучала как площадное ругательство. Поэтому в фамилии заменили начальную букву с «Ф» на «Б».
— Давай выпьем пока хотя бы пива за мое новое офицерское звание «капитан», — начал коллега.
Мы чокнулись кружками. У него был светлый «лагер» — «дабл дайоманд», а у меня — густой и темный «тобби».
— Слушай, Дима, но ведь и у меня также есть повод угостить тебя. Этим же приказом, видимо, и мне присвоено очередное звание «капитан-лейтенант».
И мы снова подняли кружки за успех в делах разведки и личной военной карьере.
…Мои взаимоотношения в группе были нормальными, но один день мне запомнился. Старый профессор из нефтяного института обратился ко мне с вопросом:
— Скажите, вы какой факультет заканчивали в нашем институте? И когда?
— Нефтепереработки, профессор…
— Значит, вы диплом готовили на моей кафедре и, конечно, я у вас был консультантом?
— Да, конечно, — чувствуя подвох в вопросе, продолжал я беседу, лихорадочно думая, как выйти из щекотливого положения.
— Но я вас не помню… — глядя мне в глаза, молвил профессор. И развел руками. Старик торжествовал непонятную мне победу в своих домогательствах с вопросами ко мне.
Разговор происходил на улице, когда мы шли от гостиницы к посольству. Нужно было что-то предпринять: ведь моя легенда-биография была связана с учебой в нефтяном институте. О нем я знал кое-что от брата, который учился там в это время. Совпадение моей «учебы» в институте с профессорской консультацией было не в мою пользу. Пришлось играть «ва-банк».
— А я вас помню, профессор. Я ведь начинал учебу в Ленинграде, в горном институте, и только на четвертом курсе перевелся в Москву… Отец помог — он нефтяник.
Сомнительно посмотрев на меня, профессор как будто моим ответом удовлетворился. Но до конца нашего визита в Лондон я нет-нет да и ловил на себе его задумчивые и временами недоуменные взгляды.
Для меня же — это был урок-подсказка, как тщательно нужно готовить легенду-биографию на все возможные случаи жизни.
Программа пребывания в Англии состояла из двух частей и включала не только участие в работе конгресса, но и посещение выставки при нем, а также визиты в учебные заведения и крупные фирмы, ряд которых располагался вне пределов Лондона. Мы побывали на севере Англии в Ньюкасле — городе многих университетов, и вблизи от него на заводе биллингемского отделения крупнейшей химической корпорации «Кемикал индастриз». В самом Лондоне нас особо интересовал Лондонский университет — старейшее учебное заведение страны с отличной базой научных исследований.
Дрянов попал в наше поле зрения на третий день работы конгресса. Сделал он это классически просто и убедительно: наш ученый из АН СССР зачитал свой доклад, а Дрянов подошел к нему с вопросом, слово за слово — они разговорились и оказались у места, где сидела наша группа. Знакомство состоялось. С этого момента Дрянов фактически стал членом нашей группы. Его старенькая автомашина «Остин» стала неотъемлемой частью нашего быта в вопросе посещений памятных мест и магазинов, тем более что часть моих коллег не знали английского.
Именно он взялся организовать визит нашей группы в Лондонский университет, разбив ее на две части. В первой группе был и я. Чтобы привлечь его внимание к моей особе, я интересовался объемами финансовых вложений в отдельные виды научных работ и, как бы между прочим, процентным отчислением в фонд заработной платы. Дрянов внимательно наблюдал за мной и даже помогал получить по этому вопросу кое-какие печатные материалы. Передача таких материалов использовалась им для дополнительных контактов со мной.
Где-то на седьмой день нашего пребывания в Лондоне после первого визита в Лондонский университет Дрянов пригласил самых молодых членов нашей группы к себе домой на чашку кофе. Естественно, я там выпил и стал подробно расспрашивать Дрянова об особенностях оплаты труда и финансирования работ в науке, если такие работы ведет англичанин, индус или африканец. То есть на фоне якобы известной дискриминации в оплате я искал ответ на вопрос: а сколько заплатили бы русскому? На этом вечере присутствовал еще один англичанин-студент. Дрянов же полностью переключил свое внимание на меня.
После окончания работы конгресса английское правительство дало в честь участников прощальный прием, на котором Дрянов не отходил от меня. И мой шутливо поставленный вопрос о возможности работать русскому на знаменитой «Кемикал индастриз» не привел его в замешательство: Дрянов ответил твердым «да». Разговоры были не конкретными — то ли для меня лично, то ли для моей работы или для ГКНТ.
Операция «Дрянов» вступила в последнюю стадию: он увязал свое имя с корпорацией-гигантом; конечно, его никто не уполномочивал вести такие разговоры от имени «Кемикал индастриз», разве что английская контрразведка. Наступил момент его дискредитации в глазах спецслужбы.
Готовился наш визит на «Кемикал индастриз», и я попросил Виктора Сергеевича принять участие в игре по дискредитации «Дрянова», разъяснив ему его роль в этом деле. Виктор Сергеевич должен был затронуть вопрос о стажировках на корпорации наших ученых и специалистов.
Я исходил из того, что традиционные крупнейшие контракты на химическое оборудование и ноу-хау по линии нашего Минвнешторга эта корпорация имела в размере до нескольких сот миллионов фунтов стерлингов. Именно эта корпорация была нашим самым крупным партнером на английском рынке. Наши контакты с этой фирмой уходили корнями еще в двадцатые годы, не говоря уж о годах войны, когда к нам для фронта поступали по ленд-лизу взрывчатые вещества и боеприпасы с изделиями от корпорации. Мы были надежными партнерами.
Правление «Кемикал индастриз» дало обед в честь нашей делегации на конгрессе, на котором присутствовали четыре человека из нашей группы, представители торгпредства и посольства. В официальной части встречи Виктор Сергеевич подтвердил желание Академии наук, нефтяного вуза и Госкомитета по науке и технике обмениваться стажерами и специалистами. Одновременно он подчеркнул, что практика западных фирм и корпораций иметь в виду приглашение советских ученых и специалистов к себе на работу по частным контрактам не будет понята советской стороной.
— Плодотворное сотрудничество в течение нескольких десятилетий между вашей корпорацией и нашими внешнеторговыми организациями предусматривает правила честного партнерства, — говорил Виктор Сергеевич. — Поэтому нам непонятны попытки вашей корпорации вести через посредников переговоры о приглашении на работу частным образом наших специалистов…
Уже одно это выступление внесло беспокойство в среду деловых людей корпорации, и после обеда один из членов правления попросил Виктора Сергеевича прояснить ситуацию.
— Нам не совсем ясно, что вы имеете в виду, говоря: «пригласить русских специалистов на работу частным образом».
— Вопрос стоит серьезно потому, что без решения правительственных органов наши специалисты не могут принимать приглашения на работу по частным контрактам, — начал говорить Виктор Сергеевич. — Не следует обсуждать наши правила в этом отношении — это наше внутреннее дело…
— Конечно, мы понимаем особенности положения русских специалистов в вашей стране, — согласно кивнул собеседник.
А Виктор Сергеевич продолжал:
— Ваша корпорация может оказаться в щекотливом положении, так как, дав работу по частному контракту нашему специалисту, вы невольно станете пособником его несанкционированного отъезда на Запад. По нашим законам — это побег за рубеж.
Представитель решительно замотал головой и молвил:
— Разве есть конкретные примеры? Объясните.
— Есть. От имени вашей корпорации выступает Глеб Дворянов, студент Лондонского университета. Он систематически ведет работу в поисках рекрутов на работу в Англии. А это ставит в неловкое положение и вас и нас. Закулисная возня такого рода у нас не в почете. Говорю вам об этом в частной беседе…
Больше Дрянова рядом с нашими специалистами и учеными никто не видел. Ни в этот раз, ни позднее. Всесильная корпорация, сама часть правительства Англии, видимо, напрямую разрешила «вопрос о представительстве» этого студента-агента МИ-5. Назойливый агент исчез из поля зрения.
Итак, кажется, операция «Дрянов» удалась. Но нет-нет да и вспоминал я о ходе ее и анализировал правильность своих действий, особенно с точки зрения расшифровки меня. Но все, кажется, было чисто сработано: видимо, меня восприняли как молодого ученого, который первый раз выехал за рубеж. И получив лестное для него предложение работать в Англии, посоветовался с мудрым главой делегации… Кажется, чисто сработано.
По приезде из Англии я составил подробный отчет о поездке: впечатления от знакомства с агентурно-оперативной обстановкой, справки по объектам нашего интереса, среди которых были университеты в Лондоне и в Ньюкасле, а также о корпорации «Кемикал индастриз».
Главное, чем я гордился, — это обстоятельные справки на тех лиц-специалистов в области химии, с которыми встретился в это время. Среди них особое место предназначалось молодым специалистам и ученым.
Отчет я доложил замначотдела НТР Валентину Васильевичу — соратнику легендарного Власа. Валентин Васильевич, как я узнал после прихода в отдел, принадлежал к числу «чудаков-на-которых-мир-держится». Но это был «чудак» от разведки — умный, проницательный, профессионально грамотный для дела человек и доброжелательный по натуре. Он терпеть не мог ловкачей, неискренних людей и бездельников. Распознавал он их быстро и повышал контроль за ними и требовательность.
В то же время Валентин Васильевич не отрицал право на ошибку, особенно если она относилась на период становления молодого разведчика. Не особенно утруждающие себя работой так называемые чекисты мстили Валентину Васильевичу, распуская слухи «о его чудачествах». Но он был уважаем большинством из нас. А его «чудачества» на самом деле были нужными для дела разведки поисками путей решения разведзадач.
Не Англия, но Япония…
Прошло некоторое время, и я был вызван к Валентину Васильевичу. В его кабинете я застал незнакомого мне сотрудника приблизительно одних с ним лет.
— Знакомьтесь. Это Бодров — пытливый сотрудник, выезжал в короткие командировки в Бельгию и Англию. Это как раз тот, которого ты хочешь видеть в своей «точке» в Токио по линии НТР. Он специализируется по химии, артиллерист… Молодость? Ну, этот недостаток со временем проходит.
Я пожал руку худощавому, высокому и подтянутому человеку с изучающим собеседника взглядом. Это был руководитель токийской «точки», которая все чаще и чаще фигурировала в кругу сотрудников НТР, как имеющая прямые выходы на информацию американского происхождения.
Короткая беседа-смотрины привела к тому, что я получил приказ готовиться к уходу «под крышу» в Минвнешторг и затем выехать в Японию. Задание: наладить работу по добыванию информации по линии химических интересов НТР и в первую очередь из США. Для работы под прикрытием и за рубежом мне предстояло подготовить легенду-биографию, причем не только по документам, но и фактическую: «изобрести» для себя новую профессию. Естественно, я продолжил в легенде «нефтяное направление» — нефтепереработка стала основой новой профессии. Изучил и законспектировал три тома учебника по нефтепереработке — все эти крекинги, реформинги, платформинги… Разобрался в структуре Миннефтепрома, опирался на знания отца-нефтяника и брата-студента нефтяного института. Побывал со стажировкой на нефтеперерабатывающем заводе, на заводе производства спецмасел и автопокрышек, особое внимание обратил на пребывание в стенах НИИ, специализирующегося в области производства и переработки пластмасс — новой отрасли с перспективой.
Так, шаг за шагом, формировалось мое разведзадание: нефтепереработка, нефтехимия, смазки, синтетические каучуки и пластики, а из особых — химические отравляющие вещества. Последнее было логическим продолжением интересов Японии в этой области: в годы войны эта страна активно создавала и испытывала на людях ОВ и химбакоружие. А как сейчас? Ведь если знаешь вещество, то сможешь от него защититься? Вот это и надо было выяснить там, в стране.
Наконец документы прикрытия были готовы, и — о радость! — на основании положения о выезжающих за рубеж мне выделили комнату — первую свою собственную. Правда, там уже жили в двух, по десять метров каждая, пять человек. И мой сосед из разведки попросил уступить ему мою комнату, взамен же его подразделение обещало дать мне другую, не хуже. Случилось так, что я получил через него отдельную, хотя и крошечную квартиру вдали от центра, на берегу Москва-реки.
Это была типичная квартира в «хрущевском» доме — девятиэтажном, панельном. Якобы народ прозвал эти дома «хрущобами» от слов: «Хрущев», как инициатор массового дешевого строительства таких домов, и «трущоба» — самые худшие жилища во всех частях мира, населенные беднейшими слоями населения.
Но это было несправедливо: Никита Сергеевич дал людям жилье задолго до назначенного им самим времени построения коммунизма в нашей стране, то есть задолго до восьмидесятого года. Лично моя радость по получению этой квартиры была более чем искренней.
Через несколько дней мы въехали в квартиру — я, жена и трехлетняя дочка. В доме ничего не было, кроме детской кроватки и двух раскладушек. Приобретать мебель было поздно — приближался отъезд в Японию.
За несколько дней до отъезда во входную дверь квартиры был врезан замок от сейфа, который изготовил слесарь, специалист по сейфам с Лубянки. Этот умелец ремонтировал все сейфы в КГБ, тайно подрабатывая изготовлением сейфовых замков для частных лиц — сотрудников грозного ведомства. Рассказывали, что в прошлом он был один из последних «медвежатников», специалистов по взлому сейфов.
Легенда гласит, что однажды, еще в двадцатые годы, его привезли прямо из тюрьмы для вскрытия какого-то сложного замка в иностранном сейфе. Сделал он работу быстро и стал желанным специалистом, которого все чаще и чаще привозили в грозное ведомство госбезопасности. Наконец, всем надоело возить бывшего «медвежатника» на работу к чекистам и он был досрочно освобожден, проверен и взят в штат слесарей здания на Лубянке.
Архиважное доверие аса разведки
Высокоорганизованный мозг чекиста-разведчика — Леонида Романовича вычислил меня среди моих коллег и увлек на путь активного противостояния запретным санкциям КОКОМ, комиссии по контролю за поставками в Союз технологий и оборудования, запрещенных к ввозу.
Наступил странный для меня день. Казалось, я уже почти приготовился к выезду, точнее к переходу «под крышу» для стажировки в Минвнешторге, — и вдруг вызов к Власу.
В то время вызов рядового сотрудника к руководству не был чем-то необычным. Влас любил беседовать с теми, кто вел дела оперработников, работающих за рубежом. Смущало то, что Влас не озадачил меня заранее: какое дело следовало захватить с собой. Правда, одно уже второй день лежало у него.
В назначенное время я был у кабинета Власа — святая святых НТР. Короткое «войдите» впустило меня во вместилище разума, которое оживляло, направляло и материализовало работу НТР.
Кабинет был в меру просторен и удобен для работы: широкие окна, большой дубовый стол еще дореволюционной выделки с набором канцелярских «инструментов» для хорошо отлаженных действий, экономивших время и создающих комфорт его владельцу. Вдоль одной стены пространный книжный шкаф, в основном со справочной литературой. На стенах таблицы и графики со значками, понятными только посвященным. Хозяин кабинета — худощавый симпатичный человек с умным проницательным взором и доброжелательной улыбкой.
— Садись, Максим, — жестом показал на стул Влас, удивив меня столь простым обращением на «ты» и по имени, что было совсем не характерным для него. А он, словно подслушав мои мысли, добавил: — Тебя не шокирует мое «тыканье»? Уж очень серьезный будет у нас разговор, и, надеюсь, по душам…
В подобных ситуациях смущение совсем не свойственно мне, и я честно ответил, что озадачен, но значит, так удобнее. Даже попытался блеснуть эрудицией:
— На Руси даже князья говорили друг другу «ты», и Петр Первый так всех величал, а они его…
— Ну, мы с тобой не князья и не из когорты Петра, хотя тоже российского рода профессии, которой тоже есть чем гордиться… Расскажи-ка, как съездил в Лондон? В двух словах.
Глаза его излучали теплоту и светились живым интересом к собеседнику. Таким я его еще не видел. Обычно он был озабочен, и только здороваясь, улыбался короткой и доброй улыбкой. Зная его нетерпеливую конкретность в беседе, я приготовился коротко изложить суть вопроса.
Обрисовал впечатления от ознакомительной поездки в страну Туманного Альбиона, с жизнью которого я обстоятельно знакомился во время учебы в разведшколе. Осветил три вопроса: изучение города, заведение связей и обкатка английского языка. О выполнении задания по вопросам контрразведки говорить не стал, так как уже знал, что Влас в курсе дела.
Мой шеф одобрительно кивал, вопросов не задавал. Но я чувствовал, что не за этим он вызвал меня к себе. Что-то подсказывало мне о необычности встречи — уж очень изучающим был его взгляд, который как бы говорил: «А стоит ли начинать серьезный разговор?»
Видимо решившись, Влас начал беседу, последующая оценка которой повергла меня в смятение. Влас предупредил, что одним из условий беседы является: ни с кем нельзя советоваться по ее содержанию.
— Ты должен оставаться с мыслями о возможно принятом архиважном решении один на один на дни, месяцы, годы, если хочешь — десятилетия…
Наступила пауза, видимо короткая, а для меня она показалась вечностью. Ожидание становилось нетерпимым. Влас понял это и стал излагать суть вопроса, подойдя к нему с необычного края.
— Ты, видимо, знаешь, что я занимаюсь научно-технической разведкой со второй половины тридцатых годов? Нас тогда было три человека, сведенных в группу. Правда, и средства из числа агентуры у нас были немалые. Но как структура разведки, НТР лишь с середины пятидесятых заняла достойное место в нашем разведывательном Главке. Был создан отдел, сотрудниками которого мы с тобой сегодня являемся…
Невысокая, крепкая фигура прохаживающегося по кабинету временами вспыхивала облачком искрящихся седых волос, когда голова оказывалась против солнечного света, обильно льющегося в окна восьмого этажа нашего внушительного здания разведки.
Я был весь внимание. Но ни волнения, ни тревожности в общении с руководителем я не испытывал — атмосфера в кабинете была более чем доверительная. И создал ее в считанные минуты Чекист-Разведчик.
— …сейчас нас в отделе несколько десятков человек, — продолжал Влас, — чуть больше ста. Созданы «точки» в десятках стран мира с нашими сотрудниками по линии НТР. А эффективность? Удельный вес выполненных заданий, не говоря уж о качестве, на душу разведчика-энтээровца невелик… В чем же дело?
Он обращался ко мне с этим сложнейшим вопросом. К человеку, который чуть больше года назад пришел в отдел. Но отвечать было нужно и, как я понимал, конкретно. Интуиция подсказывала: высказываться придется собственными мыслями, свое мнение излагать. Что я и сделал:
— В Лондоне пришлось говорить по душам с товарищем из нашей группы «химия». Его время буквально растаскивается по различным мероприятиям организационного характера, в интересах «точки», конечно, но не НТР…
— Любопытно подмечено, — улыбнулся моей горячности Влас, — хотя и слишком категорично.
— Я понимаю, что работа по линии «точки» нужна и нужна — это ведь «для всех». Но как быть с концентрацией усилий на одном, главном участке?
— И что же делать? — подталкивал меня к откровенности Влас. — Ты же не только в Лондоне беседовал, но и с отпускниками здесь, в Москве?
— Они так же жалуются на нехватку времени из-за побочных дел, которые, как ни крути, а все же здорово дезорганизуют их работу по личному разведзаданию.
— Итак, как я понял, главное — время? Фактор времени? Использование его на основном направлении… Принцип главного временнóго и содержательного удара.
— А если — хорошо замаскированное прикрытие, ну, например, глубокое? — робко высказался я, думая о свободе действий моих коллег с позиции прикрытия и с широким использованием его в интересах дела.
Поделиться книгой: