Граница

– Стоп, – вдруг сказал Воуп. Джефферсон сразу остановился.

Они стояли перед каркасным домом с крылечком, на которое вела лестница с шестью ступеньками. На доме висел номер: 1439. Окна выбиты, внутри темно.

– Это случится здесь, – сообщил Воуп.

– Что случится?

Ответа от горгонца в человечьем обличье не последовало.

Прошло несколько секунд. Где-то вдали залаяли собаки, потом послышался вой, и Джефферсону пришло в голову, что одичавшая собака вполне способна убить человека с таким же успехом, как и какой-нибудь смертоносный луч.

Кресло-качалка на крыльце едва заметно шевельнулось. Послышался скрип. И прямо на глазах Джефферсона в кресле стала проступать некая форма. Сначала отчетливо выраженный завиток, словно сам воздух вдруг отвердел в этом месте, а чей-то невидимый палец пошевелил его. Раздался тихий свист или шелест с металлическим оттенком, подобный тому, что Джефферсон слышал в парке. «Ну прямо как в фильме „Звездный путь“, чертовщина какая-то», – подумал он… Прошло секунды три, и в полной тишине в кресле стало проступать человеческое тело – сначала полупрозрачное, бледное, как привидение, подсвеченное синим мерцанием какой-то энергии, а потом уже и полностью оформившееся, во плоти и крови. Кресло-качалка со скрипом покачивалось взад-вперед, и сидящий в нем человек уставился на Джефферсона с Воупом широко раскрытыми испуганными глазами на лысой, покрытой блестящими капельками пота голове.

– Оставьте меня в покое! – прохрипел он. – Прошу вас… Господи… оставьте меня в покое!

Он стал озираться и, получив некое представление о том, где находится, волосатыми руками намертво, так что не оторвать, вцепился в подлокотники кресла.

– Ты идешь с нами, – приказным тоном проговорил Воуп.

– Послушайте… ну послушайте… я не знаю, куда я попал. Это какая-то ошибка. Понимаете? Я не знаю, кто вы такие. Я остаюсь здесь и не двинусь с места.

– Двинешься, – сказал Воуп.

– Нет-нет, – возразил только что прибывший, но тут же поморщился, и рука его метнулась к шее. – Прошу вас… пожалуйста… оставьте меня в покое, – взмолился он со слезами на глазах. – Не надо больше делать мне больно.

– Двинешься, – голосом робота повторил Воуп.

Человек скрипнул зубами. С обезумевшим лицом он тер шею, словно хотел поскорее снять боль, распространившуюся по всему телу от имплантированного устройства. Но Джефферсон знал, что это ему не поможет. Еще немного – и человек встал.

– Ладно! Да прекратите уже!

Тяжело дыша и посапывая, он спустился с крыльца.

– Боже мой… Боже мой… что за мир! – сказал он, испуганными карими глазами озираясь вокруг.

Росточка он был невысокого, не больше пяти футов семи дюймов, и когда-то был толстенький, судя по отвисшим щекам, которые тряслись, когда он говорил. Тело его под белой грязной рубашкой и черными штанами явно похудело и обвисло складками. Он тоже был голоден. Хотя, может быть, подумал Джефферсон, горгонцы просто позаботились о том, чтобы он так выглядел. На лице незнакомца – борода с проседью. На вид не больше пятидесяти лет. Говорит с бруклинским акцентом, во всяком случае Джефферсону так показалось. Ноги обуты в черные легкие мокасины, стертые и стоптанные, хотя когда-то весьма недешевые.

– Неплохие ботиночки, – заметил Джефферсон. – То есть были когда-то. Вам бы лучше найти кроссовки. Гораздо удобнее.

– Да-да, вы правы, – отозвался тот и, прищурившись, оглядел Джефферсона. – А вы кто такой? Человек?

– Зовите меня Джефф, – последовал ответ. – Родом из Нэшвилла, штат Теннесси. Да, я человек.

«Только не задавай этого вопроса Регине, – подумал он. – И Эми Виксон тоже».

Но Эми умерла, покончила с собой, «но оставила на этой земле свою нетленную любовь», как было сказано в записке. Повезло этой сучке.

– Берт Рэткофф, – представился новоприбывший. – Из Квинса, штат Нью-Йорк.

Берт перевел взгляд на Воупа.

– Ну да, ты один из этих. Откуда явился? С долбаного Марса?

– Тебе не имеет смысла знать, – сказал пришелец. – Будешь звать меня Воуп. С этой минуты вы оба будете делать то, что я прикажу.

Острые глазки его были безжизненны и ужасны своей четкой фиксацией взгляда на объекте.

– Любое неподчинение будет караться болью. Идите за мной.

Он повернулся и снова зашагал в сторону центра, а Джефферсон с Рэткоффом послушно двинулись следом.

– Как они вас захватили? – спросил Рэткофф.

– Длинная история.

– А меня – когда раздолбали, к чертям собачьим, весь дом. Подняли, когда все кругом рушилось. Я очнулся… – Он помолчал, тряхнув головой. – Они проделывали со мной всякие штуки. Понимаете, когда-то мы слышали о том, как пришельцы захватывают людей и все такое, колют иголками в живот, загоняют железные пруты в задницу… Но… я только помню какой-то стол. Холодный, зуб на зуб не попадал. Может быть, из металла, но какого-то не нашего. Но главное… этот стол был как будто живой… он подо мной двигался. Будто перемещался. И колыхался, как живой. Я лежал на этом столе, и меня никто не держал, ничто не удерживало, но я не мог даже пошевелиться. И… вокруг меня эти фигуры. Скорее какие-то тени, словно не настоящие. И они не ходили… они словно… как… не знаю… будто все происходило в какой-то комнате со змеями, которые умели стоять… или ползать… скользить… Черт возьми, прямо не знаю, как сказать. И вот они что-то со мной делали, Джефф… это ничего, что я называю тебя Джеффом?

– Ничего.

– В общем, делали всякие штуки. Вскрывали меня. Мне кажется… я помню, что видел, как какое-то существо вынимало из меня кишки… обращалось как с какими-нибудь веревками. Все в крови. Мне кажется, они выпотрошили меня полностью… а внутрь сунули что-то совсем другое…

– У меня тоже в затылке эта штуковина.

– Да нет… нет. У меня все гораздо круче. Гораздо круче, – с нажимом повторил Рэткофф, а потом перешел почти на шепот: – Эта штука легко может свести человека с ума. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Джефферсон.

– Тихо! – сказал Воуп. – Ваша болтовня меня писает.

– А ты лучше следи за своим языком, – осмелев, сказал Джефферсон. – Хочешь сойти за человека, научись правильно говорить.

Вдобавок эти немигающие глаза… сразу видно, что не человек. Выходит, горгонцы не такие уж умные, как о себе мнят, если так плохо маскируются.

Но едва в голове Джефферсона мелькнула эта мысль, как затылок пронзила боль, несильная, как щипок, и по нервам мгновенно пробежал жар: ему дали понять, кто хозяин, а кто раб.

Они прошли уже почти половину следующей улицы, как вдруг со стуком открылась какая-то дверь. Из полуразрушенного дома появились двое худых бородатых мужчин с винтовками.

– Стой! Не двигаться! – приказал тот, что повыше ростом. – Ни шагу дальше, мистер!

Слава богу, Воупу хватило его английского, чтобы понять, что от них требуют. Он остановился, следом встали Джефферсон с Рэткоффом.

– Давай в дом, – приказал тот же, мотнув стволом винтовки в сторону двери. – Давай-давай, шевелись!

– Сэр, – начал было Джефферсон, – мы не…

– Заткнись! Шевелите задницами! Пошел!

– Вы нам мешаете, – сказал Воуп. – Это не разрешается.

– Вот зараза, да я сейчас пристрелю вас тут на месте! Ну, с кого начнем?

Он вскинул винтовку, целясь в Рэткоффа. Джефферсону показалось, что маленький человечек хочет задать стрекача, и быстро заговорил самым вкрадчивым, самым сладеньким голоском истинного торговца:

– Не торопись, Берт, не думаю, что это будет разумно. Воуп, лично я не хочу, чтобы меня сегодня пристрелили прямо на улице. Мы должны исполнить все, что от нас требуют. Ведь мы тебе очень нужны, тебе понятно?

Воуп уставился на него, и эти несколько секунд показались Джефферсону вечностью. Черт возьми, в любую секунду винтовки могут выстрелить. Но Воуп, видно, все понял.

– Правильно, – сказал он.

Они вошли в дом, Воуп шагал впереди. В убогой и грязной передней комнатке на полу валялись пустые консервные банки и прочий мусор. Здесь сидел еще один человек, вооруженный револьвером. На левой стороне его лица остался след от ожога, а впалые глазки смотрели дико, как у безумного. В этой мрачной комнатке, оклеенной выцветшими, кое-где оторвавшимися обоями, была еще и женщина, худющая как скелет. Возраст, да и все остальное, что ее касалось, определить было трудно, потому что ее лицо закрывали жиденькие каштановые волосы, а руки она сложила там, где должна была находиться грудь. Время от времени она вздрагивала, словно вспоминала о зимних холодах.

– Откуда вы здесь взялись? – спросил главный, наставив ствол Воупу в грудь.

– Порядочно.

– Я спрашиваю: откуда, придурок?

– Да к дьяволу все это, – встрял человек с револьвером, приставив ствол к голове Воупа. – Жратва есть? Снимай свой рюкзак, посмотрим, что там у тебя.

– Ребята, лично я из Квинса, Нью-Йорк, – сказал Рэткофф, вскидывая обе руки; на лысине его снова блестел пот. – И я не хочу…

– Заткнись! – рявкнул второй человек с винтовкой, седовласый, с длинным подбородком и в очках, перемотанных изоляционной лентой, с треснувшим правым стеклом. – Ты что, не слышал, что сказал Джимми? Скидывай рюкзак!

– Пища имеется, – сказал Воуп. – Для вас – нет.

– Что ты тут лепишь нам, сволочь! Мы жрать хотим! Скидывай, иначе шлепнем тебя на месте!

– Нет, – сказал Воуп.

– А чего это он не моргает? – вдруг заговорила женщина слабеньким, тоненьким голоском, в котором, казалось, тоже слышались отзвуки безумия. Посмотрите на его глаза… он же совсем не моргает.

Главный опустил винтовку, схватился за рюкзак Воупа и принялся стаскивать его. Воуп стоял не двигаясь и по-прежнему не моргая, а Джимми все так же прижимал револьвер к его голове.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – мягким голосом начал Джефферсон.

Но на них его слова не произвели никакого впечатления. Парни были совсем отмороженные и явно не шутили. Кое-как состряпанный каркас черепа Воупа, казалось, в неуловимый миг переменился; Джефферсону почудилось, что с лица человекообразного горгонца слезает маска, а то, что под ней, проталкивается наружу. А еще Джефферсон ощущал, что в комнате как будто сжимается пружина некоей энергии, и он съежился, чтобы быть готовым, когда она разожмется.

Вдруг из коридора в комнату вошел мальчик. На вид лет четырнадцати, светлые волосы до плеч. Челюсть подвязана грязной тряпкой, левая рука на такой же грязной перевязи. Глаза с нездоровыми синяками под ними смотрели озадаченно. Он подошел к женщине и обнял ее здоровой рукой.

– Это и есть тот самый мальчик? – спросил Джефферсон.

Воуп не ответил. С него стащили рюкзак. Лицо его оставалось таким же непроницаемым, как и раньше. Взгляд устремился куда-то в пространство.

– Это и есть тот самый мальчик? – снова задал вопрос Джефферсон, уже громче.

Вдруг правая рука Воупа покрылась чешуей с желтыми пятнами и черными и бурыми полосами. Там, где была ладонь, возник острый желтый шип, усеянный черными шипами поменьше, которые, в свою очередь, тоже были колючие и извивались, словно каждый из них представлял собой самостоятельное живое оружие. Воуп с яростной силой выбросил эту «руку» – впрочем, не длиннее обыкновенной человеческой – вперед, и колючая штуковина на конце, в которую превратилась ладонь, вошла прямо Джимми в живот, пронзила его насквозь и выскочила сзади, заляпав пыльные обои лохмотьями легких, печенки, желудка и прочих органов, располагающихся у человека в брюшной полости. С треском, как трость, сломался его позвоночник, но, падая на пол, Джимми судорожно нажал на спусковой крючок револьвера, и пуля попала в голову Воупа. Из раны хлынула жидкость, очень похожая на человечью кровь, но горгонец и бровью не повел, будто совсем не испытывал боли.

Конечность Воупа подхватила бедного Джимми и на глазах у оцепенелого от ужаса главаря и всех остальных швырнула в противоположную стену с такой силой, что тело пробило в ней дырку.

Главарь прижался спиной к противоположной стене и вскинул винтовку. Но и левая рука Воупа, преобразившись в покрытую желтыми, черными и бурыми пятнами машину убийства, как змея, бросилась вперед и, вытянувшись не меньше чем на четыре фута, нанесла удар. Ладонь превратилась в черную голову рептилии с красными щелеобразными зрачками и сверкающими металлом клыками. Она зубами вцепились в винтовку, мгновенно вырвала ее из рук этого человека, мотнула головой и прикладом нанесла ему страшный удар, размозжив лицо всмятку, в то время как покрытая острыми шипами правая конечность пронзила грудь другого с винтовкой и, словно циркулярная пила, вышла у него со спины. И это окровавленное тело Воуп отбросил в сторону, как ненужный мусор.

Застывшие в ужасе Джефферсон с Рэткоффом смотрели, как змея Воупа сомкнула разинутую пасть на голове бросившейся бежать женщины. Челюсти рептилии с омерзительной легкостью сокрушили ее череп и кости лица. Мозги выдавились на пол, и женщина со смятой в бесформенный, окровавленный комок головой рухнула на пол.

Тем временем мальчик сорвался с места и, жалобно скуля, попытался удрать в коридор. Джефферсона передернуло: отвратительнее звука он в жизни не слышал. Сознание его помрачилось, словно кто-то, пожалев его, щелкнул выключателем и свет погас, избавив его от этого зрелища.

Он понимал, что Воуп еще далеко не закончил.

Рука Воупа с колючками на конце неестественно вытянулась, из плеча выскользнул пятнистый чешуйчатый питон и метнулся вслед за мальчиком, да так быстро, что трудно было проследить; это копье вонзилось мальчику в спину, пронзило его насквозь и вышло спереди. Тот задрыгал ногами, тело его задергалось, Воуп оторвал его от пола, поднял и почти изящным движением, словно похваляясь своей силой, швырнул мальчишку в другую стену, на которой Джефферсон не мог не заметить изображение молящегося Иисуса. От удара иконка упала на пол, и пыльное стекло разлетелось на осколки.

Человек с разбитым лицом лежал на спине, из его безгубого и беззубого рта вырывались жалобные стоны.

Левая конечность Воупа втянулась обратно и снова превратилась в прежнюю фальшивую руку. Черная голова рептилии с металлическими зубами опять стала кулаком, и Воуп несколько раз разжал и сжал пальцы, как бы проверяя их гибкость.

За ней втянулась в плечо и правая. Шипастое орудие убийства преобразилось в инструмент, похожий на щипчики, все еще хранящие на себе пятна истинного тела горгонца. Концы щипчиков он сунул в рану на голове и попытался там что-то нащупать. При этом на лице Воупа не отразилось ни единой эмоции. Вынув из раны щипчики с зажатой в них сплюснутой пулей, Воуп с интересом стал ее разглядывать. Потом подошел к лежащему на полу вожаку. Маленькие глазки пришельца пристально посмотрели на него, как на какого-нибудь таракана, достойного лишь того, чтобы его раздавили.

С невероятной скоростью он взмахнул конечностью и с пистолетной, если не во много раз большей, скоростью послал эту пулю прямо в лоб лежащего. Тот содрогнулся и не подавал больше признаков жизни.

В какие-то несколько секунд правая конечность снова обрела нормальный человеческий вид. Воуп плюнул себе в ладонь и стал втирать слюну в рану от пули. Плевать пришлось несколько раз, в каждый заход делая с десяток круговых движений ладонью, а когда он закончил, от раны не осталось и следа, исключая разве что остатки горгоновой крови, струя которой протекла по шее и испачкала футболку.

– Теперь пошли дальше, – сказал Воуп Джефферсону Теннессийскому и Рэткоффу Ньюйоркскому, которые стояли, прилипнув к дальней стенке, словно хотели бы в нее вжаться сквозь обои и штукатурку. – И… нет, – обратился он лично к Джефферсону, с видом бывалого путешественника приводя в порядок свой рюкзак, – этот мальчик был… не тот.

Глава 15

А мальчик, о котором шла речь, ждал. Стоя на сторожевой башне вместе с Гэри Рузой, он наблюдал за дорогой, которая вела от города к разрушенному теперь Пантер-Риджу. Прошло уже восемь часов, а Дейв, Джоэл и Ханна все не возвращались. Желтые солнечные лучи уже начинали припекать. Воздух был как-то неестественно влажен и казался липким. Где-то далеко в низком сером небе громыхнул гром. Глаза Этана метнулись в ту сторону. «Нет, это просто гром, – подумал он. – В этом секторе в настоящее время врагов нет».

И вдруг он спохватился.

«Что такое?

Я ведь прежде так никогда не разговаривал, – мелькнула мысль. – И не думал такими словами. И с чего это вдруг я знаю, что это просто гром, а не взрывы?»

Но он знал об этом, просто знал, и все.

Вдруг на него нахлынуло воспоминание – или это ему когда-то приснилось? Волна оказалась столь мощная, что перехватило дыхание.

Он в классной комнате. Сквозь окна струятся лучи солнца, яркого солнца на чистом, безоблачном синем небе. Он сидит за своей партой. Впереди – рыжеволосая девочка. Как ее зовут… нет, имени ее он не помнит. Перед классом – учительский стол, за ним сидит человек в белой рубашке с темно-синим в золотую полоску галстуком-бабочкой. Зовут его…

«Думай, вспоминай».

Он худощав, с твердым подбородком, на носу очки в роговой оправе. Каштановая шевелюра с белой прядью спереди, словно там кто-то провел испачканным в муке пальцем. Как же его зовут? Нова… а дальше? Новак?

«Учитель естествознания».

Да-да, думал Этан, это учитель естествознания… а в какой же школе? И где была эта школа? Забыл… все забыл. Но на парте перед Этаном лежит анатомическая кукла, он приготовил ее для показа. Все органы раскрашены, нарисованы вены, – словом, все готово. Через несколько минут он встанет, пройдет к доске, покажет анатомическую куклу всему классу и станет вынимать органы один за другим и объяснять их функции, а потом снова ставить на место… так ли? Так ли все было на самом деле? Или это какой-то дурной сон, а на самом деле ничего этого не было? У доски пока стоит другой мальчик, отбрасывая тень в золотистых солнечных лучах, он в черной трикотажной футболке, на которой серебряными буквами что-то написано. Мальчик этот – латиноамериканец, у него длинные черные волосы и густые брови. А на футболке написано…

«Вспоминай… вспоминай… прошу тебя, вспомни…»

Ага, вот оно, это слово, проступило словно сквозь затемненное стекло: «Ягуары».