В резолюции конференции намеченные Политбюро планы были подкорректированы: «Неуклонно проводя принцип самоопределения наций, ЦК считает необходимым еще раз подтвердить, что РКП стоит на точке зрения признания самостоятельности УССР». Впрочем, речь шла также и о необходимости «теснейшего союза для всех Советских республик в их борьбе с грозными силами всемирного империализма», и о том, что «определение формы этого союза будет окончательно решено самими украинскими рабочими и трудящимися крестьянами». О планах слияния не упоминалось, речь шла только о том, что «отношения между УССР и РСФСР определяются федеративной связью на почве решений ВЦИК от 1 июня 1919 г. и ЦИКУ от 18 мая 1919 г.»[172].
Такая установка была принята конференцией РКП(б) не случайно: осенью 1919 г. во всю шли переговоры между лидерами УНР и Польшей. 1 сентября было заключено прелиминарное соглашение, а 2 декабря, без согласия галицийской делегации, миссия УНР подписала украинско-польскую декларацию, в которой признала права Польши на Восточную Галицию. Учитывая всю опасность польско-украинского союза, восстанавливая советскую власть на Украине в начале 1920 г., большевики отказались от планов быстрого слияния Украины с Россией в пользу тесного союза УССР и РСФСР. Более того, в написанном 28 декабре «Письме к рабочим и крестьянам Украины по поводу побед над Деникиным» Ленин дал такой ответ на болезненный вопрос «союз или слияние»: независимость Украины признана ВЦИК РСФСР и РКП(б), и только «сами украинские рабочие и крестьяне» могут решить вопрос о связи между республиками[173].
Однако совсем отказываться от планов слияния советских республик Политбюро ЦК не спешило. 27 декабря в протоколе значился ответ на просьбу Г. И. Петровского командировать в распоряжение Всеукраинского ревкома Ларика и Ляха: «ЦК считает нежелательным создание при ревкоме каких-либо отделов, которые бы не имели соответствующих стоящих над ними комитетов РСФСР, что затруднит в будущем слияние республик»[174]. Однако центральное большевистское руководство не торопилось предпринимать окончательные шаги в этом направлении. На заседании ЦК КП(б)У 13 февраля, после приезда в Харьков Раковского, был поднят вопрос о переименовании Всеукраинского ревкома в Совнарком и восстановлении Президиума Всеукраинского ЦИК. В тот же день Раковский в телеграмме Ленину сообщал, что подобный шаг был выгоден по двум причинам: таким образом поднимался авторитет украинского правительства и нейтрализовалась агитация, «которая сыграла некоторую роль в выступлениях в Киевской губернии, что, мол, УССР отменяется»[175].
В ответ на телеграмму Раковского Политбюро ЦК РКП(б) 17 февраля 1920 г. постановило: «а) Разрешить переименовать Всеукраинский Ревком в Совнарком УССР. б) Восстановить Президиум Всеукраинского ЦИК в составе трех лиц во главе с тов. Петровским, с тем, чтобы этот Президиум не создавал никакого делового аппарата, а нес лишь функции внешнего представительства, и чтобы в состав Президиума, как и в состав Совнаркома, входили лишь нынешние члены Всеукраинского Ревкома. в) Предложить Всеукраинскому Ревкому тов. Раковскому немедленно обратиться к правительству иностранных государств с сообщением, что ввиду освобождения красными войсками всей территории Украины (ссылка на взятие Одессы) восстанавливается в полном объеме правительственный аппарат независимой УССР»[176].
Украинский исследователь Г. Г. Ефименко подчеркивает, что решение о высших институциях УССР было принято в связи с принятым в Кремле курсом на «ускоренную ликвидацию УКП(б)», но в то же время признает, что «невзирая на полную подчиненность УССР советской России, на внешней арене в конце февраля — начале марта 1920 г. были сделаны шаги, которые должны были подтвердить факт существования независимой УССР»[177]. Действительно, Украинской коммунистической партии (боротьбистов) большевиками в этот период уделялось немало внимания. Однако внешний фактор в данном случае играл едва ли не большую роль, недаром Политбюро 17 февраля упоминало правительства иностранных государств. Как указывает украинский исследователь, 26 февраля нарком иностранных дел Советской России Г. В. Чичерин в письме Политбюро ЦК РКП(б) отмечал чрезвычайную популярность идеи освобождения украинской нации «даже среди широких масс на Западе»: «Петлюровские агенты занимаются повсюду громкой рекламой. Польское правительство выступает как поборник независимой Украины и против иностранных завоевателей. Советской Украине необходимо выступать на международной арене, но это невозможно без украинского Наркоминдел»[178]. Политбюро ЦК РКП(б) одобрило предложение Чичерина, и в марте в УССР появилось свое внешнеполитическое ведомство.
Между тем в это время на территории Украины хозяйничали различного рода атаманы и повстанческие отряды. Как пишет А. В. Шубин, махновцы после выздоровления своего лидера в начале февраля 1920 г. возобновили боевые действия против красных[179]. Так, в «Докладе о повстанческих отрядах района Крюков — Новочеркасск — Чигирин, ст. Знаменка и г. Черкассы», направленном во Всеукраинский ревком 27 января 1920 г., хотя и признавалось, что «самостийничество у крестьян большой симпатией не пользуется» и «сам по себе украинский крестьянин скорей русификатор, нежели шовинист-самостийник», тем не менее подчеркивалось наличие в «партизанских воинских частях самостийнического толка» «украинских шовинистов из интеллигенции»[180]. При этом указывалось на «шовинистические стремления» «некоторые из вожаков партизан», которые «агитируют среди населения о независимой Украинской советской республике, с украинской армией… границей между Украиной и Россией»[181]. Председатель Всеукраинского ревкома Г. И. Петровский дал следующие инструкции местным органам: «…то положение, которое занимает сейчас Украина, темнота крестьянских масс, хозяйственное разорение, бандитизм дают нам много средств вести пропаганду и агитацию за братский и тесный союз, за объединение украинских рабочих и крестьян с российскими рабочими и крестьянами. Подходя к выполнению этой задачи, можно вызвать взрыв националистических мелкобуржуазных элементов, поэтому, неуклонно выполняя это, однако, надо с известной постепенностью и умело подойти к решению этой задачи…»[182]
Вопрос о государственных отношениях между УССР и РСФСР был вынесен на обсуждение прошедшей 17–23 марта 1920 г. IV конференции КП(б)У. Мнения ее делегатов разделились: точку зрения одних выразил И. К. Дашковский, призвавший «отбросить всякую игру в украинское правительство и поставить открыто, ясно и решительно вопрос о слиянии обеих республик в одну Советскую Республику»[183]. Другие, как А. Н. Латонин, утверждали, что «судьбы Украины не являются одинаковыми с судьбами Советской России», и отстаивали идею тесного экономического и военного блока, о «тесной экономической и военной спайке между обеими советскими республиками»[184]. В итоге была принята резолюция, в которой говорилось о необходимости «обосновать свою программу по вопросу о государственных отношениях Украины и России»[185]. «Полное государственное обособление Украины ведет неминуемо к внутренней национальной борьбе на Украине и к усилению экономической разрухи Украины и России»[186], — говорилось далее. КП(б)У высказалась за союз между советскими государствами и объединение «всех тех государственных учреждений, которые обслуживают их общие интересы, и сохранение отдельными государствами государственных учреждений, обслуживающих специфические интересы каждой из этих республик»[187].
Между тем переговорный процесс между лидерами УНР и польским правительством завершился 21 апреля подписанием Варшавского договора и секретного протокола о разделе Украины[188]. 25 апреля польские и петлюровские войска перешли в наступление, а 7 мая разведка поляков въехала в Киев на трамвае — Красная армия оставила город без боя, чтобы не подвергать его разрушению[189]. План контрнаступления Красной армии определился в первой половине мая. 19 мая командование Юго-Западного фронта отдало первый приказ войскам 14-й и 1-й Конной армии о группировке войск в предстоящем наступлении, а 23 мая была подписана директива, согласно которой основной задачей армий Юго-Западного фронта был разгром и уничтожение польской армии на Украине[190]. 5 июня Красная армия начала успешное наступление на Украине.
В дни подготовки к наступлению, 20 мая, на IV Всеукраинском съезде Советов было принято специальное постановление о государственных отношениях между УССР и РСФСР. Съезд указал, что «УССР, сохраняя свою самостоятельную государственную конституцию, является членом Всероссийской Социалистической Советской Федеративной Республики…» Съезд подтвердил «соглашение между Центральными исполнительными комитетами УССР и РСФСР об объединении комиссариатов военного, финансового, железнодорожного, народного хозяйства, почт и телеграфов и труда». «IV Всеукраинский съезд Советов с уверенностью ожидает приближения того времени, когда к Федерации Советских Республик России и Украины присоединятся новые союзники и образуют великую международную республику Советов»[191], — говорилось в документе. Обычно это решение трактуется в современной украинской историографии как «апогей формальной централизации»[192]. Действительно, в 1920 году линия на укрепление связей между республиками продолжилась. По словам Каменева[193], соглашение об объединении важнейших комиссариатов было принято не без оснований: «Мы здесь, в Москве, поняли, что мы не можем жить и строить коммунистическое общество, не имея точного и определенного отношения с теми народами, которые живут и расположены вокруг Донецкого бассейна, или вокруг бакинской нефти, или вокруг сибирского хлеба, или вокруг степных пространств, на которых пасется скот. То же практически познали и окраины»[194].
Однако следует также принимать во внимание, что процесс юридического оформления взаимоотношений между РСФСР и УССР был далеко не простым, о чем свидетельствуют слова о сохранении «самостоятельной государственной конституции». Решение вышеупомянутого IV Всеукраинского съезда было принято в период подготовки контрнаступления Красной армии, причем в это же время среди украинских большевиков все чаще раздавались голоса о роли Советской Украины в интеграции всех украинских этнографических земель и советизации Западной Украины. Идея была не нова: еще на втором съезде КП(б)У в октябре 1918 г. К. Радек заявил: «Украина, товарищи, это наш путь к европейской революции»[195]. 14 мая 1920 г. Ф. Кон написал в ЦК КП(б)У письмо, в котором утверждал, что ни Вена, ни Варшава не могут быть центрами экономического притяжения для Галичины, которая составляет единое целое с восточной Украиной, поэтому политический центр Советской Украины должен стать центром для Галичины. 23 мая ЦК КП(б)У создал Галицкий оргкомитет, основной задачей которого было налаживание партийной работы коммунистов, а после успешного продвижения Красной армии 8 июля на совместном заседании Галицкого оргкомитета и Политбюро ЦК КП(б)У был сформирован Галицкий революционный комитет во главе с В. П. Затонским[196]. 16 июля пленум ЦК РКП(б) сформулировал задачу советизации Польши в качестве непосредственной цели войны[197]. Тогда же было принято решение провозгласить Галичину независимой советской республикой, а Затонский был утвержден на посту председателя Галревкома[198].
Карл Бернгардович Радек (1885–1939) — революционер, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения, советский политический деятель, литератор, журналист, публицист, дипломат, литературный критик
Однако Галицкая республика просуществовала недолго: после «чуда над Вислой» под натиском польских войск Красная армия начала отступать, и 20 сентября Затонский с остатками Галицкого ревкома очутился в Виннице. Отсюда он направил письмо Ленину, ЦК РКП(б), РВС Юго-Западного фронта о завершении галицкого действа и выразил уверенность: что бы ни случилось в дальнейшем, рано или поздно Галичину придется советизировать[199]. В этот раз попытка советизации не удалась: 2 октября 1920 г. А. А. Иоффе телеграфировал Г. В. Чичерину о польских предложениях по границе и готовности «подписать прелиминарий» при условии, что «восточно-галицийский вопрос в договоре не будет затронут, но в той или иной форме, в качестве уступки нам, будет признана независимость Украины и Белоруссии»[200]. Прелиминарный мир между Польшей и РСФСР с УССР был подписан 12 октября.
Как сообщает Г. Г. Ефименко, 20 ноября 1920 г. в письме в Политбюро ЦК РКП(б) Г. В. Чичерин подчеркивал, что принцип независимости УССР играл «огромную роль в нашей дипломатии» и был направлен против «буферизма Пилсудского». Советский дипломат обращал внимание, что «IV съезд украинских советов высказался за вхождение Украины в состав РСФСР», а соглашение с Польшей обязывало признать независимость Украины, поэтому российско-украинским отношениям необходимо «придать форму союза двух государств вместо союзного государства»[201]. В итоге 28 декабря, пока шли переговоры с Польшей, был подписан «Союзный рабоче-крестьянский договор между РСФСР и УССР», в котором говорилось о вступлении в военный и хозяйственный союз, «исходя из провозглашенного Великой пролетарской революцией права народов на самоопределение, признавая независимость и суверенность каждой из договаривающихся сторон и сознавая необходимость сплотить свои силы в целях обороны, а также в интересах их хозяйственного строительства»[202]. Важнейшие комиссариаты объявлялись объединенными (военный и морских дел, ВСНХ, внешней торговли, финансов, труда, путей сообщения, почт и телеграфа) и предусматривалось их вхождение в состав СНК РСФСР, а СНК УССР должен был иметь своих уполномоченных. Этот документ был принят на завершающем этапе мирных переговоров: уже в марте 1921 г. в Риге был подписан договор, по которому Польша получила земли Западной Украины и Западной Белоруссии. Обе стороны признавали независимость Украины и Белоруссии[203]. Итогом сложной внешне- и внутриполитической ситуации в стране стало продолжение курса большевиков по созданию национальных союзных республик и образование СССР.
§ 3. Образование союзного государства
Определенные изменения в украинской политике большевиков в конце 1920–1921 гг. отметили действовавшие на Советской Украине агенты эмигрантской организации «Центр действия»[204]. В «Записке по украинскому вопросу» (1 сентября 1921 г.) лидеры организации, находившиеся в Париже, отмечали: «В конце 1920 г. какие-то причины принудили Московский Совнарком оформить отношение к Украине. <…> В 1921 г. опять- таки под влиянием каких- то причин, во всяком случае не по требованию народа, Совнарком начал быстро расширять права Украины вплоть до отдельного представительства иностранного»[205]. В данном случае «Центр действия» имел в виду два правовых акта: принятый VIII Всероссийским съездом Советов 28 декабря 1920 г. «Союзный рабоче-крестьянский договор между РСФСР и УССР» и аккредитацию дипломатической миссии УССР при Совнаркоме РСФСР 12 января 1921 г. Таким образом, заключали эмигрантские деятели, «на Украине почти готов полный государственный аппарат с его органами внутри страны и кое-где уже за границей. Пока нет только армии и экспедиции заготовления государственных бумаг»[206]. В записке речь шла о том, что, «судя по газетам», центральное руководство готово было «выставить даже пограничные столбы на юге Воронежской и Курской губерний»[207].
Далее в записке эмигранты задавались вопросом: «Невольно напрашивается мысль, что Ленина кто-то заставляет это делать, что какие-то сильные государства, в которых Ленин нуждается, хотят расчленения России и что они дальновидно смотрят в будущее: большевизм рухнет, вспыхнет анархия, появятся тысячи республик, которые начнут потом понемногу объединяться. Вот к этому времени и подготовляется государственный аппарат, а столбами определяются границы, за которые объединение не должно идти, останется только помочь сформировать армию и, вложивши некоторый капитал, получить богатую колонию»[208].
Очевидно, что в Париже и в Харькове по-разному интерпретировали вопрос о союзе между РСФСР и УССР. На самой Советской Украине прежде всего обращали внимание на подчеркнутую в документе суверенность каждой из договаривающихся сторон и упрекали объединенные комиссариаты в превышении полномочий. На Х съезде РКП(б) в прениях по национальному вопросу В. П. Затонский заявил, что считает «метод федерации» правильным. Однако лично он не знает, «в каких взаимоотношениях мы находимся сейчас с РСФСР, мы, живущие на Украине, я лично не разобрался окончательно. Что же говорить о широких массах! С заключением последнего договора (между РСФСР и УССР от 28 декабря 1920 г. —
Нельзя не признать, что и в 1922 г. среди большевиков были сторонники автономной, а не независимой Украины. Буквально накануне заключения предварительных условий мирного договора с Польшей, 10 октября 1920 г., в «Правде» появилась статья Сталина «Политика советской власти по национальному вопросу в России». Сталин признавал, что «окраины России, нации и племена, населяющие эти окраины, как и всякие другие нации, имеют неотъемлемое право на отделение от России»[210]. Однако интересы народных масс говорят, что требование отделения окраин на данной стадии революции глубоко контрреволюционно[211]. Сталин предлагал советскую автономию в разных формах: «От узкой, административной автономии (немцы Поволжья, чуваши, карелы) она переходит к более широкой, политической автономии (башкиры, татары Поволжья, киргизы), от широкой, политической автономии — к еще более расширенной ее форме (Украина, Туркестан), наконец, от украинского типа автономии — к высшей форме автономии, к договорным отношениям (Азербайджан)»[212].
Как видим, Украине отводилась расширенная форма автономии, шире которой были только договорные отношения. В 1922 г., когда вопрос об объединении советских республик стал особенно актуальным в связи с подготовкой к Генуэзской конференции, Сталин отстаивал свой план построения государства, получивший название «автономизации». Г. В. Чичерин 10 января в своем письме секретарю ЦК РКП(б) В. М. Молотову подчеркнул, что «в протоколе заседания комиссии по подготовке европейской конференции от 9 января выдвинут чрезвычайной важности вопрос о включении братских республик в РСФСР к моменту конференции»[213]. По его мнению, «момент достаточно благоприятен для проведения этой очень крупной меры без серьезных международных осложнений», и «на конференции следует поставить державы перед свершившимся фактом»[214]. Сталин также считал, что в Италии придется столкнуться с вопросом о юридических взаимоотношениях между независимыми республиками и РСФСР. Он опасался, что противники «постараются вскрыть при этом всю неопределенность и противоречивость в этих взаимоотношениях». По его словам, исходя из необходимости установления единства дипломатического фронта, «некоторые товарищи предлагают добиться в кратчайший срок объединения всех независимых республик с РСФСР на началах автономии». Сталин вполне разделял эту точку зрения, однако, учитывая необходимость проведения серьезной подготовительной работы в этой области и отсутствие необходимого времени, предложил подписать мандаты всех членов делегации всеми председателями советских республик, а также председателем правительства Дальневосточной республики (ДВР)[215].
января свою точку зрения по данному вопросу высказал и Раковский. Согласившись с тем, что на конференцию «нужно нам явиться как единой делегации»[216], он считал предложения главы НКИД политической ошибкой, поскольку «проект Чичерина формально упраздняет независимые советские республики»[217]. Проводить единую линию во внешней политике он предлагал «не в механическом устранении» от нее советских республик, а «при условии инициативы советских республик», для чего предлагал создать специальный общий федеральный орган. Для Генуэзской конференции он считал достаточным подписать соглашения между республиками, а членам единой делегации выступать только от имени всего Союза Советских Республик[218].
Летом 1922 г., когда процесс образования союзного государства был уже запущен, Сталин настаивал на необходимости немедленного изменения существующего порядка отношений «между центром и окраинами». 11 августа комиссия Оргбюро ЦК РКП(б) приняла проект резолюции о взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками, подготовленный Сталиным. Этот проект признавал «целесообразным формальное вступление независимых Советских республик: Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР, оставив вопрос о Бухаре, Хорезме и ДВР открытым и ограничившись принятием договоров с ними по таможенному делу, внешней торговле, иностранным и военным делам и прочее»[219]. Свои мысли по поводу объединения республик Сталин изложил Ленину в письме от 22 сентября. Он оценивал сложившуюся ситуацию как «отсутствие всякого порядка и полный хаос», которые тормозят и парализуют «всякую хозяйственную деятельность в общероссийском масштабе». Сталин предлагал выбрать одно из двух: «либо действительная независимость и тогда — невмешательство центра», либо «действительное объединение Советских Республик в одно хозяйственное целое», т. е. «замена фиктивной независимости действительной внутренней автономией республик в смысле языка, культуры, юстиции, вну[тренних] дел, земледелия и прочее»[220].
Большевики Украины остро реагировали на проблему объединения республик. При этом их мнения разделились: одни настаивали на сохранении широких прав союзных республик, другие разделяли «автономистскую» точку зрения Сталина. Так, председатель Совнаркома (1919–1923) и нарком иностранных дел Украины Х. Г. Раковский указывал на необходимость учета внешнеполитического дискурса при разработке большевистской национальной стратегии: «Форма независимых республик давала нам возможность производить максимум революционного эффекта на всех окраинах, а также за границей. …Посредством независимости Советской Украины — Советская Федерация имела возможность совершать революционное проникновение в Галицию, Буковину, Бессарабию. Без всякой серьезной надобности мы сами себя лишаем этого оружия и, наоборот, даем польской и румынской буржуазии новое оружие для борьбы с нами и усиления своей национальной политики. По отношению к Украине Польша выступит в роли защитницы ее независимости, признанной Рижским миром»[221]. В то же время секретарь ЦК КП(б)У Д. З. Мануильский высказался за ликвидацию самостоятельных республик и превращение их в «реальную автономию», поскольку образование на окраинах самостоятельных республик отвечало лишь определенному этапу революции, «в период которого пролетарской диктатуре пришлось развязывать национальный вопрос»[222].
Ленин высказался против идеи Сталина об «автономизации» самостоятельных национальных республик и предложил создать СССР: «По-моему, вопрос архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться»[223]. По мнению Ленина, речь должна идти не о вступлении в РСФСР, а об объединении в СССР советских республик, «чтобы мы не давали пищи „независимцам“, не уничтожали их независимости, а создавали еще новый этаж, федерацию равноправных республик»[224].
Как известно, в итоге победила ленинская концепция построения союзного государства и было принято решение не о вступлении в РСФСР, а об объединении в СССР советских республик. Противостояние Ленина и Сталина до сих пор остается темой научных и политических дискуссий. Т. Ю. Красовицкая отмечает, что «оба они были сторонниками единого централизованного многонационального государства. Но если Сталин был готов добиваться его создания насильственными методами, то Ленин искал менее конфликтных путей, ведущих к той же цели»[225].
Дмитрий Захарович Мануильский (1883–1959) — советский политический деятель
Авторы труда «Рождение державы» подчеркивают, что предложения Ленина «не ликвидировали неравноправие народов, не нарушали сложившуюся иерархию союзных и автономных образований, уже обозначенную решениями Сталина»; более того, подчеркивают властное, экономическое и культурное превосходство России над новыми союзными республиками, сложившееся исторически и не имевшее адекватного противовеса[226]. Следует согласиться с историками, акцентирующими внимание на предостережение Ленина «против российского господства и шовинизма». Впрочем, ленинские предложения содержали «слишком мало выполнимых, а главное, удовлетворительных решений»[227].
Как считают историки, «поставленный тогда вопрос об объединении советских республик не представлял собой ничего нового, различные аспекты этой проблемы рассматривались и ранее. Однако в годы гражданской войны претворению этого замысла в жизнь препятствовали не только ярко выраженные националистические настроения на Украине, но и российский взгляд на Украину и Белоруссию как на буфер, защищающий Россию от нападения с Запада»[228]. Касаясь националистических настроений на Украине, Я. Грицак указывает на сильные позиции идеи федерализма в украинских политических программах, причем «федералистское течение сохранило свои сильные воздействия вплоть до самого конца революции»[229]. Как пишет специалист, даже после провозглашения независимости в январе 1918 г. некоторые украинские лидеры критиковали этот шаг как ошибочный и вредный. Более того, отмечая попытки достичь соглашения с русскими (как «белыми», так и «красными») и польскими политическими элитами на условиях федерации, историк делает вывод: «Поэтому не будет преувеличением сказать, что образование Советского Союза было больше украинской, чем русской идеей»[230].
В то же время трактовка большевиками Украины как буфера справедлива, однако здесь следует добавить, что по результатам Рижского мира за пределами Советской Украины оставался значительный массив земель с украинским населением, в том числе пресловутый «украинский Пьемонт» — Галиция — в составе польского государства. Украинское движение за пределами УССР, с одной стороны, и активная восточная политика Варшавы, с другой, вынуждали большевистское руководство учитывать и внешний фактор в своей программе национального строительства.
Следует принимать во внимание и геополитические расчеты большевистских лидеров. Настаивая на корректировке сталинской резолюции, Ленин видел в ней препятствие на пути объединения пролетариев всех стран в единую семью, поскольку с наступлением мировой революции федеральное устройство государства сделает возможным присоединение к этому союзу новых республик[231]. Такие настроения среди большевиков не были чем-то исключительным. Так, Э. И. Квиринг в своей статье «Национальные моменты», написанной в преддверии XII съезда партии, замечал: «Наш Союз Советских Социалистических Республик не случайно является безыменным. Это — не Россия. Он не ограничен какими-либо границами. Пятым членом Союза должно явиться первое новое Советское государство, где бы оно ни образовалось. Было бы совершенно нерезонно приглашать советскую Германию стать частью РСФСР, и очень логично ее вхождение в СССР. Этим определяется характер союза — его внутренний смысл»[232].
Таким образом, в период революции и распада Российской империи будущее устройство Украины рассматривалось в различных вариациях. Большую популярность приобрела идея федерализации пространства бывшей Российской империи, однако в большевистской политической мысли вопрос о том, на каких основах будет строиться такая федерация, оставался открытым вплоть до образования СССР: даже тогда среди большевиков находились сторонники автономии украинских земель. Однако в отличие от своих идейных противников приверженцы сталинского «плана автономизации» настаивали на связи «нация — территория». Если Деникин не желал строить областную автономию исключительно по национальным признакам, то Сталин признавал определяющее значение именно национального фактора в построении государства.
Безусловно, идея суверенитета Украины стала набирать сторонников в период радикализации революции. Не стоит забывать и о влиянии внешних обстоятельств: внешнеполитические игроки — Германия, Польша — стремились не допустить попадания Украины в состав России и даже в сферу ее влияния, и это оказало немалое воздействие на процесс выбора решений различными политическими силами внутри бывшей Российской империи. Деятели Центральной рады прибегли к объявлению независимости Украины в период обострения борьбы за власть с большевиками во время мирных переговоров в Бресте, когда появилась возможность заключения союза со странами Четверного союза и получения от них военной помощи. В то же время победа плана федерализации в большевистской стратегии была обусловлена не только внутренними факторами (национальные движения), но и внешними (сначала влияние позиции Германии и Брестский мир, затем «восточная» политика Польши). И в Брестском, и в Рижском договорах речь шла уже об Украине, а не о Малороссии, т. е. об Украине как самостоятельном государственном организме, а не о Малороссии как части России.
В конечном итоге революция привела к окончательной победе «украинского проекта» над «малороссийским».
Глава 2
Кадры решают всё!
§ 1. Первые шаги коренизации
марта 1923 г. в Париже Совет послов стран Антанты признал за Польшей права верховной власти над территориями, границы которых были определены Рижским мирным договором. В этой ситуации решение национального вопроса в только что созданном СССР приобретало особую актуальность. Через месяц, 17 апреля, открылся XII съезд РКП(б). После эмоционального обсуждения 6-го пункта повестки дня «Национальные моменты в партийном и государственном строительстве» были приняты положения, положившие официальное начало проведению политики коренизации.
Следует признать, что центральное большевистское руководство еще до XII съезда официально объявило о равноправии украинского и русского языков. Так, VIII Всероссийская конференция РКП(б) в декабре 1919 г. обязывала членов партии «содействовать устранению всех препятствий к свободному развитию украинского языка и культуры», «всячески противодействуя попыткам искусственными средствами оттеснить украинский язык на второй план», «превратить украинский язык в орудие коммунистического просвещения трудовых масс»[233]. Ленин подчеркивал безусловную необходимость внимательного отношения к культурному аспекту «украинского вопроса»: «насчет языка все уступки и максимум равноправия»[234], — телеграфировал он Сталину 22 февраля 1920 г. Накануне, 21 февраля, Всеукраинский ЦИК постановил: «На всей территории Украинской ССР, во всех гражданских и военных учреждениях должен применяться украинский язык наравне с великорусским. Никакое преимущество великорусскому языку недопустимо»[235]. 21 октября того же года Совнарком УССР подписал постановление о введении украинского языка во всех «учебно-воспитательных заведениях с неукраинским языком обучения»[236]. 22 ноября 1922 г. ВУЦИК утвердил Кодекс законов о народном образовании в УССР, где подчеркивалось, что «украинский язык, как язык большинства населения Украины, особенно на селе, и русский язык, как язык большинства населения в городах и общесоюзный язык, имеют в УССР общегосударственное значение и обязаны преподаваться во всех учебно-воспитательных учреждениях Украинской Социалистической Советской Республики»[237].
Однако практическая реализация столь широких заявлений оставляла желать лучшего: эффективного контроля за их исполнением не было, а немалая часть партийцев демонстрировала непонимание «украинского вопроса», считая его выдумкой классового врага — «петлюровщиной». Еще свежа была в памяти борьба с войсками Петлюры. В. П. Затонский вспоминал, как солдаты-большевики «едва не расстреляли» его только потому, что нашли у него в кармане украинскую газету, хотя она и была издана большевиками. И это, утверждал он, было типично для той «„непримиримой вражды города ко всему украинскому“, которая существовала в 1917–1919 гг.»[238]. Именно на такие настроения вынужден был среагировать Сталин и с трибуны X съезда разъяснить: «Между тем ясно, что украинская нация существует, и развитие ее культуры составляет обязанность коммунистов. Нельзя идти против истории. Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы»[239]. Разъясняя «суть национального вопроса», он заявил о необходимости «уничтожить ту отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) национальностей, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях»[240].
Поддержка украинского языка как последовательная, комплексная политика стала реализовываться только после XII съезда партии с провозглашением курса на коренизацию (украинизацию, если говорить о ее региональной форме). Именно после 1923 года был разработан комплекс мер по реализации декларированных принципов, причем речь шла не только о протекционизме в отношении языка и культуры «коренной национальности», но и о протекционистской кадровой политике, позволившей заложить основу советской украинской элиты.
На XII съезде Сталин подчеркнул международное значение правильного разрешения национального вопроса в Советском Союзе. На СССР смотрят «как на опытное поле», и установление братских отношений между народами будет иметь «притягательную силу», а Союз станет «знаменем освобождения», примером для подражания. Внутреннее же значение национального вопроса, согласно Сталину, было связано с большим удельным весом «ранее угнетенных национальностей», которые «занимают наиболее нужные для хозяйственного развития районы и наиболее важные с точки зрения военной стратегии пункты». К тому же в связи с введением нэпа взращиваются две силы — великорусский шовинизм и шовинизмы местные. Поэтому большевики имеют дело «с вопросом об установлении правильных взаимоотношений между пролетариатом бывшей державной нации, представляющим наиболее культурный слой пролетариата всей нашей федерации, и крестьянством, по преимуществу крестьянством ранее угнетенных национальностей»[241].
Преодолеть основные негативные факторы («великорусский шовинизм, фактическое неравенство наций и национализм местный») Сталин предлагал тремя средствами. Первое из них заключалось в том, чтобы «принять все меры к тому, чтобы советская власть в республиках стала понятной и родной, чтобы советская власть была у нас не только русской, но и междунациональной». Для этого Сталин предлагал, чтобы «не только школы, но и все учреждения, все органы, как партийные, так и советские, шаг за шагом национализировались, чтобы они действовали на языке, понятном для масс, чтобы они функционировали в условиях, соответствующих быту данного народа». Второе средство для «безболезненного изживания наследия, полученного от царизма и от буржуазии» — совершенствование органов управления, т. е. создание такой конструкции комиссариатов в Союзе, «которая бы дала возможность по крайней мере основным национальностям иметь своих людей в составе коллегий и которая создала бы такую обстановку, когда нужды и потребности отдельных республик безусловно удовлетворялись бы». Наконец, третье средство Сталин видел в создании в составе высших центральных органов такого, «который служил бы отражением нужд и потребностей всех без исключения республик и национальностей»[242]. 25 апреля 1923 г. съезд принял резолюцию по национальному вопросу, в которой констатировалось, что ликвидация национального гнета требует новых форм объединения в единое многонациональное советское государство. Одновременно речь шла о борьбе с «пережитками прошлого» — с великорусским шовинизмом, с фактическим неравенством национальностей и местными националистическими пережитками. Следовало обеспечивать хозяйственные и культурные нужды республики и, кроме того, укреплять партию в национальных районах[243].
В Украинской ССР был принят ряд директивных решений, направленных на введение протекционистских мер в отношении «коренной национальности» — как в области языка и культуры, так и «выдвиженческой» кадровой политики. Прежде всего, республиканские органы власти признали недостаточным формальное равенство между украинским и русским языками. 1 августа 1923 г. вышло постановление ВУЦИК и СНК УССР «О мерах обеспечения равноправия языков и о помощи развитию украинского языка», в котором отмечалось: «Вследствие относительно слабого развития украинской школы и украинской культуры вообще, вследствие отсутствия необходимых учебных пособий, отсутствия достаточно подготовленного персонала, жизнь, как показал опыт, приводит к фактическому преобладанию русского языка»[244].
Было решено «избрать в качестве преимущественного для официальных сношений — украинский язык»[245], хотя по-прежнему наиболее распространенными на Украине считались оба языка — украинский и русский. Согласно этому постановлению, вновь поступающие на государственную службу должны в течение 6 месяцев изучить украинский язык (для «тех, кто уже находится на службе», был определен срок в 1 год), причем «с введением в действие настоящего декрета никто из граждан, не владеющих обоими наиболее распространенными языками, не мог быть принят на службу в госучреждение». Делопроизводство предполагалось также перевести на украинский язык, ввести украинский язык в партийных школах, реорганизовать государственное издательство и т. п. Язык обучения в учебных заведениях предполагалось привести в соответствие с национальным составом населения и ввести обязательное обучение на родном языке учащихся всех учебных заведений, в том числе в пунктах ликвидации неграмотности. На украинский язык переводилось обучение в школах профессионального, сельскохозяйственного и социально-экономического профиля. Вместе с введением украинского языка предусматривалось сохранение его в качестве обязательного предмета обучения во всех учебно-воспитательных и культурных организациях, как и русского языка, за исключением школ национальных меньшинств[246]. Таким образом, большевистское руководство высказало намерение изменить статус украинского языка и культуры и создать условия для внедрения их в общественно-политическую жизнь, образование и науку, массовую коммуникацию и пр.
Однако в 1923–1924 гг. украинизация проводилась неспешно, и этот период нередко называют «украинизацией по декрету», «украинизацией на бумаге»: все необходимые для проведения украинизации законодательные акты были приняты, но исполнение их оставляло желать лучшего. Среди руководства республики многие предпочитали «естественный ход событий». Так, накануне XII съезда, в марте 1923 г., в «Коммунисте» появилась статья второго секретаря ЦК КП(б)У Д. З. Лебедя, посвященная проблеме развития украинского языка и культуры. «У нас, на Украине, в силу исторических обстоятельств, культура города — это русская культура, культура деревни — украинская»[247], — считал Лебедь. Поэтому он считал неизбежной борьбу двух культур на Украине. При этом под культурой Лебедь понимал «культуру — экономику города и культуру — экономику села, язык же для марксиста — средство»[248]. Целью партии, по мнению Лебедя, было «подчинение развития сельского хозяйства промышленности проникновением крупного производства в сельское хозяйство», и это должна была сделать «культура города», т. е. «культура, которая имеет больше элементов социалистических, пролетарских»[249].
С одной стороны, Лебедь признавал актуальность изучения членами партии украинского языка, поскольку «крестьянин иногда требует обучения его детей на украинском языке, поскольку надо иногда идти в деревню и разъяснять крестьянам на понятном им языке вопросы, их интересующие»[250]. Однако при этом он считал недопустимым проводить «украинизацию во имя украинизации»[251]. Идеи Лебедя получили название «борьбы двух культур» и были раскритикованы на XII съезде.
Однако и после того, как выступление Лебедя было осуждено партийным съездом и был принят курс на коренизацию, республиканская партийная организация демонстрировала осторожность в проведении украинизации. 20–22 июня 1923 г. состоялся пленум ЦК КП(б)У, уделивший основное внимание национальному вопросу. В отчете ЦК на пленуме прозвучали слова о важности вопросов «иностранной политики, поскольку они были связаны с украинской политикой»: «В связи с присоединением Галиции к Польше и ориентировкой части галицийских партий на Польшу и наличия тенденций масс Галиции ориентироваться на Советскую Украину, перед ЦК стал вопрос о решительной поддержке галицийского движения. Хотя вопрос не окончательно разработан, но ЦК счел нужным принять некоторые практические мероприятия в деле облегчения эмиграции галичан на Украину…»[252].
В своем докладе лидер коммунистов УССР Э. И. Квиринг подчеркнул, что «неравенство культур украинской и русской на Украине в смысле отсталости украинской поставило в необходимость ЦК считать на первое время культуру украинскую привилегированной. Украинизация должна пойти по линии укрепления связи с широкими крестьянскими массами»[253]. Квиринг признал необходимость перехода «от пассивности к активному введению украинского языка (сроком в 1 год)», причем «более резкий курс» предполагался «в области делопроизводства» наркоматов и в отношении совпартшкол, более постепенный — по отношению к высшей школе. Что же касается издательского дела, то Квиринг согласился с необходимостью принять формулировку, устанавливающую «как необходимость издательство русской литературы, легко самоокупающейся, а также украинской в определенном проценте». Впрочем, первый секретарь ЦК КП(б)У предложил перевести на украинский язык окружные газеты[254].
Эммануил Ионович Квиринг (1888–1937) — советский государственный деятель
Любопытно, что возглавлявший в то время отдел агитации и пропаганды ЦК КП(б)У бывший боротьбист А. Я. Шумский, который позднее, в 1926-м, уже будучи наркомом просвещения УССР, активно отстаивал быстрые темпы украинизации, на июньском пленуме 1923 г. вынужден был признать: «Неприятное впечатление, безусловно связанное с непрактичностью, производит разгон и форсирование в области украинизации, чреватое последствиями. Принудительность в области как партийной, так и советской не годится, и мы можем пойти по пути „гетмановской украинизации“, курс на создание крестьянской интеллигенции не правильный. Нам нужно создавать украинскую интеллигенцию из рабочей среды»[255]. Известный украинский коммунист В. Я. Чубарь, который меньше чем через месяц возглавил Совнарком УССР, на июньском пленуме также признавал, что «темп, взятый Политбюро, слишком быстрый и непрактичен своей механизацией… Быстрый темп при отсутствии возможности при настоящем состоянии украинского языка действительного изучения на нем научных дисциплин может вызвать реакцию отлива от языка, как со стороны партийных работников, так и советских»[256]. Д. З. Мануильский, с 1922 г. работавший в Коминтерне, поставил вопрос о внутренней консолидации КП(б)У, ее «русской и украинской частей», причем назвал последнюю (украинскую) пасынком и поставил вопрос о «действительной подготовке и подборе украинских работников на смену»[257].
При проведении украинизации республиканское руководство столкнулось с отсутствием надежных (с точки зрения большевиков) кадров, знающих украинский язык. На пленуме ЦК КП(б)У 6–8 октября 1924 г. Чубарь, докладывая о состоянии украинизации в республике, с горечью признал: «большинство учреждений живет на переводчиках, не имея достаточно работников, знающих украинский язык… У нас недостаточно подготовленный кадр работников и недостаточно данных для внедрения украинского языка»[258]. Действительно, ситуация была довольно напряженной. Например, когда в августе 1924 г. в одном из городов Черниговской губернии было получено предписание вести делопроизводство на украинском языке, местные партийные власти «бросились искать украинцев, могущих хотя бы чему-нибудь научить по-украински. Нет никого. Наконец нашли кого-то, но оказался исключенным из профсоюза как чуждый элемент. Пришлось пойти на поклон — предложить принять вновь его в профсоюз — учи только. Разве не анекдот!»[259]
Александр Яковлевич Шумский (1890–1946) — украинский революционер, советский партийный и государственный деятель
Затруднения при подборе кадров со знанием языка «коренной национальности» существовали даже в столице УССР — Харькове. Весьма интересны воспоминания Т. М. Кардиналовской, жены премьер-министра правительства Центральной рады В. А. Голубовича. После ареста мужа Татьяна Михайловна попала под пристальное внимание органов ВЧК и в 1920 г. была арестована. После освобождения она решила устроиться в Харькове: «Выйдя из тюрьмы, я абсолютно не знала, что мне делать. В Харькове у меня не было ни родных, ни знакомых. Куда идти? <…> На мне было летнее платьице, в котором меня тогда, почти год назад, арестовали на улице. К счастью, погода стояла теплая, было опять лето. Туфель у меня уже не было — они окончательно износились — и я шла босиком, но это меня не особенно смущало: в те годы видеть босых на улицах не было редкостью. <…> Я пошла по улице и, увидев здание Совнаркома, подумала: „А почему бы мне не попытать счастья в этом учреждении?“ Мысль показалась мне неплохой, и я направилась туда. Одновременно со мной к дверям подошел какой-то человек и, любезно распахнув передо мной двери, вошел в здание вслед за мной. Очутившись внутри, я начала оглядываться по сторонам. Вошедший вместе со мной человек заметил это и спросил: „Вы кого-нибудь ищете?“ Я, не задумываясь, ответила: „Да, мне нужно говорить с главой Совнаркома“. Мой новый знакомый усмехнулся: „Это я и есть. Какое у вас ко мне дело?“ Я рассказала ему все начистоту — кто я и откуда пришла. Глава Совнаркома — Раковский — все выслушал и тут же принял меня на работу на должность регистратора. <…> Такие чудеса могли происходить только в те отдаленные времена, когда в советских учреждениях была нехватка образованных и даже просто грамотных людей»[260]. Кардиналовская вспоминала, что проработала в Совнаркоме около двух месяцев, а потом решила попробовать устроиться на работу в какую-нибудь редакцию и очутилась в «Селянской правде», которую редактировал С. В. Пилипенко: «Пилипенко тут же взял меня к себе на работу корректором и переводчиком — весь материал газеты приходил из Москвы на русском языке и переводился на украинский. К тому времени я вполне хорошо владела украинским и позже кроме переводческой деятельности вела работу стилистического редактора. <…> Мне поручали переводить разную литературу с русского на украинский, причем многое, в свою очередь, являлось переводом на русский с чешского, польского, немецкого, английского и других языков. Так, например, я перевела роман Майн Рида „Оцеола — вождь семинолов“. <…> Среди моих переводов, кроме беллетристики, были также книги политического характера, включая сочинения Ленина, и даже научные переводы, в частности, я принимала участие в составлении первого русско-украинского словаря по химии»[261].
Вспоминая о встречах и беседах со Скрыпником, Э. В. Нольский (о себе он говорил: «мы, часть секретарей горкомов и райкомов партии Донбасса»[262]) подчеркивал, что «дооктябрьская русификаторская политика, общая культурная отсталость, враждебное отношение буржуазно-националистической интеллигенции и ее „выжидание“ породили нехватку советских служащих в течение 10–12 лет. Мы часто вынуждены были принимать любого соглашавшегося служить. Большинство служащих были выходцами из мелкобуржуазных слоев разных национальностей городского населения. За небольшим исключением знали они только русский язык и то часто на уровне двух-четырех классной школы». И только «по мере роста своей интеллигенции из рабочей и крестьянской молодежи требовательность ко всем служащим повышалась. Кроме общих знаний и добросовестности начали требовать также и знание украинского языка»[263].
В первое время республиканское руководство довольно активно использовало разного рода «попутчиков» — выходцев из распущенных небольшевистских партий, бывших боротьбистов и укапистов. Они вели свое происхождение от левых украинских эсеров и социал-демократов. После раскола Украинской партии социалистов-революционеров в 1918 г. ее левое крыло стало именовать себя по названию газеты «Боротьба». В 1919 г. они образовали сначала собственную партию УПСР-коммунистов, а затем подписали акт о слиянии с левыми украинскими социал-демократами (УСДРП независимых левых) и образовали УКП (боротьбистов)[264]. Укапистами называют членов Украинской коммунистической партии, учредительный съезд которой состоялся в январе 1920 г. Руководство большевиков убеждало лидеров боротьбистов в необходимости объединения усилий в борьбе с контрреволюцией. 11 февраля 1920 г. Х. Г. Раковским, Г. И. Петровским, Д. З. Мануильским были подготовлены тезисы об отношении к боротьбистам, которые трактовались как оппозиционно-демагогическая группа, опирающаяся преимущественно на кулацкие элементы села, вследствие чего было решено ускорить политическую эволюцию партии с привлечением ее сознательных элементов к социалистическому строительству. Два вопроса больше всего волновали большевиков: то, что боротьбисты отстаивали украинскую самостоятельность в виде украинского советского государства, а также их непримиримая позиция относительно объединения хозяйственных аппаратов РСФСР и УССР[265].
Влас Яковлевич Чубарь (1891–1939) — советский государственный и партийный деятель
Большевистское руководство избрало курс на роспуск партий. В марте 1920 г. партия боротьбистов самоликвидировалась, а 4000 бывших ее членов перешли в КП(б)У. Впрочем, партийные чистки конца 1920–1921 гг. существенно сократили численность боротьбистов в рядах КП(б)У, и к концу 1922 г. их численность составила всего 118 человек[266]. Партия укапистов просуществовала дольше, до 1925 г. После ее ликвидации часть бывших членов партии была принята в КП(б)У, и в 1926 г. в компартии Украины насчитывалось 126 бывших укапистов. На момент самоликвидации партия боротьбистов насчитывала 15 тысяч человек, укапистов было значительно меньше — в начале 1921 г. их было примерно 500 человек, а в начале 1924 г. — всего 150 (на 1 апреля 1924 г. в КП(б)У состояло 54 818 человек)[267].
Среди лидеров боротьбистов активными сторонниками объединения были А. Я. Шумский, В. М. Эллан-Блакитный, Г. Ф. Гринько, П. П. Любченко, при этом они заняли высокие партийные и государственные должности: Шумский стал членом Политбюро и Оргбюро ЦК КП(б)У, Эллан-Блакитный стал членом ЦК, главным редактором правительственной газеты «Вісті ВУЦВК», наркомом просвещения был сначала Г. Ф. Гринько (1920–1922), а в 1924 г. этот пост занял Шумский. Любченко в 1920–1921 гг. был секретарем Киевского губкома, потом воевал в политотделе второй Конной армии, в 1921–1922 гг. был председателем Черниговского губисполкома…[268]
Впрочем, использование несоветской интеллигенции и выходцев из небольшевистских партий не отменяло факт медленного проведения украинизации в первые два года после официального ее провозглашения. Представление о выполнении в УССР указаний XII съезда о коренизации дает справка Организационно-распределительного отдела ЦК РКП(б) о ходе украинизации партийного и государственного аппаратов в УССР от 2 апреля 1925 г. Так, констатировалось, что «украинизации уделялось недостаточное внимание», «украинские работники еще недостаточно вовлечены в руководящие партийные и советские органы». Например, «общий состав украинских работников во всех центральных, губернских и окружных советских и партийных аппаратах не превышал 27 %. Причем всего вовлечено на руководящую партработу 24,5 % украинцев, на советско-административную работу 39,3 %, на кооперативную 28,6 %, на торгово-промышленную 17 %»[269]. Отмечалось слабое проведение украинизации в Харьковской, Донецкой и Екатеринославской губерниях, а «в Киеве произведенная проверка знаний украинского языка показала, что в 26 учреждениях из 6000 сотрудников знают украинский язык лишь 28 %»[270]. Отмечалось также «индифферентное отношение со стороны некоторой части членов партии, даже украинцев, работающих в низовых органах и не желающих разговаривать на украинском языке (Екатеринослав)». Впрочем, упоминались и мероприятия «по ускорению украинизации» — курсы по изучению украинского языка, выпуск литературы на украинском языке («по Госиздату и по Червонному Шляху выпуск литературы на украинском языке составляет 80 %»)[271].
Василий Эллан-Блакитный (1893–1925) — украинский советский писатель и поэт, революционер, левый политический и общественный деятель
Нельзя сказать, что республиканское руководство не беспокоила ситуация с украинизацией. В конце 1924 — начале 1925 гг. В. Я. Чубарь готовил новый декрет по украинизации государственного аппарата. Свои соображения он изложил Политбюро 26 февраля 1925 г. Решено было перенести срок украинизации госучреждений с 1 августа 1925 г. (как было намечено ранее) на 1 января 1926 г., также планировалось создать Центральную всеукраинскую комиссию по руководству украинизацией под руководством главы украинского Совнаркома и смягчить формулировки об увольнении работников за незнание украинского языка — таковым было разрешено восстановиться на службе после того, как они в достаточной мере усвоят украинский язык. Однако президиум Всероссийского центрального совета профсоюзов в письме к Сталину от 11 марта 1925 г. выразил обеспокоенность, что принятие нового декрета о полной украинизации госучреждений создаст угрозу одновременного увольнения большого числа служащих и работников. Руководству КП(б)У пришлось оправдываться перед генеральным секретарем ЦК ВКП(б), обещая переработать документ в сторону смягчения требований к госслужащим[272].
В марте 1925 г. украинская парторганизация обратилась к центральному руководству еще с двумя просьбами. 5 марта Политбюро ЦК РКП(б) удовлетворило просьбу ЦК КП(б)У «о предоставлении им права оформлять перевод в КП(б)У членов коммунистической партии Западной Украины, прибывающих на территорию Украины»[273]. 13 марта в Москве рассматривался вопрос о финансовом положении Госиздата Украины. Было принято решение «признать необходимым выдать Укргизу в течение тек[ущего] бюдж[етного] года дотацию в размере 400 000 (четыреста тысяч) рублей», правда, включив в эту цифру те 75 000 рублей, которые уже было предложено отпустить во второй половине года. Причем «средства, отпущенные согласно этому постановлению, должны быть использованы исключительно для издания литературы на украинском языке»[274].
Впрочем, эти события отнюдь не меняли общей ситуации с украинизацией: глава украинских коммунистов Э. И. Квиринг также не демонстрировал желания активно внедрять в жизнь лозунги XII съезда. Украинский литературовед и публицист И. Кошеливец, эмигрировавший из Советской Украины во время Второй мировой войны и ставший почетным доктором философии Украинского свободного университета в Мюнхене, действительным членом Научного общества имени Шевченко и Украинской свободной академии наук, в своей работе, посвященной Н. А. Скрыпнику, даже назвал «бывшего екатеринославца» Квиринга откровенным врагом украинской культуры[275].
Однако Эммануил Ионович относился к украинизации не враждебно, а скорее сдержанно. Несомненно, больший интерес лидер коммунистов Советской Украины проявил к внутрипартийной борьбе в Москве. Сначала Квиринг поддержал «тройку» — Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и И. В. Сталина — в ее борьбе с Троцким и активно помогал устранить одного из главных украинских троцкистов — Х. Г. Раковского. Вскоре «новая оппозиция» Зиновьева и Каменева попыталась изменить расстановку сил внутри партии в свою пользу, решив привлечь на свою сторону первого секретаря КП(б)У. Камнем преткновения оказался вопрос о Троцком. 5 января 1925 г. Квиринг сообщил Сталину, что секретари губернских партийных комитетов на Украине предлагали исключить Троцкого из Политбюро ЦК ВКП(б) и сместить его с должности главы РВС Красной армии. На этот пост предлагались Сталин или Дзержинский. В ответ 11 января Сталин телеграфировал Квирингу: «…по вопросу о Троцком мы все сходимся в том, что его надо снять с Ревсовета, причем большинство полагает, вместо Троцкого надо поставить Фрунзе». Сталин счел, что исключать Троцкого из Политбюро нецелесообразно (поскольку в Политбюро он будет менее опасен, чем вне его). Генеральный секретарь указал, что так думает большинство, подчеркнув: «Я придерживаюсь мнения большинства»[276].
В этот же день состоялся пленум ЦК КП(б)У, на котором дело пошло отнюдь не так, как рассчитывал Сталин. 12 января Квиринг сообщил Сталину, что пленуму на закрытом заседании было сообщено о телеграмме генерального секретаря. Но большинством голосов (27 против двух) пленум счел необходимым исключить Троцкого также и из Политбюро. Как подчеркивает В. Ю. Васильев, решение украинского руководства не совпадало с позицией Сталина и большинства членов Политбюро ЦК РКП(б)[277].
Через несколько дней Квиринг, прибывший вместе с другими украинскими коммунистами в Москву на пленум ЦК РКП(б), был приглашен Зиновьевым к нему на совещание. На этом совещании речь шла о смещении Сталина с поста генерального секретаря и назначении его на должность главы Реввоенсовета. О совещании узнали все участники пленума. Они осудили статью Троцкого «Уроки Октября» и отстранили его от должности главы Реввоенсовета. Предложение Каменева назначить на освобожденную должность Сталина не прошло. В 1963 г. С. И. Гопнер вспоминала, что во время пленума ЦК Сталин пригласил нескольких членов ЦК, и среди них Квиринга, в свою кремлевскую квартиру. Там Квиринг высказался за назначение Сталина на должность главы РВС. Сталин же воспринял это с раздражением и обидой. Украинские лидеры 23 февраля объяснили свою позицию в сложившейся ситуации тем, что не знали о существе расхождений в руководящей группе, а исключительно учитывали настроение украинских организаций. Одновременно они сочли нужным указать, что последние шаги Каменева и Зиновьева вредны для единства партии[278].
Как позднее объяснял член ЦК РКП(б) и Политбюро ЦК КП(б)У, председатель ВУЦИК Г. И. Петровский, «в день приезда нашего в Москву т. Квиринг был приглашен т. Зиновьевым к себе на совещание, на котором между прочим обсуждался вопрос о смене с поста генерального секретаря т. Сталина и назначении его председателем РВС». «Тов. Квиринг об этом совещании и о том, что там обсуждалось, нам никому ничего не сказал, — подчеркнул Григорий Иванович. — На второй день стало известно многим членам партии о намерениях совещания по смещению т. Сталина, и в предупреждение этого кризиса члены ЦК РКП, работающие на Украине, вместе с членами нашего Политбюро, собрались, признали ошибочной свою позицию при голосовании на нашем пленуме ЦК КП(б)У, решили изменить эту позицию, т. е. признать правильной точку зрения большинства Политбюро ЦК РКП»[279]. По словам Петровского, Квиринг ничего не говорил о совещании у Зиновьева и после его возвращения из Москвы, и только после «питерских событий» весны 1925 г., когда Зиновьев сделал попытку противопоставить центральному органу ЦК РКП(б) журналу «Большевик» собственный теоретический орган, украинские коммунисты собрались на совещание, чтобы «выразить свое отношение к происшедшим событиям». И только там, «и то не подробно», Квиринг изложил «информацию об упомянутом совещании у т. Зиновьева»[280]. При этом Квиринг якобы «на совещании у т. Зиновьева предложил вопрос о смене генерального секретаря ЦК РКП снять с обсуждения»[281]. Было созвано заседание Политбюро, на котором был поставлен вопрос о «необходимости ухода тов. Квиринга с поста генерального секретаря», с чем тот «вполне согласился»[282].
Подобное внимание к республиканской парторганизации не случайно. Б. Г. Бажанов, исполнявший с 1923 по 1927 гг. обязанности помощника («личного секретаря») Сталина, подчеркивал, что 1925 год «был годом борьбы за власть между Зиновьевым и Сталиным. Тройка, на время восстановленная для завершения борьбы с Троцким, окончательно распалась в марте. В апреле на заседаниях Политбюро Зиновьев и Каменев энергично нападали на сталинскую „теорию построения социализма в одной стране“. Тройка больше не собиралась. Сталин утверждал сам проект повестки Политбюро. В течение нескольких месяцев Политбюро работало как орган коллегиальный внешне как будто бы под руководством Зиновьева и Каменева. Такой внешний вид определялся в особенности тем, что Сталин, как всегда (по невежеству), мало принимал участия в обсуждении разных вопросов. Каменев же по-прежнему руководил всем хозяйством страны, а хозяйственные вопросы занимали всегда много места в работе Политбюро. Троцкий делал вид, что корректно принимает участие в текущей работе. И на Политбюро царил худой мир»[283].
Григорий Иванович Петровский (1878–1958) — российский революционер, депутат Государственной думы Российской империи IV созыва, советский и украинский партийный и государственный деятель
В этой ситуации становилось важным, кому принадлежал контроль над аппаратом: «В частности, одна вещь для людей, боровшихся за власть, должна быть совершенно ясной. Чтобы быть у власти, надо было иметь свое большинство в Центральном комитете. Но Центральный комитет избирается съездом партии. Чтобы избрать свой Центральный Комитет, надо было иметь свое большинство на съезде. А для этого надо было иметь за собой большинство делегаций на съезд от губернских, областных и краевых партийных организаций. Между тем эти делегации не столько выбираются, сколько подбираются руководителями местного партийного аппарата — секретарем губкома и его ближайшими сотрудниками. Подобрать и рассадить своих людей в секретари и основные работники губкомов, и таким образом будет ваше большинство на съезде. Вот этим подбором и занимаются систематически уже в течение нескольких лет Сталин и Молотов. Не всюду это проходит гладко и просто. Например, сложен и труден путь ЦК Украины, у которого несколько губкомов. Приходится комбинировать, смещать, перемещать, то сажать на ЦК Украины первым секретарем Кагановича, чтоб навел в аппарате порядок, то перемещать, выдвигать и удалять строптивых украинских работников. Но в 1925 году основное в этом рассаживании людей проделано. Зиновьев увидит это тогда, когда уже будет поздно»[284].
Сталин хорошо понимал значение украинизации в укреплении своих позиций в республике. Подразумевая усиление национальных моментов в партийном и государственном строительстве, украинизация способствовала выдвижению местных национальных кадров на руководящую работу, что создавало возможность оказывать влияние на местные республиканские парторганизации. Кроме того, украинизация имела особое значение и в связи с процессом бюрократизации советского общества и образования его нового правящего слоя — номенклатуры. Кандидатуры на руководящие посты в партийном и советском аппарате предварительно рассматривались и обсуждались партийными комитетами. Партийный контроль за назначением на должности был упорядочен и приведен в определенную систему решением Политбюро в ноябре 1923 года[285]. Список номенклатурных должностей постоянно расширялся и касался уже не только высшего, но и среднего звеньев управления. Поскольку кадры для номенклатуры пополнялись за счет «выдвиженцев», коренизация, проходившая в советских республиках, создавала благоприятные условия для формирования национальной партийно-советской бюрократии.
В этой ситуации Сталин сделал ставку на своего приверженца Л. М. Кагановича: генсек желал его видеть на важном посту главы республиканской парторганизации. В данной связи хочется вспомнить слова одного из украинских деятелей, И. В. Майстренко, который побывал «во всех течениях коммунизма в Украине: среди боротьбистов, в КП(б)У, во фракции федералистов (группа Лапчинского), в КП(б)У, УКП, наконец, снова в КП(б)У»[286]. По его словам, «хотя глава ВУЦИК Петровский и глава Совнаркома Чубарь имели в КП(б)У и УССР больший авторитет, нежели генеральный секретарь ЦК КП(б)У Каганович, однако партией и республикой фактически управлял уже Каганович, а не они. Они были и в Политбюро ЦК ВКП(б) в Москве (Петровский как кандидат, а Чубарь даже как член Политбюро), однако власть под конец 1920-х годов решительно перемещалась от советских органов к партийным»[287].
В беседе с поэтом и публицистом Ф. И. Чуевым Каганович так описывал обстоятельство своего назначения: «На Украине тогда (в 1925 г. —
Следует сказать, что в Харькове рассчитывали, что Квиринга заменит В. М. Молотов. Политбюро ЦК КП(б)У 20 марта постановило «категорически настаивать перед ЦК РКП на немедленном направлении в Украину на эту работу т. Молотова как товарища достаточно авторитетного в партийной массе». Однако вместо Молотова решением ЦК РКП(б) от 26 марта генеральным секретарем ЦК КП(б)У был рекомендован член Политбюро, секретарь ЦК РКП(б) Л. М. Каганович[290], что, как пишет украинский историк В. С. Лозицкий, «поставило членов Политбюро ЦК КП(б)У в достаточно неудобное положение»[291].
§ 2. «Конечно, вся партия… должна заняться изучением Украинского языка»
В Харьков Каганович приехал к пленуму ЦК и ЦКК КП(б)У, который состоялся 5–7 апреля 1925 г. На пленуме прозвучало обстоятельное объяснение сложившейся ситуации Г. И. Петровским. Последний объяснил, что Политбюро «решило настаивать перед ЦК РКП на назначении к нам в генеральные секретари т. Молотова». «Когда мы с т. Чубарем были в Москве по поводу этого вопроса, наше решение о снятии т. Квиринга было одобрено, — заявил Петровский, — что же касается т. Молотова, то т. Сталин должен был поставить этот вопрос на очередном заседании Политбюро ЦК РКП, решения которого мы ожидать не могли и уехали. ЦК РКП… предложило нам т. Кагановича, который здесь вот присутствует»[292].
Пленум, помимо выбора нового главы украинских коммунистов, оказал большое влияние и на судьбу украинизации. На этом партийном форуме отчетливо прозвучало новое отношение к ее проведению. Подводя итоги двухлетней работы партии в этой области, А. Я. Шумский констатировал: «…мы пошли в некоторой степени по линии наименьшего сопротивления и… линия партийной политики в национальном вопросе получила некоторый уклон в сторону украинизации главным образом советского аппарата, соприкасающегося с селом, и низового сельского просвещения, оставляя почти незатронутыми украинизацией партийную жизнь, партийный аппарат и жизнь рабочих организаций»[293]. По его словам, «это наиболее легкое дело — украинизация советского аппарата, — уперлось в конце концов в то затруднение, что стоящая во главе советского аппарата партийная верхушка не украинизировалась». Он отметил также «формальное выполнение украинизации, заключающееся в том, что для украинизации того или иного советского органа приглашается в качестве переводчиков какой-нибудь Петренко, Карпенко или Ковбаса, который и переводит на украинский язык все то, что входит в свет из недр данного учреждения. <…> Партия в течение этих двух лет сделала чрезвычайно мало в смысле овладения украинским языком»[294]. В результате партия «не приобщилась к украинской общественной жизни», и «начинают воскресать… политические трупы вроде Грушевского и других, которые начинают восстанавливать порванные в период гражданской войны общественно-политические связи»[295].
Лазарь Моисеевич Каганович (1893–1991) — советский государственный, хозяйственный и партийный деятель
Выступивший в прениях Л. М. Каганович подчеркнул, что он считает вопрос о кадрах кардинальным: «И здесь вопрос стоит не только об украинском языке. Тут речь идет о подготовке украинцев, и от этого отказываться нельзя. Конечно, вся партия — и русский кадр, и, в первую очередь, старые большевики, старая гвардия — должна заняться изучением украинского языка, чтобы приблизиться к украинским массам. Но нужно подготовить украинских работников, которые, зная быт, психологию, были бы марксистски грамотны»[296]. Т. Мартин подчеркивает, что Каганович показал личный пример в овладении партии украинским языком. Уроженец деревни Кабаны Радомысльского уезда Киевской губернии «говорил по-украински с примесью белорусских слов», но пообещал выучить украинский язык так, чтобы уже на следующем съезде партии выступить по-украински. Выполнить свое обещание ему удалось не в 1925 г., а в 1927 г.[297] Впрочем, несмотря на то, что Лазарь Моисеевич выучил украинский язык, которого раньше не знал, говорил на нем в основном тогда, когда было необходимо проявить знание «мовы». Так, выступая в июле 1928 г. на выпускном собрании курсов окружных работников, Каганович говорил о необходимости изучения чиновниками украинского языка исключительно по-русски. На просьбу с места говорить по-украински он заявил: «Я сегодня не выступаю по-украински исключительно потому, что страшно устал и голова болит… Я украинский язык знаю, но не настолько, чтобы думать по-украински»[298].
После пленума, 17 апреля 1925 г., состоялось заседание Политбюро ЦК КП(б)У, на котором новый лидер украинских коммунистов выступил с планом проведения украинизации. Были намечены важнейшие мероприятия, «на которых должны быть сосредоточено внимание в ближайший период»: «а) улучшение постановки существующей сети курсов, в первую очередь, для партаппарата сверху донизу; <…> б) организация в течение летнего периода краткосрочных повторных курсов для переподготовки низовых работников на украинском языке; <…> г) ввиду острого недостатка в коммунистическом университете и совпартшколах в преподавателях, владеющих украинским языком, настойчиво просить ЦК РКП об откомандировании на Украину всех товарищей, оканчивающих Свердловку, Университет Зиновьева, Институт красной профессуры и Коммунистическую академию и знающих украинский язык; <…> д) обратить особое внимание на выдвижение работников из украинцев, в первую очередь, рабочих и крестьян; е) улучшить постановку учета украинских работников снизу доверху; <…> ж) поручить комиссии по украинизации особое внимание обратить на проработку конкретных мероприятий по украинизации КСМУ; з) поручить комиссии по украинизации специально разработать практические мероприятия по украинизации печати»[299].
После пленума была создана комиссия Политбюро по украинизации со специальными подкомиссиями (по украинизации партии, народного просвещения, государственного аппарата, печати, профсоюзов, армии)[300]. 30 апреля 1925 г. ВУЦИК и СНК УССР опубликовали постановление «О мерах срочного проведения полной украинизации советского аппарата», по которому перейти на украинское делопроизводство государственным учреждениям и государственным торгово-промышленным предприятиям надлежало не позднее 1 января 1926 г. Кроме того, речь шла об увеличении тиражей учебных изданий и художественной литературы на украинском языке. На рабоче-крестьянскую инспекцию возлагалась обязанность проведения периодических проверок украинизации советского аппарата. Кстати, этим же постановлением учреждалась упомянутая выше Центральная всеукраинская комиссия по руководству украинизацией[301].