О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов

Особенную славу меж эллинов доставило ему пророчество о Кифере, лаконском острове; познакомившись с тем, каков он есть, Хилон воскликнул: «Лучше бы ему не возникать или, возникнув, утонуть!» И предвидение это было верным: сперва Демарат, спартанский изгнанник, посоветовал Ксерксу остановить там корабли, и если бы Ксеркс послушался, то Греция была бы в плену; а потом Никий в Пелопоннесскую войну, отбив этот остров и посадив там афинскую засаду, причинил лакедемонянам великий вред.

Отличался он немногословием, и Аристагор Милетский даже называет такой слог «Хилоновым»; [а другие зовут его «Бранховым», от того][76] Бранха, который основал святилище в Бранхидах.

Он был уже старцем в 52-ю олимпиаду, когда в расцвете сил был баснописец Эзоп. А умер он (по словам Гермиппа) в Писе, приветствуя своего сына после олимпийской победы в кулачном бою, от избытка радости и от старческого слабосилия; и все, кто был на празднествах, с честью предали его земле. У нас о нем есть такие стихи:

Благодаренье тебе, Полидевк светоносный, за то, чтоСын Хилона стяжал славу в кулачной борьбе!Умер счастливый отец, на дитя-победителя глядя:Надо ли плакать о нем? Мне бы подобную смерть!

А на изваянии его написано вот что:

Этого мужа взрастила себе копьеносная Спарта —Был из семи мудрецов в мудрости первым Хилон[77].

Изречение его было: «За порукой – расплата».

Есть и от него такое письмецо:

Хилон – Периандру. «Ты мне пишешь о походе на внешнего врага, где сам воевал; а по мне, так и домашние дела для единодержца опасны. Счастлив тиранн, который умрет у себя дома своею смертью!»

4. Питтак

Питтак, сын Гиррадия, из Митилены; отец его (по словам Дурида) был фракиец. Это он вместе с братьями Алкея низложил лесбосского тиранна Меланхра. А когда афиняне воевали с митиленянами за Ахилеитиду, то Питтак начальствовал над митиленянами, а Фринон, олимпийский победитель-пятиборец, – над афинянами; Питтак вызвался с ним на поединок и, спрятавши под щитом своим сеть, набросил ее на Фринона, убил его и тем отстоял спорную землю. Однако и после этого (говорит Аполлодор) афиняне с митиленянами тягались за ту землю, а решал тяжбу Периандр, который и отдал ее афинянам.

С тех пор Питтак пользовался у митиленян великим почетом, и ему была вручена власть. Он располагал ею десять лет; а наведя порядок в государстве, он сложил ее и жил после этого еще десять лет. Митиленяне дали ему надел земли, а он посвятил его богам; земля эта доселе называется Питтаковой. А Сосикрат говорит, что он отделил себе от нее лишь малую часть и сказал: «Половина – больше целого!»[78] Не принял он денег от Креза, сказав, что у него и так вдвое больше, чем хотелось бы, – дело в том, что он был наследником брата, скончавшегося бездетным.

Памфила во II книге «Записок» говорит, что сына его Тиррея убил топором один кузнец, когда тот был в Киме и сидел у цирюльника. Граждане Кимы отослали убийцу к Питтаку, но тот, узнав обо всем, отпустил его со словами: «Лучше простить, чем раскаяться». А Гераклит говорит, что это Алкея, попавшего к нему в руки, он отпустил со словами: «Лучше простить, чем мстить».

Законы он положил такие: с пьяного за проступок – двойная пеня, чтобы не напивались пьяными оттого, что на острове много вина[79]. Он говорил: «Трудно быть хорошим»; это изречение упоминает и Симонид:

Истинно добрым трудно стать – завет Питтака.

Упоминает его слова и Платон в «Протагоре»[80]: «С неизбежностью и боги не спорят». И: «Человека выказывает власть». На вопрос, что лучше всего, он ответил: «Хорошо делать, что делаешь». На вопрос Креза, какая власть всего сильней, – «Та, что резана на дереве», то есть законы. Победы, говорил он, должны быть бескровными. Один фокеец сказал, что нужно отыскать дельного человека. «Если искать с пристрастием, то такого и не найти», – сказал Питтак.

На вопрос, что благодатно, он ответил: «Время». Что скрыто? – «Будущее». Что надежно? – «Земля». Что ненадежно? – «Море». Он говорил: дело умных – предвидеть беду, пока она не пришла, дело храбрых – управляться с бедой, когда она пришла. Задумав дело, не говори о нем: не удастся – засмеют. Неудачей не кори – бойся себе того же. Доверенное возвращай. Не злословь ни о друге, ни даже о враге. В благочестии упражняйся. Умеренность люби. Храни правду, верность, опытность, ловкость, товарищество, усердие.

Из песен его самая знаменитая такая:

С луком в руках и с полным стрелами колчаномПойдем на злого недруга:Нет у него на устах ни слова верного —Двойная мысль в душе его.

Сочинил он и элегические стихи в 600 строк, и книгу прозою «О законах» для своих сограждан.

Он был в своем расцвете в 42-ю олимпиаду; а умер он при архонте Аристомене, на 3-й год 52-й олимпиады[81], прожив более семидесяти лет, в глубокой старости. На памятнике его написано:

Как неутешная мать рыдает о сыне любимом,Плакал, Питтак, о тебе Лесбос, угодный богам[82].

Изречение его: «Знай всему пору».

Был и другой законодатель, Питтак (как сообщают Фаворин в I книге «Записок» и Деметрий в «Соименниках»), по прозванию Малый.

О мудреце рассказывают, будто один юноша спросил у него совета о женитьбе и получил такой ответ, который передает Каллимах в эпиграммах[83]:

Из Атарнея пришел в Митилену неведомый странник.Сыну Гиррадия он задал Питтаку вопрос:«Старче премудрый, скажи: двух невест я держу на примете,Родом своим и добром первая выше меня,Вровень вторая со мной; которой отдать предпочтенье?С кем отпраздновать брак? Дай мне разумный совет».Поднял Питтак, отвечая, свой посох, оружие старца:«Видишь мальчишек вдали? Вняв им, узнай обо всем».Верно: мальчишки гурьбой на широком тройном перепутьеМетким ударом хлыстов гнали свои кубари.«Следуй за ними!» – промолвил Питтак. И странник услышал:Мальчику мальчик сказал: «Не за свое не берись!»Слыша такие слова, оставил мечты о чрезмерномГость, в ребячьей игре остережению вняв;И как на ложе свое возвел он незнатную деву,Так и ты, мой Дион, не за свое не берись?[84]

Сказал он это, видимо, по опыту, ибо сам имел жену знатнее себя – сестру Драконта, сына Пенфила, высокомерно презиравшую его.

Алкей[85] обзывал его «плосконогом», потому что он страдал плоскостопием и подволакивал ногу; «лапоногом», потому что на ногах у него были трещины, называемые «разлапинами»; «пыщом» – за его тщеславие; «пузаном» и «брюханом» – за его полноту; «темноедом», потому что он обходился без светильника; «распустехой», потому что он ходил распоясанный и грязный. Вместо гимнастики он молол хлеб на мельнице[86], как сообщает философ Клеарх.

И от него есть такое письмецо:

Питтак – Крезу. «Ты зовешь меня в Лидию посмотреть на твое изобилие – но я, и не видя, верю, что сын Алиатта – многозлатнейший из царей. Ехать в Сарды мне корысти нет, ибо денег мне не надобно – на себя и на друзей у меня хватает. И все же я приеду – ради общества такого гостеприимца, как ты».

5. Биант

Биант, сын Тевтама, из Приены, которого Сатир считает первым из семи. Одни называют его богатым человеком, а Дурид, наоборот, захребетником.

Фанодик сообщает, будто он выкупил из плена мессенских девушек[87], воспитал их как дочерей, дал приданое и отослал в Мессению к их отцам. Прошло время, и когда в Афинах, как уже рассказывалось[88], рыбаки вытащили из моря бронзовый треножник с надписью «мудрому», то перед народным собранием выступили эти девушки (так говорит Сатир) или их отец (так говорят другие, в том числе и Фанодик), объявили, что мудрый – это Биант, и рассказали о своей судьбе. Треножник послали Бианту; но Биант, увидев надпись, сказал, что мудрый – это Аполлон, и не принял треножника; а другие (в том числе и Фанодик) пишут, что он посвятил его Гераклу в Фивах, потому что сам был потомком тех фивян, которые когда-то основали Приену.

Есть рассказ, что когда Алиатт осаждал Приену, то Биант раскормил двух мулов и выгнал их в царский лагерь, – и царь поразился, подумав, что благополучия осаждающих хватает и на их скотину. Он пошел на переговоры и прислал послов – Биант насыпал кучи песка, прикрыл его слоем зерна и показал послу. И узнав об этом, Алиатт заключил наконец с приенянами мир. Вскоре затем он пригласил Бианта к себе. «Пусть Алиатт наестся луку» (то есть пусть он поплачет)[89], – ответил Биант.

Говорят, он неотразимо выступал в суде, но мощью своего слова пользовался лишь с благою целью. На это намекает и Демодик Леросский в словах:

Если надобно судиться – на приенский лад судись!

И Гиппонакт:

Сильнее, чем приенянин Биант в споре.

Умер он вот каким образом. Уже в глубокой старости он выступал перед судом в чью-то защиту; закончив речь, он склонил голову на грудь своего внука; сказали речь от противной стороны, судьи подали голоса в пользу того, за которого говорил Биант; а когда суд распустили, то Биант оказался мертв на груди у внука. Граждане устроили ему великолепные похороны, а на гробнице написали:

В славных полях Приенской земли рожденный, почиетЗдесь, под этой плитой, светоч ионян, Биант.

А мы написали так:

Здесь почиет Биант. Сединой убеленного снежнойСвел его пастырь Гермес мирно в Аидову сень.Правою речью своей заступившись за доброго друга,Он на груди дорогой к вечному сну отошел[90].

Он сочинил около 200 стихов про Ионию и про то, как ей лучше достичь благоденствия. А из песен его известна такая:

Будь всем гражданам угоден, где тебе ни случится жить:В этом – благо истинное, дерзкому же норовуЗлая сверкает судьба.

Сила человеку дается от природы, умение говорить на благо отечества – от души и разумения, а богатство средств – у многих от простого случая. Он говорил, что несчастен тот, кто не в силах снести несчастье; что только больная душа может влечься к невозможному и быть глуха к чужой беде. На вопрос, что трудно, он ответил: «Благородно перенести перемену к худшему».

Однажды он плыл на корабле среди нечестивых людей; разразилась буря, и они стали взывать к богам. «Тише! – крикнул Биант, – чтобы боги не услышали, что вы здесь!» Один нечестивец стал его спрашивать, что такое благочестие, – Биант промолчал. Тот спросил, почему он молчит. «Потому что ты спрашиваешь не о своем деле», – сказал ему Биант.

На вопрос, что человеку сладко, он ответил: «Надежда». Лучше, говорил он, разбирать спор между своими врагами, чем между друзьями, – ибо заведомо после этого один из друзей станет твоим врагом, а один из врагов – твоим другом. На вопрос, какое занятие человеку приятно, он ответил: «Нажива». Жизнь, говорил он, надо размеривать так, будто жить тебе осталось и мало и много; а друзей любить так, будто они тебе ответят ненавистью, – ибо большинство людей злы. Еще он советовал вот что: не спеши браться за дело, а взявшись, будь тверд. Говори, не торопясь: спешка – знак безумия. Люби разумение. О богах говори, что они есть[91]. Недостойного за богатство не хвали. Не силой бери, а убеждением. Что удастся хорошего, то, считай, от богов. Из молодости в старость бери припасом мудрость, ибо нет достояния надежнее.

О Бианте упоминает и Гиппонакт[92], как уже сказано: а ничем не довольный Гераклит воздает ему высшую похвалу[93], написав: «Был в Приене Биант, сын Тевтама, в котором больше толку, чем в других». А в Приене ему посвятили священный участок, получивший название Тевтамий.

Изречение его: «Большинство – зло».

6. Клеобул

Клеобул, сын Евагора, из Линда (а по словам Дурида, из Карии). Некоторые сообщают, что род свой он возводил к Гераклу, что отличался силой и красотой, что был знаком с египетской философией. У него была дочь Клеобулина, сочинительница загадок в гексаметрических стихах, упоминаемая Кратином в драме, названной по ней во множественном числе: «Клеобулины». Этот же Клеобул, говорят, обновил храм Афины, основанный Данаем.

Он сочинял песни и загадки объемом до 3000 строк. Некоторые говорят, что ему принадлежит и надпись на гробнице Мидаса:

Медная дева, я здесь стою, на гробнице Мидаса,И говорю: пока льется вода, пока высятся рощи,Солнце пока встает в небесах и луна серебрится,Реки текут и моря вздымают шумящие волны, —Здесь, на этой гробнице, оплаканной горестным плачем,Буду вещать я прохожим, что здесь – останки Мидаса[94].

В доказательство они ссылаются на песнопение Симонида, где сказано:

Кто, положась на разум,Похвалит Клеобула Линдского?Вечным струям,Вешним цветам,Пламени солнца и светлой луны,Морскому прибоюПротивоставил он мощь столпа, —Но ничто не сильней богов,А камень не сильней и смертных дробящих рук;Глуп, кто молвил такое слово!

Не может эта надпись принадлежать и Гомеру, потому что он, говорят, жил задолго до Мидаса.

Из загадок его в «Записках» Памфилы сохранена такая:

Есть на свете отец, двенадцать сынов ему служат;Каждый из них родил дочерей два раза по тридцать:Черные сестры и белые сестры, друг с другом не схожи;Все умирают одна за другой, и все же бессмертны[95].

Разгадка: год.

Из песен его известна такая:

Малую долю уделяют люди Музам,Многую – празднословью; но всему найдется мера.Помышляй о добре и не будь неблагодарен.

Он говорил, что дочерей надобно выдавать замуж по возрасту девицами, по разуму женщинами; это означает, что воспитание нужно и девицам. Он говорил, что нужно услужать друзьям, чтобы укрепить их дружбу, и врагам, чтобы приобрести их дружбу, – ибо должно остерегаться поношения от друзей и злоумышления от врагов. Кто выходит из дома, спроси сперва зачем; кто возвращается домой, спроси с чем. Далее, он советовал упражнять тело как следует; больше слушать, чем говорить; больше любить знание, чем незнание; язык держать в благоречии; добродетели будь своим, пороку – чужим; неправды убегай; государству советы давай наилучшие; наслаждением властвуй; силой ничего не верши; детей воспитывай; с враждой развязывайся. С женой при чужих не ласкайся и не ссорься: первое – знак глупости, второе – бешенства. Пьяного раба не наказывай: покажешься пьян. Жену бери ровню, а возьмешь выше себя – родня ее будет над тобой хозяйничать. Над осмеиваемыми не тешься – наживешь в них врагов. В счастье не возносись, в несчастье не унижайся. Превратности судьбы умей выносить с благородством.

Скончался он в преклонном возрасте, семидесяти лет. Надпись ему такая:

О мудреце Клеобуле скорбит великою скорбьюЛинд, отчизна его, в море вознесшийся град[96].

Изречение его: «Лучшее – мера».

Солону он написал такое письмо:

Клеобул – Солону. «Друзей у тебя много, и дом – повсюду; но истинно говорю: лучше всего Солону приехать в Линд, где правительствует народ. Это остров среди моря, и живущему там не страшен Писистрат. А друзья к тебе будут отовсюду».

7. Периандр

Периандр, сын Кипсела, коринфянин из Гераклова рода. Женой его была Лисида, которую он звал Мелиссой, дочь Прокла, эпидаврского тиранна, и Еврисфенеи, дочери Аристократа и сестры Аристодема, которые правили почти всей Аркадией (так пишет Гераклид Понтийский в книге «О правлении»). От нее у него было два сына, Кипсел и Ликофрон: младший – толковый, а старший – слабоумный. Жену свою он убил в припадке гнева, ударив ее, беременную, то ли ногою, то ли брошенною скамейкою, потому что поверил наговорам своих наложниц, которых впоследствии сжег живыми. А сына своего Ликофрона, тосковавшего по матери, он сослал в Керкиру. Потом, уже достигнув старости, он послал за сыном, чтобы передать ему свою власть, но керкиряне успели его умертвить. Разгневанный Периандр отослал сыновей керкирян в евнухи к царю Алиатту; но когда корабль достиг Самоса, они бросились просить убежища в храме Геры и были спасены самосцами. А Периандр скончался от огорчения, и было ему восемьдесят лет. Сосикрат говорит, что он умер на сорок один год раньше Креза, перед началом 49-й олимпиады[97].

Геродот в I книге сообщает, что он был другом-гостеприимцем[98] Фрасибула, милетского тиранна. Аристипп в I книге «О роскоши древних» говорит о нем, будто его мать Кратея в него влюбилась и тайно с ним спала, а он наслаждался этим; когда же все раскрылось, он так был этим раздосадован, что стал непереносим. А Эфор рассказывает, как Периандр дал обет поставить золотую статую, если в Олимпии победит его колесница, а когда после этой победы у него оказалась нехватка золота, то, увидев женщин, разодевшихся на местный праздник, он обобрал с них наряды и отослал для выполнения обета.

Некоторые говорят, будто он не хотел, чтобы его могила была известна, и поэтому измыслил вот какую хитрость. Двум юношам он велел ночью выйти по указанной дороге и первого встречного убить и похоронить; потом велел четверым выйти за ними следом, убить их и похоронить; а потом еще большему отряду выйти за четверыми. После этого он сам вышел навстречу первым двум и был убит. На пустой его гробнице коринфяне написали так:

В лоне приморской земли сокрыл Периандрово телоОтчий город Коринф, златом и мудростью горд.

А вот наши о нем стихи:

Если ты цели своей не достиг, не печалься об этом:В радость да будет тебе всякий божественный дар.Вспомни о том, как мудрец Периандр в огорчении умерИз-за того, что не мог цели желанной достичь[99].

Это им сказано: «Ничего не делай за деньги: пусть нажива печется о наживе». Написал он и наставления в 2000 стихов.

Кто хочет править спокойно, говорил он, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью. На вопрос, почему он остается тиранном, он ответил: «Потому что опасно и отречение, опасно и низложение».

Еще он говорил вот что. Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть. Власть народная крепче тираннии. Наслаждение бренно – честь бессмертна. В счастье будь умерен, в несчастье разумен. К друзьям и в несчастье будь неизменен. Сговора держись. Тайн не выдавай. Наказывай не только за проступок, но и за намерение.

Он первым завел телохранителей и путем переворота установил тиранническую власть; и в городе своем он дозволял жить не всякому желающему (о том пишут Эфор и Аристотель). Расцвет его приходится на 38-ю олимпиаду, а тиранном он был сорок лет.

Сотион, Гераклид и Памфила (в V книге «Записок») утверждают, что Периандров было два: один – тиранн, другой – мудрец, родом из Амбракии. Неанф Кизикийский к этому добавляет, что они были близкие родственники. Аристотель утверждает, что мудрецом был коринфянин, а Платон это отрицает[100].

Изречение его: «В усердии – все».

Намерением его было перекопать Истм.

От него известно и письмо:

Периандр – мудрецам. «Благодарение Аполлону Пифийскому, что я нахожу вас вкупе! А послания мои приведут вас и в Коринф, где я вас приму со всем моим ведомым вам радушием. Я знаю, что в минувшем году встретились вы в Сардах у лидийского царя – не медлите же побывать и у меня, коринфского тиранна, и возрадуются коринфяне, видя вас входящими в Периандров дом».

Периандр – Проклу. «Вина моя против супруги была невольна; ты же восстанавливаешь на меня сердце моего сына произвольно и несправедливо. Поэтому или перестань ожесточать мальчика, или же я буду мстить. А за дочь твою я давно заплатил, сжегши на ее костре одеяния всех коринфянок»[101].

Сам же он от Фрасибула получил такое письмо:

Фрасибул – Периандру. «Посланцу твоему я не дал никакого ответа, но повел его на ниву и стал при нем сбивать посохом и губить не в меру выросшие колосья[102], и если ты его спросишь, он ответит, что слышал и что видел. Ты же делай, как я, если хочешь упрочить свою распорядительскую власть: всех выдающихся граждан губи, кажутся ли они тебе враждебными или нет, ибо распорядителю власти даже и друг подозрителен».

8. Анахарсис

Анахарсис, скиф, сын Гнура и брат Кадуида, скифского царя, по матери же эллин и оттого владевший двумя языками. Он сочинил стихи в 800 строк об обычаях скифских и эллинских в простоте жизни и в войне; а в свободоречии своем он был таков, что это от него пошла поговорка «говорить, как скиф».

Сосикрат говорит, что в Афины он прибыл в 48-ю олимпиаду, в архонтство Евкрата. Гермипп говорит, что он явился к дому Солона и велел одному из рабов передать, что к хозяину пришел Анахарсис, чтобы его видеть и стать, если можно, его другом и гостем. Услышав такое, Солон велел рабу передать, что друзей обычно заводят у себя на родине. Но Анахарсис тотчас нашелся и сказал, что Солон как раз у себя на родине, так почему бы ему не завести друга? И пораженный его находчивостью, Солон впустил его и стал ему лучшим другом.

По прошествии времени Анахарсис воротился в Скифию; но там по великой его любви ко всему греческому он был заподозрен в намерении отступить от отеческих обычаев и погиб на охоте от стрелы своего брата, произнесши такие слова: «Разум оберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине». Некоторые же утверждают, что погиб он при совершении греческих обрядов[103].

Вот наши о нем стихи:

После скитаний далеких Анахарсис в Скифию прибыл,Чтоб уроженцев учить жизни на эллинский лад.Но, не успев досказать до конца напрасное слово,Пал он, пернатой стрелой к миру бессмертных причтен[104].

Это он сказал, что лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения.

Удивительно, говорил он, как это в Элладе участвуют в состязаниях люди искусные, а судят их неискусные. На вопрос, как не стать пьяницей, он сказал: «Иметь перед глазами пьяницу во всем безобразии». Удивительно, говорил он, как это эллины издают законы против дерзости, а борцов награждают за то, что они бьют друг друга. Узнав, что корабельные доски толщиной в четыре пальца, он сказал, что корабельщики плывут на четыре пальца от смерти. Масло он называл зельем безумия, потому что, намаслившись, борцы нападают друг на друга как безумные. Как можно, говорил он, запрещать ложь, а в лавках лгать всем в глаза? Удивительно, говорил он, и то, как эллины при начале пира пьют из малых чаш, а с полными желудками – из больших.

На статуе его написано: «Обуздывай язык, чрево, уд».

На вопрос, есть ли у скифов флейты, он ответил: «Нет даже винограда»[105]. На вопрос, какие корабли безопаснее, он ответил: «Вытащенные на берег». Самое же удивительное, по его словам, что он видел у эллинов, – это что дым они оставляют в горах, а дрова тащат в город[106]. На вопрос, кого больше, живых или мертвых, он переспросил: «А кем считать плывущих?»

Афинянин попрекал его, что он скиф; он ответил: «Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине». На вопрос, что в человеке хорошо и дурно сразу, он ответил: «Язык». Он говорил, что лучше иметь одного друга стоящего, чем много нестоящих. Рынок, говорил он, – это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга. Мальчику, который оскорблял его за вином, он сказал: «Если ты, мальчик, смолоду не можешь вынести вина, то в старости придется тебе носить воду».

Изобрел он, как уверяют некоторые, якорь и гончарное колесо.

Письмо его такое:

Анахарсис – Крезу. «Царь лидян! Я приехал в эллинскую землю, чтобы научиться здешним нравам и обычаям; золота мне не нужно, довольно мне воротиться в Скифию, став лучше, чем я был. И вот я еду в Сарды, ибо знакомство с тобою значит для меня весьма многое».