Отражение. Зеркало надежды

Равельский себя искренне считал рачительным хозяином, да так оно и было.

Высокий, статный, с хорошо округлившимся животиком и сильными руками, он даже внешне больше походил на купца, чем на графа. А когда он ради интереса один раз отрастил бороду, так и вовсе опростился. И стал похож больше на крестьянина, чем на графа.

Пришлось спешно бриться и больше никогда ничего не отращивать.

Сейчас Равельский думал, что его городу повезло. Через Равель проедет Шарлиз Ролейнская. Это Повод.

Именно так, с большой буквы.

Обязательно надо хорошо принять принцессу, чтобы она отписала отцу.

И устроить празднества на несколько дней, и…

Планов было много. В том числе — познакомиться с знатными саларинцами из свиты принцессы, а там, глядишь, и договориться о чем-то удастся. Дело житейское.

На встрепанного секретаря, который влетел в кабинет, Симон Равельский поглядел почти с раздражением, хотя в обычное время Римс был незаменим, даром, что из простых горожан.

— Что случилось?

— Голубь! Из Ланрона! Степняки!

— И?

Симон воспринял новость с привычным равнодушием.

Ну, степняки. Ну, набег…

Это происходит два раза в год. Весной, когда степь подсохнет, и осенью, после сбора урожая. Правда, сейчас что-то рановато, но мало ли?

— Инкор захвачен!

Симон опрокинул чернильницу.

— Что?!

— Это не набег. Это война…

Ханс был бледен, как меленая стена.

— Война?

— Их не меньше двадцати тысяч, и они пришли не в набег. Это завоевание.

Симон схватился за сердце. Вообще, оно было совершенно здоровым, но от таких новостей что хочешь заболит.

— Вина налей…

Ханс повиновался, и Симон кивнул ему на второй кубок. Такую новость требовалось запить.

Дорогое крепленое вино Ханс махнул, словно воду, и положил перед градоправителем крохотную бумажку. Голубиная почта…

Симон отлично знал скоропись, расшифровывать не требовалось.

Инкор захвачен. Двадцать тысяч степняков идут на Равель. Сообщи в столицу.

Всего девять слов и два предлога, а сколько в них всего?

Война — это страшно.

Это сожженные деревни, убитые старики, изнасилованные женщины, угнанные в рабство мужчины, это дети, которых ради забавы утыкали стрелами или побросали на копья…

Кому-то видятся награды и почести. Кому-то торговля оружием. А кому-то и разоренная земля.

Симон был из последних. Даром ему не нужна была та война, и с доплатой не взял бы…

А придется.

Симон посмотрел на секретаря.

— Закрываем город. Собираем ополчение… что с вояками?

Ханс только вздохнул.

Что можно ждать от торгового города? Не так уж много здесь людей, человек четыреста. Городская стража, портовая стража, конечно, кое-какие бойцы у купцов, матросы с кораблей…

— Надо объявлять всеобщий сбор. Ополчение, припасы, оружие…

Симон кивнул.

Надежды, что война минует — не было. Если уж Инкор захвачен…

— Корабли мобилизуем. Сажаем на них баб с ребятишками — и отправляем вниз по течению.

— Не перехватят? — засомневался секретарь.

Симон махнул рукой.

— Не должны. Степняки на суше хорошо воюют, а на воде — плевать на них три раза. Опять же, поди, догони корабли. Только это надо быстро делать…

— Вечером начнем, и пусть всю ночь грузятся…

— Прикажи портовой страже, пусть ко мне капитанов кораблей пригласят. Через три часа. Я со всеми поговорю, и пусть только кто-то откажется…

Зная градоправителя, Римс даже не сомневался — ничего хорошего упрямцев не ждет. А Симон, окончательно придя в себя, и грустно покосившись на кувшинчик с вином, принялся отдавать приказания.

Объявить военное положение.

Собрать ополчение, открыть склады с оружием и раздавать его. Кольчуг на всех не хватит, ну и черт с ним, кожаных курток с лихвой.

Баб и детишек готовить к эвакуации. Нечего им тут делать.

Кто хочет — пусть остается, но без щенков. Что делают степняки с бабами в захваченных городах — все знают, опять же, и осаду переносить легче, когда не думаешь каждую минуту о родных и близких, а еще, если Равель попадет в серьезную осаду…

Кстати — стены проверить, катапульты и баллисты вытащить, запасы смолы, стрел, ядер…

Одним словом — все, что возможно.

Симон не собирался сдавать город. Это ж какие убытки! С ума сойти можно! А вот жену и детей он отсюда отошлет в числе первых, сейчас сходит, поговорит…

Когда король пришлет войска?

Неизвестно. Остается вцепиться зубами в родной город — и держаться, держаться…

Загоняем в город весь скот, проверяем колодцы… дел было немеряно. Даже подумать страшно, сколько всего…

А не позаботишься — степняки придут, потом сто раз пожалеешь.

Мысль о том, что Шарельф Лоусель ошибся или был введен в заблуждение, даже в голову мужчине не пришла. Не из тех людей барон, чтобы ошибаться.

Что самое главное в торговле?

Знание. Информация…

У Симона она была, и он не собирался терять ни единой минуты.

Так что…

На клочке бумаги написать пару слов — и отдать секретарю.

— Скажи, пусть отнесут на голубятню и пошлют птицу в Ланрон.

— Да, ваше сиятельство.

В столицу сообщу. Держитесь.

А что тут еще напишешь?

Война…

Да что б этих степняков шервули сожрали! Чего им не сиделось на месте? Одни убытки!

11

Аллодия, крепость Ланрон

Примерно то же самое думал в эту минуту и достопочтенный Шарельф Лоусель, расхаживая по гребню стены.

И радуясь, что не отмахнулся от мальчишки.

Выслушал, принял к сведению, и теперь не стоит перед степняками беспомощным ягненком на заклание. Нет…

В крепости хватит и продовольствия, и воды.

Люди готовы ко всему, оружие вычищено, ворота закрыты.

А это что за…?

Алое знамя?[12]

Переговоры?

Что ж, послушаем…

Понятное дело, Шарельф не собирался на что-то соглашаться, но…

Слышите стук молотов? Это работают кузницы. И каждая выигранная минута — еще один наконечник для стрелы. Еще одна нашитая на кожаную куртку бляха. Еще одно ведро смолы, втянутое на стену.

Каждая минута, вырванная перед штурмом у врага — уже ценна.

— Махни красным, — приказал Шарельф Кариму.

Мальчишку он решил оставить при себе, как порученца. А что?

Расторопный, смышленый, возвращаться ему нельзя, точно степнякам попадется, придется пережидать осаду. Вот и польза будет.

А хорошо себя покажет, можно и в войско взять… потом. Все лучше, чем весь век в земле копаться, пусть послушает звон стали…

Вот и сейчас Карим не растерялся. Мигом метнулся к башне, а там уже и ухватил один из сигнальных флагов. И замахал им.

Мол, стрелять не будем, сначала послушаем.

А Шарельф оглядывал окрестности — и грустнел.

Тысяч пять. Не меньше.

Хватит, чтобы числом взять его крепость. Может хватить, у него-то и десятой части нет. Но это же не повод сдаваться?

Степняки считали иначе.

Вперед выехал один из них, побогаче одетый, с черным конским хвостом на шапке.

— Кал-ран Бардух[13] желает говорить с комендантом Лоуселем!

Шарельф усмехнулся.

Ишь ты, знают, хвостатые… и чего тут удивительного? Странно, если б не знали, с кем столкнуться придется. Он бы точно разведкой озаботился, так с чего врага-то считать глупее себя?

И кивнул мальчишке.