И Единый накажет…
Словно почувствовав взгляд и мысли спутницы, Яна оглянулась. Блеснули в улыбке белые зубы.
– Спасибо тебе, жама. Может, мы больше и не увидимся. Но если останусь рядом – загляну завтра ночью.
– Что вам нужно будет, тора?
Яна подумала пару минут.
– Жаропонижающее. От горячки, от лихорадки… травы. Может, провизии на дорогу.
Яна подозревала, что пока у нее нет выбора. Можно бы попробовать ехать вперед, но…
Сейчас глубокая ночь. Пока она отоспится – утро, а то и день. Пока пулю вытащит, пока рану обработает… да, промедление – плохо! Но… ладно, даже если она с рассветом это сделает, все равно им с Нини надо прийти в себя и поспать. Поесть…
Яна кивнула своим мыслям. А потом вытащила еще несколько купюр. Кажется, там и больше получилось, чем пятьдесят рублей… ну да ладно!
– Что-то поесть в дорогу и травы для лечения. Хорошо?
– Да, тора.
– И – молчание.
Прасковья медленно опустила глаза. Об этом тора могла и не говорить.
Она пришла да и ушла, а Прасковье здесь жить. Если кто узнает…
Если узнает…
Страшно!
Да и деньги… По деревенским меркам то, что ей дали… это много! Очень много. За такое… Молчать надо!
Крепко молчать!
А травница…
А что ж не сходить? Сказать, что у нее что-то спину ломит или…
Травница тоже молчать будет. Дуры травницами не бывают, они вообще долго не бывают.
– Я ждать буду, тора.
– Яна. Просто – Яна.
Кто кого провожал до околицы? Яна – Прасковью? Прасковья – Яну?
Женщины старались не привлекать к себе внимания. Прасковья скользнула к себе в дом, прижала покрепче дверь, цыкнула на малышню, которая высунулась с печи, и сунула руку за пазуху.
Купюры грели душу…
Сколько их?
Сколько дала тора?
Читать Прасковья не умела, но цифры знала, поди не знай…
Десять, двадцать пять… еще десять и опять двадцать пять. И еще двадцать пять… Почти сто рублей.
Прасковья пошатнулась и почти упала на колени перед иконами.
Творец Единый, счастье-то какое!!!
ЖИЗНЬ!!!
Деньги? Нет, жизнь для ее детей. Коровку она не купит, а вот козочек – может. За ними и ухаживать легче, и дешевле они, и козье молочко пожирнее будет, да и неприхотливые они, и чесать их можно…
Корова-то, почитай, рублей шестьдесят стоить будет, может семьдесят! А козочек за ту же цену штук пять купить можно, если козлятами брать…
Так она и сделает.
Козы, несколько цыпляток на развод… и проживут они и зиму, и лето… а может, добрая тора и еще денег даст.
Прасковья не знала, что сорвало Яну с места. Подозревала, что история, рассказанная ей, далеко не полна, но уточнять – не хотела!
Она сходит к травнице.
Она купит молока и хлеба.
Она подождет к ночи добрую тору и отдаст ей все. И поможет.
И – помолится за нее.
Пусть Единый творец спасет девушку от беды, как она спасла сейчас семью Прасковьи. И грех на душу брать не пришлось…
Единый, спаси и сохрани дочь твою Яну…
Не подозревая о душевных терзаниях Прасковьи, Яна шла по лесу. Быстро, уверенно, привычно… И как кто-то может заблудиться в лесу?
Яна точно знала, где оставила машину, и выходила к ней словно по азимуту.
Лес…
Ее дом.
Ее родина.
Звери? Вот уж кого Яна отродясь не боялась. Это в городе на вас могут напасть – просто так. В лесу – нет. Все подчинено жестким законам. Законам природы, выживания, продолжения рода… А не так, чтобы два обдолбыша, которых в мусорное ведро надо было выкинуть ДО зачатия, нападали потому, что им на дозу не хватает!
Тьфу!
Яна только надеялась, что Анна не растеряется и души подонков отойдут Хелле. А она готова была пожелать богине приятного аппетита. От всей широкой души!
Звери…
Да зверям до людей, как крабом до Пекина!
Был в жизни Яны случай…
Ребенок же! Вот и утянулась с заимки в лес. Мать не уследила, девочка за ограду и выбралась. Тем более что одна малышка нигде не ходила, компанию ей составлял здоровущий кавказец Полкан. С ним ребенка отпускали хоть куда – и убережет, и обратно приведет…
Яна ягоду как раз собирала, Полкан отлучился по своим собачьим делам.
А там овраг. И щенки!!!
Ну как было не поиграть с малышами? Яне тогда самой-то лет пять было, даже меньше… конечно, она начала гладить щенят, тискать, потом поползла за ними…
Ну и собачку-маму потискала заодно. Красивую такую, пушистую…
Собачка так ошалела, что даже кусаться не стала. А уж когда малышка к соскам полезла…
Дети же!
Что такие, что сякие… щенки – они и есть щенки, хоть человеческие, хоть волчьи. Правда, угощать нахалку не стала, отпихнув лапой, но девочка не обиделась. Понятно же, ее дома покормят, а щенкам молочко нужнее!
Потом пришел папа-волк и тоже немножко ошалел от такого прибавления в семействе. Но в измене маму не заподозрил. Только вытащил малышку за платье из норы, причем ребенок весьма уходить не хотел, отпихивался лапами и собирался оставаться на ночь. Еще и чесал папу-собачку, и уверял, что они все замечательные…
Вздохнул папа-собачка почти по-человечески и потащил ребенка в сторону заимки, резонно предполагая, что от людей ничего хорошего не дождешься. Где-то на опушке Полкану с лап на лапы передал, и тащил Яну домой уже Полкан[7].
Когда Яна рассказала об этом дома, у мамы был шок. А отец орал…
Девочке крупно повезло. Она попала в тот короткий период, когда волки кормили детей молоком. А вот парой-тройкой недель позже молодняк могли и поучить охотиться. На ребенке. Но сложилось так, как сложилось.
Что дало это Яне? Отец не знал. Да и Яна не знала. Но лес она ощущала всем телом. Как себя. И заблудиться для нее было немыслимо.
Вот и машина.
Нини ей ничего, часом, не отстрелит?
Нет… Девчонка лежала поперек сиденья. Обморок. И жар… Да, откладывать нельзя. Яна посмотрела на небо.
Скоро рассветет.
Она попробует вытащить пулю, а потом поспит.
Военно-полевая хирургия в экстремальных условиях.
Это – о ней.
Яна приготовила операционное поле. Кое-как распихала сестру… чтобы влить в нее бутылку крепкого вина.
– Аннет?
– Пей давай!
– Это…
– Пей!
Нини давилась и кашляла, но выпила и отключилась. Яне того и надо было.
Опий? То есть лауданум? Что-то Яну сомнения давили… и страшновато. Лучше она потом на ком другом поэкспериментирует. Кого не жалко. Не на родной сестре…
Ох-х-х-х-х…
Память Анны, видимо! Родная сестра?
Да Яна отродясь никого, кроме отца и Гошки, в родных не числила! А вот Анна…
Слабый отец, авторитарная мать и сестры. Которые находились под тем же прессом, что и она. И с которыми Анна сильно дружила. Которых любила…
Ладно. О любви потом, потом… Яна стиснула зубы.
Солнце едва ползло по небосводу. Кажется, сегодня ему тоже хотелось спать.
Яна срезала с девчонки бинты и принялась промывать рану. Спиртным, конечно. Эх, сюда бы хоть что из аптечки! Двухстороннее зеркало, крючок… Ничего нет! Хоть пинцет нашелся, и то слава богу.
Яна вытащила кусочки одежды и кое-как, матерясь, подцепила пулю. Девчонка даже сквозь сон дергалась. Еще бы… А пуля, с-собака, скользкая! А пинцет, с-собака, неудобный…
Подцеплять пришлось еще три раза.
Справилась.
И рану промыла еще несколько раз, и повязку наложила. Но умоталась – собакой!
Так, что, закончив все процедуры, Яна плюхнулась рядом с сестричкой на сиденье машины и уснула. И плевать, что солнце на небе…
СПАТЬ!!!
Убью, если кто разбудит!
И пустой угрозой это не было.
Усталость там, озверелость, неудобства – пистолет удобно пригрелся под правой рукой девушки. Сначала стреляем, а уж потом разговаривать будем.